Текст книги "Магиум советикум. Магия социализма (сборник)"

Работа так увлекла, что последующие дни Третьяков забыл не только о магии, но даже о партсобрании, и прогулял бы его, если бы не Дед. Тот не только привел своего нерадивого работника, но и, на удивление, начал его выгораживать. Дело кончилось устным предупреждением, чему москвич был очень рад. С партией шутки плохи! Исключат – и прощай магия, а незаконная магия – это статья уголовного кодекса! До десяти лет, между прочим!

Очень хотелось спать. Дневные смены Николаю давались тяжелее, чем ночные, потому что накануне редко удавалось выспаться. Накануне ходили на танцы в клуб. Точнее, Коля почти насильно вытащил туда напарника. Саше нравилась Машка с проходной, но он уже полгода боялся позвать ее куда-нибудь, даже не решался пригласить танцевать, предпочитая в дни дискотек вообще отсиживаться дома.

Машку он так и не пригласил, а вот Николай весь вечер протанцевал с той самой Наденькой из отдела кадров. Потом они гуляли вдоль Енисея, разглядывая звезды, потом он провожал ее до дома, а потом выяснилось, что через три часа на работу. Утром он еще бодрился, но после горячего борща и макарон по-флотски сопротивляться сну стало ну просто невыносимо, и Коля понял, что надо принимать меры.

– Хочешь полетать? – спросил он Чеснокова во время обхода машинного отделения.

– Эй, тебе ж нельзя применять магию, забыл?

– А без магии? – прищурился Николай, разглядывая огромный кран, сейчас выключенный.

Третьяков полез первым. Крюком подцепил себя за ворот спецовки и махнул напарнику, мол, включай! Кран лязгнул, дернулся и пополз вверх. Куртка держала: советские ткани – самые крепкие ткани в мире! Стихийщик висел на высоте в два метра над балконом, болтая ногами от удовольствия. Поднял большой палец вверх, а затем махнул рукой в сторону. Кран медленно поехал вбок, и вот уже Третьяков раскачивается над гидроагрегатами на высоте пятиэтажного дома. Адреналин подскочил, как ртуть градусника больного пневмонией, затопил по уши, отгоняя сон, усталость, однообразие.

– Ну, поехали! – проорал стихийщик, и кран понес его на другой конец огромного машинного зала, в котором и так народу почти не бывает, а сейчас, во время обеда, совсем ни души.

– Ну, теперь твоя очередь! – Щеки Николая горели, кровь бурлила, он радовался как ребенок, получивший коньки.

– Я, пожалуй, не буду… – промямлил Чесноков.

– Чеснок, вот поэтому ты никак и не можешь пригласить свою Машку! Ну что за бабье поведение? Ты мужик или нет? Не ссы! Если что случится, я тебя подхвачу воздухом, не упадешь!

Напарник побледнел, вздохнул и подошел к крюку.

– Молодец! – Третьяков помог зацепиться и отправился к пульту управления. – Полетели!

Сашка болтался над третьим гидроагрегатом, когда раздалась тихая, но очень злая брань. Николай вздрогнул и увидел Деда.

– Медленно опускай его, – прошипел тот.

– Чья идея? – так же тихо спросил Розанов обоих, когда белорус приземлился.

Чувствуя себя описавшимися на ковре щенками, парни переглядывались и молчали.

– Хватит нюни распускать! Чья идея?! – рявкнул Дед, и тут Третьяков вдруг понял, что тот прошел всю войну, от начала до конца. Боевым магом. А еще он понял, что сейчас не поздоровится. Вспомнил и свою шалость с ручьем, и устное предупреждение, и угрозы выгнать с «волчьим» билетом и… кивнул на товарища. Серые глаза Чеснокова округлились от удивления, но он смолчал.

Розанов посмотрел сначала на одного, потом на другого и бросил Николаю:

– Пойдем, выйдем.

Молча вышли через боковую дверь к оборудованной курилке. Дед сунул в зубы папиросу, похлопал себя по карманам, но, не нащупав коробок, попросил:

– Спички дай.

Мокрый от липкого пота Третьяков мотнул головой, мол, нету.

