Текст книги "Хозяин дубравы. Том 1. Желудь"

Глава 5

166 год, июнь, 12

Светало.

Где-то недалеко заливисто пел соловей.

Неждан завтракал, как и все рядом.

Накануне вечером драки не получилось.

Парень вскинул свое копье, приняв стойку и начав лихорадочно обдумывать пути отхода. Однако только он собрался рвануть в сторону реки, чтобы прыгнуть в нее и уплыть, как один из засадной троицы неожиданно произнес:

– Неждан! Ты ли это?

Парень промолчал, но явственно вздрогнул. Услышать свое имя от этих незнакомцев он не ожидал. Говорящий, поняв, что не ошибся, продолжил:

– Не узнаешь меня? Это же я, Жирята[17]17
  Жирята этимологически связан с двумя версиями. Или «живой», или «жирный, сальный», возможно, что эти значения были синонимичны. В старину, когда постоянно имел место голод, диаметр человека уважали. А эпитет или даже имя такого толка воспринимали исключительно позитивно. Например, в новгородских летописях фигурирует такое женское имя, как Жирка, наравне с Жирятой, Жирославом и прочими подобными формами.


[Закрыть].

И выступил вперед, так, чтобы отблески костра попали на его лицо. Отчего в памяти парня всплыло смутное воспоминание. Да. Это тело встречало прежде этого человека. В гости наведывался. Родич он, хоть и дальний.

– Жирята? Худой ты больно, Жирята. Болел, что ли? – произнес Неждан, выходя из стойки и ставя свое копье рядом с собой.

– Почему болел? – опешил тот.

– Отец сказывал, что в юности ты был намного полнее и волосы густые буйно вились.

– Дурное тебе отец сказывал. Дурное, – нахмурился этот боец, невольно коснувшись обширной залысины. Впрочем, поставил свое копье рядом, к ноге, как и Неждан.

Остальные же засмеялись.

Нехитрая шутка удалась и хорошо разрядила обстановку. Так с улыбками к костру и вышли.

Познакомились.

Разговорились.

Речь местных автоматически переводилась осколком старой личности в понятный обновленному Неждану язык. Ну и обратно так же. Но это не спасало. Там, с Вернидубом, он не стеснялся и мало обращал внимание на реакцию седого, а тут вдруг осознал, насколько это странно выглядит.

Беда заключалась в том, что во II веке нашей эры очень многих понятий, явлений и предметов носители языка не знали. Их еще или не придумали, или они в здешние края не попали. Из-за чего слов для их обозначения и не имелось. Вот Неждан на автомате и вставлял эти слова из привычного ему русского языка. А осколок старой личности просто озвучивал их как есть, не имея возможности перевести или адаптировать. Из-за чего они буквально ударяли им по ушам.

Ведь славянский язык, еще общий во II веке, не прошел через массу исторических процессов. Даже первая палатализация его не коснулась. А потому в нем не было шипящих вовсе, равно как и большинства мягких согласных. Да и с гласными ситуация была дикая для современного человека, связанная с актуальным бытованием сверхкратких и долгих, а также носовых, то есть произносимых в нос.

Все это приводило к тому, что речь звучала отрывисто, грубовато и жестковато, со взрывными ускорениями. И чем-то напоминала манеру общения брутальных самураев из фильмов про «Японию, которую мы потеряли». Хотя, конечно, это изрядная натяжка.

А вот русский язык прошел довольно сложный и извилистый путь. Сначала тысячу лет смягчения, сделавшись совершенно певучим и мягоньким, словно манная каша без комочков. А потом вторичное отвердевание и кучу всего другого. Включая обширное заимствование в разных формах из самых разных языков.

Так что русские слова местным казались совершенно иноземными. Любые. Как собственно родные, появившиеся в рамках словотворчества, так и заимствованные. Посему они, как и Вернидуб, кривились, слыша их. А когда не улавливали смысл из контекста – переспрашивали.

И переглядывались.

Много.

Видимо, Неждан их сумел удивить.

А на ту историю с водой отреагировали так же странно, как и Вернидуб…

– А второй-то кто? – улучив момент, поинтересовался Борята, бывший в отряде за главного.

