Текст книги "Охота на гончую"

Глава XV

Лето вступало в свои права, а холод все не давал покоя. Свирепый, похожий на боль, он заставлял трястись, будто в судорогах, молотить до хруста зубами, сворачиваться в три погибели, как зародыш в утробе. А еще видеть сны наяву – врагу бы не пожелал этого!

Временами, когда возвращалась память, Николай понимал, что болезнь протекает слишком уж странно для известной здесь испокон веков лихорадки. Словно кто-то невидимый, бесконечно далекий, транслировал в мозг образы и понятия, несовместимые с людским рассудком. Нечто гораздо большее, чем просто бред. Хотя… Похоже было, что и реальный мир здесь с логикой не особенно крепко дружит. Скорее, в интимных отношениях состоит – клал на нее, на логику. Утомив себя подобными мыслями, Николай вновь проваливался в небытие.

Тьма. И жесткое, колющее тепло внутри и снаружи – будто миллионы тонких иголок вонзились со всех сторон. Гаснущим бликом, почти за гранью сознания, мелькнула знакомая физиономия здешнего колдуна, по совместительству лекаря. И снова тьма – на этот раз всерьез и надолго.

В годы студенчества Николай, как и многие его однокурсники, увлекся одновременно йогой, цигун и дюжиной самопальных медитативных практик. Увлечение быстро прошло: слишком силен был ужас, стоило лишь попытаться «выйти в астрал». Себя, а вовсе не за себя боялся – словно в зеркало глянул, неузнаваемо изменившись в лице.

Но теперь не до страха было. Как и тогда, в отчаянном рывке из горящей машины сквозь время и смерть. Только на этот раз оставалась возможность выбора. Прыгнуть не глядя, как головой в омут, или, подобно опытному пловцу, осторожно войти в поток, сохраняя шансы вернуться? Скорее инстинкт, чем замкнутый на самом себе разум, выбрал второе. С опаской, больше не полагаясь на случайный успех, Николай подсознательно искал дорогу к спасению. Пускай и плюнул на это дело, будучи в здравом уме.

Несколько раз Николай возвращался в свой персональный мешок с костями, почуяв нехватку сил. И отдыхал, распластавшись на пыльной, траченной молью кошме под соломенной крышей барака. Сквозь полумрак на него смотрели глаза друзей, соратников и еще черт знает кого. Лекарь тем временем подносил миску горькой, пахнущей непонятными травами, однако на диво сытной похлебки. Запив кушанье глотком подогретой воды, Николай опять погружался в транс.

На этот раз повернуть обратно не удалось, и, казалось, не было сил ни на что другое. Едва уловимое течение вдруг завертелось на месте, сковав астрального пловца ледяным холодом. И хищной прорвой бесшумно метнулось нечто быстрое и громадное, необозримое, словно вихрь в атмосфере. Дернуло. Затянуло. Поволокло в никуда.

Облако из тончайших нитей – острых, как бритва, подвижных, как щупальца – легко разорвало бы плоть, оставайся Николай во плоти. Но ничто не мешало нитям-лучам терзать захваченный дух, слабевший с каждым мгновением. Вспыхнул яркий, прерывистый свет – так молнии мчатся вдоль грозового фронта. И сразу стали видны сгустки черного в черном, дрожавшие, будто узор на студенистом теле медузы. Смертоносная бахрома свисала с края покатого, липкого купола клочьями шерсти, струилась вокруг обжигающим до нутра дождем. А внизу, если только здесь можно было различить верх и низ…

Тьма, отступая, щетинилась горными пиками, тень островерхого кряжа двигалась, извивалась в отблесках неземного света, как шипастый драконий язык. И Николай из последних сил опутывал тело врага, вонзал клыки гор в безмерно живучую, скользкую тварь, норовившую вырваться и ужалить в ответ. В отчаянии он едва не утратил личность, став частью неведомого измерения. Казалось, все лучше, чем вдруг осознать себя – истинного, каким был создан черт знает когда. Кто мог бы сказать, что на самом деле опасней?

Опомнился Николай лишь после того, как аморфный, фонтаном брызнувший студень размазало по крутым склонам.

