Текст книги "Буддист в русской деревне. Из цикла «Рассказы в стиле Дзен»"

Буддист в русской деревне
Из цикла «Рассказы в стиле Дзен»
Михаил Карусаттва

© Михаил Карусаттва, 2023

ISBN 978-5-0059-5812-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Буддист в русской деревне

Из цикла «Рассказы в стиле Дзен»

Эпиграф

«По вере выходило, что для того, чтобы понять смысл жизни, я должен отречься от разума, того самого, для которого нужен смысл».

Л. Н. Толстой. «Без любви жить легче».

1

В большом городе никто ни с кем не здоровается. Да и смысл какой? Ты понимаешь, что человека, которого ты сейчас видишь, ты видишь в первый и, скорее всего, в последний раз. Такова статистика больших городов.

И с традиционной христианской точки зрения – это печально. Мол, люди отчуждаются друг от друга, становятся чужими в квадрате.

Но с точки зрения буддийской – нет в этом абсолютно ничего печального. Буддисту всё одно: он и в обществе радуется, и в одиночестве.

В деревне же традиции приветствования друг друга ещё живы. В деревне ты выходишь из подъезда и думаешь: «Вот когда я выходил первый раз – сидели три бабушки. Я с ними поздоровался. Теперь сидят уже пять бабушек. Но ведь это совершенно не означает, что просто пришли две новые бабушки. Формула миграции бабушек к подъездам не поддаётся простой логике. К примеру, могли две бабушки уйти и ещё четыре прийти. Чёрт их разберёт, этих бабушек! Лучше я лишний раз со всеми поздороваюсь».

Вот так по несколько раз на дню я здоровался с одними и теми же бабушками.

А чем ещё заняться в деревне? Ну мусор вынесешь. Ну в магазин сходишь. Ну в парк возле речки. Ну ещё раз в магазин, к чаю плюшек купить. Потом сидишь за столиком у окошка, чаёвничаешь и думаешь: «Может, и мусорный пакет уже наполнился?»

Постепенно городская суета тебя отпускает. Всё меньше пытаешься найти себе занятий и всё чаще слоняешься по деревенским улочкам безо всяких целей.

Хуже – когда дождь. Мало того что на улицу не выйти, так ещё и все электроприборы в доме во время дождя отключаются – предосторожность от грозы. И тогда тебе ни телевизора, ни интернета. И тогда остаётся только одно: уйти с головой в миры, созданные классиками мировой литературы.

Но завтра! Завтра будет событие! Мы идём в гости! К тёте Жене Студень. Нет, Студень – это не кликуха и не никнейм ВКонтакте, это вот такая фамилия. Евгения Студень, значит. Но суть не в этом. А в том, что к столу будут поданы… пельмени! В смысле? Это те полуфабрикаты, которые мы в Питере покупаем на «чёрный день», когда лень готовить что-то нормальное? Да. Но здесь, на Урале, пельмени – это культовая еда. Здесь до сих пор их лепят сами. И едят их не со сметаной, как у нас в буржуазном Питере, а с кое-чем пожирнее, так, чтобы жирок наверняка отложился – с майонезом.

Итак, тестя похоронили два дня назад, а теперь традиционно ходим по гостям, вспоминаем всё хорошее, с ним или не с ним связанное. А так как с человеком деревенским в принципе мало какие глобальные события связаны, то и разговоры об усопшем длятся совсем недолго и плавно перетекают в привычные обсуждения бытовых вопросов.

Вот так. Всего два дня прошло с тех пор, как человек помер, а о нём уже и поговорить не о чем.

Опять же – традиционный христианин углядит в этом нечто аморальное и втайне от других будет переживать из-за этого. А ещё он будет переживать из-за того, будет ли его самого после смерти кто-то долго помнить.

