Текст книги "Уральская катастрофа. Воспоминания полковника Генерального штаба"

От убийственной повторности впечатлений, несмотря на то, что мы, несомненно, как-то двигались, казалось, что жизнь остановилась и мы стоим на месте…

Только после Калмыкова, по мере приближения к фронту, однообразие стало нарушаться. Обычный вид приуральских станиц в Калмыкове нарушен магометанской киргизской мечетью с минаретом и лунным сегментом над мечетью. Подъезжая к станице Калёной, по счёту пятой от Калмыкова, мы увидели первый, как в Малороссии называют ветреную мельницу, «ветряк» и первое засеянное пшеницей поле; число ветряков по мере удаления от Калёной на север постепенно увеличивалось; в Сахарной, Лбищенской и Бударинской оно уже достигало нескольких десятков. Заметно возрастала и площадь хлебных полей, частью уже убранных. Появились бахчи или баштаны[26]26
  Баштан – то же, что бахча; поле, на котором, как правило, выращиваются арбузы, дыни, тыквы.


[Закрыть] с их, совсем как на юге России, «куренями»[27]27
  Курень – казачье жилье, дом.


[Закрыть] и «баштанными дедами»; чаще стали встречаться люди, отдельно едущие повозки, войсковые обозы и даже автомобили. Надо сказать, что до сих пор на перегонах между станицами вообще мы не встречали живой души. Почувствовалась близость фронта.

Одно обстоятельство, которое, вероятно, на всю жизнь останется глубоко врезанным в мою память, оставив в ней неизгладимый след, окончательно вывело меня из полудрёмного состояния.

По выезде из Лбищенска в почти мёртвой до сих пор степи, где ничего кроме миража, столь поразившего моего Семёна, за всё наше путешествие мы не видели, сначала редко, а затем всё чаще и чаще в поле нашего зрения стали появляться какие-то своеобразные, странные бивуаки[28]28
  Бивуак – место для отдыха под открытым небом, вне населенных пунктов. Применяется, главным образом, в военном деле. Термин имеет французские корни и в переводе означает «дозор».


[Закрыть], представлявшие собою большие или меньшие по размерам становища из полотняных палаток и повозок, в непосредственной близости которых паслись верблюды и лошади. Далее, на перегоне между станицами Кожехаровская и Барановская, вся степь, на сколько хватил глаз, говоря, быть может, несколько преувеличено, теснясь к Уралу и его долине, то есть к воде, была усеяна такими гуляй-городами. Из состояния полного недоумения, в которое я был повергнут видом импровизированных бивуаков, над которыми висела зловещая грязно-жёлтая туча пыли, меня вывел наш возница – старик-уралец. От него я узнал следующее: приблизительно месяц тому назад Уральская армия должна была под натиском превосходных сил противника оставить район к северу от Уральска и самый Уральск. Это отступление ближайшим своим результатом имело оставление населением большого числа станиц района, захваченного красными. Теперь каждый из бивуаков, которые мы видели, означал не более и не менее как «выкочевавшую» станицу в тылу действующей армии. Население, оставляя противнику свои жилища, уходило поголовно, угоняя скот, забирая с собою домашнюю живность, вывозя решительно всё, что по наличию перевозочных средств могло быть вывезено. Создавалось таким образом бедствие стихийных размеров, бедствие, в котором оседлая жизнь трансформировалась в кочевую. Уралец делал максимум усилий, шёл на все лишения, лишь бы уйти подальше от коммунистического рая.

Третьего июля к вечеру мы достигли наконец пункта моего назначения – станицы Бударинской, нашли штаб, вернее оперативную часть штаба армии, а, следовательно, и саму армию. Оперативная часть в Бударине была представлена полковником генеральского штаба В. И. Моторным, двумя адъютантами и несколькими ординарцами, среди последних были велосипедисты и даже два мотоциклиста. В момент моего прибытия в Бударин здесь находился и командующий Уральской Армией, он же атаман Уральского Войска В. С. Толстов.