– Какой второй? – опешил Неждан из-за слишком резкого перехода.

– Ты ведь живешь с кем-то, а сказывал, что всю семью угнали в полон.

– Так и есть. Раненого выхаживаю. Он попытался сбежать. Вот они ему и распороли бок да голову чуть не пробили. Лежал без памяти, когда его нашел.

– А кто такой? Как звать?

– Вернидуб его зовут. А кто и откуда – не спрашивал.

– Вернидуб? – оживились все в этой компании.

– Знаете его?

– Кто же его не знает? Далече они зашли. Далече.

– Он бы уже домой отправился, да я против. Слаб еще. Ему дней двадцать али более того нужно еще в покое находиться. По голове сильно ударили, может от усталости упасть без памяти. Но как сил наберется – домой пойдет. Надеюсь, до холодов доберется.

– Вряд ли он до весны уйдет, – усмехнулся Борята.

– Отчего же?

– Сам и поведает, если пожелает.

Неждан напрягся от таких слов, но давить не стал. Не в том он положении находился. Так что продолжил разговор, заодно проясняя важные для себя вещи.

Прежде всего ему было нужно понять социальное и политическое устройство. Просто чтобы не вляпаться. Память-то старой личности оказалась отрывочной. Слишком отрывочной. Вот и спрашивал. Довольно скоро узнал, что находится на землях большого рода. Ну клана, если на привычный ему манер. Зовется тот по своему покровителю – Тихим медведем[18]18
  Здесь автор опирается на вероятные традиции анимизма, которые предполагают для славян. И да, в это время бытовал эвфемизм архаичного названия животного – «бер» (бурый то есть), откуда и «берлога», который позже был заменен другим эвфемизмом «медведь» и последующими, такими как «косолапый», «Михаил Потапыч», «мишка». Праиндоевропейцы называли медведя «арктос» или «харктос», откуда латинский «урсус» и греческий «арктос». В славянских языках после трех палатализаций и прочих параллельных процессов это должно было дать форму «орша» или «ръша». Для праславянского языка в его архаичной форме, вероятно, «оръха» или как-то так (где «ъ» это сверхкраткое «о», призвук).


[Закрыть]. В нем семь родов. А при них совокупно сто восемьдесят две семьи малые, что состоят из родителей да детей до инициации.

Кланы, сиречь большие рода, в племена еще не сбились.

Точнее, не совсем так.

Каждый большой род дружил и постоянно обменивался невестами с группой других. Как правило, соседями. Так что какие-то связи имелись, и довольно тесные. Однако шагнуть дальше и объединить, например, всех медведей в единое племя никто не мог. А их с дюжину наблюдалось по округе. Еще были волки, олени и так далее. Тотемизм и анимизм процветали пышно и буйно, вполне в канве как общих индоевропейских, так и варварских европейских традиций.

Так вот, изредка несколько больших родов могли провести общую встречу старейшин, если какая острая нужда возникала. Но и только…

Эти воины, которых встретил Неждан, представляли собой типичный «первобытный клуб». Профессиональный. Один из многих. Что формировало еще один пласт организации общества, выплескиваясь далеко за пределы клана.

Еще более глобальной маркировкой выступал язык, что и не удивительно. Хотя слово «славянин» не стало еще этнонимом, означая просто человека, речь которого удавалось разобрать. Что формировало вполне традиционную «луковицу признания», состоящую из языка, веры, а также отнесенности к «клубу», локации и роду…

– Вас так мало, – покачал парень головой на очередном повороте беседы. – А по следам тех похитителей идете. Справитесь?

– Посмотрим, – хмуро ответил Борята.

– Там двадцать три воина. Может, и больше, но я видел только их.

– Двадцать три – это сколько?

Неждан показал раскрытую ладонь. Указал на пальцы и, пересчитав их, сказал:

– Это пять. Еще раз столько же – десять. Еще раз – пятнадцать. Еще раз – двадцать. Ну и три сверху, – показал он эти пальцы второй рукой. – Считай, что вдвое больше вашего. Вооружены все копьями и дубинками.