Буддист же всё примет как есть. Мол, какая мне разница, будет ли кто-то меня вспоминать после смерти? Буддист не слишком то и заморачивается над тем, как бы оставить свой след в истории. Он смотрит далеко в прошлое и видит там тысячи цивилизаций, поглощённых песком или джунглями, а с ними и миллиарды людей, переживания и дела которых никто и никогда не узнает. И он смотрит далеко в будущее и видит, как и вся наша планета сгорает в солнечной радиации. Так есть ли смысл переживать об усопшем два дня назад? Не лучше ли радоваться здесь и сейчас? Наслаждаться вот этим вечером. Вот этими пельменями, которые в рот еле помещаются. И вот этим рассказом тёти Жени Студень, как они стерилизовали бычка по кличке Ерёма.

Тут вдруг одна из присутствующих женщин, мне незнакомая… Впрочем, вероятно, жена мне шептала на ухо, как её зовут, но у меня обычно такая информация из другого уха преспокойно вылетает. Для нас, буддистов, все эти имена и фамилии лишь условности. Поэтому условно назовём её тётка Пелагея Никитишна. Так вот. Она обращается ко мне:

– А у вас, Михаил, в Питере как к войне относятся?

Я на мгновение замираю. И уже хочу было выдать ответ в своей философской манере:

«Вы знаете, любой конфликт, будь то война, конфликт в семье или просто драка в подворотне, – это концентрация интересов. И если попытаться разрешить этот конфликт лишь тем, что влезть в него со своими интересами, со своим субъективным мнением о добре и зле, это лишь усугубит конфликт. Это будет всё равно, что подбросить дрова в печку. Поэтому с буддийской точки зрения единственный способ не усугубить конфликт – это не лезть в него со своим субъективным мнением. Остаться в стороне. Не подбрасывать свои дрова в это пекло. Именно поэтому буддисты просто сидят и медитируют, так они ограждают мир от своих эгоистических мнений и действий. Ведь это суть христианства – избавить мир от стороннего зла. Суть же буддизма – избавить мир от собственного зла. С точки зрения буддизма любое действие порождает или добро, или зло. Но даже добро в итоге порождает зло, ведь добро не может существовать без зла. Но пока ты сидишь и медитируешь – ты не совершаешь никаких действий, а значит – не порождаешь ни добра, ни зла».

Хотел бы я так ответить. Но для чего такой ответ в текущей обстановке? В такой обстановке этот ответ прозвучит как гром среди ясного неба, как вброс потусторонней информации, как цитата, вырванная из тысячи томов дхармических учений.

Мне совершенно не хотелось блистать здесь своей эрудицией, а наоборот, захотелось затеряться среди этих людей, среди их мировоззрений, стать частью этого общества. Поэтому ничего лучше я не придумал, как:

– Дык чё война? Как и все нормальные люди, негативно относимся к войне…

И так я, как сам того и желал, оказался в привычной для себя тени случайного общества. Слушал смешные и не очень истории, высматривал на столе ещё что-нибудь вкусненькое, ёрзал на неудобном скрипучем стуле.

В общем, никакой особенной грусти я не испытывал. Видимо, так устроены защитные функции нашего мозга, что он стремится быстро забыть о смерти и цепляется за естественные жизненные мелочи.

Лишь вечером перед сном жена сквозь слёзы сказала:

– Мне так его не хватает… Мне всё кажется, что он вот сейчас, как обычно, войдёт домой, отпустив какую-нибудь шутку в сторону мамы, поужинает и завалится на диван смотреть свои сериалы на НТВ…

Но он уже больше никогда не войдёт домой…

2

Этой ночью я долго не мог уснуть. Всё думал и думал.

«Почему мы в детстве не замечаем смерти? Ведь она есть всегда. Она всегда находится рядом. Просто в детстве мы не думаем о смерти, поэтому и не видим её. Иными словами – в детстве для нас не существует смерти. Но со временем она подбирается всё ближе и ближе: сначала умирает дедушка, потом бабушка, потом дядя в Чечне погибает, потом друг кончает жизнь самоубийством… Как там у Хемингуэя: «И потому не спрашивай, по ком звонит колокол, ибо каждый раз он звонит по тебе…» Потом появляются какие-то странные болячки… И так мы всё острее начинаем осознавать свою смертность. Иными словами – мы начинаем всё чаще думать о ней.