– Что-о?! – Дед аж выронил папиросу. – Стихийный маг на дежурстве не носит с собой огонь?! Да ты вконец уху ел!

– Я… я… плохо с огнем. Тут же вода есть… но у меня земля с собой и воздух тут есть… я не подумал…

Следующее, что он почувствовал, – это кулак, влетающий в челюсть, и вкус собственной крови.

– Может, ты еще и партийный значок забыл?

Третьяков хватанул себя за грудь, слева, нащупал кусочек титана, чем-то похожий на значок ВЛКСМ: изображение Ленина на фоне красного флага. Такие есть у всех магов – членов партии. Выдохнул. На месте!

– Если через десять минут тебя не будет на дежурстве с источником огня – ты уволен по статье за саботаж.

Третьяков рванул по хлюпающей жижей дороге, от ужаса ноги не поспевали за телом, и он пару раз падал, но тут же вставал и бежал дальше. Влетев в проходную, с бешеными глазами бросился к мужикам, хватая их за руки. Спички нашлись, и маг, не успев поблагодарить, метнулся обратно.

Розанова не было. Чесноков делал вид, что не знаком с Николаем. В голове стучало, сила стихий, заточенная в теле, требовала выхода, жгла сосуды, стекала с пальцев. Хотелось зачерпнуть тонн двадцать воды и швырнуть об стену. Раздавить этих людишек, смеющих устанавливать свои правила. Стихийщик стиснул кулаки и зубы, сдерживая порыв. Хоть маленький шарик воды скатать! «Нельзя! Мне запрещено использовать магию!» – напомнил себе. Контроль над эмоциями – это первое, чему учат магов, но сейчас он давался очень тяжело!

Николай схватился за голову и бросился из машинного зала к пульту управления. Сел за рабочее место, жадно задышал, заглатывая воздух. Полегчало. Подумал: «Надо извиниться перед Сашкой. Это я вел себя как трус, а не он».

– Каха, я не знаю, что с ним делать, – Дед кусал папиросу, но не зажигал: по технике безопасности положено курить только на улице. – Он, конечно, перспективный, но я не могу его оставить! Бесконтрольный маг на стратегическом объекте – это либо глупость, либо вредительство, я просто не имею права такого допустить.

Каха крутил в руках черно-белую фотокарточку жены и двух дочек, шести и восьми лет. Они тогда ходили в зоопарк в Москве, девочкам завязали белые банты, нарядили в розовые платьица, и они их, конечно, заляпали мороженым и сахарной ватой. Родители не ругались, они были счастливы побыть вместе, семьей. С тех пор он уже год не видел ни жену, ни девочек. Фотография – слепок былого счастья – всё, что осталось. Жаль, что они приедут лишь через неделю.

Он слушал возмущенного Михаила Ивановича, не перебивая, но мыслями был далеко. Наконец убрал фото за пазуху и сказал:

– Он должен остаться. Не трогай его.

Розанов преобразился в секунду: из причитающего Деда в офицера Красной Армии.

– На станции случится беда?

Каха вздохнул:

– Знаешь же, что ничего не отвечу, но продолжаешь спрашивать.

Михаил Иванович покачал головой и снова пожевал папиросу.

– Не понимаю я вашу этику. Видите будущее, но не имеете права об этом говорить. Что плохого в том, что мы спасем жизни и ГЭС?

– Мы и так вмешиваемся в ход событий. Вот без меня ты бы уволил парня, а сейчас не сделаешь этого. Поверь мне, это очень много.

Дед вскочил со стула и начал наматывать круги по комнате. Он понимал, что это одобренное Советом пророков вмешательство, и Каха не скажет и не сделает ничего сверх. На фронте он имел возможность убедиться в том, что слова пророков всегда кратки и точны, но как же хотелось хоть каких-то подробностей! Что случится? Когда? Где? Почему бы не стянуть сюда окрестных магов для усиления? Ведь на станции их не так много, в основном инженеры-техномаги и всего один лекарь. Если будут жертвы – он не справится.

Дед вспомнил о «Договоре двадцати восьми», подписанном еще до перекрытия: совместное обязательство по сокращению сроков строительства и повышению качества работ. Вспомнил и о том, какой ад творился после: пробужденные бесцеремонным вмешательством в их жизнь и владения, местные духи взъярились.

