Текст книги "Уральская катастрофа. Воспоминания полковника Генерального штаба"

21 августа с утра красные повели наступление против нашего расположения в районе Сахарновской. Это наступление велось редкими цепями, вяло и, по-видимому, выжидательно демонстративно.

По смыслу приказа товарища Чапаева от 12 августа, приказа нам точно неизвестного и проводимого до сих пор противником в жизнь с неукоснительной точностью, Лбищенской группе надлежало выполнить задачу до чрезвычайности простую: путём глубокого обхода отряд особого назначения, скажем проще – обходная колонна, достаточный по обстоятельствам силы, должен была захватить Сахарновскую и таким образом перерезать путь сообщения корпуса с Гурьевым. Просто – не всегда легко.

Под хутором Старый Кордон обходная колонна противника была разбита 2-ой Уральской дивизией (323 пленных, 10 пулемётов и 2 орудия). Этот эпизод в значительной мере облегчил отход корпуса в район Сахарновской станицы, с одной стороны, и, с другой, сводил к нулю Чапаевскую затею окружения корпуса под этой станицей.

В течение последующих двух дней боевые действия под Сахарновской носили характер столкновений передовых частей. Чувствовалось переутомление войск обоих противников.

Оставив на фронте наблюдение за противником, в ночь с 25 на 26 августа корпус, без нажима со стороны красных, отошёл к посёлку Калёному.

Противник, как было выше сказано, понеся большие потери, растянув свою коммуникационную линию более чем на 150 вёрст, остановился.

Наступило затишье…

Стремление красных в летний период 1919 года к Уральску и далее к Гурьеву находится в единой связи с действиями их армий в тот же период в Сибири. Отрывочные сведения о положении дела на Сибирском фронте в течение августа мы получали из Омска всё реже и реже. При всей скудности этих сведений было всё же ясно видно, что обстановка на Сибирском фронте со дня на день складывалось всё хуже и хуже. Эти сведения допускали большую вероятность того, что отступление армии адмирала Колчака принимало стихийный характер, грозивший катастрофой. Такое положение дел в Сибири Уральской армией принималась ближе к сердцу, чем свои собственные неудачи истёкшего августа.

Теряя надежду на помощь справа, уралец стал смотреть налево.

В тот же август 1919 года обстановка на фронте Добровольческой армии складывалась удивительно благоприятно. Не вникая в причины быстроты и лёгкости, с которыми Добровольческая армия, теряя связь, оставляя за собой хаотический тыл, через Харьков, Курск шла на Москву. Уральцы и не уральцы могли не учитывать того огромного значения, какое в действительности имело отступление Сибирской армии и не убаюкивать свои надежды успехами Добровольческой армии. Но если мы примем в расчёт то, что, во-первых, красные не без основания считали Сибирскую армию неизмеримо более для них опасной, чем Добровольческую, во-вторых то, что в летнюю компанию 1919 года большевики притянули на Сибирский фронт решительно всё, что могли и, в-третьих, то, что генерал Деникин шёл на Москву не по пути, который, по занятии Царицына 15-го июня и по выходе на Волгу ему указывала обстановка (путь Царицын – Саратов – Самара), то удельный вес успехов Добровольческой армии окажется далеко не тем, чем он был в действительности. Итак, к концу лета

1919 года надо считать Сибирскую армию приведённой к нулю. Оставалась неясная надежда на Добровольческую…

