Текст книги "Буддист в русской деревне. Из цикла «Рассказы в стиле Дзен»"

Когда же приезжаешь в место, лишённое этой повседневной рутины, тебе не нужно лезть из кожи вон, чтобы создать для себя эту среду. Эта среда уже готова. И именно здесь, в этом русском захолустье, я обрёл практический опыт естественной повседневной медитации. Я просто гулял по деревне и время от времени присаживался то на лавочке, то на камешке, то на брёвнышке и погружался в созерцание без осмысления.

Отсутствие в голове необходимости решать какие-то вопросы – необходимая составляющая медитативной жизни. Но в городе тебе постоянно нужно решать какие-то вопросы.

Но на самом деле – проблема не в городе и не в деревне. Проблема в уме. Город и деревня – это лишь метафоры, это лишь две условные полярности в моей голове. На самом деле человек должен привести в гармонию свои полярности в голове. Он не должен впадать ни в одну из крайностей, а должен лишь взять от каждой полярности всё необходимое для своей целостности.

Раджниш Ошо верно говорил, что неправы те, кто живёт в замкнутом суетливом круге «работа – дом», в котором напрочь отсутствует возможность медитации. Но также неправы и те люди, которые на месяцы уходят в гималайские пещеры для аскезы. Ведь такое отречение от общества порождает огромное количество переживаний. Правы лишь те, кто умеет балансировать между двумя этими полярностями. Только так человек проживает жизнь в гармонии.

Когда вы чувствуете, что ваш внутренний город истощает вашу гармонию, отправляйтесь в вашу внутреннюю деревню. Когда вы пресыщаетесь умиротворением, возвращайтесь к людям. Не впадайте ни в одну из крайностей. Ибо каждая из крайностей – и чрезмерное пребывание в толпе, и в одиночестве – чреваты психозами.

В какой пропорции вам распределять эту гармонию – определять только вам самим, исходя из ваших психологических возможностей. Но однозначно только через личный опыт, только через практику можно рассчитать пропорции своей личной гармонии.

И завершу эту главу объединением двух мыслей. Возвращаясь к мысли, что человек – это не отдельная сущность.

Вы не можете быть полноценным без общения с другими людьми. Другие люди – это часть вас самих. И разделение общества на интеллектуалов и прочий народ – в корне неверно. Это чистой воды дуализм. В каждом человеке можно увидеть своё отражение. Даже если вы профессор с кучей титулов, не чурайтесь общения с так называемыми необразованными людьми. Они часть вас. Они ваши истоки. Они – это и есть вы. Даже глядя на примитивное животное, можно чему-нибудь научиться. Не извлекайте себя из бытия, растворитесь в нём, доверьтесь жизни, и пусть она сама приведёт вас к ответам.

Тут жена, как бывало не раз, перевернулась с боку на бок, прищурившись спросонья от света моего смартфона, интуитивно потянулась за часами на столике, посмотрела на время, потом на меня как на полоумного, и нравоучительно-протяжно сказав: – Спи у-же да-вай! – отвернулась к стенке и через несколько мгновений засопела.

5

На следующий день жена уехала по бюрократическим делам в районный центр. А мы с мелким отправились в гости к семье брата жены, которая живёт в частном доме в микрорайоне с неофициальным названием «Теребиловка».

Сказать, что брат жены человек своеобразный, – это ничего не сказать. Первое впечатление от него у вас бы было – отвращение. Всем своим видом он показывает вам, что он плевать хотел на вас. Но образованному человеку понятно, что это лишь маска, что так он лишь защищается от социума, который, видимо, его чем-то очень сильно обидел. Такому человеку очень важно показать, что ты ему не враг. И с ним очень важно разговаривать на его языке. И слушать, слушать, только и слушать про его проблемы. Но ни в коем случае не давать по этим проблемам советов, а только сочувственно соглашаться.

«Мишаня, я тебе так скажу: мне все эти родственнички, кто кому брат-сват, до одного места. Все они лицемерны. А я всегда говорю как есть. Всегда всё всем в лицо говорю. Как есть. И я знаю, что многим это не нравится. Но у меня и нет желания нравиться этим людям. Я сам по себе».