Так что ж получается, смерть – это лишь мысль в нашей голове? Ведь когда мы в детстве не думали о смерти – её не существовало. Как только начали обдумывать её – она тут как тут.

С точки зрения буддизма – мысль о смерти связана с острым ощущением своего эго. Что есть эго? Это осознание собственной отдельности от вселенной. Мол, я вот такая личность, такая индивидуальность. И вот эта личность очень не хочет помирать. Ей невыносимо осознавать, что вот такого Меня больше не будет. И чем раздутее наша личность, чем раздутее наше эго, тем сложнее примириться со своим дальнейшим вечным отсутствием.

Но единственный способ, считают буддисты, примириться со своей смертностью – это перестать отождествлять себя с чем-то отдельным.

Животные, например, вряд ли ощущают себя отдельными существами. Возьмём мой любимый пример, когда антилопа убегает ото льва. Она убегает потому, что у неё срабатывают естественные механизмы самосохранения. Но при этом она не думает о смерти. Она не думает так: «Этот лев хочет меня съесть, и тогда для меня наступит вечная пустота». Она просто убегает, и всё. И если ей удаётся спастись, она не думает так: «Фух! Поживу ещё немного!» Она просто продолжает заниматься своими антилопьими… антилопичьими – фиг знает, как правильно – делами, не осознавая своей смертности. Иными словами – для животных вообще не существует смерти. Они умирают, разумеется, но они умирают лишь с точки зрения человека. В реальности они лишь переходят от одной сущности к другой.

Животные не осознают себя как личности. Антилопа не думает: «Я антилопа по имени Грация, у меня есть жилплощадь в африканской саванне, я достигла таких-то успехов в своей жизни». Поэтому животным совершенно чужда мысль, что их не станет как личности.

Здесь – кстати говоря – мои убеждения несколько расходятся с буддийскими. Буддисты всё же считают мир животных одним из неблагополучных миров. Мол, животные проживают всю жизнь в страданиях, в адской погоне за пропитанием. Так то оно так. Но в действительности ли они так уж от этого страдают? Ведь другой жизни они не знают. У них нет возможности сравнивать, как у человека: «Вот у соседа дом больше. А вот в соседней стране зарплаты выше…» Страдания ведь возникают из мысли, что где-то существует жизнь лучше. Поэтому тот факт, что якобы жизнь животных полна страданий, – это, на мой взгляд, притянутая за уши теория. Они страдают только с точки зрения человека. Человек смотрит на животное и думает, что оно страдает намного больше, чем человек. Может, человеку просто нравится так думать? Так действительно проще: думать, что в этом мире есть кто-то, кто страдает неизмеримо больше.

Так вот. С такой точкой зрения я не согласен. Я всё же считаю, что именно человек – самое страдающее существо на этой планете. Страдание в его уме, в его отождествлении себя со своим эго, в его убеждённости, что он смертен.

В действительности смертен не он. Смертно его эго. Такого Меня действительно больше не будет. Но ведь, как говорил Сенека: «Такого Меня не было и до моего рождения. И в этом не было ничего плохого. Так чего же плохого в том, что Меня не будет в будущем?»

И тут мы подходим к основной мысли. Мысль, что человек – это что-то отдельное, – лишь иллюзия. В действительности человек не отделён от вселенной. Он лишь одна из форм вселенной. И умирая, он лишь обретает иную форму. Но никуда из этой вселенной не девается. В сущности, никуда из этой вселенной невозможно пропасть. Всё всегда остаётся во вселенной, лишь меняя формы. Иные формы не принимает только наше раздутое эго. После смерти оно хочет быть только человеком. Ставит вселенной условия! Вот ведь оборзевшее! «Будешь тем, что логично вытекает из закона природы. И не выёживайся!» – ответила бы вселенная, если бы умела материться по-русски.