11 октября 1975 года вся страна следила за поединком строителей и Енисея. Первую каменную глыбу со своего БелАЗа опустил в бушующий поток бригадир водителей Илья Кожура, светлая ему память… И четырнадцать следующих суток маги, собранные со всего Союза, отражали атаки, пытаясь отвоевать у духов Саян право распоряжаться рекой. С тех пор Розанов хромает: древние духи оказались посильнее фашистских магов. Но ему повезло остаться в живых.

– Каха, скажи хоть, скоро?

– Скоро, генацвале, скоро…

Извинения не помогли: Чесноков не разговаривал с Николаем уже третий день. Правда, ожидаемой взбучки от Деда не последовало. Тот даже не сообщил никому о грубейшем нарушении техники безопасности, что Третьякова с одной стороны радовало, а с другой – настораживало. Вряд ли начальник спустил это ему с рук, но какое наказание он придумал?

Шел обычный утренний инструктаж, который проводил Каха в рабочей будке машинного зала. Николая мутило, но он не показывал виду. «Траванулся, что ли?» – подумал он. Вдруг в висках зашумело, голова взорвалась болью, и Третьяков не сразу понял, что шумит не только в голове, но и во втором гидроагрегате.

Нарастающий гул оборвался громким хлопком, будто великан стукнул ладонью по столу, и на глазах ошалевших работников станции стодвадцатипятитонная крышка вылетела как пробка. Вода под бешеным напором начала заполнять огромный зал, за секунды затопила технические помещения под ним и подошла к комнате с дежурными смены.

Где-то заорала женщина, но ее крик прервался так же резко, как начался. В эту секунду Третьяков рванул дверь и выскочил в общий зал, где его тут же накрыло волной. В доли секунды он успел соорудить воздушный шлем – этого хватило минут на пять дыхания. Течение крутило, рвало в разные стороны, стремилось убить, затянуть, не дать всплыть, но маг оказался сильнее.

Вынырнув, он увидел страшную картину. Вода с бешеной скоростью несла осколки бетона, металла, разные коробки, ящики, неведомо откуда появившиеся доски и людей, которые погибали от ударов. Вот рядом всплыл кто-то смутно знакомый, глотнул воздуха, колотя руками по поверхности, но не успел очухаться, как вздыбившаяся доска опустилась ему на голову. Теряя сознание, энергетик погрузился в грязную воду, чтобы уже никогда не всплыть вновь.

Мимо пронесся еще один: железный прут вошел в грудь, и не понятно было, жив ли он. Впрочем, даже если жив, это ненадолго. Черная вода, где помимо строительного мусора расплывались пятна масла и мазута, быстро закончит то, что начал прут.

Напрягая все мышцы, на силе воли, Третьяков поплыл наискось к течению, выгребая к переливным трубам с маслоохладителей. Помогая себе магией воздуха, уцепился, чуть не ногтями. Перевел дыхание и, кидая под ноги кирпичики из воздуха, как по лестнице забрался на широкую и скользкую трубу, сел, обхватив ее ногами. Вода доходила ему до ботинок и с каждой секундой всё прибывала.

Наверное, так тонул «Титаник», засасывая оставшихся в живых в свою воронку, а вокруг плавали вещи, доски, мусор и трупы. И рев. Кажется, на станцию заскочил младший брат Ниагарского водопада. Он оглушал, забивал все мысли и чувства, оставляя только одно: панический страх, страх быть перемолотым всепоглощающей стихией, от которой нет спасения. Наверное, из-за этого стихийщик увидел самое главное не сразу, а когда увидел – покрылся ледяной коркой ужаса. Он не мог ни моргать, ни дышать, ни шевелиться. Перед ним, взломав второй гидроагрегат и просто отшвырнув две с половиной тысячи тонн как детский кубик, бесилась трехголовая гидра. Одна голова упиралась в потолок, две другие мотались из стороны в сторону, плюясь водяными потоками. А затем все три уставились на Николая.

Михаил Иванович сразу понял, что не выберется отсюда. Зашел, понимаешь, на минутку за документами! Не был бы магом – болтался бы сейчас под потолком в «воздушном мешке», но он быстро шепнул слово, и дверь стала герметичной, так что теперь лишь шлепал по щиколотку в воде.