Заняв станицу Сахарновскую, красные были принуждены временно приостановить боевые действия, ограничив их разведкой. Удлинение коммуникационной линии, отсутствие каких бы то ни было местных средств, пополнение потерь и т. д. – всё это указывало на то, что наступившее затишье продлится значительное время, если и с нашей стороны за это время не будут предприняты какие-либо активные действия. Сосредоточенному в районе поселка Каленого 1 – му Уральскому корпусу создавшаяся обстановка ставила задачей принятие решительных мер воздействия на противника в спешном порядке с целью остановить движение красных дальше на юг. Надо было предупредить противника в его приготовлениях к новому наступлению, так или иначе вырвать у него инициативу действий. Во исполнение насущных требований обстановки из корпуса был выделен конный отряд в составе 2-й и 6-й дивизий (семь полков) и двух конных батарей под командой начальника 2-й дивизии полковника Сладкова, которому была поставлена задача выйти в глубокий тыл группы Чапаева, занимавшей район станицы Сахарновской со штабом в Лбищенске, с целью полного перерыва пути сообщения группы с базой, то есть с Уральском. Ближайшим объектом действий конному отряду был назначен Лбищенск, где находился Чапаев со своим штабом. По ликвидации Лбищенска, если таковая будет осуществлена, конному отряду надлежало двигаться на Уральск с целью уничтожения там базы противника. Остальные силы корпуса, то есть вся пехота под командой полковника Тихомирова, 1-я Уральская дивизия полковника Кириллова, бронедивизион полковника Филатьева должны были, оставаясь в положении, ими занимаемом, вести усиленную разведку и жертвенно удерживать противника в случае, если бы последним было предпринято наступление со стороны станицы Сахарновской в направлении на юг.

В сумерках 1 сентября конный отряд был сосредоточен у южной окраины посёлка Калёный и с наступлением темноты стал уходить в степь в западном направлении по дороге на хутор Луков.

Конному отряду, двигаясь степью сначала, как выше сказано, в западном направлении, до хутора Луково, а затем в Северном, до хутора Юлаева, двигаясь только ночами, предстояло совершить путь более 120 вёрст протяжением.

Следуя по маршруту Калёный – хутора Луков – Лузаткин – Картон – Юлаев, отряд до рассвета 4 сентября должен был сосредоточиться в районе хутора Юлаева, а на рассвете пятого, совершив ночной переход от Юлаева к Лбищенску, атаковать этот последний.

Лётчик поручик Аракелов, высланный из Калёного в конный отряд утром 3 сентября, вернулся вечером того же дня с донесением от полковника Сладкова, из которого явствовало, что вверенный ему отряд достиг района хуторов Картон – Рябов, нигде не встретив противника. На другой день, 4 сентября, тот же лётчик был выслан снова, но вследствие порчи мотора до Юлаева, где, по расчёту времени, должен был находиться конный отряд, не дошёл и, таким образом, связь с отрядом в этот день установлена не была. Наконец, лётчик, фамилию которого я не помню, высланный утром 5 сентября, вернулся около полудня с известием, что Лбищенск взят!

Как и предполагалось, в Лбищенске находился весь многочисленный штаб Чапаевской группы и сам Чапаев. Захватить последнего живым не удалось: он был убит, когда спасался вплавь через Урал.

Нападение конного отряда на Лбищенск на рассвете 5 сентября было для штаба и для самого Чапаева полный неожиданностью. Когда накануне фуражиры, ездившие из Лбищенска в район Юлаева за сеном, докладывали Чапаеву, что видели там разъезды уральцев, Чапаев и им не поверил, считая это совершенно невероятным. Никаких мер предосторожности принято не было. Тем не менее, несмотря на всю внезапность нападения, конный отряд встретил на улицах и в домах Лбищенска упорное сопротивление. Атаковав Лбищенск на рассвете, конному отряду удалось ликвидировать красных, которых там оказалось около 2000, только к 10 часам утра. Дольше других держался сам Чапаев с небольшим отрядом, с которым он укрылся в одном из домов на берегу Урала, откуда пришлось выживать его артиллерийским огнём. И этим средством он был принуждён искать спасение в Урале, но там, как мы уже знаем, его не нашёл. Убитыми и ранеными красные в уличном бою потеряли очень много: едва ли треть красных, находившихся в Лбищенске в момент нападения, успели уйти вплавь за Урал. Всё остальное попало в плен и в значительной части просто уничтожено.