– На стоянке можно напасть, ночью, – подал голос Жирята, который напоминал всей своей природой ртуть. Худощавый, жилистый, подвижный и практически никогда не находящийся в покое.

– Для начала посмотрим, кто это. – возразил Борята. – Если что – Сусагу скажем. Пускай сам с ними разбирается.

– А кто такой Сусаг? – спросил Неждан.

Вопрос, видимо, был плохой. Вон все скривились и помрачнели.

Но ответили.

И парень услышал много «лестного» про роксоланов[19]19
  Сарматы – это группа племен скифской культурной группы, которая во III–II веках до н. э. установила свою гегемонию в западной части скифского мира, в первую очередь в степях от Урала до Дуная. По сути, разновидность скифов. Ключевым моментом их была манера ведения боя: в отличие от традиционных скифов, которые предпочитали лук, сарматы были сторонниками копейного натиска. Через что прочих скифов и разгромили, вероятно ассимилировав. Позже пали под ударами гуннов (которые представляли собой преимущественно восточный скифо-сарматский субстрат на момент конфликта) из-за разобщенности племен – гунны их били по частям.


[Закрыть],[20]20
  Роксоланы (белые аланы) – одно из сарматских племен, кочевавшее в указанное время в Северном Причерноморье в междуречье Дона и Днепра от Азовского моря (Меотийского озера) до лесов на севере. Судя по всему, держали под данью весь левый берег Днепра (и славян, и балтов), в то время как языги в те же годы так же «держали» правый берег Днепра. Аналогичную роль в том же регионе, но позже выполняли готы, авары и хазары. Как звали правителя роксоланов в 166 году, неизвестно. Ближайший известный – Распараган – жил в первой четверти II века и был славен во времена императора Адриана.


[Закрыть], которые «крышевали» эти земли, то есть собирали дань ежегодную, гарантируя взамен безопасность. Хотя во внутренние дела они не лезли, ибо им сие без интереса. У самих неспокойно. И такая история длилась уже лет сто или около того. Точнее Борята сказать не мог.

Неждан на это вновь ввернул какое-то слишком сложное выражение с россыпью незнакомых собеседникам слов. И все на него уставились. Видимо, начало доставать.

– Что? – не понял он этой реакции.

– Давненько я тебя не видел, давненько… – медленно произнес Жирята.

– А кто тебя учил? И когда? – поинтересовался Борята, подавшись вперед.

– Так по прошлой осени на большой лодке к нам привалили, – нашелся Неждан после небольшой паузы. – Она у них сломалась. Вот, пока чинили, я их допекал расспросами.

Ответ его не вызвал доверия. Вон как переглянулись, усмехнувшись.

– А с камнем тоже он тебя учил? – спросил главный в отряде.

– А что с камнем? – попытался прикинуться дурачком Неждан.

– Это ведь ты те камни у землянки обивал, чтобы острыми сделать?

– Я.

– И кто тебе сие показал?

– Никто. Увидел, как скололся камень. Случайно. И решил попробовать. Сами видите – не очень идет, – кисло улыбнулся Неждан и показал сбитые пальцы. – Да и кто такому учить станет? Не слышал я, чтобы кто-то из людей таким занимался.

Опять что-то не то ляпнул.

Вон как лица напряглись. Впрочем, ни возражать, ни расспрашивать далее они не стали о том, откуда знания. И «сменили пластинку».

– А зачем ты сие творишь? – поинтересовался Жирята, опередив Боряту.

– Так хвороста рядом почти нет. Как еду готовить? Как зимой греться?

– Ой ли? – усмехнулся Жирята.

– Мал я. Юн. Многого не ведаю. Родителей моих угнали. Вот и живу как могу, своими думками. Рядом-то никого нет. Кто подскажет, как верно дела делать?

Все на эту шпильку промолчали.

Отец Неждана ослушался решения стариков рода. Проявил строптивость. За что был наказан, как и вся его семья. Совсем прогнать не прогнали. Разрешили на земле рода жить, пусть и на выселке. На будущий год, по весне, наказание завершалось, а тут такой удобный набег…

– Семью вернуть получится? – спросил Неждан после затянувшейся паузы. – Куда их повели?

