Текст книги "Школа на Кирочной. Потомку о моей жизни"

Все родные собираются вместе

Приехала Аня вместе с Пушкинским театром из Новосибирска. Она пришла к нам, и сразу стало шумно и весело. Я не видел ее с июля 1941 года, когда она по телеграмме приехала за мной на станцию Никола-Палома.

– Ух, как ты вырос! Совсем большой стал, – она обнимала и целовала меня, а я немного смущался. Все же 4 года прошло, и я отвык от неё и других моих тёток.

Приехали Лиза с Кирой. Они поселились у нас в средней комнате. Видимо, не могли остановиться у Рахили. Ведь там теперь с ней жил Натан. Нехватало там только Лизы и Киры.

Лиза все время пела: «ми-а-а-а а-а-а, – и снова – ми-а-а-а а-а-а». Она пела во весь голос эти «ми-а-а-а а-а-а» в комнате, коридоре, на кухне, где мама утром в воскресенье жалила на всех оладьи. Во время одного «ми-а-а-а а-а-а» мама ловко всунула ей в рот одну из оладий. Лиза проглотила ее и спросила:

– Ты мне рот затыкаешь, да?

Дядя Миша остался жить в Москве. Вскоре он нашел себе суженую, – женился на Вере и снимал там какую-то каморку. Вскоре у них родилась дочка – Наташа.

Наконец, появился Золя. Оказывается, он был забронирован, и работал на оборонном заводе где-то на Урале. Теперь рабочие и служащие этого эвакуированного из Ленинграда завода вернулись в Ленинград.

Лёва был где-то в Риге, и прислал письмо, что он жив, здоров и надеется на скорую встречу.

Все говорили, что это большое счастье, что все остались живы. А вот с папиной стороны были потери. Не вернулась папина сестра Эмма, которая была врачом-хирургом в госпитале на арендованном у Финляндии полуострове Ханко.

163 дня Ханко был под артиллерийским обстрелом и бомбежкой. Бойцы отражали все атаки. Потери были большие, гарнизон Ханко защищался до последнего, но, в конце концов, финны взяли его штурмом.

О смерти Эммы мы узнали из книжки Аркадия Ивановича Коровина (1898—1967), главного хирурга госпиталя, которую мы обнаружили, кажется, в 60-х годах. Он написал воспоминания о героической защите полуострова Ханко [163 дня на Ханко: записки хирурга / Аркадий Коровин. – Москва; Ленинград: Военмориздат, 1945. – 222 c.].

Он написал, что раненых было много, Эмма беспрерывно оперировала много часов подряд, потом пошла отдохнуть. В ванной комнате её настиг осколок снаряда.

Умерла от тифа в Ташкенте папина мама. Сарра вышла замуж в Ташкенте и вернулась с мужем в Ленинград. Ее муж, Михаил Яковлевич Годович, после ранения на фронте остался с незаживающей раной на ноге.

– Свищ, – говорил он.

Дядя Гриша остался с госпиталем, где он был начальником, в Дзержинске Горьковской области.

А мой двоюродный брат Миша Качан остался в Москве и вскоре женился на Гене, невесте его погибшего друга.

Музыка, радость моя и боль моя

Я бредил музыкой. Очень хотел научиться играть на фортепиано. Я понимал, что вундеркиндом я не буду, потому что мне было уже почти 11 лет, но я хотел играть так, как играла Лиза, как играла Рахиль. А тут еще Аня пришла с новеньким трофейным аккордеоном и по слуху начала играть всякие танцевальные мелодии.

Вскоре мама купила билеты в Кировский театр на оперу «Пиковая Дама» П. И. Чайковского. Мы сидели на 3-ем ярусе, но в первом ряду. «Какая божественная музыка», – думал я.

Даже когда Середа, певший арию Германа, «дал петуха», это не испортило общего впечатления.

