Текст книги "Помещик. Том 6. Граф"

И читал парень не вслух, не по слогам и даже не шевеля беззвучно губами. А лишь бегая глазами по строкам. Быстро. Что выдавало в нем человека ОЧЕНЬ начитанного. Ибо навык этот просто так не возникал, требуя огромного для той эпохи объема чтения. Практически недостижимого для абсолютного большинства грамотных.

– Отец Дионисий, значит, – резюмировал Андрей, завершив читать и отложив свиток на стол. А потом осторожно снял перчатки, опасаясь ненароком тронуть ими лицо. Мало ли, яд там на самом деле есть. – Рассказывай.

– Патриарх ищет примирения с твоим Государем.

– А почему ты пришел ко мне?

– Потому что ты корень всего того з… хм… всех тех событий, что произошли. И, как нам известно, имеешь на Государя немалое влияние.

– Это не ответ, – покачал головой Андрей. – Такие вопросы тебе нужно не со мной обсуждать, а с Государем и Патриархом.

– И все же меня отправили к тебе.

– Это легко исправить. Видишь его, – указал Андрей на писца. – Он записывает наш разговор. После допроса я дополню эту грамотку описью найденного имущества и своими замечаниями. И отправлю тебя с этой писаниной в Москву. Дабы Государь сам решал, что с тобой делать. А отец Афанасий, – кивнул на священника Андрей, – это заверит и подтвердит.

– Не хочешь, значит, разговаривать?

– Не вижу смысла. К тому же я, если что, решением вашего Собора воплотившийся демон. Что ставит крест на любом диалоге.

– Ради этого я и пришел. Мы сожалеем о том, что произошло. Но, сам понимаешь, мы люди подневольные.

– Многие христианские святые на заре существования церкви не стеснялись идти против светской власти. И принимали мученическую смерть. А что же вы? Духу не хватает? Или вера ваша столь слаба, что вы боитесь предстать перед Создателем? Или, быть может, все эти разговоры о мучениках лишь байки?

– Церковь земная наполнена людьми, а они не совершенны, – пожал плечами отец Дионисий.

– Не просишь развязать руки?

– Зачем? Ты явно мне не доверяешь и ожидаешь подвоха. Связанным я вызываю меньше раздражения.

Андрей кивнул.

Прошелся по помещению.

Молча.

Наконец, резко развернувшись, он порывисто произнес:

– Все равно не понимаю, что ты от меня хочешь. О каком примирении может идти речь, если вы не принадлежите сами себе? Или мириться желает Сулейман? Но я с ним не ругался. Обычная судебная тяжба. Базарная, правда. Но так и что? Да и зачем ему со мной мириться? Кто я такой?

Разговор явно не клеился. Однако отец Дионисий продолжал упорно пытаться. Пока наконец не сумел вывести Андрея на достаточно конструктивную беседу о том, с какими предложениями патриархат Константинополя смог бы подступиться к Царю.

– Смотря что вам нужно?

– Мира.

– Мира… – покачал головой Андрей. – Когда вы, лучшие люди Римской империи, без сражений перебегали на сторону османов, вы тоже искали мира. И что? Получили? Державу, что многие столетия строили ваши предки, вы спустили в выгребную яму. Просто лишь ища легких путей и не желая драться за свое отечество.

– Ты не понимаешь…

– Что я не понимаю?! – перебил его Андрей, подавшись вперед. – Я – сражаюсь. Хотя мог бы сбежать в тихое и теплое место. Много раз мог. Но я сражаюсь за себя, свою семью, свою страну. А вы? Что делали вы? Ты хоть представляешь, насколько величественной державой был даже не единый древний Рим, а хотя бы просто восточная его часть во времена Юстиниана? Понимаешь?

– Земли Великой Порты уже приблизились к границам Юстиниана.

– Земли… границы… – тихо повторил Андрей. – А люди? А армия? А культура? Ладно. Это все пустое. Обсуждать римское наследие с человеком, что ставит толпу крестьян-азапов вровень с могуществом старинных комитатов, бессмысленно. Рим пал и давно сгнил. Еще во времена Ангелов. Так что нынешние его потомки судят о нем лишь по останкам.

– Почему Ангелов? – неподдельно удивился отец Дионисий.

– Потому что они его сломали. Вот как Андроника Комнина свергли, так и все… дальше уже была агония. Просто агония…

– Это сложный вопрос.

