Текст книги "Срок для адвоката"

«Когда» так и не наступило. Не наступило никогда.

Учебный пункт, где Марк, Витя и Лёва проходили курс молодого бойца, и казармы полка, в котором придётся служить, располагались хоть и недалеко друг от друга, но о порядках, царящих в казармах, новобранцы так ничего и не узнали. Ни плохого, ни хорошего. Информация не доходила.

Поэтому, услышав, что попал в третью роту, Марк не испытал никаких эмоций.

Эмоции хлынули уже в первый день прибытия в казарму, в расположение третьей роты.

Эта рота, как оказалось, была негласным «штрафным батальоном» их полка. Всех пьяниц, хулиганов, самовольщиков ссылали сюда. Во-первых, потому, что её командиром был капитан Борщ, умевший и ладить, и держать в руках эту публику.

А во-вторых, служебная лямка была самой тугой. Людей не хватало, и вместо положенных восьми часов караула на постах и в зимнюю стужу, и в летний зной приходилось стоять и по двенадцать, и по четырнадцать часов. Плюс расстояние между постами было самым большим: на пост и с поста топать и топать.

Марк попал во второй из трёх взводов, где замкомандира взвода старший сержант Иванников был царь и бог.

Уроженец полузабытой липецкой деревеньки, нескладный, маленького роста, сутулый и белобрысый, истерик с хриплым, но зычным голосом. Садист и антисемит до мозга костей. Подарочек ещё тот!

С первой же минуты он невзлюбил Марка. А после того, как буквально через неделю того назначили комсоргом роты, сместив Иванникова, он его просто возненавидел.

В полку, как и во всей Советской Армии, махрово цвела «дедовщина».

Не по уставу, а по сложившимся традициям все воины делились на категории.

«Салаги» – не солдаты – солдатики, только что призванные на службу. Ничего не знающие, не умеющие и потому совершенно бесправные, выполняющие любые требования «дедов» и сержантов.

Их приказы: «Три минуты – сапоги почистить и доложить; койку заправить и доложить; белый воротничок к гимнастёрке подшить и доложить…» – выполнялись беспрекословно. Полы в казарме и караулках в основном драили «салаги». Сплочённости – ноль.

«Черпаки» – солдаты, прослужившие полгода. Разливали еду по мискам. Не намного больше прав, чем у «салаг», но уже не прислуживали «дедам». Хотя уборку делали тоже.

«Полудеды» – солдаты и сержанты, прослужившие год. К уборке не привлекались. По учебным тревогам на посты среди ночи не бегали. Как и «деды», могли ходить в увольнения в город.

И наконец, «деды», прослужившие полтора года из двух.

Их положение было даже выше, чем у сержантов, замкомандиров взводов, если те прослужили меньше.

«Деды» – дружная команда, сплочённая общими испытаниями во времена, когда сами были «салагами» и «черпаками», а также полутора годами совместной службы, закалившими их физически.

Сплотила неписаная, но незыблемая традиция льгот и привилегий: в карауле, куда привозили еду в бачках, «деды» первыми наполняли свои миски, выбирая лучшие куски мяса. Они же делили сливочное масло и сахар: сначала в палец толщиной себе, остальное – сослуживцам. В результате такой делёжки «салагам» доставалось по несколько ложек жидкого супа, а масло на хлебе чуть блестело пятикопеечной монетой.

«Деды» стояли на постах по шесть часов, а «салаги» за них – по двенадцать. «Деды» в первую очередь ходили в увольнения в город: прогулки, танцы, мороженое, спиртное, девушки.

«Дедовщина» поддерживалась офицерами. «Деды» блюли порядок в казарме и в караулах лучше сержантов. Их больше боялись. Они могли избить и избивали молодых солдат за любые нарушения по службе, неизбежные в первое время по незнанию, непривычке или усталости.

И вот Марк, худющий книгочей, из родной атмосферы музыки и стихов, КВН, концертов и «голубых огоньков», обласканный аплодисментами и теплом друзей и совершенно не готовый к такому жуткому физическому и тем более моральному напряжению, попадает в атмосферу полукриминального «штрафбата» с его волчьими «законами»-традициями.