Наконец, мама повела меня в музыкальную школу. Музыкальная школа им. Римского-Корсакова была на улице Некрасова (вход был с улицы Короленко), но довольно далеко от нас (так мне казалось) – рядом с Литейным проспектом. Меня прослушали, попросили отбить ритмический рисунок, найти нотки, сыграть гамму, спеть арпеджио. Играть я не умел, так как у нас дома не было инструмента, а всё остальное, видимо, сделал неплохо. Они сказали, что у меня есть слух и чувство ритма, правда воспроизвожу голосом я не очень хорошо, но это разработается. Поинтересовались, какой у нас дома инструмент.

Мама сказала, что пока нет, но мы обязательно купим. В общем, приняли меня, и я начал ходить в первый класс музыкальной школы.

Два раза в неделю были занятия на фортепиано, раз в неделю – сольфеджио, кроме того, надо было ходить на хор. Нагрузка была приличная, но я ходил, не пропуская ни одного занятия.

Самое удивительное было в том, что мама на самом деле купила фортепиано. Это был концертный Diederichs Freres, известной российской дореволюционной фирмы, в очень хорошем состоянии с прекрасным звуком. Но у него был один дефект, который сразу снижал его стоимость в глазах специалистов – на деке, видимо, была трещина, потому что она была заварена. Поэтому инструмент стоил недорого. Правда, у мамы и таких денег не было. Наверное, ей помогли, и она потом эти деньги отдавала.

У инструмента были тугие клавиши, и когда после домашней подготовки я играл на концерте в зале, пальцы у меня легче бегали по клавишам.

Все свободное время я теперь занимался на фортепиано и делал быстрые успехи.

шахматы – моё увлечение

На день рождения 2 ноября мне подарили шахматы. Я умел в них играть, научился еще до войны, а натренировался, играя с ранеными в госпитале.

Кто-то сказал мне, что надо пойти в Дом пионеров и школьников Дзержинского района. Я пошел туда пешком. К тому времени я уже знал многие места, прилегающие к Невскому проспекту, но до Мойки не доходил. Зная точный адрес, я нашел его довольно быстро. Тихонько зайдя в комнату, которую мне показали, я увидел человек двадцать мальчиков, играющих подвое.

На меня никто не обратил никакого внимания, даже мужчина, который сидел с краю длинного стола и тоже играл с каким-то мальчиком постарше меня. Играли быстро. У некоторых стояли шахматные часы, и играющие по очереди нажимали кнопки. При этом каждый, кто играл, еще и разговаривал. Как я потом узнал, это называлось «звонить». Я подсел к одной паре и стал смотреть. Потом один из игравших собрался уходить, а другой обратился ко мне:

– Хочешь поиграть?

Мы стали играть. Когда я выигрывал, мой партнер молчал, но, если он получал преимущество, остроумию его не было предела, он «звонил», не умолкая.

Так я начал играть в шахматы. Вскоре я знал, что руководит шахматным клубом мастер спорта по шахматам Андрей Михайлович Батуев, а играет он постоянно с Витей Корчным, который только что получил в одном из турниров вторую категорию. Мне сказали, что здесь всё время проводятся турниры, и я могу тоже принять участие в очередном, и, если буду в верхней половине таблицы, могу получить третью категорию.

В первом же турнире, где играло 16 человек, а занял третье место и получил третью категорию. Мне выписали специальное квалификационное удостоверение, и Андрей Михайлович торжественно вручил его мне.

Музыкант, писатель, педагог, шахматист, натуралист и внучатый племянник Ленина

Андрей Михайлович Батуев был удивительным человеком. Но не скажешь о нем лучше, чем это сделал его друг, международный шахматный гроссмейстер Алексей Степанович Суэтин, умерший в 2001 году. Приведу несколько выдержек из его эссе «Петербургский интеллектуал»:11
  Эссе «Петербургский интеллектуал» находится на сайте: ([битая ссылка] http://lib.sportedu.ru/press/szr/1998n4/p62-63.htm)


[Закрыть]

…Признаюсь, сегодня, оглядываясь, нахожу сравнительно немного личностей, оставивших неизгладимое впечатление. В числе самых колоритных – петербуржец Андрей Михайлович Батуев, шахматный мастер, с которым считались и крупнейшие маэстро древней игры.

