Текст книги "Афганские четки и баллады"

Михаил Кошкош
Афганские четки и баллады

© Кошкош М., 2019

Афганские четки

Четки времени

Тридцать лет назад советские войска ушли из Афганистана. Но на обочинах горных дорог остались не только остовы сгоревших машин и подорванных танков. За хребты Гиндукуша зацепилась молодость и судьба десятков тысяч парней. Вот и для Михаила Кошкоша Афганистан стал рубежом, точкой отсчета – не только жизни, но и творчества.

В его сознание навсегда впечатались афганская пыль и глиняные дувалы кишлаков, вспышка подрыва и горячечный бред на госпитальной койке. Время не отдаляет от прошлого, а память вновь и вновь возвращает к пережитому, делая отчетливей и острей картины армейской службы на обыкновенной войне. Детализация – часть художественного видения поэта, укрупняющая общую образную картину. Но именно часть, потому что основой его поэтики является выразительность, экспрессивность переживаемого. Изображения – дополняют чувственную рефлексию. Размышления – углубляют. Все вместе – составляют художественный мир поэзии Михаила Кошкоша.

В «Афганских четках» поэт возвращается к себе двадцатилетнему. Он перебирает зримый калейдоскоп картин своего личного Афгана и заново переживает чувственный и ценностный катаклизм. И если эмоциональные потрясения буквально переворачивают, прожигают душу болью и страданием, то ценностные представления остаются неизменными в своей человечности и сострадательности. И каждый образ автор буквально пропускает через себя – сгорая в «броне» и падающем вертолете, умирая вместе с афганским стариком в разрушенном кишлаке и в бинтах медсанбата, сжимая ребристость гранаты и перебирая последние патроны. И везде он предельно открыт и честен – перед собой, читателем и Небом. Поэтому откровенность его стихов привносит характер откровения. Человека на войне. Война, по сути своей, всегда одинакова. Человек – разный. Или ведет себя по-разному. Лирический герой Кошкоша – человек с достоинством. Это помогает определиться в ситуации, сделать выбор. А выжить – помогает любовь. С любовью к жизни и к женщине проходит автор и его герой через войну. Чтобы остаться самим собой – тогда и сейчас. И предъявить этому жестокому миру историю одной человеческой души. Неизменной в своей человечности.

«Афганские четки» – это еще и история возвращения с войны. Хотя, кажется, вернуться невозможно – война внутри, она въелась под кожу. Это война возвращается в ночных кошмарах – бесконечным повторяющимся боем. Тем не менее, каждое стихотворение – это победа над войной. В себе. Это исцеление. И урок. На возможное будущее.

Экспрессивная поэтика Михаила Кошкоша монохромна. Но это не лишает ее убедительности. Скорее, наоборот – однотонность цвета и интонации наиболее точно передают состояние человека на войне. И ее восприятие человеком – как меняющейся обыденности. Резкая смена, внезапность боя, вспышка, боль – и снова монотонный пейзаж и застывшее время. И беззащитное доверие судьбе – за полным отсутствием выбора. Точнее, выбор – в принятии судьбы. Ее бед и радостей. И рефлективном осмыслении прожитого и пережитого. Где самым значимым и весомым оказывается афганское время. Которое до сих пор рифмует память. И в этих внешне простых словах Кошкош непроизвольно говорит больше и глубже об Афгане, чем все историки и политологи вместе взятые. Потому что в его стихах – ПРАВДА человека и его судьбы, складывающаяся в судьбу целого поколения бывшей державы.

Михаил Кошкош – потрясающе талантливый Поэт. Удивительно современный и глубокий. Он возвращает вкус к поэзии, к удовольствию от чтения. Тем, кто откроет мир его Слова, можно только позавидовать.

Владимир Олейник, доцент, кандидат педагогических наук

Афганские четки

1.1. Мне память перетряхивает душу

 
Мне память перетряхивает душу
И снова страшный сон соединит
Все звезды на вершинах Гиндукуша*
И звезды у могильных пирамид.
Друзей моих мальчишеские лица,
Военный неустроенный уют…
А утром мне захочется напиться,
Боюсь, меня не многие поймут.
 
 
Опять, сгорая, падает ракета.
Стреляет ночь по вспышкам сигарет,
И мы во тьму хоронимся от света,
Чтоб глупо не оставить белый свет.
Хлопки петард и зарево салютов
Натянутые нервы обожгут.
Давно война закончилась как будто.
Боюсь, меня не многие поймут.
 
 
В Афгане мы протопали немало.
Хранят следы от кирзовых сапог
Обветренная глина у дувалов*
И каменные осыпи дорог.
В краю песков и заповедной пыли
Мы тоже пролагали свой маршрут.
И где нас только черти не носили…
Боюсь, меня не многие поймут.
 
 
А как в жару мы бредили о влаге!
О кружке пива и глотке вина,
Особенно, когда в горячей фляге
Ни капли, ни росинки, ни хрена!
И можно выть, и можно лезть на стену,
И рвать бинты, и грызть зубами жгут…
Но если до конца быть откровенным,
Боюсь, меня не многие поймут.
 