Пару-тройку лет молча послушаешь такие откровения – и ты свой человек. И через несколько лет он даже начал прислушиваться к моему мнению. Поистине, молчание – золото.

И это ещё раз доказывает, что пропасть между людьми бывает только идеологическая, только концептуальная. Но если опустить все эти концептуальные различия: уровень образования, уровень материального достатка, политические и религиозные взгляды, цвет кожи и сексуальные предпочтения и т. п. – все мы одинаковые. Как говорят буддисты: «Каждый стремится к счастью, и каждый хочет избавиться от страданий». И только эти две мотивации движут всеми, только они реальны, все остальные мотивации – это их завуалированные копии.

Но племянники! Вот ведь природа насколько интересна! Они совершенно другие, они совсем не ментальные копии своего отца. Почему они такие добрые и интеллигентные? В мать ли пошли? Или интуитивно не хотят быть похожими на «злюку» отца? Скорее всего – они просто дети другой эпохи. И хоть они и живут в деревне, но при доступе к глобальной информации. Они видят, они сравнивают. Они мечтают о лучшей жизни. А мечта всегда делает человека лучше. Ведь злюка – это просто человек без мечты.

Ближе к вечеру Соня, младшая дочь, отправилась провожать нас до «Кирпичного». Мелкий, изрядно устав, вырубился в коляске. И мы решили дать ему возможность поспать, выбрав самый долгий маршрут, через ж/д вокзал.

Когда мы отошли подальше от дома, она, верно, стесняясь об этом сказать дома, как будто невзначай, собирая одуванчики, сказала:

– Жалко дедушку, правда?..

– Да, жалко, – подтвердил я и замолчал, дав возможность ей самой решить, готова ли она продолжать эту тему.

Она ещё несколько минут мечтательно собирала одуванчики. И я понял, что продолжения разговора на эту тему не будет. Да и откуда ему взяться? Какой вопрос у ребёнка может возникнуть по поводу того, чего для него нет?

– А мы в этом году в лагерь не поедем… У родителей денег нет, – заявила она таким взрослым тоном и как будто совсем без обиды.

– Ну ничего страшного, – говорю. – В следующем поедете.

– А вы с тётей Яной в этом году поедете в Париж? – спросила она, вероятно, под впечатлением прошлогоднего рассказа о нашей с женой романтической поездке.

– Нет, – говорю. – У нас тоже с деньгами не очень.

– А мне бы тоже хотелось когда-нибудь поехать в Париж… – мечтательно произнесла она.

Я в нравоучительном ключе поправил её:

– Нужно говорить не «хотелось бы когда-нибудь», а «когда-нибудь я обязательно тоже поеду в Париж».

Соня удивлённо посмотрела на меня. Я пояснил:

– Не кажется ли тебе, что во фразе «хотелось бы когда-нибудь…» есть намёк на то, что это зависит не от тебя, а от кого-то другого? А во фразе «когда-нибудь я обязательно…» есть вера в то, что это зависит от тебя?

– Когда-то я обязательно поеду в Париж, – утвердительно сказала Соня.

– Обязательно поедешь, – подтвердил я.

– А какое самое красивое место в Париже? – спросила она.

– Красота, – говорю, – понятие субъективное. То, что покажется красивым мне, другому может показаться уродливым. Красота зависит не от объекта наблюдения, а от наблюдаемого. На самом деле вот на этом перекрёстке красоты не меньше, чем на любой улице Парижа.

– Скажите тоже!.. – усмехнулась Соня, глядя на перекошенные под тяжестью лет избы.

– Я серьёзно, – говорю. – Я могу научить тебя видеть красоту везде и во всём.

– Правда?! Как волшебник, что ли? – сквозь улыбку спросила она.

– Да, – также сквозь улыбку ответил я, – как волшебник.

Я осмотрелся в поисках скамейки, но увидел лишь бревно от поваленного старого тополя.

– Пойдём туда, – сказал я, указав на бревно.

Мы припарковали коляску. Сели на бревно. Я сказал:

– Посмотри наверх. Видишь эту звезду по имени Солнце?

– Да.

– Ты понимаешь, что наш мир намного больше, чем то, что окружает нас здесь?

– Да.

