Текст книги "Хозяин дубравы. Том 1. Желудь"

Глава 7

166 год, июль, 16

Неждан сидел на бревнышке и точил топор.

Железный[26]26
  Здесь и далее изделие из кричного железа автор будет называть железным, несмотря на то что формально это сталь, обычно низкоуглеродистая, но бывает разная. Такое разделение исторично и хорошо подходит для удобства маркировки. Все-таки металл кузнечного рафинирования из крицы довольно сильно отличается от тигельной стали даже тех лет. Тут и однородность, и структура, и так далее.


[Закрыть].

Устало и как-то равнодушно. Словно робот.

Вжик-вжик. Вжик-вжик.

Слушал очередную байку в исполнении Вернидуба, что расположился рядом и тоже трудился – осваивал технику изготовления кремневых поделок. На обломках. Заодно формировал разную мелочевку. Кремня в округе было мало, даже очень мало, и им обоим хотелось выжать из сырья максимум.

Прошел месяц с того вторжения лося. И все это время парень рвался вперед, словно за ним гнались черти с вилами. Оттого если и не выгорел, то очень устал. Прежде всего психологически. Что легко читалось во взгляде.

В здешних местах никто никуда не спешил.

Да, легкость на подъем ценилась. Но дела делались размеренно и неспешно. Чтобы не надорваться и не истощиться. Исключая, пожалуй, только суету с посевной да жатву. Там да, все бегали в мыле. В остальном же старались бережно относиться к себе и к своим силам.

Такое поведение проистекало из комплекса причин. В первую очередь из-за систематически плохого питания[27]27
  Количество калорий в состоянии покоя и во время тяжелого физического труда легко может отличаться вдвое. Быть бодрым и энергичным на голодный желудок затруднительно. Во всяком случае, долго.


[Закрыть]. Неждан же сумел это ограничение обойти. Вот и пользовался.

Каскад рыбных ловушек обеспечивал потребности и его, и Вернидуба, и Мухтара, ну то есть пса. Как того звали раньше – бог весть. Парень дал ему первое пришедшее в голову имя, припомнив фильм из старой жизни. В конце концов, пришлый пес может и на необычную кличку отзываться. Почему нет? Тем более что это пес ведуна.

Так вот рыба.

Ее хватало.

Они этих чешуйчатых кушали столько, сколько хотелось. С запасом. Еще и отпускали излишек регулярно.

Клетчатку, витамины и сахара добывали из рогоза и лопуха[28]28
  У двухлетнего лопуха съедобен корень и центральная часть ствола. По вкусу что-то среднее между морковкой и кочерыжкой.


[Закрыть], которых росло в округе довольно много. Ну и из других травок. Даже ряской порой не брезговали. На вкус она была как шпинат, то есть безвкусная зеленая бурда, но полезная вроде.

Ягоды еще, но мало. Не росли они поблизости, как и грибы.

В комплексе это давало удивительный эффект – и сам Неждан, и Вернидуб, и Мухтар жрали «от пуза», не тратя особых сил и времени на добычу еды и высвобождая массу времени на другие дела, да еще и в энергичном ключе, на что теперь хватало сил.

Исключая пса, который просто жизнерадостно крутился рядом. Он был еще довольно молод, как оказалось. И судя по тому, как и сколько двигался, – пастух. Неждан думал о том, чтобы сделать ему какую-то сбрую и таскать грузы, но пес очень трепетно относился к таким вещам и не терпел даже ошейника.

Да, если бы тут располагалось поселение хотя бы семей на десять, ситуация бы резко ухудшилась. Но пока они жили, по сути, втроем. И им хватало легкодоступной еды для комплексного питания. Даже возникали мысли об ином.

– Как дикие звери живем, – в который раз сокрушался Вернидуб.

– Так плохо без пива? – с нотками колкости интересовался Неждан.

– Меду бы надобно насобирать. Поставим его. Дело выйдет даже лучше, чем пиво.

– По зиме же надо собирать.

– Отчего же?

– Вскрыл дупло. Дымком с трухляшки выгнал пчел на мороз. Они там быстро и померли. А ты спокойно забираешь мед.

– Почто их губить-то?

– А мыслишь, они выживут, если им летом разорить дупло и забрать весь мед?

– Еще насобирают.

– Могут не успеть. Им же дупло новое искать после тебя. Ты же его раскурочишь. Вот и выходит, что так, что эдак. Только зимой меньше покусают да помрут быстро. Нет, выжить, конечно, могут. Если повезет. Но скорее вся семья пчелиная погибнет.

– А ежели не весь мед брать? – задумчиво спросил Вернидуб.

– Так-то по уму и надо лишь долю, – кивнул Неждан. – Но для этого им дупло нужно нам самим уже делать. Разборное. Улей зовется. И пчел в него переселять, чтобы растить там, как козлят али поросят.