– На восток. К рекам, что в Оар[21]21
  Оар – старое, скифское название Волги.


[Закрыть] впадают. Там обменяют на что. Или на жертву ведут. А может, и так, и этак. Надо глядеть – кто их взял.

– А разве большой род по такому случаю всех мужей не может собрать в кулак? Сколько у нас семей? Если всем по копью взять да щиту и следом броситься, разве не смяли бы?

На него посмотрели, как на идиота. И прекратили на этом беседу, сведя ее ко всяким малозначительным вещам.

Поужинали.

Легли спать, не ставя, впрочем, Неждана в ночное дежурство.

А утром почти без разговоров позавтракали и стали собираться. Спешили. Хотя Неждан, как ему показалось, коснулся какой-то табуированной или очень нежелательной темы.

– Ты за нами не ходи, – серьезно произнес Борята, когда парень взял свое копье. – Не твое это дело.

Неждан промолчал, лишь нахмурился.

Он ведь и не собирался. И вообще что вечернее резкое прекращение разговора, что утреннюю спешку не понимал. Да и эти слова…

– Мы к тебе заглянем, как что узнаем, – хлопнул его по плечу Жирята, истолковав это сложное выражение лица по-своему.

– Да. Обязательно расскажем. Ты лучше за Вернидубом ухаживай.

– До весны? – максимально ровно переспросил Неждан.

– До весны, – кивнул главный. – А там многое по-иному пойдет.

– Дань мне платить по осени не с чего.

– Никто ее с тебя и не возьмет.

Неждан в какой-то момент хотел попросить соли. Хотя бы полкило. Но не стал. Поняв – не дадут.

Ситуация же складывалась гаже некуда.

Иго с данью.

Набеги каких-то неприятных соседей.

И нищета. Просто чудовищная нищета. Вон со ста восьмидесяти двух семей выставить даже дюжину воинов не получилось. Нормально снаряженных. Ведь ни доспехов, ни металлического оружия.

Кошмар!

Катастрофа!

Неждан в этот момент ужаснулся, осознав то, какой резонанс вызовет обретение им металлического инструмента. Особенно в каком-то значимом количестве. Ощутив острый привкус проблем. Ведь не по Сеньке шапка. Могут и отобрать…

Глава 6

166 год, июнь, 19

– Олсь[22]22
  Олсь, то есть «лось», – это упрощенная запись праславянского слова *olsь, в котором «ь» означал сверхкраткий «э». В праиндоевропейском *alk’.


[Закрыть]! Олсь! – закричал Вернидуб, ковыляя к Неждану. Из-за распоротого бока его движения были пока очень неуклюжие.

Парень вскочил, удивленный непривычным поведением седого.

– Только лося нам еще тут не хватало… – пробурчал он себе под нос. Схватил копье. И, сделав несколько шагов, остановился в нерешительности.

На поле ячменя мирно пасся здоровенный лосяра. С одного взгляда на него становилось понятно – копье не поможет. Даже новое с острым кремневым наконечником. Все ж таки Неждан был далек от оптимальной физической формы. И возраст довольно юный, и рацион в прошлом отличался нехваткой белковой пищи… да и вообще пищи. Ну и физический труд, которым он ранее занимался, имел специфику, малопригодную для подобного рода столкновений…

Подошел Вернидуб.

– Все сожрет, окаянный, – покачал он головой.

– Лоси же обычно не лезут на посевы.

– Всякое бывает. Если по лесу сильно волки тревожат, не давая спокойно кормиться, могут и полезть.

Неждан нахмурился.

Волки как проблема ему тут были не нужны. Да и утратить остатки ячменя не хотелось совершенно. Зимой без него будет крайне скверно. Если с рыбой и мясом, возможно, получится все уладить, то вот без клетчатки им точно дурно станет. Кишечник человека такие чудеса переносит плохо.

– Укройся, чтобы он тебя не достал, – мрачно произнес Неждан и направился к своему учебному полигону. Если, конечно, так можно выразиться…

После общения с Борятой и его ребятами парень стал куда больше уделять внимания военной тематике. Просто в силу того, что там, в лесу у лагеря, осознал всю глубину проблемы. Так что кремневый наконечник для копья сделал в тот же день. Но этого оказалось явно недостаточно.