Итак, человек – это не что-то отдельное. Аналогию можно провести с какой-нибудь клеткой в организме. Клетка тоже эгоистична, и она делает всё, чтобы сохранить себя. И вероятно, если бы клетка умела думать, то тоже считала бы себя отдельной личностью. Но независимо от того, может она думать или нет, сущность от этого не меняется: она в любом случае часть организма.

Или, если хотите притчу, на эту тему есть отличная буддийская притча:

«Бежит волна, блестит на солнышке, радуется жизни. Вдруг она видит перед собой скалистый берег. Она в ужасе видит, как другие волны разбиваются о скалы. Тогда она спешно обращается к волне позади себя: «Эй, притормози, мы ведь сейчас разобьёмся!» На что следующая волна ей отвечает: «Глупая, ты думаешь, что ты волна, но ты – океан».

К сожалению, большинство людей проживают жизнь с мыслью, что они отдельная волна. Но не с мыслью, что они и есть океан. Иисус однажды смело заявил, что «Я есмь бог!» Но ведь он также и сказал, что и «Вот ты есть бог, и ты есть бог». Но людям эта мысль не понравилась. Как это, мол, мы можем называть себя богами? Мы ведь убеждены, что богам нужно молиться и приносить жертвы. Поэтому с Иисусом они поступили ровно так, как того требуют их верования: сначала принесли его в жертву, а потом принялись ему молиться. То есть, в сущности, оказались неправы и те, кто казнил Иисуса, и те, кто создал из него культ, кумира, бренд, если хотите. Но Иисус ведь действительно был прав! Он был чертовски прав! Человек – это и есть бог, это и есть вселенная! А раз ты есть бог, раз ты есть вселенная, то как ты можешь быть смертен? Ты просто примешь иную форму существования, но существовать не перестанешь».

Так думалось мне, но тут же я поймал себя на противоречивой мысли: «А для кого все эти мои соображения? Я ведь тут лежу один. Жена и ребёнок сопят под боком. Да и завтра в этой деревне кому я выскажу свои мысли? Даже если я попытаюсь это сделать, меня в лучшем случае сочтут дурачком, в худшем – человеком бесчувственным, который желает разрушить их устоявшиеся верования». Но тут же я не согласился с этой мыслью: «А зачем мне кому-то высказывать эти мысли? Ведь это не я хочу высказать свои мысли, это моё раздутое эго хочет блеснуть знаниями. Всё же, чего в действительности хочет моя истинная сущность, это пребывать в гармонии с миром, а именно – в гармонии с самим собой».

С этой мыслью я вновь обрёл уверенность в себе и начал отходить ко сну.

3

Утро началось, как уже сложилось по традиции последних месяцев с тех пор, как заболел тесть, недобро: с оров жены на ребёнка из-за того, что он наотрез отказывался есть кашу.

Ребёнок орёт, жена орёт, тёща вставит своё веское слово уже вот-вот.

Но и моё терпение не безгранично. Поэтому я, чтобы избавить эту ситуацию от собственного эго, удалился на утреннюю прогулку под предлогом, разумеется, похода в магазин.

А в деревне ведь как принято ходить в магазин: неспешно, потихонечку, заходя поочерёдно то в один магазин, то в другой, сравнивая цены. А там, глядишь, и кого знакомого встретишь. В деревне вероятность этого очень велика. Особенно подле магазинов – центров местных цивилизаций.

Разумеется, цена на хлеб в первом магазине была приемлемой. Да и качество меня вполне устраивало. Но так бы я лишил себя удовольствия пройти мимо речки, где я люблю предаться медитации на большом камне с видом на коров, пасущихся на противоположном берегу.