 
Мы знали вероломство и измену.
И, сколько бы не стоила душа —
Навскидку устанавливали цену
Разменным магазином «калаша.»*
Сюрприз врагу – последняя граната
И ждать, когда поближе подойдут…
Мы даже смерть приветствовали матом —
Как жаль, меня не многие поймут.
 
 
Торжественная встреча в Хайратоне*.
Мечталось десять долгих лет о дне,
Когда домой отправятся колонны —
Последние колонны на войне.
Газетные страницы и экраны
Не скажут правды, даже песни врут.
Нам никогда не выйти из Афгана —
Как жаль, меня не многие поймут.
 

1.2. Рассказ военного советника

 
Казалось: дело будет кратким.
А что успешным – без сомненья.
И все закончится в палатках,
Как на обыденных ученьях.
А как бы вы предполагали? —
Страна на уровне мотыги.
Их архаичные пищали
И наши новенькие МиГи.
Ну, пошумим. Ну, постреляем.
Врагов отсеем через сито.
А если, что и потеряем —
Так на войне не без убитых…
Да если б кто сказал вначале,
Что здесь на десять лет работы
Такого умника считали б,
По меньшей мере, идиотом.
 

1.3. Из письма домой

 
…Родная! Я – в Афганистане.
Душа тревогою полна
Но ясно чувствую, как манит
К себе восточная страна…
Я в первый раз увидел горы —
О, это чудо из чудес!
Забудь пустые разговоры
О красоте равнинных мест!
Стоят из камня исполины
И согревает им восход
Хребтов натруженные спины
Что подпирают небосвод.
Долина – в утреннем тумане.
И в полусонной тишине
Нелепым кажется и странным
Орудий залп.
Мы – на войне…
 

Баграм, 1985 г.

1.4. Из письма домой

 
…Из-за кордона тайно шлют
Сюда убийц,
Оружье,
Мины.
И потому ветра несут
Не хмель садов,  – а горечь дыма.
А значит, здесь необходимый
Как хлеб святой,
Наш ратный труд…
 

Баграм, 1985 г.

1.5.

Валере Новоселову, лучшему водителю 2 ИСР*

 
Горы. Мертвая дорога.
Безотчетная тревога
Тела, влитого в броню*.
Мимо серого дувала*
БТР* плывет устало,
В ночь плывет, как в западню.
Крепость. Трупный запах глины.
Остов взорванной машины,
Опрокинутый во тьму,
Может, здесь торчит сволота,
Растреножив пулеметы,
Да сморкается в чалму?
Тихо. Только в отдаленье
За разрушенным селеньем
По ущелью брызнул свет,
Да глухая канонада
За буграми винограда,
Да хлопки чужих ракет.
Эх, не дал бы Бог подрыва!
Курим молча, торопливо,
Прижимаемся к броне.
Грудь в рожках для автомата
Перехаживает матом
В ненавистной тишине
На войне…
 

1.6. Тоска

 
Здесь ничего не происходит.
Здесь никому до нас нет дела.
Мулла, в который раз, проходит
В замочной скважине прицела.
День – от вершины до вершины.
Ночь – от заката до рассвета.
Одноитожные картины,
Одноитожные сюжеты…
Прямоугольные строенья.
Жарой раздавленные крыши
И, брат, такое настроенье,
Что в двух словах и не опишешь.
Тоска съедает человека
До тошноты, до смертной дрожи.
Когда жара слипает веки
И пот, как вошь, бежит по коже.
Пылает каска самоваром.
Курнешь индийского гашиша
И прямо чувствуешь, как паром
Срывает собственную крышу.
 

1.7. Европа

 
Мы спецрейсом попали с небес на войну.
А когда перерезали стропы,
Со скалы потащили в чужую страну
Элегантную даму – Европу.
Озирала Европа чужие края,
То смеялась, то пела, то выла.
Нам неловко с Европою было, друзья —
Что скрывать, если так все и было!
 
 
Огорошил Европу армейский уют
И сортиры, «pardon»*, и манеры.
Обалдела она, повидав, как живут
На войне господа офицеры.
И вгонял ее в краску забористый мат,
И не сразу ее осенило:
Не ругаются матом, а так говорят —
Что скрывать, если так все и было!
 
 
Озадачил Европу туземный народ —
Азиатские хитрые лица,
Что Европе доставили столько забот,
Как еще ни одна «заграница»!
И народишко, выросший в средних веках,
Без приличной одежды и мыла,
Умудрился оставить ее в дураках —
Что скрывать, если так все и было!
 

1.8.

 
Под покровом чарикарской* ночи
Гор гряда бесформенно сера
Отовсюду – огненною строчкой
Прошивают воздух трассера,
Разрывает ночь огнем граната —
Снова у дувала* вспыхнул бой.
И в пылу атаки русским матом
Кроет «духов»* дерзкий «царандой»*.
 

Баграм, 1985 г.

1.9. Из письма домой

 
Не дождь, а пыли облака
Повисли в вышине.
И глины желтая мука
Садится на броне*.
В дыхании огненной степи
Плывут отроги гор,
Плывет по пыльному пути
Наш бронетранспортер.
И пекло плавленого дня
И пыль чужой страны
Искусно сделали с меня
Подобье Сатаны.
Когда приеду я домой,
Мне за год пыль не смыть…
И как смогла ты, ангел мой,
Такого полюбить?
 