С его физическими данными вступать в ближний бой что с человеком, что с крупным животным выглядело очень… неосмотрительно. Да и про бобра он вспомнил, и про те поваленные им деревья, которые бы ему самому очень пригодились. Так что уже на следующий день после возвращения он сплел из ивового лыка веревочку с петлей, то есть пращу. И приладил ее к палке такой длины, чтобы ему было удобно ей пользоваться[23]23
  Фустибол еще не изобрели в Римской империи.


[Закрыть]. Ну и начал тренироваться, выкраивая на это немного времени ежедневно.

Как несложно догадаться, «не вышел у него каменный цветок». Ни в первый день, ни во второй, ни в третий ничего толком не получалось. Да, в отличие от обычной пращи, камни удавалось кидать в нужном направлении. Но вот точность… она оставляла желать лучшего при его уровне освоения.

Да, если несколько десятков таких же новичков, как и он, начнут метать камни, обрабатывая некий участок, мало не покажется. Фустибол позволял их кидать не только точнее, но и сильнее, нежели обычная праща. Однако для точности требовался навык, заметно меньший, чем для обычной пращи, но все равно значимый.

Ну и времени с этим всем возиться покамест не наблюдалось. И он решил сменить подход и сделать дротик. Такое легкое и маленькое копье для метания. Приладил ему в качестве наконечника кусочек кремня из отходов, полученных при выделке рубила.

Потом изготовил мишень из жгутов травы, скрутив ее в большую такую «таблетку». Ну и попробовал кидать.

Шагов с пяти почти сразу удавалось уложиться в ростовую фигуру. А вот дальше… Силенок ему нормально кинуть уже не хватало. Тут-то он и вспомнил про атлатль. Этакую металку самой простейшей конструкции. Грубо говоря, обычная прямая палка с обрубком сучка на конце, в который и упирается метаемое копье.

Сделал такую штуку.

Опробовал.

И прямо расцвел.

Летать все стало ощутимо лучше – и дальше, и сильнее. И даже точность практически не упала. Из-за чего Неждан воодушевился и плотно занялся изготовлением дротиков.

Вот их-то он сейчас и прихватил, направившись к лосю.

Все десять штук.

Ну и атлатль с копьем.

– Если ранишь его, – выкрикнул Вернидуб вдогонку, выглядывая из полуземлянки, – то пощады не жди. Убивать надо сразу. Наповал. Иначе снесет и затопчет.

Неждан молча кивнул.

Он прекрасно знал о том, какие с лосем могут быть проблемы. А также понимал – завалить его с одной «подачи» вряд ли реально. Кремневые наконечники, конечно, остры и в чем-то даже лучше металлических такого размера, но… это же огромная туша!

Позицию он себе выбрал возле старой ракиты.

Такой корявой и раскидистой. С удобным толстым суком, что шел столь полого, позволяя легко забраться на некую разумную высоту, выходя из зоны поражения.

Осмотрелся.

Прикинул, что к чему.

Воткнул дротики все в землю перед собой. Так, чтобы удобнее хватать.

Взял первый и поместил первый в атлатль.

Замах.

Бросок.

Мимо.

Конечно же, мимо. На такой-то дистанции.

Дротик пролетел метрах в десяти или около того от животного. И упал где-то в ячмене, привлекая этим звуком внимание лося. Но такое, вялое. Слишком все несерьезно выглядело. Неждана-то он, конечно, заметил. Просто не считал хоть сколь-либо значимой угрозой. Сталкивался он уже с людьми или нет – неясно. Но вел себя предельно пренебрежительно на такой дистанции. Просто время от времени поглядывал недобро.

Новый бросок.

И опять «в молоко». Сильно.

Третий.

Четвертый.

Пятый.

Седьмой.

Наконец, когда Неждан запулил девятый дротик, без всякой, в общем-то, надежды, лось дернулся и очень неудачно развернулся. Он уже приметил, что «эта мелкая облезлая обезьяна» машет руками и что-то кидает. Вот и дернулся, увидев очередной бросок.