Я передал атаману документы и письма, полученные мною в штабе Кавказской армии в день моего отъезда из Царицына и обрисовывающие положение в Добровольческой армии и, в частности, в Кавказской.

Обстановка на фронте Уральской армии к описываемому моменту складывалась следующим образом.

Уральск занят красными; по донесениям командиров 1-го Уральского и 2-го Илецкого корпусов, за последние дни серьёзных боевых столкновений на фронтах этих корпусов не было. Фронт Уральской армии начинался у станицы Нижне-Озёрной, что 15 вёрст западнее Оренбурга, где находился стык флангов Уральской и Южной Сибирской армии, шёл по левому берегу Урала и далее, уклоняясь несколько к юго-западу, направлялся к станице Сламихинской. Таким образом, в то время, как правый фланг Уральской армии находился в непосредственной плечевой связи с левым флангом Сибирских армий, её левый – у Сламихинской и Новой Казанки терялся в Киргиз-Кайсатских степях. Не надо думать, что указанный огромный по протяжению фронт представлял собою сплошную линию обороны. Эта линия имела прерывистый характер, уплотнённый только на важных направлениях. Одним из таких направлений было направление Гурьев – Уральск, важное для Уральской армии, наоборот, направление Уральск – Гурьев, важное для красной.

Необходимо отметить, что Илецкие казаки не признавали генерала Толстого своим атаманом[29]29
  Илецкие казаки входили в состав Уральского казачьего войска, но исторически, а также в земельном и бытовом отношениях, составляли особую от уральцев группу. В административно-военном отношении они были причислены к 1 военному отделу Уральского казачьего войска и входили в состав 3 станиц: Илецкой, Мустаевской и Студеновской, с 22 пунктами, в которых числилось почти 20 тыс. человек.


[Закрыть]. Поэтому командир 2-го Илецкого корпуса, не подчиняясь атаману-уральцу как Командующему армией, только до некоторой степени и только в боевом отношении согласовывал действия своего корпуса с теми или иными распоряжениями Штаба Уральской армии: по усмотрению.

Боевой состав 1-го Уральского корпуса состоял из трёх дивизий четырёх-полкового состава 1-го Уральского полка, нескольких партизанских, пехотных отрядов, броневого и авиационного отрядов. Оперативная часть Штаба армии определяла боевой состав корпуса в 12–13 тысяч штыков и сабель, с значительным перевесом в численности на стороне конницы. Тот же боевой состав красной группы, действовавшей против 1-го Уральского корпуса, по данным разведывательного отделения, определялся 24 тысячами штыков и шашек при 75 орудиях, с перевесом численности на стороне пехоты, под командой начальника группы и в то же время начальника 25 дивизии, считавшейся одной из лучших в Красной армии, товарища Чапаева. Таким образом, на Уральском фронте, в идеальных условиях степной войны, конница одной из сторон противопоставлялась пехоте другой. Я упустил сказать, что 1-й Уральский корпус располагал достаточным количеством артиллерии, но, к сожалению, не располагал сколько ни будь достаточным количеством снарядов: в бою за Уральск наша артиллерия по десять шрапнелей противника отвечала одной, двумя.

Помимо подавляющего перевеса в силах, по численности красные располагали абсолютным преимуществом в вопросе комплектования: в то время как красные в отношении этого вопроса имели неисчерпаемый источник пополнения рядов, в Уральской армии этот источник был равен нулю – в станицах, которые мы проехали, кроме стариков и женщин, мы не видели никого.

В не менее плачевном состоянии находился другой важный вопрос, вопрос транспорта, что было обусловлено недостатком перевозочных средств, с одной стороны, огромными расстояниями, на которые надо было перевозить предметы вооружения и продовольствия, с другой. Достаточно беглого взгляда на карту, чтобы видеть, какие расстояния надлежало преодолевать, чтобы обеспечить армию насущно необходимым. Возьмём для примера хотя бы расстояние Гурьев – Бударин, расстояние, измеряемое полутысячей вёрст, то есть 12–15 днями пути.