…Батуев был крупной фигурой – и в шахматах, и в литературе, и в зоологии, и, прежде всего, – в орнитологии.

…Он обладал красивым природным баритоном, перед войной окончил вокальный факультет консерватории.

…Почти до конца жизни Батуев вел тренерскую работу с юными шахматистами и одновременно руководил кружком юннатов.

…Человек удивительный, он, думаю, не сумел в полной мере использовать весь свой богатейший потенциал. В том числе – шахматный. Впрочем, кто знает, может, именно так и надо жить: увлекаться, учить себя и других любви к природе, литературе.

…А как играл он сам – тому свидетельство – маленький пример, который я предлагаю. Вы можете, если хотите разобрать партию, сыгранную Андреем Михайловичем 60 лет назад. Она была проведена Батуевым в присущем ему элегантном позиционном стиле.

Я привожу эту партию, хотя понимаю, что разобрать её могут только шахматисты:

Каталонское начало. Батуев – Преображенский. Чемпионат Ленинграда 1938 года.

1. d4 Kf6 2. Kf3 d5 3. c4 e6 4. g3 Kbd7 5. Cg2 c6 6. 0—0 dc?

В духе построения план Се7, 0—0, b6, Ca6.

7. Фс2 b5? (а здесь лучше 7…Се7). 8. b3!

Похоже, этот подрыв черные упустили из внимания. Теперь белые не только отыгрывают пешку, но разрушают ферзевый фланг черных.

8. …Cb7 9.bc bc 10. Ca3! C:a3 11. K:a3 c5 12. K:c4 Фс7 13. Kce5 Ce4 14. Фа4 cd (необходимо было 14… 0—0, хотя и тогда после 15. Лас1 у белых лучше).

15. Лас1 Фb7

16. К:f7!

Этот ход опровергает неудачную игру противника в дебюте. События форсируются.

16. …Kр: f7 17.Kg5 Kpg6 (или 17…Кре7 18. К:е4 К:е4 19. Ф:d4 Kd6 20. C:e4! Ф:е4 21. Лс7+ Крf8 22. Фd6+ Kpg8 23. Фе7 Фg6 24. Ф:е6+ Крf8 25. e4! Ле8 26. Фd6+ Kpg8 27.e5 и белые выигрывают).

18. К:е4 К:е4 19. Ф:d4 Kdf6 20. Лс4! Лhd8 21. Ф:е4+! К:е4 22. С:е4+ Ф:е4 23. Л:е4 Крf6 24. Лс1 Лас8 25.Л:с8 Л:с8 26.Ла4 Лс7 27.h4 h5 28.Kpg2 g6

Игра перешла в прозаический эндшпиль. После 29. Ла5 Лb7 30. Kpf3 Лс7 31. g4 hg+32. Kp: g4 Лb7 33. f4 Лс7 34. е4 Лb7 35. e5+ Kpf7 36. Kpg5 Лс7 37. а4 Лb7 38. Лb5 Лс7 39. а5 а6 40. Лb6 – черные сдались.

Андрей Михайлович Батуев жил недалеко от меня на Саперном переулке в д. 14. Поэтому мы иногда возвращались из Дзержинского Дома пионеров вместе. Несколько раз он приглашал меня посмотреть его многочисленных питомцев. Он в то время жил один.

Когда мы входили, он сразу начинал ухаживать за зверями и птицами – давать им корм, разговаривать с ними.

…В комнате обитали три обезьяны, пять попугаев, не считая множества других птиц. Даже и сокол, хотя, как известно из фольклора, «соколу в неволе не живется». Между оконными рамами ползали ядовитые змеи. В ванной обосновался пингвин…

У него были замечательные и очень забавные говорящие попугаи. Они отвечали на слова, которые им говорили, словно понимали, о чем с ними говорят. Приведу случай, описанный международным гроссмейстером Юрием Авербахом:

– Ленинградский мастер Андрей Батуев был большим любителем животных и птиц. У него в доме жили мартышки, сороки, вороны, скворцы и попугаи.

Особое место занимал попугай по кличке «Куконя». Он умел говорить много слов и иногда произносил их удивительно к месту.