– Так вот. В этом глобальном мире, называемом вселенной, не существует таких понятий, как красивое и уродливое. Это только мы, люди, разделяем явления на красивые и уродливые. И это зависит от нашего настроения. Ты наверняка замечала, что, когда у тебя настроение хорошее, например оттого, что кто-то из учителей похвалил тебя в школе, тогда и весь мир тебе кажется прекрасным, все люди, все явления, хоть дождь, хоть снег – ты во всём видишь красоту. Но когда у тебя плохое настроение, например оттого, что тебя кто-то обидел, все явления мира кажутся тебе уродливыми.

Я посмотрел на Соню, чтобы убедиться, насколько ей интересно. Она была вся внимание. Тогда я продолжил:

– Итак, на самом деле не существует никакого уродства. Что-либо уродливым делает наш ум. Вот, – указал я на ползущую по дорожке волосатую жирную гусеницу, – ты, вероятно, находишь её уродливой.

– Фу-у-у! – воскликнула Соня. – Но она и вправду уродливая!

– Ну а давай попробуем рассмотреть её поближе. Не побоишься?

– Нет! – заявила она.

Мы сели на корточки возле гусеницы. Я сказал:

– Просто смотри на неё и ни о чём не думай. Просто наблюдай за её движениями.

И мы пару минут просто наблюдали, как гусеница ползла по дорожке. Потом я сказал:

– Видишь, как грациозны её движения?

– Да.

– Она не совершает никаких лишних движений. Всё устройство её тела создано таким, чтобы выполнять своё предназначение идеально. И именно поэтому она прекрасна. Уродливой эту гусеницу делает сравнение с собой, со своей человеческой сущностью. Но когда сравнение уходит, когда остаётся только одно созерцание, тогда исчезает иллюзия уродства. Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Да.

– И так со всеми явлениями. Нет никаких уродливых явлений. Есть только плохое настроение, которое делает явления уродливыми. И сейчас я обучу тебя одному методу, который поможет тебе отпускать плохое настроение. В сущности, мы только что при помощи этого метода пришли к умозаключению, что на самом деле гусеница не уродлива. Этот метод называется «медитация». Суть медитации – взгляд на явление без осмысления, без попытки умом придать этому явлению красивое или уродливое значение.

Когда в твоей жизни наступает плохое настроение, первое, что нужно сделать, это вспомнить вот этот наш с тобой разговор. Скажи сама себе: «Гусеница на самом деле не уродлива. И вот эта ситуация, которая произошла со мной, на самом деле не уродлива». Это поможет тебе правильно настроиться на медитацию. Потом сядь, сложи ноги вот так, а руки вот так, спину держи ровно. Ты можешь делать это в любом удобном для тебя месте. Далее выбери то, на что ты будешь смотреть. Это может быть всё что угодно: дерево, звёзды, красивая картинка в интернете, или работающий человек, или огонь, или речка. И смотри на это спокойно, и не думай ни о чём. Смотри на это столько времени, сколько тебе хочется. Не ставь никаких ограничений. Хочешь смотреть одну минуту – хорошо. Хочешь дольше – хорошо. Как тебе хочется. И вот когда ты будешь смотреть на мир спокойно и без мыслей, ты в какой-то момент будешь ловить себя на мысли, что мир то в действительности прекрасен! Ты будешь понимать, что произошедшая с тобой неприятная ситуация не сделала мир уродливым, мир остался прекрасным. И эта мысль утешит тебя. И вновь вернётся хорошее настроение.

– Гусеница не уродлива… – вдумчиво сказала Соня.

– Да, – повторил я, – гусеница не уродлива.

Мы дошли до «Кирпичного». Я спросил:

– В гости зайдёшь?

Соня ответила:

– Нет, мама попросила вернуться до восьми.

– Окей, – сказал я и проводил её до маршрутки.

Пока мы ждали маршрутку, Соня спросила:

– А вы ещё долго будете здесь?

– Ещё неделю, – ответил я.

– Значит, ещё увидимся?

– Конечно увидимся, – сказал я. И уже через минуту мы махали друг другу рукой.