Когда я проходил мимо хозяйственного магазина с типичным для сельской местности, далёкой от таких современных наук, как нейминг, названием «Дубрава», я увидел её! О да! Это была тётка Пелагея Никитишна! Она вышла из «Дубравы» со своей личной, накрепко сшитой тряпичной сумкой, которая есть у каждой бабки в деревне, – местный околоподъездный вирусный охват работает, – для того, чтобы в магазинах не тратиться на пакеты. И из этой сумки совершенно безо всяких комплексов торчала ручка нового вантуза.

Увидев меня, Пелагея Никитишна буквально засияла!

– Ой, Мишенька, здравствуйте! – радостно поприветствовала она меня.

Я поздоровался в ответ.

– Как там бабушка? – спросила она не только лишь из вежливости. В деревне льстят куда меньше, чем в городе. Поэтому её вопрос прозвучал абсолютно искренно и логично.

– Да ничего. Держится, – ответил я.

Узнав, что я направляюсь в магазин «За речкой», – здесь никаких претензий к местному маркетингу, – она, как будто невзначай, вспомнила, что ей тоже нужен хлеб.

– Ох, так жалко, так жалко Витеньку! – заговорила она по дороге. – И ведь такой мужик был мировой, весёлый. А так быстро сгорел…

– Онкология… – сочувственно констатировал я.

– Это, конечно, да… – вдумчиво сказала она. – Но… почему?

Я заметил, что в деревнях часто, видимо, из-за ощущения собственной недообразованности, к городским гостям, а уж тем более к гостям из культурной столицы, обращаются с такими вопросами, будто эти люди действительно знают ответы на все вопросы.

– С моим то муженьком, – продолжила она, – они часто ездили на рыбалку. И пили оба, и оба шмалили как паровозы. Но мой то Серёжа Витеньки постарше будет на пять лет, – не без доли гордости и эгоизма заметила она, – так вон ведь, держится, бедолага. И почему так жизнь несправедлива?

И тут меня понесло! Мой городской, напичканный различными философиями и научными книгами мозг не смог сдержаться и выдал на-гора актуальную информацию.

– Понимаете, – говорю. – Я тут недавно читал, – поскромничал я, будто эта информация не является для меня стойким убеждением, а чем-то, в чём я как бы сам ещё сомневаюсь, – что все болезни начинаются из мозга. Дело в том, что изначально человек рождается с чистым сознанием, не… – подбирал я удобоваримые слова, – ещё не замусоренным различного рода правилами и ограничениями. Детский ум открыт для всего нового и воспринимает все явления мира как есть, без предупреждений. И таким образом, мозговая активность лишена чрезмерных переживаний. Мозг принимает верные сигналы от прочих органов и возвращает этим органам также верные естественные сигналы. Таким образом, внутренние органы работают правильно, и на их износ влияют только факторы внешней среды: экология, питание, нагрузки и т. п. Но как оказалось, не менее важным фактором влияния на износ внутренних органов является фактор самого мозга. Если мозг начинает слишком много переживать, он начинает посылать неверные сигналы органам, и скорость их износа увеличивается.

Тут я взглянул на Пелагею Никитишну и понял, что она смотрит на меня обалдевшими глазами. Но я понимал, что если не закончу эту мысль сейчас, то не закончу её никогда. И я продолжил:

– Но почему мы начинаем чрезмерно переживать? Дело в том, – совсем уж я вжился в роль профессора какой-нибудь там логии, – что так устроен несовершенный социум, общество то бишь, что в большинстве случаев детям передаётся лишь статистическая историческая информация типа: делай так, и будет хорошо, а вот так никогда не делай – будет плохо. Но основная суть жизни – постоянная эволюция, постоянные изменения. И часто, когда, к примеру, меняется политическое устройство общества, или наступает экономический кризис, или – вон, чего хуже – война… Да что уж там говорить, для человека кризисом уже является неблагоприятная атмосфера в семье, что, разумеется, также является отражением положения дел в обществе. Так вот, когда человек, сначала ещё в самом юном возрасте, а далее – постоянно, сталкивается с кризисными ситуациями, он, к сожалению, продолжает действовать по тем же привычным схемам, которые зачастую при новых условиях уже не работают. Первое время он воспринимает такие несовпадения как банальное невезение. Потом, в зависимости от уклада общества, на это могут накладываться религиозные и/или политические воззрения, и человек уже может воспринимать такие несовпадения как, к примеру, кару небесную или немилость царя, или партии. То есть то, на что он повлиять то, в сущности, не в силах. Так человек всё более и более теряет веру в свои силы. И вся эта сложная ситуация в его голове вызывает огромное количество чрезмерных переживаний. И тогда мозг начинает работать неправильно, а за ним – и прочие органы. И в частности, любая онкология – как сущность накопительная – является следствием долгого накопления в уме чрезмерных переживаний. В организме всё взаимосвязано, видите ли. И вот многим известно высказывание, что мысли материальны, но на самом деле мало кто эту мысль осознаёт всерьёз. Мысли действительно материальны. Наши мысли – это химические процессы в нашей голове. И если эти химические процессы будут проходить в противоестественной природе форме – это обязательно приведёт к тем или иным заболеваниям. Поэтому так важно мыслить естественно, решая одну проблему за другой, в естественном темпе поступления этих проблем, слишком не забегая вперёд, но и слишком не ностальгируя по прошлому. То есть иными словами: не нужно в уме из одной проблемы делать несколько. Некоторые умудряются из одной проблемы сразу приговорить себя к несчастливой судьбе. Судьба вершится здесь и сейчас. Она не предначертана.

– То есть хотите сказать?.. – начала было говорить Пелагея Никитишна с такой вдумчивостью в голосе, что тут уже я немного обалдел, думая, что всё это время она ни черта не понимала, а только лишь слушала из вежливости. И я тут же, предвосхитив её вопрос, начал отвечать на него, чтобы не утратить мысль:

– Я хочу сказать, что, скорее всего, вашему мужу отчасти повезло, отчасти помогло, возможно, какое-то образование, отчасти склад характера, – все эти факторы в совокупности дали его уму возможность воспринимать положение дел в обществе более спокойно, более смиренно. Виктор же Алексеевич, вероятно, и даже очевидно, имел свой набор причинно-следственных факторов, которые породили в его уме значительно большее количество переживаний. Какие это были переживания? Мы можем только догадываться, строить гипотезы. Как говорится, чужая душа – потёмки. Вероятно, сильная ностальгия по прошлому, проблемы в семье, в частности – непримиримые разногласия с сыном, невидение себя в новом, слишком сложном для своего понимания капиталистическом обществе… Перечислять можно бесконечно. Но опять же – это будут лишь догадки. В конце концов – я не психотерапевт. Однозначно можно сказать только одно, что эти чрезмерные переживания были и накапливались в его организме годами, что в итоге и вылилось в онкологию.

– Ох, Михаил! – на протяжном выдохе сказала Пелагея Никитишна. – Это, с одной стороны, такая интересная, но и такая сложная информация для нашего деревенского ума…

Тут я вновь предвосхитил её вопрос и сказал уже тоном, более походящим не на научный, а на воодушевление священника:

– Просто постарайтесь радоваться жизни вопреки всем бедам. Это самый лучший способ сохранить здоровье ума, а значит – и всего организма.

– Ох, Михаил! Вообще, я согласна с вами, что позитивный настрой продлевает жизнь.

– Разумеется, – утвердительно сказал я. – И если, например, в восьмидесятые-девяностые влияние нашего так называемого настроения на здоровье было лишь теорией, то сегодня во многих современных клиниках этому уделяется значительное внимание. С пациентами работают психологи…

Я не успел договорить, так как к нам подошёл муж Пелагеи Никитишны, насколько я помню, Сергей Петрович. И мы с его женой резко замолчали, словно… Да что уж там – словно… откровенно постеснявшись перед ним своей беседы, видимо, оба интуитивно понимая, что отголоски такой беседы могут быть неверно истолкованы человеком, который услышал лишь утрированный вывод.