Взбунтоваться – налетит вся стая, и от здоровья останутся лишь воспоминания. А солдаты его призыва, ещё даже толком не узнавшие друг друга, на помощь не придут. Каждый сам за себя.

Став комсоргом, Марк сразу взялся за комсомольскую работу, которой Иванников никогда не занимался. Впервые стал проводить комсомольские собрания, готовить концерты, читать новости.

Он начал подготовку праздничного вечера в честь Дня Советской Армии вместе с техникумом за пределами части, что позволяло выходить в город, не дожидаясь разрешения идти в увольнение.

Должность комсорга роты дала ему некоторое преимущество. Отношение «дедов» было иным. Обидное «салага» в его адрес не прозвучало ни разу.

Зато сержант Иванников сделал все, чтоб «служба мёдом не казалась» – любимое выражение дедов и сержантов. Понимая, что тронуть комсорга, к которому благоволят «деды», он не смеет, Иванников принялся медленно «уничтожать» его по уставу.

Каждый день он заставлял Марка до изнеможения подтягиваться на турнике, пока тот с него не падал. Ползать по-пластунски в противогазе, даже когда взвод отдыхал, пока и противогаз, и глотка не забивались песком.

Уборка – мытьё полов – в огромной комнате, где спали все тридцать человек их взвода, в основном падала на Марка.

Но дни в казарме были ещё «цветочками» – хоть поспать восемь часов и поесть нормально удавалось. А что такое «ягодки», Марк узнал уже в карауле, куда они ездили через день охранять завод.

Первый день на посту. С полудня и до четырёх часов дня.

На высокой деревянной вышке Марк острым взором бдительного погранца осматривает свой участок.

Сначала внимательно, через час – спокойнее, ещё через час становится просто скучно.

Лето, погода прекрасная, солнышко. Приятный ветерок освежает лицо. За колючей проволокой приветственно помахивает зелёными ветками близлежащий лес. Начинает горланить песни. Громко, во весь голос – кругом-то никого.

Так и пропел до смены караула всё, что знал. И первый раз служба на посту показалась ему совсем не тяжёлой. Правда, проголодался. Время обеда давно прошло.

Приходит в караулку и мухой в столовую вместе с четырьмя сослуживцами, тоже притопавшими с постов. Настроение – слона бы съел не задумываясь.

Получает свою миску жидкого супа. Проглотил. Второе – три ложки картошки. «А мясо?» – «Не выслужил ещё мясо хавать, молодой ещё! – скалится Иванников во весь рот, полный чёрных, гнилых, никогда не знавших щётки зубов. – "Деды" мясо съели. Ещё вопросы?»

Компота тоже не хватило. По-прежнему голодный выпил кружку воды и только лёг на койку, как дикий крик Иванникова:

– Караул, в ружьё! На одиннадцатом посту нападение. Тревожная группа – Рубин и Гульмамедов (ещё один азербайджанец из его призыва). Время – двадцать минут, проверить и доложить! Получить оружие! Бегом марш!

И вот уже они с Керимом с автоматами на плечах трамбуют сапогами тропу не хуже орловских рысаков, ведь за двадцать минут добежать до одиннадцатого поста совсем не легко, а за опоздание – наряд. Примчались. Гимнастёрки – хоть выжимай. Хватают трубку телефона:

– Товарищ старший сержант, докладывает рядовой Рубин, на одиннадцатом посту происшествий не обнаружено.

– Ладно. Через двадцать минут чтоб были в караулке.

И снова мчатся, хватая ртами остывающий от дневной жары воздух и мысленно проклиная Иванникова за «плотный» обед и послеобеденный «отдых».

«Ну, теперь-то хоть полежу немного…» – облегчает существование мысль.

Не тут-то было. Не успели сдать оружие, новая команда:

– Рубин, «плавать» в столовой, Гульмамедов – в спальне.

«Плавать» – хорошенькое словечко. Сержант льёт на пол столько вёдер воды, сколько в голову взбредёт. Выдаёт щётку и мыло. И вот они «плавают» до изнеможения, драя пол щёткой и мылом, а потом долго собирают воду и насухо протирают пол другой тряпкой.