В Лбищенске была захвачена большая добыча в виде продовольствий, оружия, снарядов, четыре аэроплана и даже кинематографические аппараты. Около 11 часов, когда с Лбищенском было кончено, на Лбищенском аэродроме опустился пятый, не подозревая, конечно, того, что произошло в это утро в Лбищенске. По-видимому, в Лбищенске штаб группы Чапаева располагался не без удобств и приятного препровождения времени: в числе пленных или трофеев, затрудняюсь сказать определённо, оказалось большое число машинисток и стенографисток. Очевидно, в красных штабах много пишут…

В Лбищенском в бою мы потеряли ранеными и убитыми 118 офицеров и казаков. В числе убитых был начальник 6-ой дивизии полковник Н. Н. Бородин. В тот же день, 5 сентября, на грузовом автомобиле тело полковника Бородина было доставлено в Калёный и, после панихиды, погребено на кладбище этого посёлка…

Лбищенская операция – светлый и счастливый момент в истории борьбы уральцев с большевиками, но увы, должен, упреждая события, сказать, что он был и последним.

Чтобы кончить, скажу, что при всей скромности масштаба Лбищенской операции, она являет собою пример, доказывающий важность и значение манёвра на войне, безразлично какой. Где не хватает сил, так спасает манёвр…

Занятие Лбищенска и ближайшие последствия, из него вытекающие, – уничтожение штаба группы Чапаева и гибель этого последнего, полный разрыв связи группы с базой, то есть с Уральском, прекращение подвоза продовольствия – ставили 25 и 50 дивизии под Сахарновской станицей в очевидную необходимость уходить, и уходить, не теряя времени. К этому надо добавить, что хлеба, о чём имелись точные сведения, в войсках не хватало, и достать его было невозможно.

В ночь с пятого на шестое, когда от пожаров в Карши и Сахарновской на улицах посёлка Калёного было светло как днём, красные начали отход по большому тракту, хорошо им знакомому, на север.

Опуская подробности отступления красных из-под Сахарновской, я остановлюсь на некоторых особенностях этого отступления и на обстановке, в которой оно протекало. Прежде всего надо сказать, что преследование противника началось со значительным опозданием – 5–6 часами позже, чем следовало, то есть только на рассвете 6-го числа. Результатом этого было то, что корпусная пехота полковника Тихомирова не причинила противнику больших затруднений: не использовав благоприятный момент для перехода в наступление, потеряв, таким образом, соприкосновение с противником, оно не могло угнаться за бегущими из-под Сахарновской станицы красных.

К этому надо добавить, что 1 – я дивизия, и особенно бронедивизион, не выполнили в полной мере задач, на них возложенных: первая – по причине малочисленности её боевого состава, второй – по причине неудовлетворительности технического состояния броневиков.

Всё же, несмотря на ряд неблагоприятных для нас обстоятельств, перед нами была картина бегства противника вдвое более сильного перед вдвое более слабым.

Конный отряд полковника Сладкова, по смыслу данный ему директивы, по занятии Лбищенска должен был двигаться на Уральск с целью уничтожения базы противника. Свершившийся факт падения Лбищенска указывал нам предпочтительность дальнейшего движения конного отряда не на север, а на юг с целью уничтожения живой силы врага. В соответствии с этим, в 4 часа по полудню, то есть через 6 часов по ликвидации штаба покойного Чапаева, мною из Калёного был выслан лётчик с полевой запиской на имя полковника Сладкова. Записка содержала категорическое приказание идти на юг на поддержку корпусу. По причине плохой видимости из-за пожаров лётчик в районе Лбищенска конного отряда не нашёл. Таким образом, связь с полковником Сладковым была потеряна.

В течение 6, 7 и 8-го сентября красные отходили на север с 50-ти вёрстной скоростью, сжигая на своём пути всё, что можно было сжечь, разрушая всё, что можно было разрушить. Все станицы, оказавшиеся в руках противника и теперь ими потерянные, такие как Сахарновская, Мерченев и так далее, числом десять, представляло собою пожарища, ещё не потухшие…

К вечеру 8-го числа полковник Сладков прибыл в штаб корпуса, находившийся в это время у большой дороги южнее посёлка Богатского. Из сделанного полковником Сладковым доклада явствовало, что вверенный ему отряд по занятии Лбищенска продолжал движение на Уральск, но в районе, где мы теперь находились, встретил сильное сопротивление со стороны красных, двигавшихся на выручку войск, отступавших из-под Сахарновской. Не имея связи с корпусом, угрожаемый с севера наступающим и с юга отступающим противником, полковник Сладков счёл необходимым отвести отряд в сторону, к хутору Скоробогатову, что западнее Богатского в полупереходе от этого последнего. Этим закончилась роль конного отряда как самостоятельной организации, и войска, входящие в состав отряда, присоединились к корпусу.