Как-то один шахматист, посетивший Батуева, стал с упоением рассказывать о своих турнирных успехах. Куконя внимательно слушал рассказчика и вдруг укоризненно произнес:

– И все ты врешь! Некрасиво, некрасиво…

Шахматист сконфузился и больше рта не раскрывал. Куконя, видимо, попал не в бровь, а в глаз.

Я свидетельствую: Куконя вполне мог сказать такое. Он знал очень много слов и фраз. И самое главное, ловко использовал их.

Алексей Степанович Суэтин приводит интереснейший эпизод из жизни Андрея Михайловича, который я не знал:

…Он всё бедствовал в своей крохотной комнатушке. Так было бы, наверное, до конца его дней. Уже почти отчаявшись, Андрей Михайлович пошел на крайность. Он вынул из своих тайников пожелтевшие фотографии и другие документы, удостоверявшие, что он, Батуев Андрей Михайлович, приходится внучатым племянником – кому бы вы думали? Владимиру Ильичу Ленину! Бумаги были отправлены в городской комитет партии.

Реакция властей последовала молниеносно. По прямому распоряжению первого секретаря [Ленинградского обкома КПСС. МК] Григория Романова, Батуеву незамедлительно предоставили двухкомнатную квартиру на Васильевском острове. Заодно, тоже без задержки, приняли в Союз писателей. Было это в конце 70-х годов, но, увы, жизнь уже почти полностью отмерила свои сроки – осталось совсем немного.

Может возникнуть вопрос: почему же Батуев так долго не выкладывал свой главный козырь?

А я вспоминаю, что никогда в наших с ним беседах, а уж о чем мы только ни переговорили, не заходила речь о политике. Он ни разу даже не упоминал о том, что его родная тетка Веретенникова приходилась отцу Ленина кузиной, и что он, Батуев – внучатый племянник вождя, остался в Питере едва ли не последним здравствующим потомком Ульяновых.

Вполне понимаю его молчаливость. Это была опасная для тех времен тема. Андрей Михайлович, догадываюсь, наверняка знал, что Сталин терпеть не мог родственников Ленина, и объявление родства вполне могло бы обернуться трагическим эффектом. Тем более что Веретенникова, не раз спасавшая Ильича от охранки, будто бы назидала своему непутевому родичу: «Брось авантюрную жизнь. Парень ты способный. Займись серьезным делом». «Способный парень», однако, доброму совету не внял.

Интересно, правда?

– Что же касается шахмат, то сообщу под конец, что Батуев был первым учителем Виктора Корчного, – пишет Алексей Суэтин.

Этому я свидетель. Батуев, как сказали бы сейчас, был постоянным спарринг-партнёром Виктора Корчного. Он не учил ни его, ни других начинающих шахматистов теории, мы всё это делали сами, он обучал практической игре, тренировал умение быстро ориентироваться в сложных ситуациях.

Обычно он выигрывал, но после партии вместе с партнером разбирал ключевой момент, когда партия в результате ошибочного хода проигрывалась. Они с Корчным играли часами и никак не могли оторваться друг от друга. Я же хотел дождаться Батуева, чтобы вместе ехать домой. Смотрел на разбор позиций и пытался сам найти правильные ходы. Но только молча. При разборе позиций они беспрерывно говорили, слова вставить было нельзя.

А вот, как ответил на заданный ему вопрос л первом учителе сам Корчной, когда ему было уже 75. Его спросили:

– Вы помните, кто был вашим первым учителем в шахматах?

И он ответил:

– Двигать фигуры меня научил отец, но он не был моим учителем. В ленинградском Доме пионеров [Дзержинского района. – МК] помню мастера спорта Батуева. Когда мне было лет тринадцать, он увидел, как я играю с приятелем вслепую, и решил проверить мою силу. Сыграли венгерскую партию, я продержался ходов шестнадцать, зевнул. Он был доволен: «Станешь мастером!»

Еще через десять лет тот же Батуев, посмотрев мою ничейную партию с Толушем на чемпионате СССР, изрёк: «Будешь гроссмейстером!»