– Долгий скорее… Долгий… – покачав головой, возразил Андрей. – Ты спрашивал меня о том, с чем можно подойти к моему Государю для примирения? Я отвечу, как думаю. А дальше уже судите сами. Первое. Вы должны собрать вновь Вселенский собор и признать решение предыдущего ничтожным. Второе. Вы должны признать на том Соборе автокефалию церкви Руси. Зависеть от воли Султана мы более не желаем. Третье. Вы должны признать титул Иоанна Васильевича. Я не уверен, что он желает лавров наследника Василевса. Но вот то, что он Государь всея Руси, – это должно быть твердо. И вот после этого уже подходить к нему, дабы восстановить церковное общение.

– А иначе никак?

– Иначе? – повел бровью Андрей. – Можно и иначе. Перевозите резиденцию Константинопольского патриарха в Москву. Чем не выход? Папы ведь в Авиньоне жили вон сколько лет. Чем ваш Патриарх хуже? Зато окажется под рукой православного монарха в православной стране.

– Боюсь, что…

– Просто не будет, – перебил его воевода. – И малой кровью вы не отделаетесь…

Глава 7

1556 год, 7 ноября, Шатское графство, крепость

Пётр стремительно и с нескрываемым волнением шел по улице, зажимая в руке два футляра для свитков. Достаточно внушительные. Вскрытые. Вон, печати на них сломаны и болтаются на бечевочках. Шел быстро. Хотя ему казалось, что еле ползет, из-за чего ускорялся еще больше…

Наконец он достиг здания ковровой мануфактуры.

Решительно распахнул дверь.

Вошел.

Прошел к помещению, где обычно находилась старшая над ковровыми ткачихами – Прасковья. И по совместительству его любовь. После того публичного чуть ли не отказа взять ее в жены у них отношения испортились совершенно. Она его стала избегать и при случае уязвлять языком, отпуская очень едкие комментарии.

Пётр терпел.

Ему было больно и обидно, но он терпел. Лишь с укоризной смотрел на нее. Любуюсь ее лицом… ее глазами… Теперь же получилось все исправить…

Прасковья в своей коморке была не одна. Она там беседовала с двумя ткачихами о чем-то. Однако, когда влетел Пётр, они синхронно замолчали и уставились на незваного гостя.

– Все вон! – рявкнул тот. И тут же, спохватившись, добавил той, к кому он так спешил: – Кроме тебя.

Женщины не стали перечить старшему человеку в крепости. И, что-то бессвязно пискнув, выскользнули скорее, чем Прасковья успела отреагировать. Слишком уж шокировала ее эта выходка.

– Ты что себе позволяешь?! – воскликнула она, резко встав и уперев руки в боки. – По какому праву ты меня позоришь прилюдно?!

– Позорю? – несколько опешил тот.

– Да! Позоришь! Ты мне не муж, не брат, не сын и не отец. По какому праву ты смеешь оставаться со мной наедине? Да еще так бесцеремонно и прилюдно?

– Я… ты меня не так поняла.

– Да? А как я тебя должна понять?

– Мне с тобой нужно поговорить. ОЧЕНЬ нужно. С глазу на глаз. Если не тут, то где?

– Поговорить? – напряженно переспросила Прасковья, прищурившись.

– Да. Это касается нас.

– Нас? – удивилась она. Чуть помедлила. И, что-то для себя решив, пошла к двери, по ходу бросив: – На стене поговорим. Там и на виду у всех, и вдали от лишних ушей.

Вышла. И пошла туда.

Пётр же поспешил за ней. Лишь зыркнув недовольно на ткачих, что стояли у двери и никуда не уходили. Они за свою старшую явно переживали. Более того, эти «букашки» глядели на главного человека в крепости с осуждением и недовольством. Молчали. Но взгляда хватало за глаза. Лучше бы матерились…

Вышли они на стену.

– Ну и о чем ты хотел со мной говорить? – кутаясь в теплый плащ, поинтересовалась женщина.

– Я виноват перед тобой. Там, у реки.

– Так ты об этом хотел поговорить? – фыркнула Прасковья. – Я ухожу… – добавила она и начала разворачиваться. Но Пётр ее схватил за руку.

– Постой. Подожди. Просто выслушай меня.

– Почему?

– Потому что я люблю тебя. Жить без тебя не могу.

– А тогда чего же сбежал и опозорил меня?

– Прочти это, – произнес Пётр, ловко вытащив из одного футляра грамотку.

– Что сие?

– Выписка от Разрядного приказа.