Вести, приходившие из Омска, где находился штаб адмирала Колчака, со дня на день всё более и более тревожные, не оставляли никаких сомнений в факте отступления Сибирской армии по всему её фронту. Эти вести заволакивали горизонт тучами, предвещавшими грозу.

Я принадлежу к числу сторонников, считающих, что тяжесть большевистской проблемы находится в Омске, а не в Екатеринодаре, и поэтому неудачам на Сибирском фронте придаю большое, быть может, исчерпывающее значение.

Так сложилась обстановка на всех противобольшевистских фронтах, на уральском в частности, к началу июля 1919 года. При всей, казалось бы, безотрадности положения, Уральская армия не утратила ни веры в себя, ни веры в то, что рано или поздно она получит помощь со стороны Сибирской и Добровольческой армий, для которых она, Уральская, была связующим звеном.

После ужина, позднего и скромного, В. И. Моторный предложил мне сделать с ним небольшую прогулку. Тёмная, звёздная, настоящая южная ночь. Совершенно тихо. Ничего, что говорило бы о том, что мы на войне, на фронте, в десятке вёрст от противника.

За час нашей прогулки в небольшом саду полковник Моторный ознакомил меня с интимной стороной дела, с обратной стороной медали, охарактеризовав ряд лиц, игравших в армии роль. На первом месте, конечно, атаман и Командующий армией, генерал-майор В. С. Толстов. О нём полковник Моторный рассказал мне следующее. В 1914 году вышел на войну сотником. В этом же году, командуя сотней, получил георгиевский крест. При представлении Государю был произведён в следующий чин. Ко времени февральского переворота был уже полковником, а за то, что с развалившегося в конце 1917 года нашего фронта привёл какую-то небольшую воинскую часть с двумя пушками в организованном виде, Войсковым Съездом был произведён в генералы и скоро, не без, по-видимому, некоторых обзорных движений и компромиссов, тем же Войсковым Съездом был избран атаманом. Илецкие казаки, составляющие органическую часть Уральского казачества, на выборах участия не принимали и признать генерала Толстова атаманом отказались. Среди командного состава, безразлично – старшего и младшего, старого и молодого, отношение к атаману было отрицательным. Командир 1-го Уральского корпуса генерал Савельев – старый генерал-лейтенант Императорской армии, ненавидел атамана в той степени, что спокойно говорить о нём не мог.

Для полноты описания нашего длительного путешествия из Гурьева в Бударин позволю себе маленькое отступление от предмета моего повествования, в той степени невинное, как невинно обстоятельство, о котором мне хотелось бы сказать несколько слов.

Если когда-нибудь вам придётся посетить уральские степи в период летних жаров, в период лучших обстоятельств, чем те, в которых путешествовали я и мой Семён, и ехать, скажем, из того же Гурьева в тот же Бударин, а, может быть, и далее до края уральских степей, мираж, или как говорят уральцы – «марево», или ещё проще – «мар», будет одним из первых ваших впечатлений. На каждом шагу в полдневную пору вы будете наблюдать странную, непонятную игру природы. Игру света, воздуха и несуществующих в поле вашего зрения предметов. Воспринимаемые впечатления вам кажутся тем более странными ещё и потому, что между тем, что позволяет вам видеть мираж, и тем, что вы видите в окружающей вас действительности, нет ничего общего. Вы отлично знаете, что в пределах вашего горизонта по направлениям четырёх стран света нет ничего, кроме выжженной, лишённой каких бы то ни было признаков жизни, вы в то же время ясно видите, иногда близко – в нескольких сотнях шагов, иногда в значительном от вас удалении, берег моря и само море, вероятно Каспийское, или широкую реку, вероятно Урал, острова, лес, отдельные деревья, вероятно тополиную рощу, и их отражения в воде.