Глупейшее занятие. Вполне достаточно было бы вымыть и высушить полы шваброй. Но нет. «Чтоб служба мёдом не казалась!» – любимое выражение «дедов» и сержантов.

Итак, Марк пришёл с поста. Пообедал, сбегал в тревожную группу, «поплавал» в столовой. Поужинал: каша и чай. Только прилёг, снова команда:

– Наряд на девятый пост – получить оружие!

И снова на пост. С двадцати до двадцати четырёх. Вернулся в ноль тридцать. Сразу «плавать», в этот раз подольше. Затем провалился в глубокий сон. Крик Иванникова: «На восьмом посту нападение. Тревожная группа – Рубин, Алиев!» – снова бросил в ночную тьму.

Бежать полегче – не так жарко, но после изматывающего дня и короткого сна силы таяли быстро. В норматив скорости не уложились и, вернувшись в караульное помещение, снова должны были «плавать» почти до утра.

В семь часов уснул на полчаса, и снова подъём на пост с восьми утра до двенадцати дня.

И так почти каждый день службы в карауле. Поспать удавалось урывками, дай бог, часа три-четыре в течение суток, что было равносильно пытке сном. И потому не раз сержанты, проверяя посты, находили молодых солдат, уснувших и сидя, и стоя, и ночью, и днём, что считалось грубейшим нарушением, за которым следовало и наказание по уставу, и обязательное избиение «дедами».

Самим «дедам», да и «полудедам» спать на постах не возбранялось. Кто ж их накажет. Наоборот, сержант по телефону разбудит и предупредит: идёт проверять офицер.

На следующий день они оставались в казармах, и это было не намного легче. Правда, еда и сон – в норме.

Но и здесь Иванников находил любой предлог, чтобы армия стала для Марка похуже каторги. Особенно зверствовал сержант на физической подготовке, заставляя по десятку раз преодолевать полосу препятствий, до крови обдирая бока и набивая синяки.

После этого хотелось только одного – умереть.

Через несколько месяцев такой жизни Марк превратился в настоящий прозрачный скелет. Постоянно хотелось спать. Постоянно хотелось есть. Все сны о еде.

Случайно узнал, что есть посты, откуда ночью, рискуя попасть под военный трибунал, солдаты проникают на охраняемый завод, ищут в рабочих столовых еду и с ней возвращаются на пост. Не поймали – повезло. Поймали – тюрьма.

Дважды попадая на эти заветные посты, он не рискнул бросить их и пройти внутрь объекта. И лишь на третий раз сила голода подавила разум.

Осень. Ночь. Ветер с завыванием мрачно гнёт ветви чернеющих деревьев. С автоматом и боевыми патронами Марк пролезает под колючую проволоку. Прячась и перебегая от дерева к дереву, пробирается к рабочей столовой.

На дверях огромный замок. Обдирая ногти и пальцы, выдирает гвозди, придерживающие оконное стекло. Вынимает стекло. Сбрасывает солдатский ватник и в одной гимнастёрке с автоматом с трудом протискивается внутрь. Удары сердца, стиснутого страхом, гулко бьют в голову, превратившуюся в один гудящий колокол.

Шарит в темноте. И вот: «Есть!» – находит в углу на полу полмиски сметаны. Одним духом выпивает и облизывает, почти сдирая зубами верхний слой алюминия со дна миски. Лёгкий шум снаружи. Бросается в оконный проём, хватает с земли свой ватник и бегом обратно на пост.

«Фух! Кажется, пронесло». Проверка пришла только через час.

Через пару недель повторяет маневр. На этот раз подворачиваются две чёрствые, позеленевшие от плесени буханки хлеба. Пока вернулся на пост, давясь, сгрыз их, даже не очистив от плесени.

Считается, что самый сильный побудитель к действию – это страх. Голод – сильнее страха. Особенно когда тебе восемнадцать.

И чем тяжелее, чем труднее была служба, тем чаще, улучив любую минутку, Марк писал письма домой родителям и, конечно, Оле.