Баграм, 1985 г.

1.10.

 
Мирную колонну ослепило пламя
И прорезал воздух грохот ДШК*
По Дороге Жизни*, под наливниками*
Хлынула, пылая, адская река.
На пути к Салангу* обгорели камни,
В полотно дороги въелся керосин
И опять застыли (целыми рядами!)
Черные от гари остовы машин…
Ждут солдат Ислама щедрые награды
У борцов за веру – дел невпроворот —
От щедрот пьянея, парни просто рады
Бросить в реки крови собственный народ.
 

Баграм, 1985 г.

1.11. Баллада о двоих

 
Здесь, товарищ майор, ни к чему разговоры:
Мы остались вдвоем, только
Вы вот да я.
И еще эти Ваши любимые горы
Для которых не значите Вы ни х. я
Очень часто, майор, говорили мы матом.
Вот и в эти минуты последнего дня…
Там, в броне есть, я знаю, ручные гранаты
Принесите, прошу Вас, майор.
Для меня.
Не тревожьте мои бесполезные ноги.
Уходите, майор! И спасибо за жгут.
Отходите к реке ради господа Бога —
У реки одного Вас они не найдут.
Мы не дети, майор, сантиментов не надо.
Ни минуты не мешкайте. Времени нет.
Уходите с дороги на шум водопада,
Торопитесь, в ущелье стекает в рассвет,
Я не знал, что рассвет может быть таким жарким.
И какая небесная здесь пустота…
Наклонитесь, майор!
Это – радуги арка.
Эй, ключарь! Мы пришли!
Отворяй ворота…
 

2.1. Замполит

 
Под Киевом – метели,
Снега, да холода
Солдатские постели,
Солдатская еда.
Служили, как обычно;
Тащили пресный быт
И нам в беседе личной
Поведал замполит*,
О том, что есть на свете
Среди восточных стран
Волшебная планета
По имени «Афган».
 
 
Там в домиках из глины
Живет туземный люд,
Там грузовой машиной
Работает…верблюд!
Там девки – в одеялах!!
Там средние века.
Там по безлесым скалам
Сползают облака…
Добавил по секрету
Интимно, как друзьям,
Что скоро в сказку эту
Служить поедет сам.
 
 
Под Киевом метели,
Снега, да холода.
Ах, как бы мы хотели
Отправиться туда,
Где веет южный ветер
Теплее, чем в Крыму —
Набились мы, как дети,
В компанию к нему.
 
 
Приказ: «три дня на сборы.»
Нам все казалось сном.
Мы вместе едем в горы!
Одной командой!
Но… В последнюю минуту
Раздумал замполит:
Причины есть, как будто
Не ехать – говорит:
Беременна супруга
Да дел невпроворот.
Пишите, парни с Юга.
И с Богом! И вперед!..
 
 
Вой. Грохот. Канонада.
Три ноль одна. Баграм.
Работают два «Града»*
По ближним кишлакам.
С «учебки»*, из пехоты —
В саперный батальон.
Была седьмая рота,
Растаяла, как сон…
 
 
Моих друзей убитых
Я знаю, не поднять.
Вот только замполиту
Не хочется писать.
 

2.2. Письмо другу

 
Я письмо состряпал к другу,
Уложившись в пару строк,
Как отправили нас к Югу,
Оказалось – на Восток.
В край песчаный и гористый,
Где тепло, как в пекле. Но
О деталях «особистом»*
Сообщать запрещено!
Накалякал треть странички,
Дабы в курсе был друган,
О расценках «бочковички»*
И цене на местный «план»*.
О бесплатном винограде —
Отчего у всех понос.
И почти на полтетради
Околесицу понес:
О базарах и мечетях,
О верблюдах и ослах,
О словах, что знают дети —
Да простит меня Аллах! —
Словом, россказни туриста,
Уяснившего одно:
О деталях «особистом»
Сообщать запрещено!
 
 
Не писать же, в самом деле,
Как жара свела с ума,
Как вконец осточертели
Глинобитные дома,
Как замучила «работа»
И глаза повыел пот,
Как вгоняет в гроб в два счета
«Туристический поход»!
Как в обнимку с автоматом
Фронтовые видим сны,
Как нам служится – солдатам
Необъявленной войны…
 

2.3. Проческа

 
В кишлак просочилась банда в «зеленке» под Чарикаром*.
Ночь теплая выдыхала рассеянный лунный свет.
И две наши бронегруппы* майор назвал портсигаром,
Захлопнувшим сонных духов, как дюжину сигарет.
 
 
Входили в кишлак бесшумно по высохшему арыку.
Дистанция – десять метров, по рации связь с броней.
И первым шел сухопарый, бесстрашный сержант Садыков,
А младший сержант Усманов – в десятке шагов за мной.
 
 
Воняло овечьим сыром, навозом и мокрой глиной,
Враждебно смотрели стены зрачками своих бойниц.
Я шел в первой группе старшим, и кто-то шепнул мне в спину:
«А как отличить душманов* от мирных гражданских лиц?»
 