6

Когда пришло очередное время осмысления прожитого дня, я вспомнил первое впечатление от встречи с этим ангелом. Тогда я, помнится, подумал, что хотел бы себе такую дочку. И я убеждён, что и она думала, да и, скорее всего, продолжает так думать, что хотела бы себе такого отца. Я сужу об этом по своему детскому опыту. Детям свойственно сравнивать своих родителей с родителями других детей, из-за чего нередко возникает зависть.

Но теперь я понимаю всю иллюзорность того первого впечатления. Не то чтобы я теперь не хотел себе такую дочку. Но новый опыт, теперь уже родительский опыт, даёт мне возможность размышлять более здраво. Я понимаю, что вот такая покладистая, такая ангельская она бывает не всегда. И не всегда бы я ладил с ней так, как это происходит между нами в течение наших коротких встреч. И в сущности, самый лучший отец для неё – это именно тот, который у неё уже есть. Ведь именно такой отец привёл её жизнь к тем противоречиям, для которых нужен такой вот духовный наставник, как я. И это ещё раз доказывает, что нет ничего плохого и хорошего в мире. А есть только опыт.

Но это доказывает ещё кое-что более важное. Что приводит людей к пониманию того, что им вдруг, сознательно или бессознательно, требуется духовный наставник? Ведь кто такой духовный наставник, если не второй отец? Да и, в сущности, у человека может быть, да и чаще всего так и бывает, что у него несколько духовных наставников. Как минимум, это авторы тех книг, которые запали в душу человеку. Исходя из этого, напрашивается вывод, что у человека множество отцов. Но попросту говоря: весь мир – наш отец. Но когда наше мировоззрение крепнет, когда мы становимся уверенными в себе и на нас уже не влияют мнения дураков, мы становимся сами себе духовными наставниками, а значит – сами себе отцами. А раз и весь мир – наш отец, и сами мы – себе отец, то, значит, мир и мы – неделимы, мы и есть мир, мир – это и есть мы. И тогда всё становится на места. Тогда пазлик складывается. Тогда не возникает никаких внутренних претензий, что этот мир какой-то не такой. Ибо тогда получается, что из всех ситуаций, которые могут с нами произойти, здесь и сейчас с нами всегда происходит самая лучшая ситуация.

7

Выходя с кладбища на девятины, я ещё раз прочитал плакат, который висел над воротами, потому что его содержимое чрезвычайно радовало меня своей логикой: «За упокой души родственников нужно не выпивать, а молиться».

После поминального обеда гости разошлись. До отъезда оставалось два дня, и воспользовавшись этим, брат жены попросил помочь ему с одним делом, делать которое одному несподручно. Детей им всё ж таки удалось отправить в лагерь, кто-то в последний момент отказался от путёвок. И хоть из-за этого я тем летом больше не увидел детей, я был за них очень рад.

Домой я решил вернуться пешком. Проходя мимо церкви, я увидел интересное зрелище: молодой священник, закатав рукава ризы, рубил дрова.

И я не знаю почему, раньше я бы никогда не осмелился подойти к священнику, но в тот раз, видимо, мотивация была настолько сильной, что проще было подойти, чем пройти мимо.

Теперь я понимаю, что мотивацией было моё эгоистичное желание поделиться с православным священником мыслями по поводу прочтённого мной накануне святого Евангелия. Мне чертовски захотелось поспорить с этим священником по поводу тех спорных моментов, которые вызывали во мне противоречия.

Я подошёл со словами: – Бог в помощь.

– Спасибо, – добро ответил священник.

– Вы позволите? – спросил я, указывая на топор. – Не знаю почему, видимо, из-за того, что я уже много лет живу в большом городе, мне очень захотелось хоть немного порубить дрова.

– Благостный труд обогащает, – словно объяснил мне моё желание священник и охотно протянул мне топор.

Я также закатал рукава и принялся рубить дрова с таким самозабвением, что мне не хотелось останавливаться. Всё время, пока я рубил, священник сидел на скамье и радостно смотрел на меня. Когда я изрядно вспотел и остановился, чтобы отдышаться, священник подошёл и протянул руку за топором, сказав:

– Отлично. Теперь моя очередь.