Лбищенская операция закончилась тем, что 1-й Уральский корпус и Чапаевская группа оказались в том положении, которое они занимали в момент перехода красных в наступление ро мые места: красные – в район Скворкина, 1-й Уральский корпус – в район Янайкина. Изменил положение только штаб корпуса: теперь он был расквартирован не в Богатском, а в Прорвинской станице, каким-то чудом уцелевшей от пожаров.

Это положение было сохранено противниками до половины ноября, когда красные получили возможность осуществления нового наступления против Уральской армии…

Конец сентября и первая половина октября могут быть отмечены лишь рядом столкновений на фронтах Уральского и Илецкого корпусов, столкновений, носивших характер усиленных рекогносцировок.

23 сентября красные пытаются, наступая от Скворкина, сбить нас с Янайкинских позиций. Им удаётся потеснить наш правый фланг, но сбитые, в свою очередь, на их правом фланге 1-ой дивизией, красные, к вечеру того же дня, отходят в исходное положение.

30 сентября Уральский корпус предпринимает усиленную разведку в направлении к Скворкину с тем же, примерно, успехом, с каким красные атаковали нас 23 числа. Не лишено, однако, интереса отметить здесь, что несмотря на то, что в это наше наступление Скворкин был окружён со всех сторон, взять его всё же не удалось: по-видимому, красные научились не бояться конницы, сидя за заборами и стенами построек.

Предпринимается затем Уральским корпусом операция более или менее крупного масштаба, но по обстоятельствам аналогичным, если не тождественным, тем, которые имели место 18-го августа под Мерченевым, она могла потом послужить темой для скверного анекдота. В первых числах октября штаб Илецкого корпуса из Джамбетийской Ставки сообщил, что конному отряду полковника Емуранова (17 полков с 2-мя батареями) приказано, по переправе через Урал где-либо в районе станицы Кирсановская – Генварцевская, идти на Уральск. Ставя об этом в известность Уральский корпус, командир Илецкого корпуса просил поддержать Емурановский отряд способом, который, по обстановке, командирам Уральского корпуса будет наиболее целесообразным. Получение этого сообщения с просьбой о содействии полковнику Емуранову удивительно удачно совпало с уже принципиально принятым решением командиром Уральского корпуса выслать конный отряд в тыл противника с задачей перехватить железную дорогу Уральск – Саратов в районе станций Семиглавый Мар – Шипово. Эта задача возлагалась на начальника 1 – ой дивизии полковника Кириллова, незадолго перед тем вернувшегося на фронт после ранения под Лбищенском 9-го августа.

Директива, данная полковнику Кириллову, была изменена в соответствии с планом действий и просьбой командира Илецкого корпуса. Новая директива конному отряду полковника Кириллова (6 полков при одной 4-х орудийной батарее) предписывала отряду от пункта сосредоточения (хутор Пузаткин, 14 вёрст западнее Янайкина) двигаться к участку железной дороги Зелёная – Шипово, повернуть здесь на восток и одновременно с отрядом полковника Емуранова атаковать Уральск – первому с востока, второму с запада. Оставалось только координировать действия отрядов во времени: атака была назначена на рассвете 10-го октября.

Обстановка, казалась, складывалась более чем благоприятно и давала достаточные основания ожидать результата, отвечающего этой обстановке: в общей сложности к Уральску направлялось 13 полков, противопоставить которым красные могли сравнительно небольшие силы.

Увы, ожидаемой атаке Уральска с востока и запада не суждено было осуществиться: утром 9-го октября из штаба 3-й Илецкой дивизии, соседней с нами, было получено известие о том, что Емурановский конный отряд по переправе через Урал у станицы Генварцевской пошёл не на запад к Уральску, а на восток, к своим станицам, освобождать их от красных.