 
Ночь брызнула трассерами. Взорвалась огнем ракеты.
Метались косые тени. Стрельба заглушала мат.
Смерть прыгала рядом с нами, куражилась в вспышках света
И лапала, как сластена в кондитерской, все подряд.
 
 
С рассветом у минарета закончили мы работу.
От теплого чая сразу почувствовал, как устал.
Потом на броне Садыков рассказывал анекдоты.
Смеялись. Один Усманов о чем-то своем молчал.
 

2.4.

 
Война уснула в кишлаке,
Оставив стражем страх,
Когда с светильником в руке
В кишлак вошел Аллах.
 
 
Ночь, сквозь проломленный дувал*,
Струила лунный свет,
А дым пожарищ застилал
Светильники ракет.
 
 
Темнел у ног Его арык*
В запруде мертвых тел.
И не узнал Его старик
В оптический прицел…
 

2.5. Падение

 
Самолет – серебристый крест
На груди молодого дня.
Мы, низвергнутые с небес.
Сколько жизней и столько мест
В чреве греческого коня.
 
 
Зыбко ходит земная твердь.
Разрываются облака.
Можно плакать и можно петь,
Можно просто плевать на смерть.
Можно матом орать,
Пока
Не воткнется троянский конь,
Прямо с воздуха, на лету
В пожирающий все огонь,
В пустоту…
 

2.6. Ангелы

 
Дождь качал тяжелую сирень.
Дедушка мой умер в этот день.
Наш Полкашка жалобно скулил.
Я о смерти бабушку спросил
И открыл мне детский интерес:
Ангелы спускаются с небес…
 
 
Горы. Потревоженный кишлак*.
Духов, как нерезаных собак,
Наша осажденная броня,
Снайпер, что прицелился в меня…
И ломает крылья за спиной
Белый ангел, падая за мной.
 

2.7. Письмо с войны

 
Как ты живешь, любовь моя?
Какие видишь зори?
Мне напиши, любимая,
В афганские предгорья.
Меня от пуль перекрести.
Желай счастливого пути.
Здесь жизнь созвучная, прости,
Со словом на заборе.
 
 
Тепло твоих любимых рук
Дойдет ко мне в конверте.
Оно сильнее всех разлук,
Сильнее даже смерти.
Воды целебнее живой
В стране, отравленной войной.
И пусть кровавою слюной
Все захлебнутся черти
 
 
Когда закончится Баграм*,
От счастья замирая,
Я прилечу к твоим губам,
Любимая, родная.
Пока без нас уходит борт*,
Летит на север самолет,
В предгорьях птицею плывет,
В весеннем небе тая…
 

2.8.

 
Мне совсем не много надо:
Свежесть утреннего сада,
Ароматная сирень,
Хмель, вцепившийся в плетень,
Одинокая кукушка.
Одуванчики – веснушки,
Деловито пьющий сок
Шмель, качающий цветок.
Запах скошенного сена,
Мост, застрявший по колено
В отражении реки,
Сумасшедшие сверчки.
 
 
Мне совсем не много надо:
Солнце в грозди винограда,
Небо в золоте аллей
Привокзальных тополей,
Капли огненной рябины,
Кракелюры паутины,
Дождик, медленный, как сон —
Недовольствие ворон.
 
 
Мне совсем не много надо:
Белый сумрак снегопада,
Ледяные холода,
В небо вмерзлая звезда,
Провода, что шутки ради,
Чертят нотные тетради
И глазеет в них одна
Любопытная луна.
 
 
Мне совсем не много надо:
Если ты со мною рядом.
Зимней ночью, в летний зной
Лишь бы ты была со мной
 

2.9. Песочные часы

 
Там майский луг и брызги солнца в росах,
На бересте – со вкусом детства сок.
А здесь песок пустыни. И раскосый
Жаровней пекла выжженный Восток.
 
 
Здесь солнца яд со вкусом горькой пыли
И пить его немало долгих дней,
Нас просто в гости к Смерти пригласили.
Здесь запросто свести знакомство с ней.
 

2.10. Сон

 
За чужими горами – глубокая синь
Летним солнцем согретых небес…
Там медовые травы, чабрец да полынь
Убегают в березовый лес.
Там звенит над прохладным ручьем мошкара,
А вода в роднике – как вино…
И полынь, и родник мне приснились вчера
До войны,
До рассвета,
Давно…
 

2.11. Здесь

 
Здесь воздух крепче водки! —
Жара под пятьдесят.
Броня*, как сковородка,
Поджаривает зад.
Слипаются ресницы,
Слепит соленый пот.
И как не материться?! —
Кто знает, тот поймет.
 
 
Затянет ветер песню —
Все скроется в пыли!
Не видно, хоть ты тресни,
Ни неба, ни земли.
Не плюнуть, не напиться —
Глазеешь, точно крот.
И как не материться?!
Кто знает, тот поймет.
 
 
Здесь молятся Аллаху,
А мы, не разобрав,
Суем свою рубаху
И тычем свой устав.
Забьет нам заграница
Могильной глиной рот.
И как не материться?! —
Кто знает, тот поймет.
 