Я передал ему топор и теперь уже сам присел на скамейку и наблюдал за его действиями. Он работал более эффективно, чем я. Умело подседал под топор во время замаха, что, вероятно, придавало топору большую инерцию. За счёт этого его поленья раскалывались с одного удара куда чаще, чем мои. Он устал через больший промежуток времени, чем я. Но всё-таки устал и воткнул топор в полено.

Я встал, подошёл, потёр руки и выдернул топор. Священник сел. Я же, приняв во внимание его технику, принялся рубить с ещё большим энтузиазмом. И на этот раз моих сил хватило на несколько поленьев больше.

Так мы значительное… Лучшего слова здесь не подберёшь, ведь «значительное» одновременно определяет, что время это имело важное значение, но и с другой стороны – не имело строгих границ. Итак, мы значительное время рубили дрова, поочерёдно меняя друг друга. И сами не заметили, как разрубили всю кучу.

После я вызвался помочь перетащить дрова в церковную дровницу. И мы такое же значительное время перетаскивали дрова.

После чего священник вынес мне воды, и когда я вдоволь напился, спросил меня:

– Помолишься со мной?

– Почему бы и нет, – сказал я, и мы вошли в храм. Сели на скамью.

Мы сели безо всякого идолопоклонства. Мне не сели на колени, не сложили ладони вместе перед собой на груди, не склонили головы. Мы просто и даже довольно вальяжно сели на скамью, как двое обычных русских мужиков.

Каждый из нас молился так, как считал нужным. О том, как молятся православные священники, я имею лишь приблизительное представление. Я же молился так, как того требовали мои убеждения, основанные на буддийских учениях. Я просто смотрел на убранство храма, стараясь не думать ни о чём.

Но мысли пришли уже очень скоро. И я тогда подумал, что этот мужик не только физически более вынослив, чем я, но и также имеет куда большую усидчивость, большую склонность к медитации.

Увидев моё смятение, священник спросил:

– У тебя остались ко мне какие-нибудь вопросы?

– Не-е-е! – весело произнёс я. – Какие вопросы?! У матросов нет вопросов!

С этими словами я встал, поблагодарил священника и двинулся к выходу.

Спускаясь с паперти, я увидел бабушку, которая, ещё не войдя на территорию храма, совершила три низких поклона и соответственно три крестных знамения. Тогда и я, ещё сохранив в памяти христианские традиции, обернулся лицом к храму, три раза поклонился и перекрестился. Я сделал это не из-за того, что вдруг на мгновение сделался культовым адептом. И даже не из-за уважения к этому месту. Для буддиста любое место бытия свято, а не только храм. Но я сделал это потому, что хотел, чтобы у этой бабушки, которая готовилась к молитве, исходя из собственной обусловленности, не возникло лишних колебаний в голове и она всецело направила свою энергию на молитву.

8

Через два дня мы уже сидели в междугородном автобусе, который вот-вот должен отправиться в Екатеринбург. Сын сидел у меня на коленях, и мы вместе наблюдали через окно автобуса, как жена на перроне автовокзала прощается с мамой. Это происходило как в немом кино, так как через стекло не было ничего слышно. После того как они обнялись, тёща повернулась и, не оборачиваясь, стала уходить. Тогда сын, увидев это, сказал, показывая на бабушку пальчиком: – Бабуйка всё! Бабуйка всё!

И я тогда сказал, само собой, не ему, он ещё не способен понять таких явлений, а пока самому себе:

– Смотри, – говорю, показывая пальцем на бабушку, которая только что скрылась из виду, – это волшебство: бабушка скрылась из виду здесь, но уже здесь, – и пальцем перевёл его взгляд на дверь автобуса, – появилась наша мама!

– Ой, мама! – поприветствовал её сын так, словно действительно давно не видел. И это вызвало естественную улыбку на заплаканном лице жены.

9

Пока мы ехали в автобусе, а ехать было прилично – почти пять часов, и этого времени более чем достаточно для размышлений, я решил, что эта ситуация прощания с бабушкой с намёком на перерождение – не то, чем бы я хотел завершить этот рассказ. И не потому, что эта ситуация грустная или как-то по-буддийски нерадостная, а просто потому, что идеологически это не то, чем бы я хотел завершить этот рассказ. Именно в этом рассказе я не хотел после точки оставлять читателя с драматическими переживаниями, но хотел оставлять его с философскими переживаниями.