Первым делом он соорудил «зеркало», в котором увидел всё, что творилось в машинном зале. Побледнев, стал искать Каху. Не сразу опознал его тело в рабочей будке, наполненной водой, как аквариум. Дед вдарил кулаком по бетонной стене, ободрав костяшки, но не почувствовал даже легкой боли.

«Так вот что ты знал, пророк. И не мог даже жену попросить приехать на неделю пораньше», – с горечью подумал Розанов. Но на слезы не было времени. Пророк мертв, он, мастер слова, заточен под машинным залом, из магов сейчас на станции лишь двое, и их надо срочно найти.

«Почему не падают затворы? – крутилось в голове. – Автоматика должна была давно сработать и перекрыть воду, но та прибывает с бешеной скоростью. Гидра, кажется, задалась целью разрушить всю ГЭС, уничтожив как можно больше людей».

Розанов настроил «зеркало» на поиск своих подчиненных и на балконе нашел Чеснокова, пытающегося вернуть к жизни искалеченного энергетика без сознания, грязного до такой степени, что невозможно разглядеть лицо. Михаил Иванович вздохнул и соорудил «телефон». Маги часто пользовались этим несложным заклинанием, чтобы переговорить друг с другом.

– Саша, слышишь меня? Это я, Розанов! – Изображение старика появилось перед Чесноковым, и тот вздрогнул.

– Слышу! Вы где? С вами всё в порядке?

– Саша, нет времени. Затворы не упали, их надо опустить вручную. Беги наверх, сбрасывай! Счет идет на минуты!

– Михал Иваныч, я лекарь! Я не могу бросить этого человека умирать! И я могу еще спасти жизни!

– Саша! Спасай станцию! Спасай плотину! Если станцию затопит и плотину прорвет, погибнет весь поселок!

– Михал Иваныч…

– Это приказ!

– Слушаюсь! – Чесноков, подскакивая, всё же задержался на секунду и одним заклинанием, в которое вложил все силы, запечатал раны пострадавшего.

– Чесноков! Прекрати тратить силы! Под трибунал пойдешь! Спасай станцию! – заорал Розанов в спину бегущему к лестнице.

Сейчас вся надежда ГЭС и города лежала на сутулых плечах двадцатишестилетнего выпускника Минского политеха, и Дед скрипнул зубами. «Он справится, я лично его отбирал, он справится», – убеждал тот себя, хотя прекрасно понимал, что далеко не всё сейчас зависит от белорусского паренька.

Дед прикрыл глаза и зашептал: «Всем магам: SOS, всем магам: SOS. Авария на станции, авария на станции, угроза прорыва плотины. Нужна помощь! Повторяю: всем магам: SOS, всем магам: SOS. Авария на станции, авария на станции, угроза прорыва плотины. Нужна помощь!»

Он знал, что где бы ни были маги-сотрудники ГЭС, сейчас у них заорала сигнализация, опасность высшей категории. Он знал, что в ближайшие минуты восемнадцать человек встанут полукольцом перед плотиной и соорудят магический щит. Всё, что произойдет дальше на станции, – останется на станции. Первым делом – обеспечить безопасность внешнего мира. Председатель партячейки повесит «зеркало», они будут видеть всё, что творится внутри, но до тех пор, пока полностью не исчезнет угроза прорыва плотины – не двинутся с места.

Розанов настроил «зеркало» на поиск четвертого из своей бригады. Третьяков из последних сил сопротивлялся бешеному течению, стремившемуся сбросить его с трубы, и, не моргая, будто кролик на удава, смотрел на Гидру. Дед понял, что у него есть от силы пара секунд для спасения. Мозг заработал с бешеной скоростью: что он может отсюда предпринять? Взгляд наткнулся на кран, чей крюк болтался почти над Третьяковым. Еще до того, как полностью сформировался план, Розанов начал действовать.

Николай вскинул руки, чтобы защититься, но те не слушались. «Надо поставить воздушный щит» – инстинкт самосохранения помогал бороться до последнего, пробиваясь через парализующий ужас, но сил не было. Сражаться в одиночку с духом Енисея? Такое безумие не пришло бы в голову даже самому сумасбродному магу.