 
Сменять бы к черту разом
И страх, и пыль, и зной
На строчку из приказа,
Что нас вернет домой!
Мне дождь ночами снится.
Березка у ворот…
И как не материться?!
Кто знает, тот поймет.
 

3.1. Дорожная история

 
Броня* проткнула глиняный дувал.
Вошла в него по топливные баки,
Роняя покореженный металл —
Фугасом* перерубленные траки…
 
 
Стреляли в злобе. Вскидку. Наугад.
Пока в рожках не кончились патроны.
И мерз от нервной дрожи лейтенант —
«Заменщик»* из второго батальона.
 
 
Потом, по обезвоженной пыли
Мы с Пашкой очень бережно, без спешки,
На старом одеяле, поднесли
Андрюху к уцелевшей БэМПешке*…
 
 
Сочился серый дым из кишлака —
И в жидком, расслоившемся тумане
Котенок жался к телу старика,
Расстрелянного в собственном дукане*.
 

3.2.

 
С затаенной грустью буду слушать,
Как летят по небу журавли,
Согревая горы Гиндукуша
Трепетным теплом родной земли.
И от этой песни журавлиной
Будет часто видеться во сне
Голубое небо Украины
В стылой Чарикарской* вышине.
 

Баграм, 1985 г., госпиталь

3.3.

 
Ты не печалься обо мне, родная.
Не грусти.
Меня в тревожной тишине
Беспутного прости.
Прости, как сердце заболит,
О том, что нет вестей.
От всех невзгод меня хранит
Тепло души твоей…
 

Баграм, 1985 г., госпиталь

3.4. ПЕСНЯ (Из Светлова)

 
Ночь пришла к расстрелянной колоне.
И броня* запуталась во мгле.
Парень в обгоревшем шлемофоне
Умирает на чужой земле.
 
 
Пыльная афганская дорога
Черная от гари и крови.
«Дай мне, Бог, пожить еще немного,» —
Шепчет безымянный шурави*.
 
 
Только звезды смотрят равнодушно, —
Ночь давно ослепла от ракет.
И лежит в могиле Гиндукуша*
Кровью заплывающий рассвет.
 
 
А потом, в молчании суровом,
Горячо любимая страна
Всунет матерям и юным вдовам
Пахнущие краской ордена.
 

3.5. Баллада о матери

 
Получила старушонка
На Андрюшку похоронку…
Сентябрем пропахла осень,
Небо плакалось с утра.
Была, кажется, суббота,
Да обычные заботы…
Да, домашние заботы
Не пускали со двора.
 
 
Получила старушонка
На сыночка похоронку.
Прибрала бумажку к письмам,
Обмахнула чистый стол
И достала из буфета
Два Андрюшкиных портрета,
И зачем-то их при этом
Пообтерла о подол.
 
 
Отнесла собаке кости:
«Мой сынок приехал в гости.
Он тебе, подлец, покажет,
Как татарить огород!
Что ты, глупый, лижешь ноги,
Мой Андрюшенька не строгий.
Да и то, устал с дороги,
Почитай, за целый год…»
 
 
Посмотрела мать с укором
В низ подгнившего забора.
Вдруг… в момент засуетилась,
Поспешила бодро в сад,
По пути взяла корзину,
Чтоб собрать гостинец сыну,
Словно, очень нужен сыну
Перезревший виноград.
 

3.6.

 
Качает ветер старый клен.
Доносит ветер чей-то стон.
А может это в полусне
Дыханье ветра снится мне.
И гнет тугие тополя
Грусть бесприютная моя?
 

3.7. Полет

 
Я лечу над землей…
Я свободный и вольный, как ветер.
Я лечу над землей
Словно ангел, упавший с небес.
Так случилось – ничто меня больше не держит на свете.
Я для этого мира в мгновение ока исчез.
 
 
Я упал в никуда…
Я взлетаю все выше и выше.
Так пуржит над землею сгоревшая в пепел зола.
И блестят подо мной чешуей черепичные крыши
И, согретые солнечным светом, церквей купола.
 
 
Расстилается степь, упираясь в безлесые горы,
Мчатся алые маки и синие вены реки,
Вижу нашу «зеленку»* и в тоненьких нитках заборов
Убегают на север знакомые мне кишлаки.
 
 
Сверху вижу дома
Сквозь мелькающий винт вертолета,
Вижу, как догорает на желтой дороге броня.
И откуда – то снизу
В эфире по рации кто-то
Я не знаю зачем, называет «двухсотым»* – меня…
 

3.8. Вальс цвета хаки

 
Её я знаю много лет,
Хоть с нею не знаком.
И у меня охоты нет,
Махнув рукой на белый свет,
Остаться с ней вдвоем.
 
 
Мне страшен омут черных глаз
Магнит ее бедра,
Она со мною хочет вальс,
Я умоляю: «Не сейчас!»
Под тихое: «Пора!»
 