* * *

Взрыва не было, новых молний тоже. Лишь языки пламени, будто огни святого Эльма, вспыхнули на вершинах гор. И все же разряд вышел знатный. Убитая Николаем мерзость оказалась чем-то вроде живого аккумулятора. Почти сто процентов чистой энергии – остальное таяло, исчезало из виду, как снег весной.

Николай буквально парил над местом сражения, вбирая в себя нараставшую вокруг силу. В его состоянии даже такое было возможно. Теперь он знал, что в любом случае доберется до своего тела. Для бешеной собаки семь верст и еще семь парсеков не крюк. Но прежде…

Коснувшись в полете одной из вершин, Николай сперва не почувствовал сопротивления. Материя раздвигалась, как шторы, и только глубже что-то отталкивало – словно уперся в незримый барьер. Согласно гипотезам двадцать первого века, это было вполне логично и объяснимо. Если, конечно, природа объекта не вещественная, а волновая, сродни электромагнитному полю. Но разве может поле (не путать с одноименным участком земли!) быть цвета отборного чернозема? Да и вообще быть какого-то цвета, не говоря уж о прочих визуальных характеристиках?

Панорамный обзор рождал еще больше вопросов. Слишком знакомым казалось расположение острых и гладких, похожих на бивни пиков. Детерминированный хаос, графическая модель, дьявол ее побери со всеми константами и переменными! Более чем странное сходство, но Николай, в прошлом имевший дело с прикладной математикой, не мог ошибиться.

Самое время было слегка поразмыслить. С комфортом лежа на вечно падающей, как десять Пизанских башен, скале – математически точной, и притом абсолютно невещественной. Глядя на окружающий пейзаж в духе популярного когда-то Валеджо. И вычеркнув из списка первоочередных вопросов один-единственный, может быть, самый важный: на кой мне все это? Что поделать – человек, даже в своей астральной проекции, есмь тварь любопытная. А человеческое в Николае, хвала всем богам, пока еще преобладало.

Черные горы тянулись до самого горизонта, изогнутого, как чаша. Вспыхнули наверху несметные, тусклые огоньки – с виду самые настоящие звезды. По мере того, как на вершинах гасли электрические короны, ночной небосвод сиял только ярче. И как его прежде заметить не смог?

Глядя на окружавшее великолепие, трудно было поверить, что все это сотворил он, Николай Варга собственной персоной. Точнее сказать, натворил, проломив немыслимые преграды меж двадцать первым веком и пятым. Не видя, не чувствуя, с грацией бешеного слона в музее фарфора. И это чудо вокруг – побочный продукт разрушения, мозаика из случайно упавших осколков? Да с таким же успехом тайфун, пронесшись над кучей металлолома, мог бы собрать самолет! Хотя, вероятность рождения жизни, и уж тем более разума во Вселенной не выше. А ведь живем и думаем, как-никак.

Звезды стали чуть ближе, словно когда-то давно в подсознании запечатлелась навигационная карта, сама собой меняющая масштаб. И Николай вдруг начал давать светилам знакомые имена, хоть фигуры созвездий были абсолютно неведомыми, чужими. Зачем? Может, пытался прогнать таким способом страх перед внезапной догадкой, что это и не звезды вовсе.

Денеб, Капелла, Альдебаран…

Вот Сириус, прозванный Хохдэй Мэрген – небесный маяк для кочевников в пустыне Гоби. Яркая искра, скорее стального цвета, чем белого. Дом, где небесные псы, однажды уснув на лету, обретают вечный покой. А это Альголь – Эль-Гулль, или Дьявол, как справедливо полагали арабы. Его мерцавший в темноте красный глаз будил в Николае память иного свойства, которую трудно было счесть злом, но хотелось все-таки не тревожить.

Ближайшее скопление звезд неожиданно вспыхнуло, заполняя собой пространство. Огни походили на электрический свет в туннелях метро. Николай уже без страха заглядывал внутрь, и смутная догадка переросла, наконец, в понимание.

Чем ближе Николай находился к центру скопления, тем привычнее становились виды «в замочную скважину». Многое здесь было уже знакомо. Шамбала, город Агнца, и грязный барак с его, Николая, недвижным телом… Три параллельных пространства-времени, каждое само по себе. Десятки им подобных кружилось рядом, мерцая огнями-звездами входных туннелей. А вдалеке рассыпались Млечным Путем миллиарды бесконечно чужих измерений, где все, должно быть, не так, как хотелось бы людям.

