Текст книги "Белеет парус одинокий"

И скучно и грустно

И скучно и грустно, и некому руку подать

В минуту душевной невзгоды…

Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..

А годы проходят все лучшие годы!

Любить… но кого же?.. на время не стоит труда,

А вечно любить невозможно.

В себя ли заглянешь? там прошлого нет и следа:

И радость, и муки, и все там ничтожно…

Что страсти? ведь рано иль поздно их сладкий недуг

Исчезнет при слове рассудка;

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,

Такая пустая и глупая шутка…

1840

Морская царевна

В море царевич купает коня;

Слышит: «Царевич! взгляни на меня!»

Фыркает конь и ушами прядет,

Брызжет и плещет и дале плывет.

Слышит царевич: «Я царская дочь!

Хочешь провесть ты с царевною ночь?»

Вот показалась рука из воды,

Ловит за кисти шелко́вой узды.

Вышла младая потом голова,

В косу вплелася морская трава.

Синие очи любовью горят;

Брызги на шее, как жемчуг, дрожат.

Мыслит царевич: «Добро же! постой!»

За косу ловко схватил он рукой.

Держит, рука боевая сильна:

Плачет и молит и бьется она.

К берегу витязь отважно плывет;

Выплыл; товарищей громко зовет:

«Эй, вы! сходитесь, лихие друзья!

Гляньте, как бьется добыча моя…

Что ж вы стоите смущенной толпой?

Али красы не видали такой?»

Вот оглянулся царевич назад:

Ахнул! померк торжествующий взгляд.

Видит, лежит на песке золотом

Чудо морское с зеленым хвостом;

Хвост чешуею змеиной покрыт,

Весь замирая, свиваясь, дрожит;

Пена струями сбегает с чела,

Очи одела смертельная мгла.

Бледные руки хватают песок;

Шепчут уста непонятный упрек…

Едет царевич задумчиво прочь,

Будет он помнить про царскую дочь!

1841

Лермонтов за поединок был предан военно-полевому суду с содержанием под арестом… Здесь была написана пьеса «Соседка»…

А. М.

Она действительно была интересная соседка. Я ее видел в окно. Но решеток у окна не было, и она была вовсе не дочь тюремщика, а, вероятно, дочь какого-нибудь чиновника, служившего при Ордонанс-гаузе, где и тюремщиков нет, а часовой с ружьем точно стоял у двери.

Аким Шан-Гирей

Соседка

Не дождаться мне, видно, свободы,

А тюремные дни будто годы;

И окно высоко́ над землей,

И у двери стоит часовой!

Умереть бы уж мне в этой клетке,

Кабы не было милой соседки!..

Мы проснулись сегодня с зарей,

Я кивнул ей слегка головой.

Разлучив, нас сдружила неволя,

Познакомила общая доля,

Породнило желанье одно

Да с двойною решеткой окно;

У окна лишь поутру я сяду,

Волю дам ненасытному взгляду…

Вот напротив окошечко: стук!

Занавеска подымется вдруг.

На меня посмотрела плутовка!

Опустилась на ручку головка,

А с плеча, будто сдул ветерок,

Полосатый скатился платок,

Но бледна ее грудь молодая,

И сидит она долго вздыхая,

Видно, буйную думу тая,

Все тоскует по воле, как я.

Не грусти, дорогая соседка…

Захоти лишь отворится клетка,

И, как божии птички, вдвоем

Мы в широкое поле порхнем.

У отца ты ключи мне украдешь,

Сторожей за пирушку усадишь,

А уж с тем, что поставлен к дверям,

Постараюсь я справиться сам.

Избери только ночь потемнее,

Да отцу дай вина похмельнее,

Да повесь, чтобы ведать я мог,

На окно полосатый платок.

1840

Тучи

Тучки небесные, вечные странники!

Степью лазурною, цепью жемчужною

Мчитесь вы, будто, как я же, изгнанники,

С милого севера в сторону южную.

Кто же вас гонит: судьбы ли решение?

Зависть ли тайная? злоба ль открытая?

Или на вас тяготит преступление?

Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные…

Чужды вам страсти и чужды страдания;

Вечно холодные, вечно свободные,

Нет у вас родины, нет вам изгнания.

1840

Листок

Дубовый листок оторвался от ветки родимой

И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;

Засох и увял он от холода, зноя и горя

И вот, наконец, докатился до Черного моря.