И ещё раз полковник Емуранов, вольно или невольно, от этого не легче, ставил Уральский корпус в тяжелое положение. К счастью, через лётчика удалось своевременно предупредить полковника Кириллова о случившемся.

Минуя Уральск, конный отряд вышел на Бузулукскую дорогу и занял станицу Красную, 40 вёрст к северу от Уральска.

13 октября полковник Кириллов овладел посёлком Чувашинским, 20 вёрст южнее Красной, захватив около 500 пленных, 2 орудия и пулемёты. Это, конечно, успех, но, к сожалению, он стоит вне связи с общей обстановкой и планом задуманный операции и как таковой сколько-нибудь существенного значения не имел. В другом отношении этот изолированный случай заслуживает быть упомянутым: из опроса пленных, взятых под Чувашским, выяснилось, что в Уральске ожидается прибытие значительных подкреплений из состава войск, действовавших против Южной армии[31]31
  Речь идет о Южной армии, сформированной из воинских соединений Оренбургской отдельной армии. Оренбургская отдельная армия – войсковое соединение Белой армии на восточном фронте Гражданской войны. В разное время армия называлась: Отдельной Оренбургской армией, Оренбургской армией и Юго-Западной армией. Была сформирована Оренбургским Казачьим Кругом 17 октября 1918 года в основном из частей Оренбургского казачьего войска, под командованием атамана А. И. Дутова. До ноября 1918 года как Юго-Западная армия подчинялась назначенному Уфимской директорией Верховному главнокомандующему генерал-лейтенанту В. Г. Болдыреву, а затем – адмиралу А. В. Колчаку. 28 декабря армия была переименована в Отдельную Оренбургскую армию, состоявшую из 1-го и 2-го Оренбургских казачьих корпусов, 4-го Оренбургского армейского, Сводного Стерлитамакского и Башкирского (4 пехотных полка) корпусов и 1-й Оренбургской казачьей пластунской дивизии. Её численность оценивалась в 10 тыс. человек. Командующие: Генерального штаба генерал-майор И. Г. Акулинин (с 19 октября 1918 года), генерал-лейтенант А. И. Дутов (с 11 декабря 1918 года). Весной 1919 года из Оренбургской армии была выделена Южная группа и подчинена Западной армии. 23 мая 1919 года армия, Южная группа и Оренбургский военный округ были переформированы в Южную армию. Командующий: генерал-майор П. А. Белов (июнь-октябрь 1919 г.)


[Закрыть] генерала Белова и оренбургских казаков. Подтверждался, таким образом, разгром всего левого фланга Сибирской армии, что, строго говоря, не было для нас неожиданностью. Это только подтверждало сведения, уже у нас имевшиеся. Ясно было, что по ликвидации Южной армии красные получали полную возможность сосредоточить против Уральской армии, говоря относительно, какие угодно силы.

Для полноты картины не будет лишним сказать здесь несколько слов о прокламациях, которыми красные в описываемое время развлекали уральцев. В этих прокламациях, сбрасываемых с аэропланов, они сообщали о занятии ими Троицка, о полном при этом разгроме Южной армии и о сдаче без боя оренбургских казаков, о захвате при этом 48 тысяч пленных и всей материальной части армии. Прокламациями требовалась немедленная, не позже 15 октября, сдача, следуя благоразумному примеру оренбургцев. Тут же обещание… чёрта в ступе…

О какой бы то ни было сдаче, конечно, не могло быть речи.

Ближайшим следствием катастрофы в Сибири для Уральской армии было то, что Илецкий корпус оказался в безнадёжном положении: в создавшейся обстановке Илецкий корпус повис в воздухе в положении, в котором ни он кому-либо, ни ему кто-нибудь помочь не мог. Я не имею точных данных о судьбе этого корпуса. Значительно позже я слышал, что он сдался.

Описанными эпизодами на фронтах Уральского и Илецкого корпусов в период второй половины сентября и первой – октября, боевые действия в полном значении понятия, определяемого этими словами, на некоторое время затихнут и возобновятся затем в формах, которым военная наука точных определений не даёт.