– Разве же такое возможно?

– Вполне. Но потом. Сейчас не до того. Да и без доброго инструмента улья не сладить…

Их подобные разговоры шли непрерывно с того «лосиного дня».

Вернидуб рассказывал о том, как люди живут. Местами даже на распев озвучивал предания старины. Особенно о богах и героях. Ну и вообще в комплексе формировал в голове у Неждана определенную картину мира, чтобы он мог понимать все вокруг так же, как местные. Причем расширенно, на уровне ведунов.

И чем дальше, тем сильнее парень обалдевал.

При внешней схожести отдельных выводов получалось, что местные думали совсем иначе. С другими причинно-следственными цепочками. Так, у них любое дерево было больше, чем просто дерево. Аналогично обстояли дела и с животными, и птицами, и рыбами, и явлениями природы, и… да буквально всем. Они жили в удивительно живом мире. Во всяком случае, парень не мог подобрать более точный эпитет для его описания. Ему казалось, что у них были живыми даже камни.

Как несложно догадаться, такой подход при видимой органичности накладывал массу ограничений. А уж как они рассуждали… Песня! Когда Вернидуб что-то начинал объяснять, Неждан за голову хватался. Мысленно. Так-то вежливость соблюдал.

Сам же парень вещал о всяком технического и естественно-научного формата. Порой прямо сыпал такими деталями, как из рога изобилия. Иной раз это принимало карикатурные формы. Вроде лекции о внешней баллистике на пару часов, из которой Вернидуб понял только местоимения. Ну или как-то так. Но седой не перебивал. Слушал. Пытался спрашивать. И вот по этим вопросам Неждан и понимал степень восприятия… близкую к нулю…

Но такие шоу получались нечасто. Вернидуб после них выглядел как мешком прибитый. Вот парень и осторожничал, сосредоточившись на получении железа.

– Плывет кто-то, – произнес Неждан.

– Где?

– Вон, видишь? – указал он рукой.

– А… это гости торговые. Ромеи из Оливы али иные. Может, и из самой Таврии.

– Из Ольвии? – удивился Неждан. – А там разве ромеи?

– Давненько уже[29]29
  Римляне поставили в 198 году солидный гарнизон. Этому предшествовало более века усиления римского влияния на фоне растущего давления сарматов. В рамках острой борьбы группировок внутри угасающего города (он так и не восстановился после разгрома в I веке до н. э. – заселенная площадь города 20–25 га из былых 50 га, и она уменьшалась, пока в IV веке он не превратился в небольшую деревню). В 166 году в городе римское представительство было уже значительным, включая отряды для защиты торговли. Население, впрочем, было преимущественно скифо-сарматского толка (варварским).


[Закрыть].

– А чего они тут забыли?

– Как что? После сбора урожая проходят по рекам да скупают излишки жита. Ну и прочего, что интересно им окажется.

– О как интересно… – покачал головой Неждан. – А роксоланы и языги знают о том?

– Без их ведома пороги бы они не прошли. С торга им платят на обратном пути. Вот и пускают. Да еще лошадей для волока держат, чтобы пороги обойти.

– Слушай. А наши бывали в той Ольвии?

– Бывали, – кивнул Вернидуб. – И я по юности бывал. Доли лучшей искал, да возвернулся.

– И насколько сильно отличались цены?

– В каком смысле?

– Вот корчага жита. Сколько они соли за нее дают тут и там. Али так же?

– Куда там! Так же. Там много больше. Они же сами почти ничего не садят. За ту же соль они тут возьмут три корчаги, – сказал он, показав пальцами, – а там – одну.

– А дань какая?

– Десятая часть[30]30
  Десятая часть – популярная с очень древних времен формула. Считать для этого, в общем-то, не обязательно. Во всяком случае, нормально. Достаточно сверить количество мер с количеством пальцев на руках и отдать одну из них. Практику сравнения для неграмотных практиковали до XVIII–XIX веков, например, в форме «носов» – деревянных палок, на которых зарубками вели счет: три меры – три зарубки.


[Закрыть] от того, что вырастили или сделали.

– Собирают сами роксоланы и языги?

– Нет, – покачал головой Вернидуб. – Али не видел?

– Сказывал же, что частью забыл те дни.

– Эти, из Оливы, когда идут по осени с торгом, к ним садится один человек от роксоланов. И от нас кто. Вот и собирают. Поле-то не укрыть. Осматривают урожай. Если все выглядит честно, то берут каждую десятую корчагу. Иного же особо и не усмотреть. Так что только жито берут.

– И так каждый год?

– Ни одного не пропустили, – зло оскалился Вернидуб.

– А этим, из Ольвии, чего с того?