Смерть, сон, нечеловеческая усталость и прежде швыряли Николая в иные реальности. Но теперь он словно мчался по магистрали, решая самостоятельно, на какую проселочную дорогу свернуть. Только бы нужный поворот найти, если это вообще возможно.

– Они придут! Скоро! – услыхал Николай, будто над самым ухом, дрожащий фальцет. – Я чувствую их приближение!

– Кто они? – отозвался более низкий, приятный голос, в котором сквозило деланное спокойствие.

– Существа… из ниоткуда… нет слов, чтобы описать их. Они – первородное зло, адские гончие с призрачными телами. Если у них вообще есть тела.

– Послушай, Роберт, твое увлечение эзотерикой зашло уже слишком далеко. Я говорю тебе это, как врач.

– Врач? – фальцет сорвался на поросячий визг. – Если ты и впрямь тот, за кого себя выдаешь, тебе должно быть понятно, что я на пределе! Никто, кроме меня, не сможет остановить этих бестий, так ради всего святого, помоги мне!

– Нет, хватит. Больше никаких наркотиков – для твоего же блага.

Язык был чужим, но, как ни странно, понятным. Густой, пахнущий благовониями дым рассеялся, и Николай увидел, что стоит посреди тесной комнаты, полной сундуков и прочей старинной рухляди. Надписи и гравюры на стенах затянуло вековой паутиной – толком не разглядеть. Зато отчетливо были видны две фигуры в каких-то нелепых смокингах. Одна из них – верно, тот самый Роберт – вдруг поднялась с роскошного кресла, и тут же рухнула обратно, хрипя и вздрагивая, явно пытаясь что-то сказать. Глаза навыкате, бледное лицо перекошено от запредельного страха.

– Они… – наконец сумел промолвить несчастный, будто Николай предстал перед ним во множественном числе.

Похоже, и не заметив гостя, врач склонился над бездыханным телом. На бархате кресла проступало пятно, остро пахнущее мочой.

– Извините! – то ли пробормотал, то ли просто подумал ошарашенный Николай, словно ошибся в гостинице номером.

И снова нырнул в темноту, насквозь прошитую лучами звезд.

Теперь Николай действовал осторожней, понимая, что несется не по прямой, а по какой-то безумной орбите, то приближаясь к цели, то вдруг уходя от нее в замысловатый вираж. Порой и вовсе казалось, что он снова там, где начинал поиск – на проклятой черной скале, будто прикованный к ее гладкой поверхности. Проще было поверить инстинктам, чем зря пытаться осмыслить все это. И, на сей раз, инстинкты не подвели.

Заветное место Николай отыскал вслепую, «на автопилоте». Наверняка нечто подобное ведет перелетную птицу к гнездовью, а рыбу – на нерест. Снег, шоссе и тот самый овраг – вовек не забудешь! Разбитый, искореженный автомобиль еще догорал под обрывом, но собственный труп Николай обнаружить так и не смог. Зато, хоть и медленно, но верно, возвращалась живая плоть. И вряд ли она могла чем-то отличаться от прежней.

Еще немного – и в горло ворвется морозный воздух, босые ноги обожжет снег… Но это не страшно, ведь за деревьями без перерыва гудят моторы. Стоит лишь выбраться на обочину, крикнуть, махнуть рукой – и кошмар скоро кончится, сменившись уютным теплом в кругу друзей и домашних. А если воспоминания не оставят в покое – поможет отдых, или, в крайнем случае, хороший психолог. Ну же, вперед!

Трудно сказать, что по-прежнему не пускало, мешая сделать последний шаг. Не долг, не честь и даже не римская дисциплина – в гробу он все это видел. Скорее, чувство общей опасности, запечатленное в памяти, будто след в камне. Он знал: легионер не оглядывается, если рядом нет тех, с кем призван драться бок о бок. Но они были – неунывающий Краддок, язвительный Осия, вспыльчивый Ульрик и по-мальчишески искренний Люций. Повсюду рядом, даже если до них не одна тысяча километров и лет. И с этим приходилось считаться, мать их!