Дубны, их крохотная двухкомнатная квартирка, прежняя жизнь теперь казались ему недостижимым раем, погружаться в который даже мысленно, в письмах и воспоминаниях, было огромным облегчением.

«Не съев кило дерьма, не оценишь вкус чёрного хлеба…» – любимую поговорку их ротного командира Марк вспоминал не раз.

Комната, где располагался музвзвод, была рядом с казармой его роты, и они часто вечерами встречались с Витей Белым, делились своей, теперь такой разной, жизнью, письмами из дома. Для Вити, как и для всего музвзвода, караулов не существовало. Их караулы – репетиции духового оркестра в клубе – мечта любого служивого.

К концу первого полугодия солдаты сдавали экзамены по всем дисциплинам, и это была очень важная проверка. По её результатам судили о работе офицеров, поэтому нужно было костьми лечь, но «прыгнуть выше головы».

Марку повезло. Сдав первую проверку на отлично, он получил блестящий знак «Отличник боевой и политической подготовки» с повышением в должности (из стрелка стал старшим стрелком), а также ручной пулемёт, который освоил не хуже автомата. Дружба со стрельбой продолжалась.

Продолжалась и его комсомольская работа. По итогам полугодия Марк был признан лучшим комсоргом полка и вызван к начальнику политотдела части, который, торжественно пожав ему руку, сказал:

– Ну, воин, молодец! Проси чего хочешь.

Он, очевидно, ожидал, что Марк попросит отпуск домой или в крайнем случае неделю внеочередных увольнений в город. И как же подполковник удивился, когда услышал:

– Переведите меня из второго взвода в первый.

Офицер, насупившись, помолчал.

– Сержант Иванников?

Марк кивнул.

– Хорошо. Сегодня же и объявим.

На душе сразу посветлело. «Неужели этот кошмар: постоянное ожидание с замиранием сердца мерзкого стука каблуков с подковками Иванникова, его белые от ненависти глаза и хриплый крик: "Тревожная группа – Рубин и Гульмамедов в ружьё! На одиннадцатом посту нападение, двадцать минут, выяснить и доложить!" – всё это останется в прошлом?! Неужели я буду нормально служить?!» – не мог поверить Марк. Но в ту же ночь он спал уже в комнате первого взвода.

В первом так же занимались на учениях. Спали в соседней со вторым взводом комнате. Так же «через день – на ремень» ездили на посты в караулы. Но насколько разным был дух в этих двух взводах одной роты!

Да, у «дедов» были те же привилегии. Да, солдаты так же мёрзли на постах зимой и изнывали от жары летом. Но между сержантами и солдатами, между «дедами» и «салагами» не было злости, не было ненависти, и был порядок. Спокойные, ровные отношения и требования, хоть и строгие, но без унижений: никто не «плавал» и не бегал ночью в тревожную группу. Днём – иногда. Редко. Марк даже стал потихоньку набирать вес.

Каждый день перед отбоем всю роту выводили на вечернюю прогулку по центральным улицам города. Девять тридцать вечера. Темно. Во многих домах свет погашен, завтра рано вставать: родителям на работу, детям в школу.

И вот во тьме – мерный грохот солдатских сапог и в такт им песня в сто молодых глоток:

 
Послушны автоматы,
Машины держат ряд.
Когда поют солдаты,
Спокойно дети спят!
 

В домиках то тут, то там начинают вспыхивать окна. Очевидно, родители малышей, которым эта песня «помогала» спокойно спать, благодарили их, солдат, как писал Тарас Шевченко, «незлым, тихим словом»…

А вскоре у Марка произошли два знаковых события. Одно хорошее, а другое…

Их полк был небольшим и никогда не мечтал о спортивных успехах. А Марк никогда не занимался биатлоном. Но поскольку из автомата он бил стабильно на отлично и благодаря «любви» к себе сержанта бегал как лось, его в срочном порядке обучили стрелять из винтовки для биатлона и отправили на чемпионат войск МВД.