– Так часть собранного урожая им идет. Оттого и стараются. У них на таких лодках всегда глазастые сидят. И как пристанут – спрыгивают и идут нос совать в дела всякие.

– Борята сказал, что они пожалуются Сусагу на этот набег.

– Сусаг, мню, уже ведает.

– И с того будет толк? Или отмахнется?

– А отчего ему не быть, толку-то? Долго эти ходили. Долго. Мыслю, ждут их уже где на волоке.

– А полон?

– Когда как, – развел руками Вернидуб. – Иной раз гибнут при такой засаде. Иной – возвращаются по домам. А бывает, что их дальше угоняют на торг уже спасители.

Неждан мысленно выругался.

Грязно.

Очень.

Его собеседник, видимо, догадался и усмехнулся, глядючи на выражение лица парня. У многих по юности такие мысли проскакивали. Потом отпускало. Привыкали. Или гибли.

Тут ведь что получалось?

Сарматы за защиту брали десятую часть урожая. А потом направленные ими купцы выжимали из славян остатки урожая по совершенно грабительским расценкам. В первую голову на соль, без которой никуда. Из-за чего держали местных в черном теле и не давали возможностей хоть немного развиваться. Чему тут радоваться? Правильно, нечему. Посему эмоции Неждана были понятны, наверное, любому местному. Не обязательно из славян. Тут и балты чересполосицей жили.

Купец уплыл.

Неждан же как точил топор, так и продолжил это делать, выводя спуск на камне. Медленно. Вручную.

Парень действовал по уже проверенной им схеме. Там, в будущем. Три раза проворачивал что-то подобное под руководством знающего человека.

С углем поступили просто.

Натаскали бурелома, порубив крупным кусками. Сложили из них кучу. Присыпали землей. Ну и разожгли костер через вентиляционное отверстие в основании. А потом, как там все разгорелось, закупорили, оставив томиться. Получив на выходе подходящее количество угля и много золы. Очень полезной золы, которую попутно вымачивали в воде, а раствор этот выпаривали, пока шла возня с рудой и крицей. Чтобы жар даром не уходил. Да и зольный остаток из поташа с примесью соды лишним не будет. Пригодится. Обязательно пригодится.

Потом натаскали «ржавой земли» корзинами в понягах с тех мест, где ее приметил Неждан, когда искал кремни. Обожгли эту луговую руду в костре и, загружая в небольшую сыродутную печь, сделанную самым простым образом из глины, восстановили до крицы.

После чего долго, очень долго выбивали шлаки из этого пористого куска железа. Удерживая его на булыжнике постоянно прогорающими деревянными щипцами да охаживая каменным молотком.

Ничего особенного.

Просто долго.

Очень.

И муторно. И угля жрало как не в себя…

Для дутья Неждан приспособил корчаги, благо, что их хватало с избытком, а нужды в этих емкостях особой не имелось.

Взял корчагу побольше.

В центре ее аккуратно выбил кусок дна, куда вставил самодельную глиняную трубку. Промазал стык смолой. Заполнил водой на две трети. Ну и поставил сверху еще одну корчагу, поменьше, приделав к ней петлю из лыка, то есть соорудил простейшие ящичные меха, изобретенные Леонардо да Винчи в самом конце XV века.

Простые лепестковые клапаны из кожи, на которые пожертвовали кусочками шкуры лося.

Группа коротких самодельных глиняных трубок.

Ну и готово.

Причем для того, чтобы качать было сподручно, Неждан поставил всю эту конструкцию у дерева с подходящей веткой и веревкой из лыка, сладив все под ногу.

Наступил на палку, что выступала рычагом. Верхняя корчага опустилась под весом человека, выдувая воздух и сгибая немного ветку.

Убрал ногу. Ветка, к которой была подвязана корчага, распрямилась и подняла верхнюю корчагу, засасывая воздух в ящичные меха.

Просто и удобно.

Стой себе да как педалькой автомобильного насоса работай.

Эти же меха использовали и потом, в импровизированном горне, сооруженном на месте развалившейся сыродутной печи. Ну а что? Вещь-то хорошая – и работала, и сразу не развалилась, и особо не утомляла, и работать с ней оказалось удобно.

Вернидуб смотрел на все, что делал Неждан, во все глаза, стараясь запомнить каждое движение. Мысля, как потом пояснил, что любой жест может иметь значение. Явно желая это повторить позже уже у себя.

Ну и расспрашивал.

Куда без этого?

Горя при этом глазами, полными живого любопытства.

А уж когда удалось изготовить кривой-косой, но топор – вообще переполнился восторгами. Тем более что и тут парень поступил необычно – на якутский манер. Выковал. А потом обмазал глиной да несколько часов держал в костре. Положив при этом под глину на левой стороне клинка угольную пыль. Что позволило насытить ее там углеродом и закалить.