Кое-что помнит Виктор Корчной, но мало. Очень мало. На самом деле, мне говорили ребята, что они играли друг с другом с упоением, не видя никого и ничего вокруг, минимум год. Но при мне – примерно пару месяцев. Потом Корчной ушел в шахматный кружок Ленинградского Дворца пионеров на Фонтанке, получил там 1-й разряд и уже в 1947 году стал чемпионом СССР среди юношей.

В одном из путеводителей по Санкт-Петербургу записано:

Саперный переулок, 14: В этом доме долгие годы жил музыкант по образованию, зоолог по призванию, автор нескольких книг, руководитель двух крупнейших в городе клубов юных натуралистов, шахматный мастер, призер первенства Ленинграда 1945 г., великолепный педагог, заслуженный тренер России А. М. Батуев.

С мамой хожу в театры

В драматические театры мы ходили вместе с мамой. Чаще всего она покупала билеты в Пушкинский театр и в театр Комедии. В Пушкинский театр билеты нам приносила Аня, – она работала там администратором. Раньше этот театр назывался Александринским, и мама часто его так и называла. Перед театром к Невскому проспекту примыкал большой сквер, где стоял большой памятник Екатерине Второй.

Помню, я всех спрашивал, почему памятники царям Николаю и Александрам I-му, II-му и III-му убрали, а Петру и Екатерине II-й оставили стоять. Про Петра мне еще как-то пытались объяснить тем, что он царь-реформатор, прорубил окно в Европу, а вот про Екатерину – никто толком ничего не мог сказать. Только мама сказала, что она сама была просвещённой царицей: переписывалась с Вольтером и поддерживала многие прогрессивные начинания. А вот про то, что именно она ввела для российских евреев черту оседлости, моя мама не помнила.

В Пушкинском театре играли замечательные артисты, фамилии которых мы знали по радиопередачам. Среди них особенно знаменит был Николай Черкасов. Он играл в театре всего четыре роли, так как был очень занят на съемках кинофильмов, но как играл! Мы смотрели с мамой все пьесы, которые он играл: «Великий Государь», «Жизнь в цвету», «Борис Годунов» и «Ревизор». Черкасов был тогда самым моим любимым артистом.

В театре комедии главным режиссёром был Николай Павлович Акимов. Мы с мамой ходили на все спектакли «Школу злословия» Р. Шеридана, «Опасный поворот» Д. Б. Пристли, «Тени» Е. Шварца и другие.

Театр находился на Невском, 56, там же, где располагался роскошный Елисеевский магазин. Глаза разбегались от его красоты и великолепия, но мы там не покупали, – денег не было. А вот на театры мама выкраивала деньги.

Речь Черчилля, реакция Сталина и начало холодной войны

5 марта 1946 года Черчилль выступил с речью в Фултоне (США). Он высказал обеспокоенность усилением коммунистических режимов в странах Восточной Европы и сказал, что «от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на Европу опустился железный занавес».

Черчилль сказал и другие, весьма воинственные слова:

– Соединенные Штаты Америки, имея атомную бомбу, находятся на вершине мирового могущества, могут разговаривать с остальным миром с позиции силы и диктовать ему свои условия».

В своем выступлении он призвал США и Англию к военно-политическому союзу против СССР. Из рассекреченных в 1978 году британским МИДом документов, видно, что Черчилль предлагал «…воспользоваться американской монополией на атомное оружие, и под угрозой разрушения советских городов заставить Советский Союз уйти из Берлина и Восточной Германии».

Сталин откликнулся на это выступление, и его ответы на вопросы корреспондента газеты «Правда» были опубликованы 14 марта. Приведу два первых вопроса и ответы на них:

Вопрос. Как Вы расцениваете последнюю речь г. Черчилля, произнесенную им в Соединенных Штатах Америки?

Ответ. Я расцениваю ее как опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество.

Вопрос. Можно ли считать, что речь г. Черчилля причиняет ущерб делу мира и безопасности?

Ответ. Безусловно, да. По сути дела, г. Черчилль стоит теперь на позиции поджигателей войны. И г. Черчилль здесь не одинок, – у него имеются друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки.