Прасковья приняла свиток. Развернула его. И медленно прочитала вслух. Свернула. И вернула Петру.

– Я и так об этом догадывалась. И решила, что ты меня в жены брать не хочешь. Брезгуешь.

– Вздор! Вот! Читай и этот! – протянул ей второй свиток Пётр.

И вновь урок чтения вслух.

Пауза.

И еще раз. Только медленнее и вдумчивее.

– Это как понимать?

– Так и понимать. Венчан я был. Оттого и не мог взять тебя под венец. Понимаешь? И раскрыться не мог. Опасался, что моих близких перебьют, как магнат тот и сказывал, прямо у меня на глазах. Скрывался. В другую державу уехал. Нищим прикидывался. Потом вот в глуши жил…

– Ты думаешь, что я бы тебя выдала?

– Не мог я рисковать. Опасался: если узнают, что и ты мне дорога, тебя тоже убьют. Только лишь поняв, что тебя теряю, открылся Андрею и помощи у него попросил. Не смог более терпеть.

– Поверить не могу, – покачала она головой. – В нашей судьбе участвуют и Патриарх, и Царь…

– Только благодаря графу.

– Ну да… Разумеется… Что с той семьей?

– Венчались мы без свидетелей и без дозволения опекуна. Посему Патриарх брак не законным и признал.

– Священник решился на такое дело? Не поверю.

– Мы прибыли к нему как простые селяне. Девушку представил сироткой и бесприданницей, а сам сказался бобылем, что тут на заработках. Он нас и обвенчал.

– Без свидетелей?

– Служек позвал.

– Выходит, брак законный?

– Нет! Какие это свидетели? Их ведь чин по чину нужно выбирать. Да и обманули мы священника. Вот Патриарх и признал сие венчание недействительным. Значит, так и есть. И я могу тебя смело теперь вести под венец.

– Как? Под своим вымышленным именем?

– Нет. Под своим законным именем. Как Георгий. Царь ведь признал меня и на службу записал как отъехавшего из Литвы по притеснениям великим воина. Так что больше никаких тайн и лжи.

– А что с твоей женой ныне?

– Бывшей.

– Бывшей женой.

– Ее выдали повторно замуж через полгода после того, как она родила дите.

– И не побоялись, что вскроется ее венчание?

– Село то, где церквушка стояла, разбойники в первую же зиму после венчания нашего разорили. Людишек всех перебили, включая священника со служками. И пожгли бумаги. Так что ни видаков, ни бумаг более нет. Оттого кто бы сие вскрыл? Разве что я. Но я надежно схоронился, дабы родичей моих не перевели.

– А дите?

– Дочь. Она в Туле. У Андрея. Ее вывезли из Литвы и определили к Андрею в воспитанницы.

– Видел ее?

– Да. Но, что я ее отец, она не знает.

– Зачем ее вывезли? Да еще и Андрею под руку приставили, – после небольшой паузы спросила Прасковья, нахмурившись.

– Магнат тот теперь у Государя нашего вот где! – сжал кулак Георгий. – Он сам ее и передал в знак доброй воли. А если брыкаться начнет, так Царь наш всей Литве о его делишках поведает.

– Ой ли?

– Магнат тот мне примирительное письмо написал. Сказал, что дело былое. И поминать о том не стоит. И даже денег прислал. Тут ведь как все обстоит: Царь вроде и помог своему слуге верному Андрею, что за своего слугу просил. Вроде и милость. Но на самом деле – подарок великий от нас. Тот ведь магнат ранее держался очень своевольно. И про Царя иной раз гадости сказывал. А ныне стал его верным проводником воли в Литве.

– Неужто одно только слово Царя таких дел наделает? Чего ему бояться?

– Не просто слово. Я ведь все как на духу выдал. Он проверил. Так и есть. Так и получилось… Так что магнату теперь никуда не деться. Разве что в петлю или на войне голову сложить, дабы позора не терпеть. Но так Царь может его и посмертно ославить, через что навредить роду безгранично. Позор-то какой! За подопечной не усмотрел. Да как! Замуж выйти успела! А потом, скрыв это от всех, выдал ее повторно замуж, в нарушение законов земных и небесных. И обрек того несчастного на беду великую. Ведь дети его от такого брака бастарды. И их надобно теперь признавать, чтобы наследство им чин по чину передать. Да и даже после усыновления все одно смотреть на них станут косо. В общем, бедствие немалое. И это только начало. Считай, можно за эти дела так ударить по магнатскому роду, что только перья полетят. Сами же шляхтичи его растерзают. Многое там вскроется…

– Ну… сомнительно мне сие кажется. Ну да ладно. Государю виднее. А родичи твои?