У Черного моря чинара стоит молодая;

С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская;

На ветвях зеленых качаются райские птицы;

Поют они песни про славу морской царь-девицы.

И странник прижался у корня чинары высокой;

Приюта на время он молит с тоскою глубокой,

И так говорит он: «Я бедный листочек дубовый,

До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.

Один и без цели по свету ношуся давно я,

Засох я без тени, увял я без сна и покоя.

Прими же пришельца меж листьев своих изумрудных,

Немало я знаю рассказов мудреных и чудных».

«На что мне тебя? отвечает младая чинара, —

Ты пылен и желт, и сынам моим свежим не пара.

Ты много видал да к чему мне твои небылицы?

Мой слух утомили давно уж и райские птицы.

Иди себе дальше; о странник! тебя я не знаю!

Я солнцем любима, цвету для него и блистаю;

По небу я ветви раскинула здесь на просторе,

И корни мои умывает холодное море».

1841

«Прощай, немытая Россия…»

Прощай, немытая Россия,

Страна рабов, страна господ,

И вы, мундиры голубые,

И ты, им преданный народ.

Быть может, за стеной Кавказа

Сокроюсь от твоих пашей,

От их всевидящего глаза,

От их всеслышащих ушей.

1841

Из Гете

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

1840

В толпе красавиц городских

В эту же часть на правах как бы приложения включены написанные Лермонтовым в разные годы стихи, обращенные к женщинам, не к тем, кого он любил «всем напряжением душевных сил», а к тем, в кого был не слишком, а слегка влюблен, кому попросту симпатизировал, выделив из «толпы красавиц городских». По жанру это стихи в альбом. А по существу замечательные по тонкости и проницательности портреты современниц.

А. М.

Автограф М. Ю. Лермонтова

Благодарю!

Благодарю! вчера мое признанье

И стих мой ты без смеха приняла;

Хоть ты страстей моих не поняла,

Но за твое притворное вниманье

Благодарю!

В другом краю ты некогда пленяла,

Твой чудный взор и острота речей

Останутся навек в душе моей,

Но не хочу, чтобы ты мне сказала:

Благодарю!

Я б не желал умножить в цвете жизни

Печальную толпу твоих рабов

И от тебя услышать, вместо слов

Язвительной, жестокой укоризны:

Благодарю!

О, пусть холодность мне твой взор покажет,

Пусть он убьет надежды и мечты

И все, что в сердце возродила ты;

Душа моя тебе тогда лишь скажет:

Благодарю!

1830

Е. А. Сушкова

Екатериной Александровной Сушковой Лермонтов был слегка увлечен в ранней юности. К той поре относятся посвященные ей стихотворения «Благодарю» и «Нищий». История их дальнейших отношений легла в основу любовной интриги Жоржа Печорина с девицей Елизаветой Негуровой в неоконченном романе «Княгиня Лиговская».

Нищий

У врат обители святой

Стоял просящий подаянья

Бедняк иссохший, чуть живой

От глада, жажды и страданья.

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку,

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

Так я молил твоей любви

С слезами горькими, с тоскою;

Так чувства лучшие мои

Обмануты навек тобою!

1830

Н. Ф. Иванова

Наталья Федоровна Иванова студенческое увлечение Лермонтова. Чувство поэта к этой красивой, неглупой, но совершенно равнодушной и к нему, и к его стихам девушке было хотя и бурным, но мимолетным. Лермонтов, если воспользоваться его же выражением, «отделался» от полудетской своей страсти циклом любовных стихотворений «К Н.Ф.И.», которые широко известны благодаря рассказам и разысканиям Ираклия Андроникова.

К* (Н.Ф.И.)
«Я не унижусь пред тобою…»

Я не унижусь пред тобою;

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай: мы чужие с этих пор.

Ты позабыла: я свободы

Для заблужденья не отдам;

И так пожертвовал я годы

Твоей улыбке и глазам,

И так я слишком долго видел

В тебе надежду юных дней

И целый мир возненавидел,

Чтобы тебя любить сильней.

Как знать, быть может, те мгновенья,

Что протекли у ног твоих,

Я отнимал у вдохновенья!

А чем ты заменила их?

Быть может, мыслию небесной

И силой духа убежден,

Я дал бы миру дар чудесный,

А мне за то бессмертье он?

Зачем так нежно обещала

Ты заменить его венец,

Зачем ты не была сначала,

Какою стала наконец!