Ну и как водится в таких ситуациях, подставился дуриком.

Относительно небольшой дротик, брошенный атлатлем, ударил лося в основание шеи, пробив при этом и шкуру, и приличный кусок мяса. Все же кремневый «лепесток» не граненый «штык» бронебойных наконечников. Но на ладонь точно вошел.

От неожиданности лесной гигант аж отскочил в каком-то странном прыжке. Словно испуганная кошка. Пару секунд постоял. Потряс головой, пытаясь избавиться от не слишком приятной «занозы».

И бросился на парня.

Всем своим видом давая понять – ему конец.

Рана от дротика, конечно, оказалась глубокой. Но не смертельной. «Счастливого выстрела» не получилось. Так что, подхватив последний дротик и копье, Неждан рванул на ракиту, забираясь не очень высоко, а так, чтобы оказаться чуть выше рогов.

Едва успел.

Прямо чудом.

Потому как лось проявил удивительную скорость и динамику, проскочив все это расстояние буквально за несколько секунд.

Подлетел.

И, не растерявшись, попытался сбросить Неждана рогами. Но не достал. Прямо на грани махнул.

Секунда.

Вторая.

И лось ударил передним копытом в эту толстую ветку. Крепко так. Она аж вся заходила ходуном, чуть не «выронив» Неждана. Хорошо, что он догадался держаться.

Понимая, что этот лесной гигант еще нескоро успокоится, парень метнул последний дротик с помощью атлатля. В упор практически. Из-за чего промахнуться было довольно сложно. Но он смог. Животное ведь не стояло на месте. Вот и опять – дротик вошел хорошо, но не смертельно.

Лось же начал бесноваться.

Заложил круг вокруг ракиты. Второй. И тут, на третьем, резко повернув, попытался вбежать по отвесной, массивной ветви. Той, на которой стоял Неждан.

Но лось не человек. Ему тупо не хватило места, и он, оступившись, упал набок, сверзившись на землю с небольшой высоты. Так бы даже и не заметил, если бы не дротик, на древко которого он и рухнул. Да так «удачно», что кремневый наконечник вылез с обратной стороны шеи, прошив ее насквозь.

Животное встало, хрипя как-то ошалело.

Не из-за того, что оказалась перебита артерия или горло. Нет. Просто от боли, которая, видимо, была порядочной. Он потряхивал головой и водил ей из стороны в сторону.

Неждан же, видя этот ступор, перехватил свое копье поудобнее. И, рванув к животному, ударил своим оружием, считай, с разгона, навалившись всем телом. Метя туда, где должна была по идее проходить у лося сонная артерия.

Широкий кремневый наконечник копья вошел в плоть. Хорошо и глубоко. Больше чем на ладонь.

Лось дернул головой, пытаясь отмахнуться от него, из-за чего Неждан кубарем повалился с ветки на землю, сброшенный рогами. К счастью, отделался легким ушибом на ноге да парой ссадин на спине.

Упал.

Вскочил.

И попятился, поняв, что лось пошел на него.

Только вот прыти у того уже никакой не наблюдалось. А из раны на шее хлестала кровь. Видимо, попал в артерию. Копье животное смахнуло. Скорее даже выворотило. Чем только усугубило себе ранение.

Небольшой рывок на несколько шагов.

Лось оступился.

Восстановил равновесие.

Еще рывок.

Он припал на передние колени.

Хрипя.

И, судя по всему, не имел больше возможности встать. Ибо силы вместе с кровью стремительно покидали его.

Неждан же обошел его. Поднял свое копье, удивительным образом пережившее это приключение. И отправился на поле ячменя, собирать свои дротики. Лезть к умирающему животному он не стал. Мало ли, рванет из последних сил. Кто его знает?..

– С почином, – произнес Вернидуб, когда парень вернулся с поля.

Тот уже выбрался из полуземлянки и сидел на основании ветки возле мертвого лося, опираясь на свою клюку.

– Да какой это почин, – махнул рукой Неждан. – Чудом, не иначе удалось одолеть. Ни броска доброго, ни удара. Слаб я еще. Не тверд рукой.