– Я им уже отписал письмо и пригласил сюда, на московскую службу. Рассказав о том, как устроился.

– Они знали о твоем том браке?

– Нет. Не успели. Мы его скрывали.

– Не боишься, что они от тебя отвернутся? Чай, на крестьянке жениться надумал. Позорище же для шляхтича!

– Ну какая ты крестьянка?! – воскликнул Георгий. – Ты же мастерица. Первая среди ткачих ковровых всея Руси. Вон заведуешь целой мастерской большой.

– Мануфактурой, – поправила его Прасковья, вспомнив слова Андрея.

– Ну да. Манухвактурой. Сие есть больше, чем любая мастерская. И ваши товары каждый год тысячи рублей приносят. Есть чем гордиться!

– И все же… К тому же я сирота.

– Это неважно. Это все неважно.

– Неважно… – покачала она головой. – Надеюсь, в этот раз ты обвенчаешься по-людски? Или тоже тайком в церковь пробираться станем?

– Не напоминай, – хмуро отмахнулся Георгий. – Я до конца Рождественского поста сдаю дела своим помощникам. И в Тулу еду. Там чин по чину и обвенчаемся.

– В Тулу? – переспросила, несколько растерявшись, Прасковья. – Но…

– Андрей решил поставить меня старостой крепости тульской. Комендантом, как он сие зовет. Дабы за ней следил и оборонял в случае чего. Даже когда полк в походе. Мне надлежит будет создать городскую стражу и заняться подготовкой ополчения на случай тяжелой осады, чтобы каждый мужчина был способен хоть как-то уязвить неприятеля.

– А как же мы жить будем? Ты там. Я здесь.

– Почему здесь?

– Я над коврами старшая. Куда мне от них? Али хочешь, чтобы я все бросила?

– Хочу, – порывисто произнес Георгий. – Но Андрей не даст. Для тебя у него новое дело есть.

– Детей рожать его верному соратнику? – усмехнулась Прасковья, явно раздосадованная тем фактом, что ей придется бросить полюбившееся дело.

– Он задумал кое-что важное. И ты ему в том великая подмога… – начал говорить Георгий и изложил Прасковье идею ремесленного училища. Учебного заведения, в котором она будет заведовать женской секцией. Андрей ведь ткацкую мануфактуру собирался в скором времени открывать. И ему требовалось много хоть как-то квалифицированных ткачих. Сама Прасковья, правда, специализировалась на коврах, а не тканях и в этом смыслила не больше иных. Но благодаря Андрею очень недурно уже разобралась в концепции мануфактурного производства и прониклась духом стандартизации да разделения труда. Посему была в сем деле крайне полезна.

Андрей был запредельно перегружен не полком единым. Ибо, имея массу далеко идущих хозяйственных проектов, очень плотно озаботился подготовкой кадров. Сразу, как только у него появились для этого возможности. Так, например, он старался весь полк выучить чтению, письму и счету. По своим учебникам. Однако на нем свет клином не сходился…

Отец Афанасий, понукаемый Андреем, с октября открыл при своем приходе школу, где изучали ту же самую программу: чтение, письмо и счет. По тем же рукописным учебникам и той же отработанной в вотчине программе. И школу довольно приличную. Аж на сорок подростков, которые занимались в две смены, сформировав два класса.

Теперь же, понимая, что дальше затыкать собой все дырки больше нельзя, граф задумал открыть ремесленное училище, где готовить для себя подходящих специалистов.

Нормальной системы обучения и программы у него не имелось, поэтому он решил импровизировать на ходу и опираться на опыт всякого рода театральных и прочих подобных учебных заведений, то есть работать через наставничество мастера. С «поправками на ветер», разумеется, чтобы получать специалистов, удобных для его дел.

Принципиальных «поправок» было всего ничего.

Во-первых, требовалось вдолбить принципы разделения труда. А во-вторых, донести светлую мысль о стандартизации.

Как видите – ничего хитрого.

Правда, на деле все это выглядело не так-то и просто. Потому как сначала требовалось найти подходящих мастеров. Лояльных, разумеется. И вдолбить им эти мысли…

Под шумок, чтобы добавить веса своим словам и успеха планам, он даже составил челобитную на имя Царя. В виде предложения утвердить палату мер и весов, распространив ее влияние на всю Русь. Просто заявив, что любые сделки в других мерах законными не будут считаться. Ну и продавать «орленые» эталоны.