Я подумал, что эта условная метаморфоза про исчезновение бабушки и появление мамы напомнила мне слова Иисуса. Когда его вели к распятию и его мать, слёзно припав к его ногам, в душе уже скорбела о нём, Иисус поднял её на ноги и сказал: «Смотри, мать, – указав на своего брата, Иакова, – это твой сын. – Потом обратился уже к Иакову: – Смотри, – указывая на мать, – это твоя мать».

Этими словами Иисус хотел сказать, что не нужно оплакивать его, ведь бог воплощён не только в нём, он воплощён в каждом человеке. Но часто, когда мы оплакиваем конкретного человека, мы в сущности оплакиваем всю жизнь, то есть бога. Но ведь это глупо. Глупо оплакивать бога. Глупо оплакивать то, что есть всегда.

Некоторые люди спрашивают: «Есть ли бог?» Или: «Существует ли бог?»

Но сама постановка этого вопроса неверна. Слово «Бог» уже означает «Есть», «Сущее». Тогда, получается, мы спрашиваем: «Есть ли есть?» Или: «Существует ли сущее?» Глупо ведь, не так ли?

Я просто хотел высказать одну, на мой взгляд, важную мысль. Вот – несколько дней назад умер человек, которого мы все безмерно любили. С точки зрения нашей культуры – очень важно этого человека оплакивать. И я с этим абсолютно согласен. Мы должны жить в гармонии с традициями своего общества. И очень важно выпустить на волю те эмоции, которые скопились в нас в процессе осознавания смерти.

Но хороня человека, мы при этом не должны хоронить бога. В прямом смысле. Мы не должны делать из усопшего кумира, после смерти которого жизнь станет для нас невыносимой. С этим человеком бог не умирает. С этим человеком бог обретает иную форму. Но бог остаётся всегда.

Христиане неправильно сделали, создав из Иисуса кумира. Ведь так они сами же себя обрекли на жизнь, лишённую радости. Ведь как можно радоваться, когда твой бог уже мёртв?

Может, следует предложить своему уму кардинально иную концепцию:

Радуйся! Ликуй и празднуй! Ведь бог жив! Ты жив! Ты есть бог!

Позже, когда мы уже находились на высоте 10 тыс. м. над землёй, я решил, согласно тем же практикам стоиков, проверить свою силу духа.

Ведь одно дело – думать о старике, который успел пожить и со смертью которого бог для нас, вероятнее всего, не умрёт. Но совсем другое дело… Тут я решил представить следующую ситуацию: наш самолёт разбивается, при этом мой ребёнок умирает, а я выживаю.

Смогу ли я в этом случае простить бога? Смогу ли не похоронить бога вместе с сыном?

И я ответил себе честно. Нет, я не смогу простить такого бога. И бог однозначно умрёт для меня вместе с сыном.

Я несколько минут обдумывал эту ситуацию, и тут меня осенило.

А нужно ли богу наше прощение, нужно ли ему наше снисхождение, наши молитвы, наши жертвоприношения? Ему даже не нужна наша вера в него. Ведь в сущности всё, что от нас нужно богу… Сейчас будьте внимательны, потому что это нужно понимать вне частей речи русского и какого бы то ни было другого языка. Всё, что от нас нужно богу, – это то, чтобы мы были «Есть», чтобы мы были «Сущее». Будем ли мы при этом проклинать бога или самозабвенно его любить – это без разницы. Ведь бог и в страдании, и в нирване, и в безутешной печали, и в бесконцептуальной радости. И от того, в каком ключе мы думаем о боге, сущность бога от этого не меняется, наши мысли – лишь иллюзии, которые не меняют сущность бога.

Бог многогранен, выражаясь языком геометрическим, многофункционален, выражаясь языком айтишников, многолик, выражаясь языком суфистов, бесконечен в своих проявлениях, выражаясь языком вселенной. Но самое главное свойство бога – он неделим. И тогда получается, что сам бог не в силах избавить себя от состояния «Есть», «Сущее». Он лишь бесконечно перетекает из одной формы в другую. А если и сам бог не в силах избавить себя от состояния «Сущее», то куда уж нам, простым смертным.