И далее мы пошли втроём по частному сектору в сторону условно называемого «Кирпичного» – небольшого микрорайона этого захолустного городка, где стояло несколько хрущёвок, беседуя уже на темы более приземлённые. Если мне не изменяет память – мы обсуждали какие-то огородные вопросы, так как я помню, что, когда мы дошли до «Кирпичного», мне было настоятельно рекомендовано зайти в гости к моим собеседникам под предлогом выдачи мне какого-то выдающегося, выращенного ими этим летом экземпляра кабачка.

4

Современный среднестатистический писатель, будучи вынужденным, помимо своей творческой деятельности, зарабатывать на хлеб прочими способами, старается использовать то время, которое ему даётся по любому случаю, уделить творчеству.

Мы, чай, не графы, не политзаключённые, не революционеры и даже не больные неизлечимо, и потому не имеем достаточно свободного времени, чтобы делать литературу. Мы, как и большинство граждан светского общества, вынуждены ишачить.

Да, случай, предоставивший мне время для написания этого рассказа, сам по себе печален. Но с другой стороны – если бы смерть хоть раз имела силу парализовать жизнь, то мы бы с вами сейчас не общались.

Поэтому, будучи не обременённым прочими обязанностями, я имел возможность по ночам структурировать мысли, а позже дрыхнуть допоздна.

Я думаю, мой дорогой читатель, вы уже успели понять, что этот рассказ выстроен в последовательности: событие – осмысление этого события. Надо сказать, что изначально такой задумки не было, но творчество само определяет свои границы, а мы, художники, лишь исполняем желания слов, звуков, красок, глины, любых творческих материалов самореализоваться. Как говорил Микеланджело, а позже Роден, что в камне уже содержится скульптура, мастеру остаётся лишь её извлечь, отсеча всё лишнее. Так и в словесном искусстве. История уже существует в жизни, нужно лишь её извлечь, отсечь всё лишнее, оставив лишь примечательные факты. И даже, к примеру, если история фантастическая – это совершенно не значит, что она лишена реалистичной основы. Фантастика – это скорее тип мировоззрения, нежели что-то нереальное. Ибо всё, что мы придумываем в уме, – реально, наши мысли – реальны, и потому нет никакой разницы между реальностью и фантастикой. Просто одним людям нравится жить в своём зримом мире, другим – сочинять собственные миры. С точки же зрения вселенной – и тот и другой бесконечно далеки от понимания объективного.

Прошу прощения за столь долгое вступление в главу. Просто это было необходимо для дальнейшего повествования.

Так о чём же я думал этой ночью? Мне вспомнилась книга Толстого «Без любви жить легче». Это автобиографический роман, который, как выразился сам автор, оказался для него важнее, чем тонны его художественной болтовни.

И раз уж мой рассказ получается автобиографическим, то и слагать я его буду примерно в той же манере, какую использовал Лев Николаевич.

В своей книге Толстой рассказывает о том сложном периоде своей жизни, когда его одолела глубокая депрессия. И он озадачился поиском причин своей депрессии. Он, как и свойственно всем интеллектуалам, искал ответы на свои вопросы в книгах. Перелопатил тонны литературы, духовной, философской, художественной. И в какой-то момент пришёл к интересной мысли: «А с чего это вдруг мы, те люди, которые определили себя в категорию интеллектуалов, считаем себя правыми? С того лишь, что мы являемся „счастливыми“ обладателями всех этих сомнительных знаний? Ведь ещё царь Соломон в „Книге Екклесиаста“ давным-давно заявил, что, приумножая познания свои, мы приумножаем печаль свою. Так что же получается? Моя депрессия, – размышлял Л.Н., – есть следствие моих познаний? Ведь и те люди, которых мы, интеллектуалы, относим в категорию так называемого „народа“, зачастую за своей необразованностью видятся мне более счастливыми».