Николай оглянулся и прыгнул в невидимый людям туннель, как спортсмен с трамплина – спешно, пока еще мог. Он проклинал себя за глупость и принципы, за напрасно пройденный путь, осознавая, что сил на дорогу обратно может и не остаться.

Целая стая огней неожиданно вспыхнула в пустоте – гораздо ярче, чем пресловутые звезды. С десяток уже знакомых медузоподобных чудовищ устремилось наперехват, мерцая вспышками смертельно опасных разрядов. Заводятся они здесь, как крысы, или специально охранять дорогу приставлены? А может, такие же путники, только из дальних, совсем уж чужих реальностей?

В любом случае, надежда разойтись с миром равнялась нулю. Да и шансы выжить были ничтожны – до тех пор, пока четыре ответных молнии не ринулись в битву, словно из ниоткуда.

– Не знаю, где мы, и как сюда попали, – пророкотал гром в неповторимой манере Ульрика, – но выбираться из этой задницы будем вместе!

* * *

Треск, грохот, сноп искр и облако сизого дыма на месте взрыва. Это походило на морское сражение, что наблюдал по пути Николай, заглянув в одну из реальностей. Только оружие здесь было на много порядков мощнее. «Медузы», подобно могучим, но неуклюжим дредноутам, оказались бессильны против маневренного врага. Все кончилось прежде, чем Николай успел испугаться по-настоящему. А повод для страха, надо признать, был веским. Хорошо, что именно БЫЛ.

Пятерка воинов, свободных от тяжелой брони и плоти, купалась в энергии побежденных. Выбираться уже не хотелось – эйфория пересилила здравый смысл. Разве кто-то по доброй воле откажется от всемогущества, что ломает неодолимые прежде стены меж прошлым и будущим, возносит превыше самих богов? Тысячи миллиардов жизней мелькали у них на виду, как страницы книги, словно ничтожные щепки в океане судьбы. И каково было оставаться над этим, вне этого!

Там, где они, увлекшись, пролетали над входом в очередной туннель, их могли заметить. Так рождались новые легенды о небесных псах – адских гончих из-за пределов Вселенной. И обезумевшие миры являли подобных существ во плоти. В который уже раз? Память, память, будь она проклята!

– Повернем… назад…

Николай едва узнавал свой собственный голос, как и голоса остальных. По-другому и быть не могло в пространстве, лишенном привычного воздуха, да и много чего привычного.

– Зачем назад? – удивился Люций, в восторге готовый забыть даже прежний свой облик. – Там ты можешь сгинуть от лихорадки, и всем нам грозит болезнь.

Боги и демоны! Ну как объяснить ему, что память жжет изнутри, отнимая бесценную здесь энергию? Что хочется просто исчезнуть – уже навсегда. И, самое мерзкое, при сильном желании это вполне возможно в таком бедламе.

– Возвращаемся! – почти умолял Николай, чувствуя, как трещит по швам, рвется тонкая оболочка между ним и окружающим хаосом.

– Саган прав, – отозвался Осия. – Мы бросили наши тела без присмотра, как глупец, купаясь, бросает дорогую одежду. Нет большего позора, чем остаться по глупости нагишом.

Тем временем Краддок и Ульрик встретили молниями атаку живого смерча, чем-то похожего на уже знакомых «медуз». Силы взрыва хватило, чтобы отбросить пять полыхающих адским пламенем душ в жерло спасительного туннеля – как раз туда, куда вел Николай. Пять новых звезд, на мгновение вспыхнув в предутренней мгле, отразились в Дунае.

Прогулка явно пошла на пользу – болезнь отступала. Едва очухавшись, Николай принялся за расспросы. Но словно наткнулся на стену – остальные участники астрального шабаша то ли сговорились, то ли и вправду не помнили ничего. А может, попросту вспоминать не желали, как и недавнюю жертву Митре. Ульрик и вовсе высказался в том духе, что Саган еще не совсем здоров и по-прежнему несет бред. Кто и куда мог летать, если лагерь до утра охранялся, а все, кроме дозорных, были размещены по баракам? Здесь вспомогательный отряд легиона, а не чертов коринфский бордель!

– Всем упасть-отжаться! – передразнил Николай по-русски.

Он и сам почему-то многое позабыл. Возможно, что и к лучшему.