Такое себе решение.

Однако оно позволяло обойти технологически сложную процедуру кузнечной сварки. Ведь в топор кромку лезвия в те годы вваривали, делая ее из хорошего металла, как правило, цементной стали[31]31
  Цементная сталь здесь оборот для обозначения низкоуглеродистой стали, которое выдержали в угле, напитав поверхностно углеродом, из-за чего получилась заготовка со слоистой структурой.


[Закрыть]. Покушаться на такую процедуру с каменным молотком Неждан даже и пытаться не стал. Вот и пошел таким необычным путем, в очередной раз удивив седого.

– Как же это все нудно и утомительно… – тяжело вздохнув, произнес парень, продолжая на камне формировать спуск и заточку.

– Хочешь, давай я буду его точить, – пожав плечами, произнес седой.

– Да нет. Я о другом. Сколько мы с тобой мучались с крицей? Разогрел. Посыпал песочком[32]32
  В архаике в качестве флюса применяли мелкий сухой речной песок, вместо буры там, где ее не найти. Собственно, буру даже в Высокое Средневековье далеко не везде использовали в Европе и не всегда. Привозной дефицит. Буру еще можно заменять поваренной солью. Но не в этом случае.


[Закрыть]. Осторожно постучал. Снова разогрел. И так по кругу. Сколько сил и времени на это ушло? А угля? Мы же сожгли целую прорву угля! Куда такое годится? Как мне кажется, это совершенно нетерпимо и того не стоит.

– Ты что! – взвился Вернидуб. – Ты хоть представляешь, какое сокровище сделал?!

– Это?! Сокровище?! – скривился Неждан. – Дрова можно рубить и ладно.

– В том-то и дело! – подался вперед Вернидуб. – И дрова. И не только дрова. Любой род с руками оторвет такой топор. Видишь, какой он у тебя тяжелый получился. Вон и топорище ему большое приладить собираешься. Таким лес рубить – песня. А лес ладный всем и всегда надобен. Али жилье ставить, али еще чего. Столько с этим мучений!

– А надо, надо, – с нажимом произнес Неждан, – чтобы в каждой семье топор был. А лучше два – большой и малый. И нож большой, а не эта малютка. Да и серпы. Ты видел эти серпы? Они для детей? А косы? Где косы? Я о них только слышал. Да и рало надобно оковывать, чтобы добро пахало. Боже-боже… – покачал головой парень. – Столько всего нужно, чтобы вырваться из этой нищеты…

– Соль, – серьезно произнес Вернидуб.

– Что соль?

– Без своей соли все одно мы будем почти что весь урожай сбывать за бесценок. Только где ее взять?

– Вон там. Пожалуйста. От трехсот до пятисот миллиграмм на литр, – произнес Неждан, махнув рукой в сторону реки. – Но если выпаривать ее как есть, можно все леса извести.

– Из обычной воды? – удивился седой.

– Да. Только ее там мало. Всего на самом кончике ножа, – показал он пальцем, – если большую корчагу выпарить. Сам понимаешь – бессмыслица. Мы замучаемся и весь лес в округе изведем.

Вернидуб покивал. Нарисованная картина ему не понравилась совершенно…

Глава 8

166 год, июль, 30

– Совсем себя не бережешь, – с некой досадой произнес Вернидуб, глядючи на то, как парень разминает спину, затекшую от работы в сгорбленном состоянии.

Неждан хотел отшутиться фразой «На том свете отдохнем», но осекся, так и не открыв рот. Ведь он сам, получается, был уже на том свете. Умер? Умер. Куда-то попал? Попал. А каждому по вере его. Или как там было?

Понятно, юродство. Однако он вечерами, когда Вернидуб уже засыпал, порою думал над этой проблемой. Безрезультатно. Из-за острого недостатка сведений.

Вот и сейчас он замер.

Несколько секунд постоял в каком-то зависшем состоянии. После чего повернулся к седому и выдал первое, что смог подобрать:

– Винтер из каминг. Ой. Тьфу ты. Зима близко.

– А это было сейчас на каком языке?

– Да кто его знает? – пожал плечами Неждан, заметив, впрочем, что седой ему не поверил. Тот вообще иначе стал относиться к парню после того, как он сделал железный топор. И не из-за того, что Неждан умел добывать металл. Нет. Это, без всякого сомнения, было важно, однако время от времени встречалось в здешних местах. Зацепило его то, что парень ясно понимал то, что делает. И мог объяснить. Более того, на ходу импровизировал, подтверждая свое знание. Свое ведание.

Хуже того.

Вернидуб начал все серьезнее и серьезнее относился ко всему тому, что парню показалось или привиделось. Это выглядело странным и заставляло Неждана следить за своим поведением и стараться фильтровать речь.