Я тогда подумал, что мысли Толстого очень замечательно коррелируют с буддийскими учениями. И даже после прочтения этой книги написал на неё рецензию и озаглавил «Если бы Толстой был буддистом».

Есть такая замечательная буддийская пословица: «Чем нагружать свой ум тоннами литературы, лучше внесите в него один грамм медитации».

Деревенские люди медитативны в большей степени, хотя этого и не осознают. Это логично вытекает из среды обитания. Деревенская жизнь не полна разного рода интеллектуальных исканий. Читают здесь меньше, чем в городах. И тогда как медитация в городах чаще обусловлена необходимостью вырваться за пределы городской суеты, то есть это становится осознанным выбором, своего рода принятием таблетки. То в деревне медитация более естественна, так как она является неотъемлемой частью деревенской жизни. Здесь нет необходимости бежать от суеты, нет необходимости принимать эту психологическую таблетку. Среда сама располагает к медитации, без острой необходимости медитации. Но ведь многие практики как раз говорят, что, садясь в позу для медитации, не нужно иметь цели достичь просветления. Потому что цель – это уже мысль, уже концепция. И эта цель будет мешать вам в процессе медитации.

Итак, в городах медитация больше похожа на физическое упражнение. В деревне это бессознательное, спонтанное явление. И если бы вы меня спросили, какая из форм медитации лучше, я бы ответил, что это неверная постановка вопроса. Первая форма медитации плоха тем, что она является целью. И практик в таком случае всё ждёт и ждёт какого-то прогресса, как в спортзале: прогрессом является наращивание мышечной массы. Но в просветлении нет никакого прогресса. Моменты просветления существуют только ради самих этих моментов. Какой тут может быть прогресс? Но и вторая форма медитации неполноценна. Хотя бы по определению, что она бессознательна. Человек случайно погружается в состояние без мыслей и, выйдя из этого состояния, не осознаёт, что с ним только что произошло.

Я считаю, что истинная медитация заключается в объединении этих двух полярностей. Ты действительно должен сознательно заниматься упражнениями медитативной практики, но лишь для того, чтобы выработать в себе привычку погружаться в естественную медитацию в повседневной жизни. Если уж хотите какой-то обозначенной цели, то целью должно стать стремление к тому, чтобы ваша повседневная жизнь стала максимально медитативной.

Я, кстати, преднамеренно опускаю здесь подробные пояснения по поводу того, что есть медитация и для чего она нужна, ибо здесь для этого нет места. Я понимаю, что сей рассказ может читать человек, который далёк от всего этого. Что ж, могу лишь скромно надеяться, что это послужит мотивацией для его обращения к литературе по этим вопросам. Вернёмся же к теме.

Согласно буддийским учениям, человек не сможет постичь сущность просветления посредством чтения одной лишь буддийской литературы. Без медитации, без практики сидения и созерцания мира – все эти знания буддийской литературы сводятся лишь к образованности, но не дают практического опыта. Буддизм же философия практическая, и вся буддийская литература по сути сводится к постоянной мотивации человека к медитативным практикам.

Мой путь в медитативных практиках был следующим. Сначала я поупражнялся в медитации сознательно. Но постепенно я понял, что без фактора среды быть постоянно в медитативном тонусе просто невозможно. Когда сама ваша повседневная жизнь не располагает к медитации – это дерьмово. Так очень быстро медитация как упражнение наскучивает, как наскучивает всё, что не имеет практического применения.

В городе я старался создать для себя эту среду. Очень старался. Я перекраивал свой рабочий график вдоль и поперёк, обозначал отдельные дни для медитативных практик. Но повседневная рутина разрушает это всё рано или поздно.