И эту систему мер Андрей продумал и подробно описал. На базе уже существующей, основываясь на принципах, с одной стороны, метрической системы, а с другой – общей торговой практики[28]28
  Стандартная система СИ очень удобна для науки, но совершенно никуда не годится в торговых операциях. Во всяком случае, в эпоху до перевода всего и вся в электронный формат, из-за чего, несмотря на прогрессивность, система СИ толком не вытеснила внесистемные меры из торговли даже сейчас. Причина неудобства заключалась в двух факторах. Первое – удобство деления. Второе – искусственность мер, связанных с кратностью 10. В первом случае все просто. Например, ту же десятку без остатка можно поделить лишь на 2 доли, а 12 и на 2, и на 3, и на 4, и на 6 долей, из-за чего в римском фунте 12 унций, а в старом британском шиллинге 12 пенсов. Второй фактор еще проще и проистекал из удобства практического применения мер, а не из теоретической удобности. Даже сейчас килограмм (103 грамм) используют в обиходе, а гигаграмм (1012 грамм) – нет. Более того, мегаграмм (106 грамм), это правильное название привычной для всех нас тонны (внесистемной единицы).


[Закрыть], из-за чего длина, площадь, объем и вес были в базе увязаны. Однако их производные не были строго привязаны к десятичному принципу, установленному в СИ. Иными словами, граф просто очень вдумчиво причесал систему измерения, которая и так бытовала на Руси. Немного ее откорректировал с поправкой на англо-голландский торговый опыт. Ввел какое-то количество новых мер. Да и все.

Хороший шаг.

Очень хороший.

Он позволял резко повысить точность и аккуратность сделок, упразднив массу всякого рода жульничества и подлогов. Что, дескать, не тем аршином мерили. Да и казну это позволяло наполнить за счет торговли «орлеными» мерами. Стандартными. Немного, но все одно – приятно.

Но Царь пока молчал.

Сам Андрей к нему на прием не ездил с этой идеей. Переслал письмом. И пауза затягивалась.

Тем же письмом, кстати, он предложил делать так же «орленую» бумагу для подачи челобитных Царю. И торговать ей в лавке при подходящем приказе. Людям о том сказать, которые, бывало, на чем попало пишут. А поэтому, дабы не злить Государя такой малостью и не отвлекать от сути дела, это все дело и удумали…

Глава 8

1557 год, 6 марта, Тула

– Утро красит нежным светом стены древнего кремля, просыпается с рассветом вся похмельная земля… – тихо пробурчал Андрей на современном русском языке, потянувшись под надрывные крики петухов.

– Почему похмельная? – потирая глаза, спросила Марфа.

– Суббота же. А пятница-развратница вчера была.

– Да я что-то не заметила, чтобы тут так же по пятницам пили.

– Все так. Трудовой пятидневки пока еще не ввели. Посему народ и не отрывается. Но я так, по старой памяти.

– Пора бы уже отвыкать, – тихо буркнула она. – Но сама не могу. Словно одной ногой тут, а другой там. Уже двух детей родила. Сколько лет тут прожила. А все одно, кажется, будто страшный сон.

Граф на эти слова грустно усмехнулся. Потер лицо. И начал одеваться…

Остатки осени и зима пролетели как в тумане. Он даже не заметил, как наступила весна. Слишком много дел. Тем более что Царь, поразмыслив, возложил реализацию предложенных инициатив на самого Андрея. Посему воевода «внезапно» обзавелся совершенно ненужными делами. В нагрузку, так сказать.

Палата мер и весов, по идее, должна находиться в Москве. В столице то есть. Все-таки один из центральных регулирующих органов. Однако «должно» и «есть» – разные вещи, и они не часто совпадают.

Посему от Андрея требовалось наладить все. Подготовить персонал. А тем временем в Москве для этой палаты здание должны поставить. Каменное. Подходящее. И рядом – жилье для персонала. А пока она базировалась в Туле. Временно…

Основой предложенной Андреем системы мер стала связка фут[29]29
  Аналогом фута в русской системе мер была стопа, но фут тоже бытовал, особенно в Пскове и Новгороде, так что купцы эту меру знали.


[Закрыть] – гривна[30]30
  Фут у Андрея получился около 308 мм, гривна около 203 грамм.


[Закрыть]. Связь между ними была установлена такая, что гривна в массовом эквиваленте составляла ¹/₁₄₄[31]31
  144 это 122, то есть производная доля, кратная 12.