Выше мы упоминали, что по мере нарастания тревоги за Сибирский фронт, надежды уральцев всё больше и больше обращались в сторону Добровольческой армии.

Официальные сводки рисовали положение дела на фронте этой армии в сентябре и октябре 1919 года очень радужными красками, но чувствовалось в них что-то не то не дорисованное, не то перерисованное. Сообщалось о разгроме красных, в трёхдневном бою – 20, 21 и 22 сентября, – в районе к северу от Царицына; несколькими днями позже о разгроме 13 и 14 армий красных на Курском направлении, об отступлении и даже бегстве. Сообщение иллюстрировались астрономическими цифрами пленных, захваченных орудий, не поддающегося учёту военного имущества и так далее. Из донесений о рейде конницы генерала Мамонтова нельзя было сделать иного вывода как то, что в тылу противника не оставалось живого места. Казалось, что на путях к Москве препятствий нет. На деле оказывалось, что Красная армия была многоголовой лернской гидрой[32]32
  Лернская гидра – правильно – лернейская гидра (др. – греч., водяная змея) – в древнегреческой мифологии змееподобное многоголовое чудовище, которое опустошало область Лерны. Убийство лернейской гидры – второй подвиг Геракла. В позднее время образ лернейской гидры стал символом зависти, войн, раздора и другого труднопобедимого зла.


[Закрыть], у которой на месте каждой отрубленной головы вырастали две новые. Добровольческая армия, нанося противнику громовые удары, неуклонно подавалась на юг…

Отрицательное влияние создавшейся к середине октября обстановки сказалось прежде всего на настроении командного состава Уральского корпуса. На совещании старших начальников и командиров частей в станице Прорванской 20 октября общая оценка положения сводилась к следующему: Уральская Армия – армия вспомогательного назначения, армия связи, её участь всецело зависит от жизни или смерти её связуемых. Поэтому, принимая во внимание подавляющее превосходство в силах на стороне противника, а также и то, что «ноябрь стоял уж у двора», предприятие активных боевых действий сколько-нибудь широкого масштаба утрачивало возможность и смысл. Не оставалось иного выхода как принять оборонительное положение, сдерживать противника в его стремлении на юг и ждать лучшего оборота дела.

Только начальник штаба корпуса полковник Сидоровнин[33]33
  Возможно, речь идет о Степане Клавдиевиче Сидоровнине.


[Закрыть] доказывал необходимость активных действий, занятия Уральска и станиц к северу от этого последнего, станиц, богатых хлебом и сеном, и так далее. Говорить это – значило говорить против очевидности…

Дни лета прошли быстро. Наступила осень.

Первая половина этого времени года – лучшая пора на Урале.

Верными признаками наступления осени были ясные тёплые, но не жаркие дни. По прозрачному неподвижному воздуху медленно плыли серебряные нити паутины. Во всей своей красе стояло «бабье лето».

Появились в степи новые выводки стрепетов[34]34
  Стрепеты – птицы их семейства дрофиных.


[Закрыть]. Потянули на юг длинными, геометрически правильной формы, вереницами журавли и гуси. Туда же большими беспорядочными бандами с невероятным гвалтом пробирались грачи и их обязательные спутники – галки.

Дни становились короче; их сменяли длинные, тёмные, хотя и звёздные, ночи. И чем теплее и лучше становились эти дни и ночи, тем яснее чувствовалось, что они в этом году и последние.

Приближение ненастной поры года, в условиях обрисованной нами обстановки, не предвещало Уральской области и её армии ничего доброго. Безотрадность положения станет тем более очевидной, если мы примем во внимание ещё одно обстоятельство, о котором до сих пор мне не пришлось ни разу упомянуть. Этим обстоятельством была эпидемия тифа всех видов – брюшного, сыпного и возвратного. Возникла эпидемия в беженской среде, перекинулась затем в станицы и, наконец, в армию. Никаких средств борьбы с этим новым бедствием не было.