Темы миража разнообразны чрезвычайно. Ничто, кроме лёгкого колебания мнимого миражного ландшафта, не позволяет вам думать, что перед вами не действительность, а обман и фантасмагория…

6-го июля мы покинули Бударин, направляясь в посёлок Богатский, 12 вёрст севернее Бударина, где находился штаб 1-го Уральского корпуса.

Командир корпуса – генерал Н. Г. Савельев, о котором мною уже было упомянуто, участник войны с Германией, во время которой командовал дивизией. По своему происхождению он не природный казак, по отношению к Уральской области, как говорят уральцы, «иногородний», приписной казак. Женат на уралке. Вероятно, это последнее обстоятельство обусловило его близкое отношение к уральцам. Генерал Савельев, в противоположность генералу Толстову, производил впечатление солдата старого закала, солдата, уверенного в своих решениях и действиях. Это начальник большого боевого опыта, полученного им в командовании пехотными частями, что не отвечало составу тех войск, во главе которых он находился теперь.

Расположение 1-го Уральского корпуса к 1 августа 1919 г.

1-й Уральский корпус, удерживая сектор фронта к западу от реки Урал, к описываемому моменту главными своими силами занимал район к западу от станицы Янайкинской и саму Янайкинскую. Здесь была сосредоточена вся пехота корпуса: помимо уже упомянутого 1-го Уральского пехотного полка, Николаевский, Семёновский и Царевский партизанские отряды, Татарская рота, общей численности около 3 ^]/г тысяч. Конниц: 1 – я дивизия полковника Кирилова, 2-я дивизия полковника Сладкова, 6-я дивизия полковника Бородина и, наконец, 3-я Илецкая дивизия, временно приданная корпусу полковника Щедрина[30]30
  Возможно, опечатка. Вероятно, речь идете полковнике С. П. Шадрине.


[Закрыть]; 6-я дивизия полковника Бородина была расположена в районе Сламихинская – Новая Казинка, 200 вёрст к юго-западу от Янайкинской, имея задачей обеспечение направления со стороны Александровского Гая на Калмыков, направления, грозившего нашему главному пути сообщением с Гурьевым. Общая численность конницы – 8 16-9 тысяч. Броневой отряд в составе двух машин находился в Бударине, авиационный в Гурьеве.

К характеристике боеспособности корпуса надо отметить, что в то время боеспособность конницы находилась на должной безупречной высоте, о таковые в пехоте позволяли желать лучшего. Говоря это, я далёк от намерения умалить ценность пехоты 1-го Уральского корпуса. Если она не вполне отвечала своему назначению, то это было обусловлено особыми условиями её комплектования. 1-й Уральский пехотный полк в большей части своего состава был укомплектован природными уральцами, потерявшими своих лошадей, как говорили, «безлошадными» казаками. Потеряв коня, уралец, идеальная боевая единица, обращался в пехотинца посредственного качества. Уральской регулярной пехоты никогда не существовало. Относительно партизанских отрядов, входивших в состав корпуса, надо сказать, что они были укомплектованы «иногородними», то есть не казаками, а уроженцами Симбирской и Саратовской губерний. Отличные партизаны, но плохие пехотинцы в полном значении этого слова. Из изложенных условий комплектования вытекает, что удельный вес уральской пехоты исключал для неё ведение упорного, методического пехотного боя. И тем не менее, в недавних боях за Уральск, по свидетельству генерала Соловьёва, его корпусная пехота доблестно выполнила своё назначение.

8-го августа 1919 года красные перешли в наступление.