 
Она не движется – плывет
Струятся в такт шелка.
Она мне руку подает,
И обжигает, точно лед,
Меня ее рука…
 
 
Когда из влажной щели рта
Дыхание, как сон,
Коснется низа живота
И мир накроет пустота,
В тот час я обречен…
 

3.9. Однажды в Афганистане, в канун зимнего праздника…

 
Все. Застряли. Торчим, как мишени на голой скале.
Застывает броня и бессильны молитвы и мат.
И летучие звезды, как жаркие искры в золе,
Рассыпает под ноги, сгорая, афганский закат.
 
 
А в далекой России рождественский падает снег.
Там стреляют шампанским и там от любви не уснуть.
Там звенят за столами веселые шутки и смех
И неоновым светом мерцает в ночи млечный путь.
 
 
Дождались… Загремела скала от разрывов гранат.
И все ближе и ближе ложатся в гранит трассера*.
Нам, наверное, будет непросто вернуться назад.
Нам, наверное, будет непросто дожить до утра…
 
 
А в далекой России рождественский падает снег.
Там стреляют шампанским и там от любви не уснуть.
Там звенят за столами веселые шутки и смех
И неоновым светом мерцает в ночи млечный путь.
 

3.10. Пороша

 
Летит, летит к земле пороша,
Летит в тиши.
И стебли трав под зимней ношей,
И камыши.
И две молоденькие ивы,
И старый клен.
А снег летит неторопливо
Со всех сторон.
Какая дивная погода,
Какой покой!
Как просто полог небосвода
Стянуть рукой!
И нежных ангелов перину
Легонько взбить…
Жаль, снежный пух и лебединый
Не различить.
Не различить, где луг, где нива,
Где явь, где сон…
А снег летит неторопливо
Со всех сторон.
 

3.11. Старшина

 
Кому – Союз.
Кому – война.
А нам с заменой – старшина.
Наш старый прапор*,
Отбыв срок, ушел домой.
Был новый хмур. И то сказать,
Кто может с радостью принять
В наследство жизнь
Между казармой и войной.
 
 
Да мы-то здесь не первый день
Мозги от мата набекрень,
А он в наряде рисовал портрет жены!
О том, что будет через год
Никто не думал наперед —
Мы не могли представить жизни без войны.
 
 
Под небом гребаной Рухи*
Мы полюбили с ним стихи,
Мы с ним по-новому увидели Восток.
Как говорили дембеля:
Мол, на таких стоит земля.
 
 
И старшины с собою брали адресок.
 
 
Потом был снайпер. Мать твою!
Под Хостом*. В первом же бою…
 

4.1. Песенка о броне*

 
В панамах, «при параде»,
Довольные вполне,
Сухую землю гладим
Бронею на броне.
Надежная, живая,
Из плоти и огня,
Хранит и защищает
Красавица броня.
 
 
Выходим до рассвета
При звездах и луне.
Военные билеты
Оставим старшине.
На кой нам документы
И прочая ху. ня?! —
Кивнет интеллигентно
Согласная броня.
 
 
Без племени и рода,
Нам родина – Афган!
Воюем за свободу
Для братьев – мусульман.
Хотя, признаться, что-то
Не нравиться родня.
Кивает пулеметом
Согласная родня.
 
 
Нас дома ждут девчата,
Нас дома ждут друзья,
Полтавские закаты,
Кубанские поля.
Появится замена
Не будем ждать ни дня!
Кивает нам антенной
Согласная броня.
 
 
…
А встретится не к месту,
С тобой или со мной
Безглазая невеста,
Разбойница с косой —
Ее поставим «раком»!
Взнуздаем, как коня!
Кивает полным баком
Согласная броня.
 

4.2. Походная

 
Нам Бог Любви своим дыханьем сушит губы,
А если вдруг ты заболеешь от тоски,
То Бог Ветров тебе свои покажет трубы,
Что оживляют даже мертвые пески!
Поют ветра. Трубят ветра.
А нам бы только продержаться до утра!
Ты знаешь: служба – это адская работа,
Тротил, да пыль тобою пройденных дорог…
Ты помещаешься в прицеле пулемета,
В который смотрит завоеванный Восток.
И ночь, как черная дыра.
А нам бы только продержаться до утра!
Бог Случай стар и оттого, видать, незрячий.
А значит, всем нам во сто тысяч раз милей
Простая девочка по имени Удача.
Мы все мечтаем стать любовниками ей.
И быть с ней многие века.
Мы слишком часто восходили в облака…
 

4.3.

 
Пыльная дорога. Регистанский* зной.
Горы растворились в дымке голубой.
Кишлаки покрыла пыльная вуаль
В зелени растаял Усарадж-Джабаль*.
В солнечной долине показалось мне,
Будто бы иду я по родной стране.
Словно распахнулась
Ширь родных полей
Солнце улыбнулось
В кронах тополей
И взметнулась птицей надо мною та,
Мирного, родного неба высота…
 
 
Пыльная дорога. Регистанский зной.
Я иду, счастливый мирной тишиной.
Вдруг,
Прервав теченье призрачного сна,
Под ногой
Растяжки*
Лопнула струна…
Только грохот взрыва.
Только черный дым.
И склонилось солнце
Бледное
Над ним.
 

Баграм, 1986 г.