Вдруг перед носом качнулся знакомый крюк. Николай вздрогнул и очнулся. Еще не понимая, что происходит, ледяными руками зацепил куртку и поднял большой палец. Крюк резко дернулся так, что чуть не порвал спецовку, и, набирая скорость, понес его к балкону. Третьяков будто в замедленной съемке видел, как Гидра плюет в него тонны воды изо всех пастей, и непроизвольно скрутил вокруг себя воздух плотным коконом, захватив в него и крюк.

Кран, рассчитанный на тысячи тонн тяжелых узлов и агрегатов, выдержал. Кокон треснул, будто яичная скорлупа, но основной удар выдержал. Мокрый с ног до головы, трясясь то ли от холода, то ли от страха, Николай рухнул с двух метров на балкон: ткань спецовки всё же не выдержала. В эту секунду перед ним возникло изображение Михаила Ивановича.

– Коля, задержи Гидру! Саня лезет наверх сбрасывать затворы – дай ему время! Задержи Гидру!

Стихийщику хотелось заорать: «Как я ее задержу? Она смахнет меня, даже не заметив! Это ж всё равно, что задержать на минуточку течение Енисея!», – но он ничего не сказал. Вода подбиралась к балкону, и стало понятно, что живым отсюда никто не выйдет. Так какая разница, в какую минуту погибнуть? Прятаться и утонуть или броситься с вилкой на танк?

Николай сцепил руки в замок, поднял его на уровень глаз и закрутил кокон, а затем еще один, поверх. Вовремя. Стена воды обрушилась на мага, выбивая стекла машинного зала за спиной. Младший брат Ниагары стремительно подрастал. Тем временем Третьяков лихорадочно перебирал варианты: атаковать огнем воду – всё равно что кидать щепки в водоворот, надеясь его остановить. Воздух отлично подходит для защиты, но как им нападать? Земля? Похоже, что бороться с водяной Гидрой можно лишь ее же оружием – водой. Попытаться усмирить бешеного мустанга, запрыгнув ему на спину.

Маг выдержал еще один удар трехголовой, обновил кокон и прикрыл глаза. Воду он почувствовал везде. Она стала его руками и ногами, его легкими и сердцем. Полноте, разве у него вообще есть какие-то легкие? Руки? Он и есть вода! Вода, которая властвовала тут всегда, одаривала милостью или гневалась, и сейчас она во гневе. Эти людишки посмели ее обуздать! Эти наглецы накинули на нее сбрую и изменили русло! Они, видимо, не знают ее мощи! Так она им покажет.

Михаил Иванович с ужасом смотрел на то, как Николай собирал потоки воды и обрушивал их на головы уцелевшим. Но самые мощные удары достались лестнице наверх, которую он обрушил с трех ударов. Если у Чеснокова не получится закрыть затворы, то больше никто этого не сделает. Взбесившиеся волны бились о стены, течение рвало остальные гидроагрегаты, пытаясь выкорчевать их, освободив дорогу водяной силе. Силе, способной разрушить плотину. Кокон у Третьякова давно рассыпался, но в нем не было необходимости – Гидра его не трогала.

Саша лез наверх, перебирая руками и ногами ступеньки. Ему нужно было забраться на высоту семидесятиэтажного дома, и он одолел лишь половину. Единственным источником света в непроглядной тьме лестничного колодца был фонарь: оперативники всегда носили его с собой. Внизу бесновалась стихия. От ударов лестница дрожала, Саша чувствовал, как за шиворот сыплется бетонная крошка, ноги от усталости стали ватными. Пару раз он оскальзывался, повисая на руках, но продолжал лезть на пределе возможностей. Он понимал: надо не просто сбросить затворы, но сделать это так быстро, как только возможно.

Казалось, лестница не кончится никогда, но солнечный свет, ударивший в глаза, возвестил о том, что Саша на гребне плотины. Глаза заслезились, ноги подогнулись, и лекарь рухнул на колени, упершись руками в теплый и колючий бетон. Каждая клеточка организма требовала отдохнуть хотя бы минуту, хотя бы полминуты, но в ушах звенели слова Деда: «Спасай станцию! Спасай плотину! Если станцию затопит и плотину прорвет, погибнет весь поселок!»