– Поверь мне, это славный почин, – возразил Вернидуб. – Не каждый в твои года лося взять может, даже с великим фарном[24]24
  Фарн в скифском, а позже и в скифо-сарматском обществе был не только абстрактным божеством, но и той удачей, которой он наделяет. Для их культуры это все играло ключевую роль, и вокруг фарна крутилось очень многое – от домашнего очага до религиозных обрядов и власти. Лишиться навсегда фарна хуже смерти, ибо и после нее его не добавиться.


[Закрыть].

– Фартом?

– Фарном. Так обитатели степей зовут благодать небесную, от которой успех в делах.

– Разве это от меня зависит?

– А копья эти малые кто сделал? А палку эту для сильного броска?

Неждан хотел возразить, что, дескать, все придумано до него. И он просто воспользовался. Но не стал. Ибо почти что наверняка последует вопрос про то, откуда он все это взял. Ведь никто вокруг не знает.

– А то вы малые копья для метания не знали, – после затянувшейся паузы произнес Неждан.

– Я – знал. Но я тебе не подсказывал. И Борята со своими друзьями вряд ли сказывали. Тем более что у них и у самих таких не было. Верно?

– А ты все же подглядел тогда?

– Зачем? Я знаю Боряту. Или я ошибаюсь, и это они тебя надоумили с малыми копьями дела делать?

– Нет.

– Вот видишь? Да и ту веревку для метания камней, что ты к палке приладил, тоже они не ведали. А вещь ладная.

Неждан промолчал.

– Откуда ты что берешь? Подсказывает кто? – осторожно спросил Вернидуб. – Ты не робей. В мире много того, что не каждый заметит и не всякий услышит.

– Борята сказал, что ты до весны со мной останешься. И что сам скажешь, кто ты такой, ежели пожелаешь. Это так?

– Это зависит от твоего ответа. Откуда ты эти знания берешь?

– В голове само всплывает, – ответил Неждан, стараясь подобрать слова так, чтобы не произнести ни слова лжи. А то вдруг у человека дар – чувствовать ложь? Да и самому так говорить сподручнее – увереннее слова выходят.

– А до того, как в беспамятстве в воду упал, подобное бывало?

– Нет, – честно ответил парень не задумываясь. – Признаться, я не все из своей жизни до того удара помню. Только отрывки. Словно пелена.

– Удара?

– Похоже было на удар.

Вернидуб молча кивнул, принимая ответ.

– Ты мне теперь ответишь? Кто ты?

– Борята прав. Волею небес я до весны твой наставник. По обычаям – до весны.

– Наставник в чем?

– В ведовстве. Тебя явно коснулся кто-то из Близнецов[25]25
  Здесь под Близнецами имеются в виду Перун и Велес. Здесь и далее элементы славянского язычества подаются в форме, реконструированной автором через параллели с общим индоевропейским язычеством, чрезвычайно близким славянам балтийским язычеством и соседствующими культами влияния, прежде всего кельтского и скифо-сарматского круга. Автор так поступил из-за того, что собственно достоверных научных практически значимых сведений по славянскому язычеству практически нет, если выводить за рамки кабинетное мифотворчество и неоязычество. Даже широко известный эпизод летописи про идолов, установленных Владимиром в Киеве, является по А. А. Шахматову (1908: 139) поздней вставкой, то есть образцом кабинетного мифотворчества.


[Закрыть]. Это великая удача. Отчего и зачем – порой до самой смерти не узнать. У каждого свой путь. Но первый год самый сложный.

– Ты волхв?

– Нет, – покачал головой Вернидуб. – Я не гадаю. И тебе не советую. Будущее путано и изменчиво. Ты скажешь им, что увидишь. А оно все через день перевернется. Спрос же с тебя. Люди не любят, когда сложно.

Неждан кивнул.

Реакции тех воинов стали понятными.

И в принципе, ему этот вариант нравился. В конце концов, к волхвам или, как его поправил Вернидуб, ведунам в дохристианскую эпоху в здешних краях относились хорошо. Главное, не гадать.