4.4. Письмо на войну

 
Пусть боль и грусть проходят мимо,
Тебя минуют стороной.
Я буду ждать тебя, любимый.
Я буду ждать тебя, родной.
 
 
Моя любовь неугасима,
Поверь мне, ты всегда со мной.
Я буду ждать тебя, любимый.
Я буду ждать тебя, родной.
 
 
Ведь ты вернешься невредимый
С земли, истерзанной войной.
Я буду ждать тебя, любимый.
Я буду ждать тебя, родной.
 

4.5. Александру Гонышеву

 
Александр. Саша. Шурик.
Не какой-нибудь мазурик,
Но при лычках. Это значит
Хоть и младший, а сержант.
Щегольски подшит, подтянут,
Ремнем кожаным обтянут —
Даже в форменной одежде
Вид имел, как сущий франт.
 
 
Мы же – зелень, салабоны* —
В общем, чистые погоны,
Да на грех, язык сержанта
Влип в фамилию мою, —
На плацу теперь потею
И одну мечту лелею:
Отслужить.
А там я франта,
Как собаку изобью!
 
 
Дни прошли. Потом недели
Карантина пролетели.
Поменял он место службы,
Да и я забыл свой срам…
Но судьба свела нас с «другом»
Не в степи под Оренбургом,
А на юге, у селенья
Под названием Баграм*.
 
 
Да… не думал, что я встречу —
Проболтали целый вечер.
(Старшина саперной роты
Мне за то влепил наряд.).
Что сдружило нас, не знаю.
 
 
Может быть, земля чужая,
Но в забытом Богом крае
Я ему был просто рад…
 
 
Был он медик в разведроте.
И однажды на работе,
Их усталую колонну
Обстрелял кишлак* свинцом.
Никого не царапнуло.
Разрывная только пуля
В Сашу. В братика. В лицо.
 

4.6. На смерть десантника

 
Его сосватали с войной
Кабул* и Файзабад*.
А под Киджолем* в мир иной
Отправился солдат…
Сорвав берет с седых волос,
С ПК* на перевес,
В потертом тельнике* Христос
Сошел к нему с небес…
 

4.7. Хлорка 84

 
В морг баграмского* санбата
Привезли с войны солдата —
Да, тогда по адресатам
Многих выслала война!
Только вышла с ним промашка —
Не имел солдат бумажки,
А по порванной тельняшке*
Не узнаешь ни хрена.
 
 
Что здесь скажешь? Дело скверно.
В штабе «вешались», наверно —
Морг у нас не безразмерный,
А совсем наоборот.
Был приказ по батальону
О солдатских медальонах
Для команды похоронной,
Если часом зашибет.
 
 
Ну, а с парнем этим еле
Разобрались за неделю.
Вышло: лишнюю неделю
Для родных он был здоров.
А решило дело это
Хлорка, выевшая где-то,
Номер выевшая где-то,
От военного билета,
На материи штанов…
 

4.8.

 
Над пустыней Регистана*
Звуки – точно сонный бред.
Даже ночь здесь в дымных ранах
Догорающих ракет!
 
 
Нет под звездами покоя!
И с мольбой «Аллах велик!»
Слился русский, в пекле боя
Разрывающийся крик.
 
 
Слился стон «Аллах» и «мама»…
Шепот «мама!» и «Аллах…»
В гнойных простынях Баграма*,
В лазуритовых горах.
 

Баграм, 1986 г.

4.9. Молитва дукканщика* Гаффара

 
Я не бандит.
И не душман*.
Я правоверный мусульман.
Но бьет воинственный набат Исламабад.
О том, что ты велишь, Аллах
Зажечь в кяфирах* смертный страх —
Не для неверных обезьян Афганистан!
 
 
Я не из тех, кто круглый год
В кяризах* высохших живет:
И царандой*, и шурави*
Друзья мои.
Но ставлю я для их машин
Второй мешок ребристых мин,
И в верный час пускаю в ход
Гранатомет.
 
 
Из Пакистана деньги шлют…
Что ж, убивать – нелегкий труд.
Смерть в необъявленной войне
В большой цене.
И если дело все в деньгах?
Велик воистину Аллах
Что выбрал он из многих стран,
Афганистан!
 

Баграм, 1985 г.

4.10. Рассказ

 
Возвращаясь домой, наша группа попала в засаду.
Подорвалась машина. Меня отшвырнуло с брони,
И спасла меня тень от большого куста винограда.
В винограде меня не заметили видно они…
Помню, видел троих, – их худые сутулые спины.
И отчетливо слышал гортанный чужой разговор.
Суетились они у подорванной нашей машины
И я видел, как раненых там добивали
В упор…
Пыльный, солнечный модуль*,
Больничные, бледные лица.
Занавески на окнах – роскошный военный уют.
Я мечтал об одном: поскорее заснуть и забыться
И одно только помнить, – что любят меня и что ждут.
Под Баграмом* санбат, знаю, многим покажется раем,
Для солдата санбат – что для древних паломников Рим.
Только я и во сне воевал и давился сухпаем*,
Только я и во сне продолжал пробиваться к своим.
 