Неожиданно тряхнуло, и лестница с грохотом рухнула, а Чеснокова обдало водой. Гидра понимала, что пытается сделать дежурный смены, и бросила все силы, чтобы помешать этому. Усталость куда-то делась, лекарь подскочил и рванул к затворам первого гидроагрегата. Его накрыла еще одна волна, вырвавшаяся снизу, сбила с ног и потащила за собой. Руки скользили по бетону, пытаясь за что-то уцепиться, но ничего не находили.

На сей раз у воды не хватило сил, и она вынуждена была отпустить человека. Ненадолго.

Снизу за этой битвой внимательно следили восемнадцать человек.

Николай увидел смутно знакомый образ. Тот пробуждал какие-то странные эмоции и воспоминания, но что-то в нем было не так. Такого не бывает. Он ломал что-то в голове, крича о нереальности происходящего. Сознание пыталось избавиться или от образа, или от происходящего, но Ленин в воинском шлеме не исчезал. Третьяков дернулся, будто от нашатыря, и с ужасом осознал, кто он, чьим орудием только что был и в каких целях его использовали.

«Спасибо, Дед», – шепнул Николай, понимая, кто его сейчас вытащил из этого ужаса, используя последний, грубый, но действенный способ вернуть мага в сознание. На этот нереальный образ якорили всех магов, прежде чем разрешать им применять силу самостоятельно.

Третьяков знал, что пытается сделать Гидра: как она, проникнув в его сознание, узнала о миссии Чеснокова, так и он, побывав ею, узнал, что Гидра пытается того убить. Стихийная магия оказалась бесполезна: невозможно силами стихии победить саму стихию. Но оставался еще один выход. Ленинский значок – проклятие мага, но и его последняя надежда. Это запасной парашют и атомная бомба. Его не используют для спасения жизни, обычно активация означает смерть мага.

Николай сорвал титановую пластинку с груди и направил на Гидру. Запасенная в ней колоссальная сила рванула, высвобождаясь плазменным лучом. Вода с шипением начала испаряться, опаленная трехголовая тварь взвыла, стала извиваться, попыталась дотянуться до обидчика, но не смогла. Чистая мощь, вложенная лучшими советскими магами, делала то, ради чего годами лежала спрятанной.

Третьяков успел соорудить небольшую подушку из воздуха, но раскалившийся значок жег руки и грудь, жар плазмы опалял лицо. Боль пронзала всё тело, но Николай управлял лучом, всё дальше и дальше отгоняя взъяренный дух Енисея. Маг понимал, что сгорит: человеческое тело таких температур не выдержит, но это его не волновало. Саня должен успеть – это всё, что сейчас имело значение.

Волны лизнули ноги Третьякова и отступили. Вода перестала прибывать. Николай улыбнулся, хотя со стороны это выглядело как оскал. И в эту секунду перед ним повис образ Михаила Ивановича

– Коля, сила значка вот-вот закончится, но затворы сброшены, плотина устоит, так что можешь уходить. Есть вариант спасти станцию и хорошенько достать Гидру, если через тебя пропустить чужую магию. Сколько ты еще выдержишь?

– Не знаю… – обожженные губы двигались с трудом. – Давайте.

Плазменный луч погас неожиданно и мгновенно. Только тогда Николай взглянул на собственные руки и застонал. Стон отозвался дикой болью по всему телу: воздушная подушка предохраняла тело, но не могла полностью закрыть его от «последней надежды».

Сашка ввалился через разбитые окна машинного зала и кубарем покатился по полу. Ему до этого не приходилось летать на чужой магии. Но на синяки и ссадины он не обратил внимания. Вскочив на ноги, встал сзади напарника, положив тому ладони на плечи. У Третьякова не было сил удивляться или спрашивать, он просто принял это как должное. А вот Дед, кажется, только этого и ждал.

– Начинаем! – крикнул он не только сотрудникам, но и коллегам у плотины.

Восемнадцать магов накрыли свои ленинские значки ладонями, и восемнадцать потоков силы потекли в значок Третьякова, где они собрались в единый луч, не уступающий плазменному.