[Закрыть] долю кубического фута воды. Связи квадрат – куб он обеспечить не мог. Но тут нужно понимать – воевода не вводил новую систему мер, созданную с нуля по единым принципам. Он наводил хоть какой-то порядок в уже существующей, слегка ее расширяя и подкрепляя через физическую взаимосвязь.

Почему не вводил принципиально новую?

Потому что не мог. Не тот у него вес. Не те возможности. Посему он и действовал, опираясь не на желаемое, а на действительное. Какие-то трансформации, конечно, он мог производить. И размеры править в некотором диапазоне. Но не тотально. И не ломая привычного порядка вещей[32]32
  Кроме того, Андрей прекрасно знал, что, несмотря на все усилия, добрая половина планеты (во всяком случае, территориально) к началу XXI века продолжала пользоваться этой метрической системой факультативно, имея в базе ту самую, стихийно возникшую. Злые языки называют причиной живучести старых мер банальную привычку, но это вздор. За пару столетий любые привычки можно побороть. Посему Андрей придерживался того мнения, что та система просто удобнее в быту и торговле (особенно розничной). Что наблюдается и в «метрических» странах, где параллельно СИ активно бытуют вспомогательные меры, по сути, являющиеся компромиссом СИ в бытовой практике.


[Закрыть].

Так вот. Причесывал он, значит, уже существующую систему. И начал с того, что установил в ней физическую взаимосвязь базовых величин, выбранных произвольно. А все остальные меры длины, площади, объема и веса уже выводил от них. Например, дюйм являлся ¹/₁₂ долей фута, аршин – удвоенным футом, а сажень – полудюжиной футов[33]33
  Дюйм получался 2,56 см, аршин – 61,6 см, сажень – 184,8 см.


[Закрыть]. Про большие расстояния Андрей также не забыл, введя стадии и лиги в нагрузку к верстам[34]34
  Стадий – 176 м (144 двойных аршинов), верста – 1060 м (1/2 дюжины стадиев), лига – 4243 м (удвоенная дюжина стадиев).


[Закрыть].

Утроенная гривна стала фунтом, а полудюжина – безменом. Дюжина же безменов – пудом[35]35
  Фунт получился 0,6 кг, безмен – 1,2 кг, а пуд – 14,4 кг.


[Закрыть]. Не забыл Андрей и про центнеры с тоннами. В традиции тех лет этими словами называли сотню или тысячу чего-либо. Вот и он назвал, обозначив через них соответствующее количество безменов[36]36
  Центнер получился 120 кг, а тонна – 1200 кг.


[Закрыть]. Имелись и такие меры, как стоун в полпуда, талант в два пуда и многие другие.

И так далее, и тому подобное. Охватив весь диапазон – от самых малых аптечных и ювелирных до наиболее крупных и масштабных мер.

Получалось на первый взгляд достаточно путано и архаично. Особенно для жителя XXI века. Однако для местных вполне удобно в бытовом да торговом обиходе. Но главное – все эти меры можно было при необходимости выразить через фут с гривной. Все. Вообще все.

Теперь же по весне Андрей «развлекался» тем, что дублировал рукописные брошюрки «Меры Всея Руси» с таблицами и развернутыми пояснениями. А также пояснительные таблицы, в которых пояснял, как новые меры соотносятся со старыми. Ну и также «клепал» эталоны этих самых мер. Не всех, разумеется. А только наиболее ходовых. Готовясь таким образом к запуску этой самой системы в жизнь. Ибо о ней пока только слухи ходили…

Когда ее запустят?

Бог весть.

Воевода не знал и даже не догадывался. Посему тысячи мерных линеек аршинных загружались потихоньку на склад в ожидании своего часа. И не только они.

– Ну ты и нагородил огород… – покачав головой, произнесла Марфа.

– Сойдет.

– Сойдет? А как потомки это все разгребать будут? Если это все въестся при правильной подаче, то потом на метрическую систему не перейти.

– А зачем на нее переходить?

– Как зачем?

– Ее ключевая идея не в том, что она метрическая. Отнюдь нет. А в том, что она взаимосвязанная, то есть, эту систему можно точно также использовать. Понимаешь?

– Не понимаю и понимать не хочу, – покачала головой жена. – Как по мне – дичь какая-то.

– Просто доверься мне.

– Не могу. Мне кажется, что ты просто вредительством занялся. Подкладывая потомкам большую свинью.