Глава XVI

Лихорадка, или как там еще называлось это дерьмо, унесла не менее полусотни жизней. Учитывая время и место действия, легко отделались. Ведь санэпидемстанции в здешних краях не предвиделось ближайшие полторы тысячи лет. Смерть могла придти в гости гораздо раньше – на этот раз в ином облике.

Все чаще на берегах Дуная стали замечать хунну. То тут, то там появлялись крикливые всадники на косматых лошадках – всегда небольшим числом, чтобы легче было уйти от погони. Одолевая вплавь реку, разведчики без помех возвращались назад. А за рекой, словно огни крупного города, по ночам горело несметное число костров.

Затевалось что-то из ряда вон выходящее. И каждый давно уже понял, что именно. Но когда несметные толпы заполонили Дунай, глазам все равно не верилось.

Выносливость низкорослых степных скакунов была хорошо известна. Но раньше с трудом представлялось, что эти чертовы твари способны легко одолеть огромную реку вплавь. Не говоря уж о людях, что только изредка держались за лошадиные гривы. Если кто-то, обессилев, и уходил на дно – среди бесчисленных тел это невозможно было заметить.

Конница разделилась, обходя укрепленный лагерь. Живые волны с обеих сторон обрушивались на берег, будто стремясь разбить его вдребезги. Взлетавшие на мелководье брызги сверкали множеством радуг, но это не казалось красивым.

Оглушительный плеск уже сменялся громом копыт. Тысячи всадников мчались в атаку галопом, натягивая на скаку тетивы. Только так можно было прорваться, одолеть смертоносную разницу в дальности между выстрелами со стены и с коня. Ничтожное расстояние для бешеной скачки, но тут на пути нападавших словно разверзлась адова пасть.

Доски с гвоздями, бороны кверху зубьями, «волчьи ямы»… Все это готовили загодя, прикрывая от чужих глаз землей. Коварный дерн выдерживал человека и даже всадника, и лишь под копытами целой орды проваливался, обнажая спрятанные до поры острия. Николая коробило от таких методов, но благородный бой при стократном численном перевесе врага был все равно невозможен. Добро пожаловать в реальный мир – один из многих подобных.

Опасность заметили, но конница, разогнавшись на всем скаку, еще долго не могла повернуть. Задние невольно толкали передних прямо в ловушку. Со стен полетели стрелы, лишая последней надежды спастись.

Сотни одновременно валились наземь, чтобы уже не подняться. Кто-то вскрикнул – коротко, но нестерпимо громко, на миг перекрыв истошное ржание, грохот и гвалт. Так кричат, расставаясь с жизнью. Шальная от боли и ужаса лошадь промчалась сквозь все преграды и пала, взбираясь на земляной вал. На стременах висели ошметки и клочья того, что когда-то звалось человеком.

Все это сознание Николая выхватывало из происходящего лишь частями, как хищная пасть – куски из тела еще живой добычи. Рассудок вернулся позже, когда свирепая конная лава, наконец, отпрянула и двинулась прочь от берега, обходя лагерь, будто скалу.

– Они вернутся, – предупредил лучник, стоявший на стене с Николаем рядом. – Хунну мстят за своих.

Атака возобновилась ночью – на этот раз у самой воды. Заросли камыша, прежде тихие и неподвижные, вдруг ожили разом. Казалось, ил и прибрежная глина мечут отборных убийц, как лягушка икру. Теперь они могли подобраться вплотную к лагерю – дно реки не грозило ямами и шипами. Стрелы летели стаями, сбрасывая дозорных вниз.

Темноту вспорола огненная дуга. А следом горшок с остатками горящей жижи вдребезги разбился о бревна. Так повторялось снова и снова – кто мог помешать? Немногие из оборонявшихся сумели выйти за стены под градом стрел и не погибнуть мгновенно.

Горючую смесь не останавливала вода. Пламя со стен перекинулось на речную поверхность. Голым, легко вооруженным хунну не составляло труда нырнуть, уходя от опасности. Защитники лагеря, вступившие в бой, такой возможности не имели. Иные гибли в ревущей огненной буре, так и не встретив врага.

Стена обрушилась в реку, шум падения заглушили вопли и плач. Женщины, дети и старики из окрестных селений давно перебрались в лагерь – так казалось спокойнее. Но смерть настигла и здесь – слепая, неумолимая. Выжившим было уготовано рабство в плену.