Николай дернулся, будто через него прошел электрический разряд. Если бы сзади не стоял лекарь – он бы упал, сожженный: сил не осталось даже на воздушную подушку, но Чесноков оказался хорошим лекарем. Жизненно необходимые органы восстанавливались быстрее, чем сгорали, и это напоминало сумасшедшую гонку со смертью. Спаленная кожа, мясо – это всё потом можно нарастить, но нельзя восстановить обгоревшие легкие или печень.

Гидра сбегала. Уже не делая попыток атаковать, она вначале пыталась увернуться, но поняв, что это невозможно, извиваясь и шипя, опускалась туда, откуда пришла: в отверстие из-под второго гидроагрегата. Луч выжигал в ней куски, и Николаю казалось, что он чувствует не только свою боль, но и ее. С первого дня, с шарика чая в общежитии, дух Енисея каким-то образом проник в него, управлял им, пытаясь отомстить людям. Теперь люди решили ответить тем же, а стихийщик оказался на границе.

– Хватит! – приказало изображение Деда, и поток магии прекратился.

Значок выпал из рук Николая, энергетик и сам рухнул на пол и завопил от боли. Он не видел, но от ладоней остались лишь обугленные кости, до плеч не осталось ни кожи, ни мяса, живот и грудь зияли дырами, лицо пошло пузырями, губ не осталось. Звериные звуки вырывались из глотки, раздирая ее нутряной болью.

Чесноков, белый как снег на Борусе, шатаясь, продолжал восстанавливать тело напарника. Теперь можно было отправить его в спасительный сон и лечить, лечить, срочно лечить, всё еще надеясь, что при фотофинише смерть окажется чуть позади.

– Коль, я тебе бульона принесла и повидла, – Надя смахнула платок с головы на шею и поставила сумку на больничную тумбочку.

Третьяков неуклюже обнял ее, улыбнулся, но тут же вспомнил, как страшно это выглядит.

– Спасибо! Вот выздоровею и обниму тебя крепко-крепко за всё, что ты для меня сделала! – ответил он.

Надя смутилась, хотя видно было, что ей приятно.

– Я чего? Это ты спас всех нас!

Курносая начала рассказывать последние новости, как идет восстановление ГЭС, что уже почти всем семьям погибших оказали помощь, потом черед дошел до поселковых сплетен. Самая-самая, о чем гудели все Черемушки, – это то, что Чесноков сделал предложение Машке Чильгишевой, и та согласилась!

Николай хмыкнул про себя. Ну, наконец-то! Саша и выглядел сейчас по-другому: распрямил плечи, поднял голову. Конечно, до уверенности Деда ему далеко, но тот трюк с чаем в лоб Третьяков сейчас бы не рискнул повторить.

Оба недавно заходили. Дед принес коробочку, раскрыл и оставил ее на тумбочке. Поблескивая, там лежала медаль в виде золотой звезды, такая же, как у Чеснокова. Но больше звания Героя Советского Союза Николай хотел бы получить ленинский значок. Увы, магия к нему до сих пор не вернулась. Судьба будто насмехалась над ним: отняла самое ценное, без чего жизнь казалась бессмысленной, изуродовала лицо и руки, сделав из красавца страшилище, при этом он продолжал ловить завистливые взгляды. Как же, герой! А то, что герой прожег себе желудок и кроме бульона и манной каши ничего не ест, то, что не может поцеловать девушку, не может самостоятельно завязать шнурки – это заботы одного лишь героя.

Надя убежала на дежурство, и Николай вновь остался один на один со стерильной палатой и врачами в белых халатах. В окно на него смотрела снежная макушка Боруса, и если бы не это, Третьяков бы уже взвыл в четырех стенах. Он прикрыл глаза, мысленно потянулся к вершине, и стало спокойно. Зависть, медали, шрамы и всё прочее, что изводило не хуже Гидры, растворилось в подснежниках и деревьях, в пении птиц и жужжании жуков, в камнях и траве. Проваливаясь в сон, услышал какие-то звуки. Приоткрыл глаза. В углу комнаты прыгал камушек. Невольно, в полусне, Николай приказал ему успокоиться, и когда тот замер – тут же заснул.

Дух Саянских гор улыбнулся.