– Тебе только кажется, – усмехнулся Андрей. – В конце концов, у тебя какое образование? Правильно. Гуманитарное. А посему ты просто не понимаешь смысла, который был заложен в идею метрической системы. А у меня образование техническое…

– Серьезно? Ты никогда об этом не говорил. Мне казалось, что тоже гуманитарное.

– Я закончил Бауманку. Факультет робототехники и комплексной автоматизации. Как видишь, не самое лучшее для этих лет направление. Но ничего. В принципе, его достаточно, чтобы за толпой этих «ряженых» мер, облегчающих жизнь торговцам и обывателям, разместить фундаментальные принципы СИ. Без внешних ее составляющих.

– Это не аргумент.

– А что, по твоему мнению, аргумент? – криво усмехнулся Андрей. – Мнение подружки, которой ты доверяешь? Или собственные навязчивые идеи? Ты разве не обратила внимание, что сажень – это тысячная доля морской мили. А кубический сажень воды – это около десяти тысяч фунтов. Не обратила? А зря. Я вообще все эти меры как мог подгонял под привычные нам. Но без декораций, то есть при некотором желании можно будет эту всю систему в будущем еще раз отредактировать и фактически создать СИ с несколько иными эталонами. Но это далекое будущее. Пока намного важнее навести порядок и привести все к единообразию. Это на ближайшие столетия намного важнее.

– Звучит все равно неубедительно.

– А я должен убеждать тебя? – повел он бровью. – Или, может быть, аборигенов? М?

– Грубый ты. Совсем меня не любишь, – буркнула жена раздосадованно.

Но его надежды на том, что супруга не станет с ним спорить, не оправдались. Спорила. Конечно, спорила. Понятное дело, не на людях. И не в таком формате. Но она не упускала момента задеть или как-то подколоть его с этой системой измерений.

И не потому, что она ей не нравилась. Нет. Просто была непривычна, из-за чего Марфа и ранее немало с нее раздражалась. Теперь же, когда Андрей не бороться с ней стал, а наоборот – развивать и упорядочивать, и подавно. Он словно бы перешел на сторону тьмы в этом ее внутреннем конфликте. Однако справедливости ради нужно отметить – она никогда не переходила границ разумного в этих спорах и шутках. Понимала, что эпоха волей-неволей изменяет их. И реакции мужа, малореальные в XXI веке, могли тут закончиться сломанным лицом или еще какими неприятными последствиями.

Да и неразумно это. Слишком сильно выводить супруга из равновесия. Ведь работы много. Важной работы. И кто ее делать станет, если он сорвется? Особенно это касалось полка, с которым не то что Андрей, но и сама Марфа связывала свое будущее. Во всяком случае, ближайшее.

Полк в начале весны уже был не такой, как в конце минувшего лета. И не имел даже отдаленного сходства с тем, что в Туле стояло несколько лет назад.

Но главное не это. Главное, что сей полк – в лучших традициях канонической римской армии – обзавелся довольно широким спектром вспомогательных подразделений.

Прежде всего, конечно, это тыловая служба. Она не была новинкой. Андрей уже пару лет использовал более-менее организованный обоз. Сейчас, конечно, планировался судовой поход. Но это ничего не меняло. Он продолжал работать над развитием и совершенствованием службы тыла. Ибо от нее зависело ОЧЕНЬ много.

В этом году он смог ее немного расширить и качественно улучшить, введя в состав несколько узких специалистов, таких как кузнец и сапожник. Ну и остальные компоненты «причесав» да отладив. В том числе в плане оснащения и подготовки.

Новой и очень важной службой стала медицинская. Ее возглавил полковой лекарь, имея под своей рукой дюжину медбратьев.

Иноземного специалиста на роль лекаря Андрей и не хотел брать, и не мог. Их на Руси было наперечет. И все под Царем ходили или самыми именитыми князьями-боярами. Посему граф отловил через свои связи подходящего знахаря и «немного» его «отшлифовал». Достаточно молодого, но уже довольно опытного, с определенным жизненным опытом и личным кладбищем.

«Шлифовка» шла сразу с двух сторон.

С одной стороны ему давал наставления старичок, проработавший больше двадцати лет палачом в Москве. А в те годы эти люди обладали самыми обширными познаниями в практической анатомии и нередко, кроме мрачных дел, еще и оказывали медицинские услуги. Например, проводили операции.