На какое-то время битва утихла. Поджигатели канули в ночь, а следом исчезли и языки пламени на воде, уносимые вниз по течению. И лишь затем послышался нарастающий гул – стук копыт вперемежку с плеском.

Хунну скакали вдоль берега – единственным безопасным путем к пылающей бреши. Кони артачились, вязли в иле, но промедление больше не грозило всадникам смертью. Стены и башни горели – с них не могли стрелять.

Варваров было в десятки, в сотни раз больше, чем полегло за минувший день. Видно, немало их, переплыв реку уже в темноте, присоединилось к набегу на римские земли. Лагерь давно был для хунну колючкой в глазу, а по возвращении мог стать опасной преградой. И все же их вела только месть – Николай в этом не сомневался. Слишком хорошо он успел узнать степь и ее законы.

А Ульрик тем временем носился по краю горящего лагеря. Командовал, ругался, рычал, поминая всуе богов. Пытался одновременно унять пожар и выстроить хотя бы подобие обороны. Зачем? Врагов было слишком много, чтобы в здравом уме надеяться на успех. И все же испуганная толпа сомкнула щиты – что еще оставалось? Первую волну атаки сумели даже отбить и отбросить в Дунай.

Прохлада уже остывшей воды была вдвойне приятна после адского жара. И Николай, словно губка, вбирал за оставшийся миг все лучшее из доступных ему ощущений жизни. Другой возможности могло и не быть, да и что с того? Легче уж раз и навсегда сдохнуть, чем блуждать, как живой мертвец, в пространстве и времени, мучаясь памятью, не предназначенной для людей…

Отчаянным рывком потеснив передовой отряд хунну, десятка три воинов попало под ответный удар. Конница смяла их строй, и теперь мчалась к лагерю, добивая на скаку уцелевших. И не хватало ни сил, ни времени, чтобы спастись.

Едва не упав под копыта, Николай все же смог дотянуться до конского брюха мечом. Острый, как нож хирурга, клинок почти не встретил сопротивления. Конь не заржал, а лишь громко всхрапнул, становясь на дыбы. Николай не успел увернуться – проклятая туша в агонии рухнула на него и застыла, будто могильный камень.

Прибрежная топь сомкнулась над веками. Не хватало лишь пяди, чтобы приподнять голову в страшно тяжелом шлеме, глотнуть воздуха, за который отдал бы весь мир. Говорят, спьяну можно захлебнуться в собственной рвоте. Все лучше, чем так вот, навзничь, в грязи и конских кишках по макушку, зная, что обречен, как и каждый с этого чертова пепелища. Ведь хунну уже на расстоянии выстрела от упавшей стены, а значит…

Николай едва слышал, как кругом жадно чавкала илистая, в ряске и тине, вода. Как голосил упавший с коня, когда свои же, не замечая, топтали его копытами насмерть. Но звук, что раздался следом, поднял бы и мертвого. Неведомый прежде зов велел рвануться из последних сил, на жалких остатках воздуха в легких. И, вынырнув из-под конского трупа, с ужасом оглядеться вокруг.

Хохот, похожий на гром – так смеются не оттого, что весело. Услыхав его, лошади шарахнулись во все стороны, как стадо пугливых овец.

– Шэнь! – пронеслось ветром, едва раскаты нездешнего смеха на миг утихли.

Николай хорошо знал это слово. Надолго запомнил его, бродя по дорогам востока. Но смысл опять ускользал, оставив в душе лишь тревожный всполох. Дух, оборотень – все не то, хоть и близко. А может, что-то и вовсе уж запредельное, не от мира сего?

Что бы то ни было, оно носило доспехи и билось римским мечом. А еще хохотало рокочущим басом – снова и снова. Будто жуткая помесь гиены и льва звала сородичей на охоту. Лишь изредка звук становился выше – так мог бы стонать от боли юнец, вроде Люция. И Николай решил, что сходит с ума.

Ни стрелы больше не вылетело из луков. Еще один конь в испуге швырнул наездника со спины. Остальные топтались на месте, не в силах продвинуться даже на шаг в бестолковой сумятице.