Я горд! прости! люби другого,

Мечтай любовь найти в другом;

Чего б то ни было земного

Я не соделаюсь рабом.

К чужим горам, под небо юга

Я удалюся, может быть;

Но слишком знаем мы друг друга,

Чтобы друг друга позабыть.

Отныне стану наслаждаться

И в страсти стану клясться всем;

Со всеми буду я смеяться,

А плакать не хочу ни с кем;

Начну обманывать безбожно,

Чтоб не любить, как я любил,

Иль женщин уважать возможно,

Когда мне ангел изменил?

Я был готов на смерть и муку

И целый мир на битву звать,

Чтобы твою младую руку —

Безумец! лишний раз пожать!

Не знав коварную измену,

Тебе я душу отдавал;

Такой души ты знала ль цену?

Ты знала я тебя не знал!

1832

К*** (Н.Ф.И.)
«Не ты, но судьба виновата была…»

Не ты, но судьба виновата была,

Что скоро ты мне изменила,

Она тебе прелести женщин дала,

Но женское сердце вложила.

Как в море широком следы челнока,

Мгновенье его впечатленья,

Любовь для него, как веселье, легка,

А горе не стоит мгновенья.

Но в час свой урочный узнает оно

Цепей неизбежное бремя.

Прости, нам расстаться теперь суждено,

Расстаться до этого время.

Тогда я опять появлюсь пред тобой,

И речь моя ум твой встревожит,

И пусть я услышу ответ роковой,

Тогда ничего не поможет.

Нет, нет! милый голос и пламенный взор

Тогда своей власти лишатся;

Вослед за тобой побежит мой укор,

И в душу он будет впиваться.

И мщенье, напомнив, что я перенес,

Уста мои к смеху принудит,

Хоть эта улыбка всех, всех твоих слез

Гораздо мучительней будет.

1831

К себе

Как я хотел себя уверить,

Что не люблю ее, хотел

Неизмеримое измерить,

Любви безбрежной дать предел.

Мгновенное пренебреженье

Ее могущества опять

Мне доказало, что влеченье

Души нельзя нам побеждать;

Что цепь моя несокрушима,

Что мой теперешний покой

Лишь глас залетный херувима

Над сонной демонов толпой.

1831

Надо вам сказать, что я несчастнейший из смертных… я пустился в большой свет: в течение месяца на меня была мода и я был нарасхват… Самые хорошенькие женщины выпрашивают у меня стихи и хвастают ими как триумфом… Дамы, желающие иметь замечательный салон, стараются меня заполучить. Потому что я тоже лев, да! я, ваш маленький Мишель, добрый малый, у которого вы и не предполагали гриву…

М. Ю. Лермонтов. Из письма М. Лопухиной.

Конец 1838 года. Царское Село

«Как небеса, твой взор блистает…»

Как небеса, твой взор блистает

Эмалью голубой,

Как поцелуй, звучит и тает

Твой голос молодой;

За звук один волшебной речи,

За твой единый взгляд,

Я рад отдать красавца сечи,

Грузинский мой булат;

И он порою сладко блещет,

И сладостней звучит,

При звуке том душа трепещет

И в сердце кровь кипит.

Но жизнью бранной и мятежной

Не тешусь я с тех пор,

Как услыхал твой голос нежный

И встретил милый взор.

1838

«Она поет – и звуки тают…»

Она поет и звуки тают,

Как поцелуи на устах,

Глядит и небеса играют

В ее божественных глазах;

Идет ли все ее движенья,

Иль молвит слово все черты

Так полны чувства, выраженья,

Так полны дивной простоты.

1838

«Из-под таинственной, холодной полумаски…»

Из-под таинственной, холодной полумаски

Звучал мне голос твой отрадный, как мечта,

Светили мне твои пленительные глазки

И улыбалися лукавые уста.

Сквозь дымку легкую заметил я невольно

И девственных ланит и шеи белизну.

Счастливец! видел я и локон своевольный,

Родных кудрей покинувший волну!..

И создал я тогда в моем воображенье

По легким признакам красавицу мою;

И с той поры бесплотное виденье

Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.

И все мне кажется: живые эти речи

В года минувшие слыхал когда-то я;

И кто-то шепчет мне, что после этой встречи

Мы вновь увидимся, как старые друзья.

1841 (?)