Янайкинские позиции, под угрозой охвата со стороны степи, то есть слева, были оставлены в тот же день; корпус отошёл к Бударину и занял здесь положение по отношению к Бударину тождественное тому, которое он занимал по отношению к Янайкинской станице. 9-го августа – повторение предшествовавшего дня: сильный нажим на левый фланг корпуса и отход последнего к посёлку Барановскому, где он занимает положение, аналогичное двум предшествовавшим. В последующие затем дни корпус продолжал отступление на юг, повторяя неуклонно сегодня то, что было вчера, и к 14 августа всё пространство до Мергенева было отдано противнику. Здесь корпусу удалось на некоторое время задержаться. После небольшого перерыва в боевых действиях и двухдневного затем боя под Мерченевым оставляется этот последний. Очень длительные и упорные бои за Сахарновскую, в конечном результате для нас неудачные, привели к оставлению этой станицы. К 27 августа без нажима со стороны противника корпус отошёл к посёлку Калёному.

Противник выдохся. Понеся в двадцатидневных почти непрерывных боях значительные потери, растянув свой коммуникационный путь на 150 с лишком вёрст, он, заняв Сахарновскую, остановился.

Во время боёв под Сохорновской из Сламихинской на соединение с корпусом подошла 6-я Уральская дивизия полковника Бородина. Такая перегруппировка оказалась осуществимой потому, что со стороны Александрова Гая в период отступления корпуса противник никаких активных действий не предпринимал: ясно, что все силы противником были брошены на главное, гурьевское направление.

Броневой дивизион был усилен 4-мя машинами, прибывшими с Кавказа.

Из Сибири прибыли долгожданные снаряды для лёгкой артиллерии. 1-й Уральский корпус вздохнул свободнее.

В Бударине генерал Савельев заболел и покинул фронт. Командование корпусом атаманом было возложено на меня.

Останавливаюсь на некоторых наиболее показательных фактах августовского отступления 1-го Уральского корпуса.

Все боевые действия воюющих сторон в указанной период, с 8-го по 27 августа, не выходят за пределы 25-ти вёрстной полосы местности, прилегающей непосредственно к долине реки Урала на его участке между Янайкинской станицей, где бои начинались, и посёлком Калёным, где кончились, полосы местности в 150 вёрст протяжением. Отступление корпуса вызвало новое оставление населением целого ряда станиц, хуторов и посёлков. В этом ряду назовём станицы Бударин, Лбищенск, Мергенев и так далее. Новая волна беженцев вливалась в старую, нам знакомую, и образовавшаяся таким образом масса обездоленного люда с его скотом и скарбом медленно двигалась на юг и, теснясь к Уралу, единственному источнику, могущему обеспечить людей и скот водою, загромождала тыл отступающих войск и стесняла действий корпуса. В степи стало тесно! Прибавьте к этому нестерпимую жару, тучи пыли, рёв скота, верблюдов… Воздух, отравленный павшими животными, воздух, в котором трудно было дышать… Всё это на звуковом фоне орудийной канонады, разрывов снарядов, пулемётной и ружейной трескотни… И всё же даже при этих условиях отступление корпуса ни на минуту не носило характера бегства.

Целью августовского наступления противника был, конечно, Гурьев и «потопление» уральцев в Каспийском море.

С эпизодической точки зрения, однодневный бой под Мергеневым и трёхдневный под Сахарновской наиболее ярки. Этим боям уделяю место в моём повествовании.

К вечеру 13 августа 1-й Уральский корпус отошёл в район Мергенева. В течение последующих дней, до 18-го числа, противник активных действий не предпринимал.