Нечто, смеясь, отбросило свой легкий шлем. Подскочило к упавшему, навалилось, вжимая добычу в мягкое, неглубокое дно. Меч не понадобился. Из порванного зубами горла словно забил источник – мутный, грязно-бурый, как и вода при свете пожара.

– Шэнь! – орали теперь повсюду, подхватывая друг за другом.

Беспорядочная толчея, наконец, обрела направление. Конные сотни и тысячи одна за другой скрывались во тьме.

* * *

– Не вини себя, – в сотый раз убеждал германца Краддок. – Ты поступил не так уж и глупо, расположив лагерь у самой реки. С воды его трудно взять коннице. Кто же знал, что хунну станут швырять эту горючую дрянь?

– И откуда только она у варваров? – недоумевал Люций.

– Помогли состряпать, – наконец отозвался Ульрик, по-прежнему злой, как черт. – Хунну держат при себе сотни пленников из Византии. Эллины, египтяне – все умные на нашу беду. Иные и добровольно служат – кто за плату, кто счеты с империей хочет свести.

– Вот-дерь-мо! – с особым чувством и расстановкой произнес гэлл. – Так они скоро катапульты построят! Поэтому не ной – могло быть и хуже.

«Могло», – согласился мысленно Николай, хоть временами казалось, что хуже некуда.

Впрочем, потери были и вправду невелики, у большинства – ни царапины, ни ожога. Благодаря одному-единственному… хм, все-таки человеку, что бы ни скрывалось за чужим словом «шэнь». Амал-пастух – жаль его, но пусть лучше он, чем кто-то из окружавшей Николая четверки. Теперь он пропал – хоть бы умер! Этот смех даже нельзя было назвать безумным. Вот так, навзрыд, будто рвут на куски, может смеяться лишь тот, чей дом немыслимо далеко, и каждый миг здесь – пытка.

Об этом старались не говорить прямо. Но давняя, жутковатая история ходила среди людей, укрывшихся в срубах полусожженных бараков. Ведь языком молоть каждому не запретишь.

Когда-то, еще в пору юности здешних старейшин, орды восставших германцев пересекли Дунай. Они осадили Константинополь, и легко могли бы взять город, если бы не охвативший их разом страх. Многие бежали назад, за реку. Дрожа и бледнея, они рассказывали о каком-то наемнике осажденных. Этот воин из диких, неведомых никому земель однажды в бою напился крови убитого. А после бешено хохотал и выл, запрокинув голову, будто в нем не осталось ничего от людей55
  Эта история, сохранившаяся в древних летописях, нашла отражение в работах Л. Гумилева.


[Закрыть].

Николай легко мог понять причину массовой паники. Сам и вовсе едва не сдох, увидев такое – словно в душу собственную заглянул. И все же он с трудом верил в существование множества себе подобных. Тем более – в одном и том же месте одновременно. Четыре дружка-людоеда, что любят гулять в забытьи по астралу, теперь еще пятый где-то неподалеку бродит по грешной земле… Не слишком ли много для одного Николая Варги, скромного белого демона? Хватало с лихвой и других проблем.

Легион все-таки прибыл. Как раз вовремя – лагерь успели почти отстроить. Около трех тысяч живых и здоровых тел не могли разместиться в нем, даже встав друг на друга. Но для командующих – трибунов, легатов и центурионов – нашлось место за прочными стенами под добротной крышей. Это было намного лучше, чем спать в шатре, пусть и самом, что ни на есть, роскошном.

Простые воины, чьи палатки и вовсе не шли ни в какое сравнение с бревенчатыми домами, пытались, ничтоже сумняшеся, выгнать хозяев в степь. Но получили отпор – неожиданный и суровый. Такой, что больше не пробовали.

Местные выглядели убого рядом с пришельцами, облаченными в римские шлемы, панцири и высокие сапоги до колен. Но здесь еще недавно встречали самую грозную гостью – смерть. Прямо в глаза ей смотрели. И выжили назло всем и всему – что после этого значит какое-то стадо в доспехах? Подумаешь, завоеватели мира – породистый скот на убой!

По счастью, до резни дело не доходило. Так, несколько перебитых носов, да сломанных ребер. И потому, когда одного из незваных гостей нашли у реки с разорванным горлом, никто и не думал винить обитателей лагеря. Виновника назвал Николай – пришлось.