Э. К. Мусина-Пушкина

Эмилия Карловна Мусина-Пушкина светская красавица, главная соперница Натальи Николаевны Пушкиной. Соперничали не только сами красавицы, но и их многочисленные поклонники. Острослов Вяземский говорил, что все мужчины Петербурга делятся на две партии: партия Мусиной-Пушкиной и партия просто Пушкиной. В отличие от темноволосой и кареглазой жены поэта, Эмилия Карловна, урожденная Шернваль, была ослепительно белокожа и белокура. Лермонтов, неприязненно относившийся к Наталье Николаевне, принадлежал к «партии Эмилии».

<Э.К. Мусиной-Пушкиной>

Графиня Эмилия —

Белее, чем лилия,

Стройней ее талии

На свете не встретится.

И небо Италии

В глазах ее светится.

Но сердце Эмилии

Подобно Бастилии.

1838

А. О. Смирнова

Смирнова Александра Осиповна одна из самых блестящих светских женщин той поры. Ее острый и наблюдательный ум, придававший южной, итальянской красоте «черноокой Россетти» оттенок «самовластья», очень ценил Пушкин, с ней долгие годы дружил Гоголь. Кроме публикуемого послания, личностью А. О. Смирновой навеян образ госпожи Минской в неоконченной повести Лермонтова «Штосс».

А. О. Смирновой

Без вас хочу сказать вам много,

При вас я слушать вас хочу;

Но молча вы глядите строго,

И я в смущении молчу.

Что ж делать?.. Речью неискусной

Занять ваш ум мне не дано…

Все это было бы смешно,

Когда бы не было так грустно…

1840

С. Н. Карамзина

Карамзина Софья Николаевна, старшая дочь знаменитого историка, одна из первых угадала в Лермонтове восходящую «блестящую звезду». По всей вероятности, была даже слегка увлечена им. Михаил Юрьевич относился к Софье Карамзиной по-дружески, ценя в ней и литературный вкус, и ум, и артистизм, а кроме того, у них была общая страсть: лошади (дочь историка была отличной наездницей).

<Из альбома С. Н. Карамзиной>

Любил и я в былые годы,

В невинности души моей,

И бури шумные природы,

И бури тайные страстей.

Но красоты их безобразной

Я скоро таинство постиг,

И мне наскучил их несвязный

И оглушающий язык.

Люблю я больше год от году,

Желаньям мирным дав простор,

Поутру ясную погоду,

Под вечер тихий разговор,

Люблю я парадоксы ваши,

И ха-ха-ха, и хи-хи-хи,

Смирновой штучку, фарсу Саши

И Ишки Мятлева стихи…

1841

А. К. Воронцова-Дашкова

Воронцова-Дашкова Александра Кирилловна, адресат стихотворения «К портрету», послужила также прототипом княгини Р., возлюбленной Павла Петровича Кирсанова, в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети». По-видимому, загадочный женский характер имел в виду Лермонтов, задумывая повесть о судьбе светской женщины, которую «все видели, но никто не знал» (см. фрагмент, публикуемый под названием «Я хочу рассказать вам…»).

К портрету

Как мальчик кудрявый, резва,

Нарядна, как бабочка летом;

Значенья пустого слова

В устах ее полны приветом.

Ей нравиться долго нельзя:

Как цепь, ей несносна привычка,

Она ускользнет, как змея,

Порхнет и умчится, как птичка.

Таит молодое чело

По воле и радость и горе.

В глазах как на небе светло,

В душе ее темно, как в море!

То истиной дышит в ней все,

То все в ней притворно и ложно!

Понять невозможно ее,

Зато не любить невозможно.

1840

Е. П. Ростопчина

Евдокия Петровна Ростопчина, поэтесса, невестка знаменитого графа Ростопчина, устроившего из высших патриотических соображений московский пожар 1812 года. Шапочно они были знакомы еще по Москве, когда Евдокия Петровна, или, как ее звали друзья, Додо, блистала на «детских» балах.

<Графине Ростопчиной>

Я верю: под одной звездою

Мы с вами были рождены;

Мы шли дорогою одною,

Нас обманули те же сны.

Но что ж! от цели благородной

Оторван бурею страстей,

Я позабыл в борьбе бесплодной

Преданья юности моей.

Предвидя вечную разлуку,

Боюсь я сердцу волю дать;

Боюсь предательскому звуку

Мечту напрасную вверять…

Так две волны несутся дружно

Случайной, вольною четой

В пустыне моря голубой:

Их гонит вместе ветер южный;

Но их разрознит где-нибудь

Утеса каменная грудь…

И, полны холодом привычным,

Они несут брегам различным,

Без сожаленья и любви,

Свой ропот сладостный и томный,

Свой бурный шум, свой блеск заемный

И ласки вечные свои.