И вот старт. Все побежали, Марк тоже. К первому рубежу стрельбы примчался отнюдь не первым. Краем глаза увидел, что соперники мотают штрафные круги за промахи в стрельбе.

Марк стреляет. Без промаха. Бежит дальше. Через некоторое время соперники догоняют и перегоняют его, но на следующем рубеже картина та же: они бегают штрафные круги, а Марк сбивает все мишени.

«Вот это везуха! Нет, не зря я пропадал в дубенском тире…» – успел подумать перед последним этапом.

И тут, собрав в кулак всю свою волю и повторяя про себя, как на первом марш-броске: «Ты ещё живой… ты ещё живой…» – рванул так, что открылось второе дыхание, и на этот раз перегнать его не удалось никому.

Чемпион внутренних войск Украины и Молдавии!

К радости победы добавилось счастье нежданной награды: поездка домой на семь суток. И это в полку где отпуск полагался только за задержание диверсантов, рвавшихся на военный завод.

И вот автобус мчит Марка в родной город. Конец октября. Прекрасный осенний день и такое же настроение. Жгучее желание увидеть родных и, конечно, любимую Олю.

«Если не застану в Дубнах, смотаюсь на пару-тройку дней к ней в Харьков. Сюрпризом!» – Марк закрыл глаза, заранее переживая восторг и радость их будущей встречи.

Сильные желания материализуются.

Вот он выходит из автобуса и доходит до центральной площади городка.

Ему навстречу не спеша приближается пара. Взгляд фокусируется на девушке. «Оля?!» – хотел крикнуть, но крик застрял в горле, потому что в сию же секунду он разглядел спутника рядом…

«Оля? С Дороховым?!»

Гром! Молния! Ноги приросли к земле.

Издалека Оля и Дорохов не узнали Марка в статном солдате в парадной форме с малиновыми погонами на плечах и, держась за руки, продолжали приближаться.

Вот и они, и Марк поравнялись с огромным белоснежным монументом, устремившимся ввысь и изображающим прикованного к скале Прометея с орлом, клюющим печень героя, – «Борцом за свободу».

Вот они встретились взглядами, и Марк снова, как и прежде, мгновенно потерялся в зелёной глубине её глаз. Страх, взорвавшийся в них, был ответом на все вопросы.

В тот же миг белый орёл, оторвавшись от печени Прометея, слетел с монумента и острым клювом пронзил сердце Марка.

Эта рана не затянется и через несколько лет, а шрам от неё останется навсегда.

Дорохов бросился бежать, а у Оли, как и у Марка, ноги словно приросли к земле. С минуту они смотрели друг на друга, а потом повернулись и пошли в разные стороны.

Говорить было не о чем – всё ясно без слов.

В полк он вернулся другим человеком. Горе предательства свернуло его душу в скатку. Он настолько замкнулся в себе, в своих переживаниях, что даже с Витей перестал встречаться и разговаривать, как раньше. В тот час ему никого не хотелось пускать в душу.

Как же нудно тянутся-ползут часы и минуты на посту в ожидании смены караула. Постепенно Марк привык к тому, что есть много постов, где никогда ничего не происходило и не происходит. Внимание притупляется. И с минуты прихода на пост начинаешь ждать, когда же придёт смена.

Песни все перепеты, мысли – передуманы. Пробовал сочинять стихи – не идут. За полтора года службы – ни одной песни, ни одного стиха не придумал.

Но зато у него появились два побратима: Толик Лятифов и Бахадур Фейзуллаев. Оба из Баку. Толик – лезгин, плечи – не обнимешь, красавец, интеллигент. Учился в архитектурном, прервал учебу и загремел в армию. Бахадур – немногословный, с лицом и достоинством азербайджанского шаха. Спортсмен, девятый брат в большой семье.

Они втроём надрезали пальцы, капнули кровь в чашку с чаем (вина не подавалось), и каждый по глотку выпил её. По обычаю древних скифов и кавказских горцев. Побратимы. И не только на словах.

Однажды в караулке зимой лопнули батареи отопления. Холодина жуткая. И в этот же день Марк заболел. Температурил. Еле доплёлся с поста и рухнул в койку, не раздеваясь, стуча зубами от холода, закутавшись в жиденькое одеяло. Долго не мог заснуть, но потом всё-таки сон сморил его.