Опыта же будущий лекарь набирался на татях. Силами полка было проведено несколько рейдов. Отловлено какое-то количество матерых душегубов и отдано на растерзание палачу. Дабы дознанием занялся. Во всяком случае, официально. Фактически же это позволило будущему лекарю получить опыт лечения разного рода травм. Как открытых, так и закрытых.

С другой стороны старался уже Андрей, который давал лекарю некий теоретический базис. Тот самый, который парень в свое время сам осваивал. Например, будущий лекарь знакомился с такими понятиями, как инфекция, дезинфекция, стерильность, цикл кровообращения и так далее. Воевода своими достаточно куцыми с точки зрения XXI века знаниями очень удачно дополнял практику палача. И полностью перекрывал ее в тех аспектах, где он ничего не понимал и не знал.

Например, используя татей как «подопытных крыс» будущий лекарь учился зашивать открытые раны, накладывать шины да гипсовые повязки. Ну и в других вещах упражнялся, с которыми никто в эти годы не баловался.

Сурово.

Жестоко.

Но Андрея совесть не мучала…

– Не боишься? – как-то его спросила Марфа.

– Чего?

– Что благодарные потомки запишут тебя в садисты. Ты ведь вон что с татями вытворяешь.

– Ну запишут и запишут, – пожал плечами граф.

– Тебе все равно?

– Радость моя, я устал. И, если честно, сейчас я меньше всего хочу думать о гуманизме, правах человека и толерантности. Мне плевать. Просто плевать. Или ты знаешь, как можно подготовить адекватного лекаря?

– А в Европе врачей хороших нет?

– Врачей и у нас хватает. Мне бы лекаря. Кто знает, как там все под Азовом повернется. Может быть, я встряну в тяжелые бои. И потери от ранений в наши дни легко переплюнут все остальные. Посему мне надо, чтобы лекарь лечил, а не врач… ну ты, понимаешь…[37]37
  Слово «врач» происходит, по Фасмеру, от «врать» и «ворчать», первоначально обозначая «заклинатель, колдун». Как так получилось, что медика или лекаря стали называть этим словом, для автора загадка.


[Закрыть]

– Не понимаю… – поморщилась Марфа. – Почему ты противопоставляешь врача и лекаря?

– Потому что, если бы врач лечил, то его бы называли лекарем. А то вечно голову морочит. Помнишь, как там было? В наши дни. Нет? Придешь в бесплатную поликлинику. Так там лишь создают видимость бурной деятельности и стараются как можно скорее тебя отфутболить в любом направлении. Придешь в платную – не сильно лучше. Им важно обследовать тебя как можно тщательнее и лечить как можно дольше и дороже… Понимаешь? Хотя все они давали клятву Гиппократа, что, конечно же, полная бутафория.

– Я лично встречала хороших врачей. Врачей, которые лечили. И спасали жизни, – вскинулась Марфа.

– Я тоже, – охотно согласился Андрей. – Но это системы не меняет. Здесь же, – он неопределенно махнул головой, – все то же самое. Только накинь для веса еще чудовищно низкий уровень образования и отсутствие понимания того, что они делают. Не веришь? А как тебе утверждение, будто бы мозг – это железа для выделения соплей?

– Бред какой-то…

– Бред. Именно что бред. Но для начала Нового времени вполне имеющий научную силу. Это самый вопиющий пример. Но хватало и других, из-за чего, признаться, я скорее пристрелю местного врача, чем позволю ему меня лечить. И из Европы врач в этом плане не лучше. Он будет просто обладать апломбом и просить больше денег, ведь приехал облагодетельствовать дикарей…

– И поэтому ты решил устроить все эти ужасы, достойные концлагерей Третьего рейха?

– Японцы творили вещи куда хуже. И эти врачи, после войны уехавшие в США, смогли продвинуть их медицину очень далеко вперед. Это мерзко. Это отвратительно. Но это нужно.

– Нужно? Кому?

– Нам. Потому что нет времени ждать, когда он наберется опыта обычным путем.

– А эти люди? Ты о них подумал? Ты представляешь, через что им приходится пройти перед смертью?

– Вот именно. Ты о них подумала? Ты представляешь, сколько они убили людей и изнасиловали женщин? Или ты полагаешь, что тати – сплошь благородные робин-гуды из Шервуда? В процессе дознаний они в ТАКОМ сознаются, что у меня волосы дыбом встают. Они ведь убивают не всегда быстро. Нередко мучают и потешаются. Там каждый из них достоит того, чтобы умереть ТАКОЙ смертью. А некоторых еще недурно бы было воскресить и по новой.