Зона операций 1-го Уральского корпуса

Накануне отхода корпуса к Мергеневу разъездами 2-ой Уральской дивизии был перехвачен ординарец красных с полевой запиской начальника штаба 25 коммунистической дивизии на имя одного из командиров полков 2-ой бригады 50-ой пехотной дивизии, тоже коммунистической. В полевой записке указывалось, что на 14-е августа в штабе группы, в Лбищенске, назначено «оперативно-стратегическое совещание», на которое по приказанию начальника группы адресату надлежало прибыть к десяти часам указанного дня. Этой запиской определялись два важных обстоятельства: во-первых, то, что штаб 25 дивизии был в то же время и штабом группы, во главе которой стоял начальник 25 дивизии Чапаев и, во-вторых, то, что местопребыванием штаба этой группы был Лбищенск. По странной случайности 15-го августа в руки разъездов той же дивизии попал второй ординарец красных, у которого был найден приказ войскам группы, подписанный товарищем Чапаевым и датированный 12-ым числом. Этот приказ давал нам в руки карты противника. С одной стороны, он точнейшим образом определял боевой состав и расположение частей Чапаевской группы и, с другой, открывал нам план действий противника в ближайшие дни. По недостатку места я не останавливаюсь подробно на боевом составе противника. Напомню только, что ядро группы составляли 25-я и 50-я дивизии, последняя в неполном составе. Общая численность Чапаевской группы превосходила таковую 1-го Уральского корпуса более чем вдвое. Обстановка для нас была идеально ясной, но вместе с этим было не менее подавляющее превосходство в силах на стороне противника.

На рассвете 18-го августа противник, выполняя вышеупомянутый приказ товарища Чапаева, атаковал мергеневские позиции, неизменно применяя твёрдо усвоенный приём сочетания фронтальной атаки с обходом, на этот раз скорее с охватом левого фланга этих позиций. Первая атака, ничем не отличавшаяся от тех, которыми красные сбивали нас под Янайкиным, Будариным и Лбищенском, ожидаемого красными результата не дала. Намерение противника охватить наш левый фланг было предусмотрено и ликвидировано частью уступным порядком расположения пехоты, частью броневиками, высланными для поддержки этого фланга. Так или иначе атака захлестнулась, бой принял затяжной, перестрелочный характер.

Наилучшая оборона – контратака. Это старая истина.

К полудню создавалось положение, в котором, казалось, старая истина могла бы иметь применение; но резерва абсолютно не было и решиться подвергнуть корпус крайнему риску было трудно.

В этот определённый момент положения на фронте ко мне в полевой штаб корпуса прибыл начальник 5-ой Илецкой дивизии полковник Емуранов и доложил, что его дивизия, направленная штабом Илецкого корпуса на помощь Уральскому, в данное время своими передовыми частями подходит к переправе у Мергенева. Полковник Емуранов предполагал, что, переправившись через Урал, оставив временно обозы на правом берегу, к 4–5 часам дня он сможет принять участие в бою.

Первая, обыкновенно самая стремительная, атака красных с большим для них уроном была отбита; неожиданно к полю сражения подошла свежая дивизия. Положительно фортуна поворачивалась к нам лицом!

Красные вели повторные атаки; их отбивали. Бой продолжался с возрастающим напряжением. Можно было надеяться на то, что после того, как 5-я дивизия успеет выйти в тыл обходной колоны противника, бой под Мергеневым примет благоприятный для нас оборот.

Но и обоснованным надеждам не всегда суждено осуществление, все случайности предвидеть нельзя: в 4 часа дня в штаб корпуса прибыл ординарец полковника Емуранова с известием ещё более неожиданным, чем само появление 5-ой дивизии у Мергеневской переправы несколько часов тому назад: Илецкие казаки отказались идти на помощь уральцам в критический момент положения на фронте Уральского корпуса и предпочли длинный путь к Джамбетийской ставке короткому, ведущему на фронт. Я не буду комментировать этот поистине нелепый случай в истории Уральского корпуса, чтобы не уклониться в сторону и ещё потому, что причины, его обусловившие, для меня совершенно непонятны. Но факт остаётся фактом.

Оставим пятую Илецкую дивизию идти туда, откуда она пришла, и вернёмся на позиции под Мергеневым.

Напрягая последние усилия, мы удерживали Мергеневские позиции до наступления темноты.

В ночь с 18 на 19 корпус отошёл в район станицы Сахарновской.