Проснувшись, неожиданно почувствовал приятное тепло. Два одеяла – Толика и Бахадура – укутывали тело поверх его одеяла, а сами они спали в по-прежнему выхоложенной комнате, скорчившись и прикрывшись матрасом. Прямо на полу, в углу, без одеял, тесно прижавшись друг к другу.

Марку стало жарко. Только в такие минуты можно по-настоящему оценить мужскую дружбу и понять: нет предела доброте человеческой.

Служба продолжалась, в общем-то, как и раньше: тягостно и скучно, но в ней появились новые светлые моменты.

Как-то постепенно Марк сблизился со своим земляком Лёвой Липовичем. Музыкальный взвод, в котором они с Витей служили, часто посылали работать на кухню. Шустрый Лёва сумел найти общий язык с поварами и, зная, как не хватает еды в караулах, стал по возможности подкармливать Марка: то мясом в кашу то лишним стаканчиком какао, а то и белым хлебушком с маслом.

Они часто встречались в казарме, мечтали об увольнении и будущей жизни «на гражданке». Девятнадцать лет, всё ещё впереди. Вся жизнь!

Однажды в октябре воскресным вечером Марк стоял часовым у знамени полка.

Это был день увольнений в город, и «деды» с «полудедами» пошли на танцы в парк, хотя большая часть солдат оставалась в казарме.

Местные городские парни презирали девушек, заводивших романы с солдатами. Иногда вспыхивали драки. Не особо опасные, так как солдатский ремень с тяжёлой медной бляхой – довольно веский аргумент в подобных спорах. Но в тот день случилось непредвиденное.

Вечернюю тишину в казарме вдруг взорвал душераздирающий крик со двора: «Наших в парке блатные порезали! Насмерть!» Крик был такой силы, что прорвался и сквозь окна, и сквозь стены здания. Даже Марк, стоявший в карауле у застеклённого футляра знамени полка, услышал его.

И вмиг, как будто ждали сигнала, из казармы на строевой плац как горох посыпались на ходу одевающиеся солдаты из разных рот, в основном «деды» и «полудеды», человек сто.

Дежурный офицер и не пытался остановить этот неуправляемый поток возмездия, хлынувший из казармы разрушающим плотину половодьем.

Уже на улице кто-то из сержантов крикнул: «В колонну по три! Ремни на руку! В парк бегом мар-рш!» – и удаляющийся грохот двухсот солдатских сапог был ему ответом.

Пока добежали до парка, танцы уже закончились. Погибших солдат к тому времени увезла скорая помощь.

Встретилось несколько подвыпивших цыган. Измолотили их, оставив лежать на аллее парка.

Что произошло потом, что высвободило из потайных уголков души человеческой тёмное звериное нутро и желание крушить всех и вся на своём пути? Солидарность военного племени в чувстве мести или безысходная замкнутость мужского сообщества? Разъедающая душу тоска бесконечных дней и ночей на постах в караулах? Численное преимущество и безнаказанность? Скорее всего, всё вместе. Бунт! И лучше Пушкина не скажешь: «бессмысленный и беспощадный»!

Солдатская серая в ночи лава медленно отхлынула назад в казарму. Они бежали по вечерним улицам города, по скверам и площадям, и их ремни жалящими змеями взлетали и опускались на каждого гражданского, встречающегося на их пути: женщин и мужчин, стариков и подростков.

Двадцать восемь человек были избиты. Некоторые очень сильно. Один умер от удара медной бляхой в висок.

Всё так страшно и… глупо.

Потом шло следствие. Оно длилось несколько месяцев. На долгие годы в тюрьму ушли двое гражданских, порезавших солдат в парке, и около десятка солдат, особо отличившихся в избиении невинных.

И слёзы родителей, навсегда потерявших своих детей, слились в один ручей со слезами других родителей, чьи дети, получившие от пяти до пятнадцати лет заключения, быть может, тоже не вернутся домой.

В тюрьме ведь всякое бывает…