 
Мне сейчас говорят, что с войной этой вышла ошибка —
Мол, война нам нужна, как счастливому евнуху хрен.
И тогда, я к лицу примеряю пустую улыбку.
Как протезы свои
Примеряю
Чуть выше колен.
 

4.11. Баллада о возвращении

 
Он в двадцать лет лишился ног,
А взвод в грязи кровавой лег…
Был ранний час…
С крутых хребтов стекал рассвет,
Дымилась черная броня,
Его от смерти заслоня.
Поспела помощь. Вот он жив.
А взвода нет.
 
 
Он в двадцать лет лишился ног,
А взвод в грязи кровавой лег.
Что жив остался он один – его ль вина?
Он выжил – духам всем назло.
Врачи сказали: повезло!
Теперь прощай!
Теперь домой.
Встречай, страна!
 
 
– «Зачем мне этот инвалид?! —
Меня от целого тошнит!
Сама представь, каков с такого мужа прок.
Его ночами током бьет, —
Он спать мне, сволочь не дает.
Уж не ждала,
Так нет, вернулся. Голубок…»
 
 
– «Ты посмотри, какой герой!
Да ты хоть носом землю рой!
Да у меня таких, как ты, хоть пруд пруди.
То старикам все дай да дай.
Теперь вот вам. Хоть впрямь, рожай!
Ты подожди.
Ты подожди.
Ты подожди…»
 
 
– «Вы воевали молодцом, —
Да. – Десять лет в говне лицом.
За вас, салаг, нам старикам обидно ведь!
И то скажи:
Твоя война
За что велась, и на хрена?
Ты не крути. Не кипятись.
Ты мне ответь…»
 
 
Он в двадцать лет лишился ног,
А взвод в грязи кровавой лег.
 

5.1. Случай на Саланге

 
Мы поднимались в облака
По серпантину.
Под нами горная река
И ветер в спину.
 
 
Подъем задрал машине нос
Почти отвесно,
Куски камней из-под колес
Летели в бездну.
То входим в правый поворот,
То входим в левый.
Заглохнет двигатель вот-вот
От перегрева.
 
 
И если крышки не поднять
Для охлажденья,
Нам БТР не удержать
И торможеньем.
А сзади мирный тарантас —
Душ двадцать местных.
Начнем скользить и из-за нас
Сорвется в бездну.
Не обойти, не разойтись
На полке узкой,
Они к чертям сорвутся вниз
От перегрузки!
 
 
Подъем задрал машине нос
Почти отвесно,
Куски камней из-под колес
Слетают в бездну.
То входим в правый поворот,
То входим в левый.
Заглохнет двигатель вот-вот
От перегрева.
 
 
Броня в отметинах от пуль
И от осколков.
Пытался сжечь ее июль —
Старался с толком.
По крыше двигаюсь к корме
К моторным крышкам
И боль пульсирует во мне
Без передышки.
В глазах все кружится, плывет,
Дрожат колени —
Кто был контужен, все поймет
Без объяснений.
 
 
Подъем задрал машине нос
Почти отвесно,
Куски камней из-под колес
Слетают в бездну.
То входим в правый поворот,
То входим в левый.
Заглохнет двигатель вот-вот
От перегрева.
 
 
А может, к дьяволу дехкан?
Башку – на плаху,
Отправим в каменный карман
Встречать Аллаха?
Быть может завтра среди них
Найдется кто-то
Кто будет бить в друзей моих
Из пулемета?
И что греха таить – война,
В горах дорога
И двадцать спишет,
Как она списала многих.
 
 
Мы поднимались в облака
По серпантину.
Под нами горная река
И ветер в спину.
Подъем задрал машине нос
Почти отвесно,
Куски камней из-под колес
Летели в бездну.
То входим в правый поворот,
То входим в левый.
Заглохнет двигатель вот-вот
От перегрева.
 

5.2. Андрею Гребенюку

 
Горы белые. Белый горячий песок
На исходе афганского белого лета.
Я смотрел, бреясь, в зеркало —
Видел висок.
Прядь волос не по возрасту белого цвета.
За чужими горами —
Родная земля,
Белокурые, ветреные тополя.
Где – то там, далеко
Мой родной городок.
Жизнь другая, другие дела
И заботы.
Все засыпал сухой
Регистанский* песок,
Как глаза, что едва не ослепли
От пота.
На губах от прочески
Крик: «Пленных не брать!»
И такой узнаваемый
Привкус тротила,
Что в мгновение ока, способен
Смешать
Комья глины и плоть,
Прах домов и стропила.
И в пустой, заглушающей все тишине,
Надышавшись горелого смрада
И вони,
Я хочу прислониться
Спиною к броне
И лицо свое в черные спрятать ладони.
 

5.3. Сапер

 
Броня осталась позади,
А впереди – тропа.
И нервы собраны твои
На острие щупа.
Таит тревогу тишина,
Скрипит пыль на зубах,
Ты знаешь – не простит война
Неосторожный шаг.
Но ты солдат
И долг святой
Тебе преодолеть
И этот, будь он проклят, зной
И страх
И боль
И смерть!
 

Баграм 1986 г.