Многие считают, что именно с этой речи Черчилля началась холодная война между Востоком и Западом. Так или иначе, но в Советском Союзе с тех пор говорили о Черчилле, не иначе, как о поджигателе войны.

Закончил 4-й класс

В четвертом классе мне было учиться очень легко. Хотя я не учился почти всю первую четверть и меня тогда не аттестовали, во второй четверти я уже нагнал класс, и за четверть по предметам у меня было 4 четверки и пять пятерок. В третьей и четвертой четвертях мне уже выставили одни только пятерки, поэтому и предварительные годовые отметки за год у меня были отличные. Но надо было сдать еще шесть экзаменов. Правда, их называли испытаниями, а не экзаменами, но это не меняло дело.

Письменный русский, устный русский, письменная арифметика, устная арифметика, история и география – все испытания я сдал на отлично. Я получил похвальную грамоту и с гордостью принес ее домой.

Хватало времени и на шахматы. Я не только ходил в Дзержинский Дом пионера и школьника играть, но и читал дома шахматную литературу, которую приобрел у букинистов на Невском.

А вот с музыкальной школой в конце года я расстался. И не потому что не хватало времени. Нет, я ежедневно повторял гаммы и разучивал новые вещи – пьесы, сонатины, вальсы. Мои пальцы приобрели определенную беглость. Я умел извлекать звуки, которые удовлетворяли педагога и меня. Я писал неплохо диктанты по сольфеджио. На отлично отыграл концерт в конце года. Последними разученными мною вещами были «Вальс» Грига и «Сонатина» Клементи. Их я играл потом еще много лет, постепенно забывая. А мои пальцы медленно деревенели, и теперь совсем не могут играть.

Я расстался с музыкальной школой, потому что видел, что моим родителям не потянуть, – учёба в музыкальной школе была платной. Как-то мама сказала:

– В следующем году будем учить Аллочку, у нее большие способности. Вот только с деньгами туговато.

Я намотал это себе на ус, и как-то в одном разговоре за ужином сказал, что я на следующий год в музыкальной школе учиться не буду.

– Я начал поздно, и музыкант из меня не получится, – сказал я.

– Может быть, тогда с Лизой позанимаешься? – неуверенно спросила мама.

– Да, – сказала Лиза, – все эти преподаватели гроша ломаного не стоят, они только портят руки. Я готова заниматься с тобой.

Лиза по-прежнему жила у нас и после того, как у нас появилось дома фортепиано, часто играла на нем. Репертуар ее был постоянен. Она играла всегда Шопена и Листа. Руки у неё летали, – беглость пальцев была потрясающей. Я ее слушал с большим удовольствием. Правда, мне иногда казалось, что звук был поверхностным, но я относил это к недостаткам нашего инструмента.

Летом Лиза начала заниматься со мной, но занятия мне не понравились. Она начала перестраивать мне технику, была очень недовольна тем, что я ее не слушаю, что у меня сразу не получается, как она хочет. Ругала моего преподавателя в музыкальной школе. И вообще всех преподавателей на свете. Говорила, что только она знает, как надо работать с детьми.

Я стал под разного рода предлогами увиливать от занятий с ней. А когда узнал, что она начала вести с мамой разговоры об оплате этих занятий, вообще прекратил заниматься.

На этом моё музыкальное образование и закончилось. Я слегка попереживал, но, если честно, не сильно. Хотя всю жизнь я сожалел, что не могу играть на фортепиано, аккомпанировать кому-либо, подобрать мелодию, или записать её, только что пришедшую на ум, а впоследствии – записать мелодии песен, сочиненных моей женой Любочкой. Но музыка осталась у меня в душе на всю жизнь. Я люблю ее, и она помогает мне жить. А мама переключила свое внимание на Аллочку, – и она стала музыкантом профессионалом.

А у меня на душе и до сих пор кошки скребут. И как хочется иногда сесть за пианино, которое у нас в Академгородке появилось сразу же, как мы смогли себе это позволить. И в Нью-Йорке тоже. Сесть и поиграть что-либо для себя. Душу успокоить.