В первых числах ноября мне пришлось временно покинуть штаб Уральского корпуса и выехать сначала в Калмыков, где в это время находился атаман и штаб армии. Я оставил корпус в том его состоянии, которое ещё не имело очевидных признаков возможности катастрофы в ближайшем, по крайней мере, будущем, измеряемом многими неделями, в состоянии такого рода, когда люди как-то безотчетно закрывают глаза на действительность и будущее, состоянии, наконец, полного безразличия, что на русском многогранном языке выражается игрой слов «Будь что будет!». Готовность ко всему не есть ещё отчаяние…

Прошло с лишком две недели.

Я возвращался из Гурьева на фронт. К вечеру дня выезда из Гурьева я был в станице Зелёной, где остановился на ночлег. Погода в этот день стояла несколько пасмурная, но тёплая, без ветра. Ничто не предвещало резкой в ней перемены. Однако отсутствие признаков такой перемены не исключило того, что утром следующего дня мы увидели степь и самою станицу Зелёную под снегом. Два дня длилась снежная буря, что совершенно исключало всякую возможность продолжать путь каким бы то ни было способом. Только на третий день вынужденного сидения в Зелёной, когда буря несколько улеглась, заменив автомобиль санями, закутавшись в овчинный тулуп, предложенный мне моим добрым хозяином-уральцем, я покинул эту станицу. Скоро наступила оттепель, и я ещё раз должен был изменить способ передвижения – оставить сани и вернуться в знакомой мне тарантас.

18-го ноября, когда уже стемнело, в невылазную грязь, в непроницаемую тьму и туман, на выбившихся из сил паре тощих лошадей я добрался до Калмыкова, где нашёл полковника Моторного, видеть которого для меня было очень важно.

У полковника Моторного я застал генерала Акулинина, одного из командиров корпусов не существующей теперь Южной армии. Его рассказы об участии этой армии ничего нового к тому, что мы уже знали, не добавляли. Мы не только знали, но и чувствовали на себе последствия драмы. Появление генерала Акулинина на горизонте Калмыкова было лишь конкретным доказательством ликвидации Южной и вообще Сибирской армии… Теперь генерал Акулинин пробирался на Кавказ.

Я не делал себе иллюзий и по дороге из Гурьева в Калмыков положение у нас на фронте представлял себе тяжёлым, но далеко не в той степени, как это оказалось в действительности.

Из долгой беседы с В. И. Моторным выяснилось…

Тиф, фураж, транспорт, я хочу сказать, наличие первого и отсутствие второго и третьего, – вот те три слова, которые определяли безотрадность положения и перед которыми слово – враг, красные, большевики – стали обозначением фактора второстепенной важности.

Последнее сражение на Уральском фронте

Тиф принял размеры невероятные. В войсках заболеваемость выражалась 40–50 %, среди населения, а главным образом, в среде беженцев и пленных она была ещё выше. Так как средств борьбы с эпидемией, что выше нами было отмечено, не было, то в процентном отношении заболеваемость равнялась, или почти равнялась, смертности. В частности, в Калмыкове буквально не было ни одного не зачумлённого дома. Здесь ежедневно хоронили, вернее сказать, отвозили на кладбище 20–25 человек и там оставляли их не похороненными, так как рыть могилы было некому.

Сено в районе расположения корпуса было съедено. Дальние фуражировки не могли обеспечить в самой минимальной доле потребность в сене, и конница, основная сила корпуса, стала утрачивать значение этой силы.

Транспорт стал…

Уральская область дошла до предела напряжения своих сил. Что могло её спасти? Только чудо. И как это ни покажется странным, вера в чудо в эту тяжёлую пору жила в уральце и только ею он реагировал на слишком очевидную угрозу гибели. Но одного чуда было мало, нужен был ряд чудес!

Так В. И. Моторный обрисовал мне положение в вечер моего приезда в Калмыков.