«Отличный совет, в котором сквозит простая житейская мудрость», – усмехнувшись, подумал он, вспомнив о разного рода экспертах там, в далеком будущем, которые непрерывно делали прогнозы, лишь разводя руками в случае ошибки. Даже если они ошибались постоянно.

– А зачем тебя тащили с собой эти налетчики? Баб продать можно. Молодых мужей тоже. А ты в годах. На кой ляд ты им сдался?

– Чтобы в жертву принести, – вяло улыбнулся тот. – Всех мужчин на то вели. А уж нашего брата и подавно – охотно хватают. Редко кто своей смертью умирает.

Неждан кивнул, принимая эти слова к сведению. Ведь получалось, что если окружающие люди считали его кем-то вроде личинки ведуна, то над ним довлела еще одна угроза. Весьма и весьма нешуточная.

Поболтали еще.

Да и начали разделывать лося.

Сама по себе нетривиальная задача. Вон какая туша. А ведь с нее еще и шкуру нужно снять. Ценную и очень нужную. И Вернидуб, даже несмотря на свое состояние, включился по полной программе.

Столько мяса!

Терять каждый его грамм казалось совершенно преступным не только парню. Он, правда, лосятину там, в прошлой жизни, не уважал. Равно как и говядину. Предпочитая более мягкие виды мяса навроде свинины. Но тут, как говорится, выбор невелик – типичное кафе «Жри что дают». Или, если говорить более изысканно, классическая палеодиета: кого поймал, того и ешь. А мяукал он, мычал или задавал глупые вопросы, в общем-то, без разницы…

Главная беда заключалась в том, что соли для засолки ТАКОГО количества мяса у них не имелось. Ее тут полмешка бы ушло. Вон туша в добрые полтонны или даже больше.

Но опять всплыла подсказка в воспоминании.

– Пеммикан!

– Что? – удивился Вернидуб.

– Если высушенное до камня и растертое в порошок мясо смешать с топленым жиром, да добавить в это порошка сухих ягод вроде клюквы или там черники, получится пеммикан. Хотя там много способов приготовления. Хорошо сделанный, он и год пролежит, и два. А для насыщения нужно не так много, так что можно брать с собой в походы.

– Интересно, – кивнул седой. – Но название дивное. Чье оно? Что означает?

Неждан лишь развел руками.

Хотел бы, не объяснил бы, что оно означает и откуда. Сам не помнил. Да оно и не требовалось. И без того работа закрутилась-завертелась.

Жира в лосе летом было мало. Во всяком случае, явно недостаточно для того, чтобы всю эту тушу переработать, поэтому решили просто сушить мясо наглухо. До состояния камня. Чтобы потом кидать в похлебку и тушить.

Сбегали к буреломам. Притащили несколько бревен.

Положили несколько таежных костров, которые также очень заинтересовали Вернидуба. И на прутиках, веточках да полосках лыка стали развешивать над ними мясо. В два-три яруса и более.

Так до вечера и провозились, все изгваздавшись в «богатом внутреннем мире» лося. Натурально с головы до ног.

– А это кто? – уже ближе к сумеркам спросил Неждан, указав на лес.

Седой скосился.

Прищурился.

Нахмурился.

– На собаку похоже, – вновь произнес парень. – На молосса.

– На кого?

– Порода собак такая. Только откуда она здесь? У нас же мелкие собачки водятся.

– От степняков, видать. Больше ей взяться неоткуда.

– А к тем откуда попала? Хотя… – задумался Неждан. – Молоссы же в основном пастушьи собаки. Для степняков – самое то. Только чего она тут делает? Неужто они пришли?

– Не слышал, что они собак в походы не берут. Да и зачем?

– Полон, ежели наловят, сторожить.

– Так связаны они. Да и не ходят они сами за ним в леса. А в степи пойди убеги.

– А что тогда? Отчего она тут?

– Всякое могло случиться. Может, хозяина убили, вот она и бродит с тех пор.

Неждан немного помедлил.

Подумал.

Потом взял кусок мяса и пошел с животинкой знакомиться. Если сладится, такая большая собака – самое то для тех условий, в которые он попал. Прокормить сложно, конечно. Но, по сути, она незаменима. Даром что пастушья, наверное…