В семье В. И. Моторного: жена и двое детей, тоже неблагополучно – больна его старшая восьмилетняя дочь Женя. Началось тифом, продолжилось осложнением в форме менингита и водяного рака, болезни, о существовании которой теперь я узнал впервые. День моего приезда к Моторным был восьмым днём полного её беспамятства! За что несёт такие страдания существо, которое виновно только в том, что не по своей воле стала жить на земле? Она неизбежно умрёт. Если это неизбежно, то чем скорее, тем лучше… Я уклонился в сторону, но я не мог пройти мимо…

20 ноября я выехал из полумёртвого Калмыкова в штаб корпуса, находившегося в это время в Лбищенске. Дорога подмёрзла и мне удалось легко и быстро доехать по назначению. Уже начиная с Сахарновской станицы стали встречаться обозы беженцев. По мере приближения к Лбищенску число этих обозов возрастало. Всё это тянулось на юг, оставляя по сторонам дороги павших верблюдов и лошадей. Нечто подобное, но теперь ещё более безобразное, ещё более удручающее, чем то, что мы видели с моим Семёном в июле, подъезжая к Бударину. Не буду описывать ни впечатлений, ни чувств, которые вызывались во мне видом этих «выкочевавших, блуждающих» по степи станиц – обозов, наполненных домашним скарбом, часто ненужным, больными, умирающими или уже умершими людьми. Скажу лишь, что после надежды на чудо только ненависть к врагу, ненависть, превышающая страх перед угрозой почти неизбежной гибели, могла выгнать людей в эту пору года в степь и заставить их идти неизвестно куда.

Лбищенск дополнил мои калмыковские и путевые впечатления. В штабе корпуса я нашёл лишь половину того личного состава, в котором я его оставил меньше месяца тому назад. Корпус, теперь так называемый, как сколько-нибудь организованная сила перестал существовать. Сохранились названия дивизий, полков, батарей, но под ними теперь надлежало разуметь жалкие остатки людей, уцелевших от тифа, и лошадей, ещё не околевших от бескормицы. Наша конница, говорили казаки, теперь только «ходит».

Выпал снег. Наступили холода. Урал стал.

За время моего отсутствия в корпусе произошло следующее.

14-го ноября, после долгого сидения в Скворкине, туманным утром красные перешли в наступление. Янайкин был оставлен почти без сопротивления в тот же день. Далее – точное повторение красными наступления, которое они проделали летом, оттеснив нас к Калёному с той существенной разницей, что теперь они двигались на юг почти беспрепятственно.

К моменту моего возвращения в штаб корпуса в Лбищенске красные занимали Бударин. Расположение частей корпуса в это время приблизительно было следующим: передовые части пехоты полковника Емелина находились 4–5 вёрст южнее Бударина. Гурьевский и Уральский пехотные полки, 1-й Партизанский Конный полк 2-й Уральской дивизии и первая батарея есаула Юдина – в Лбищенске. Конный отряд полковника Кириллова, по слухам, находился где-то в районе Чулан-Анкоты, 100 вёрст северо-восточнее Лбищенска. Полки 6-ой дивизии, спасаясь от бескормицы, ушли по направлению Сламихинской станицы. О местонахождении 2-ой дивизии сведений не было.

25 ноября штаб корпуса перешёл в посёлок Горячкинский, а 26-го красные продолжали наступление, если можно определять этими словами действие, произведённое ими в этот день с целью овладения Лбищенском. Несмотря на всю незначительность и мизерность событий под Лбищенском в это 26 ноября, я должен сказать о них несколько слов, так они, эти события, были последней печальной и жалкой попыткой Уральского корпуса проявить минимальную боеспособность.

Около 8-ми часов утра указанного дня две-три сотни красной пехоты с несколькими разъездами вышли из станицы Кожехаровской и по большому тракту стали двигаться к Лбищенску. Получение донесения о движении противника почти совпало с приездом в штаб корпуса атамана. Его сопровождал майор английской службы О'Брайен, начальник миссии при штабе Уральской армии.

Было солнечно, но очень холодно – дул резкий, пронизывающий северянин.

В то время как прибывшие отогревались и пили чай, примерно через час по получении первого донесения, было получено второе, в котором говорилось уже об оставлении нами Лбищенских позиций и самого Лбищенска. Быстрота, с которой протекали в это утро события, указывала, несомненно, на то, что авангард полковника Емелина отходил без боя.