1841

Мадригал «Додо» («Умеешь ты сердца тревожить…») написан под новый, 1832 год для маскарадного бала в Благородном собрании, куда Лермонтов явился в костюме астролога и с огромной «Книгой судеб». Подружились поэт и поэтесса много позже, уже в Петербурге; в 1841 году, уезжая на Кавказ, откуда ему уже не суждено было вернуться, Михаил Юрьевич подарил графине Ростопчиной альбом, в который вписал стихотворение «Я верю: под одной звездою…». Вскоре (начато еще в Петербурге, а окончено в дороге) было написано стихотворение «Утес», в котором варьируется сходная лирическая тема случайной встречи рожденных под одной звездою и их вечной «по воле рока» разлуки. Еще один вариант того же поэтического сюжета вольный перевод из Гейне «На севере диком стоит одиноко…», сделанный в предотъездные дни, в апреле 1841 года, то есть тогда же, что и «Утес» и «Графине Ростопчиной». Известное письмо Е. П. Ростопчиной Александру Дюма (1858 г.) это фактически первая биография Лермонтова.

А. М.

Додо

Умеешь ты сердца тревожить,

Толпу очей остановить,

Улыбкой гордой уничтожить,

Улыбкой нежной оживить;

Умеешь ты польстить случайно

С холодной важностью лица

И умника унизить тайно,

Взяв пылко сторону глупца.

Как в Талисмане* стих небрежный,

Как над пучиною мятежной

Свободный парус челнока,

Ты беззаботна и легка.

Тебя не понял север хладный;

В наш круг ты брошена судьбой,

Как божество страны чужой,

Как в день печали миг отрадный!

1831

«На севере диком стоит одиноко…»

На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим

Одета, как ризой, она.

И снится ей все, что в пустыне далекой,

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

Прекрасная пальма растет.

1841

Утес

Ночевала тучка золотая

На груди утеса-великана;

Утром в путь она умчалась рано,

По лазури весело играя;

Но остался влажный след в морщине

Старого утеса. Одиноко

Он стоит, задумался глубоко,

И тихонько плачет он в пустыне.

1841

Пишу вам, мой друг, под тяжелым впечатлением только что полученного мною известия. Лермонтов убит Мартыновым… Я лично тотчас же почувствовал большую пустоту… Это был один из тех людей, с которыми я любил встречаться… Он «присутствовал» в моих мыслях, в моих трудах; его одобрение радовало меня. Он представлял для меня лишний интерес в жизни. Во время его последнего проезда через Москву мы очень часто встречались. Я никогда не забуду нашего последнего свидания, за полчаса до отъезда… Он говорил со мною о своей будущности, о своих литературных проектах, и среди всего этого он проронил о своей скорой кончине несколько слов, которые я принял за обычную шутку с его стороны…

Юрий Самарин. Из письма Ивану Гагарину.

3 августа 1841 года. Москва

Пророк

С тех пор как вечный Судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья:

В меня все ближние мои

Бросали бешено каменья.

Посыпал пеплом я главу,

Из городов бежал я нищий,

И вот в пустыне я живу,

Как птицы, даром Божьей пищи;

Завет предвечного храня,

Мне тварь покорна там земная;

И звезды слушают меня,

Лучами радостно играя.

Когда же через шумный град

Я пробираюсь торопливо,

То старцы детям говорят

С улыбкою самолюбивой:

«Смотрите: вот пример для вас!

Он горд был, не ужился с нами:

Глупец, хотел уверить нас,

Что Бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него:

Как он угрюм и худ, и бледен!

Смотрите, как он наг и беден,

Как презирают все его!»

1841

Летопись жизни и творчества Михаила Юрьевича Лермонтова

1814

Октябрь. В ночь со 2 на 3 (по старому стилю) в Москве в доме ген. – майора Ф. Н. Толя (напротив Красных ворот) в семье отставного пехотного капитана Юрия Петровича Лермонтова и Марии Михайловны Лермонтовой, урожденной Арсеньевой, родился первенец. В честь деда Михаила Васильевича Арсеньева, по желанию его бабки и крестной матери Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, урожденной Столыпиной, мальчик был наречен Михаилом.

1815

Весна, не позднее первой половины апреля. Семья Лермонтовых переезжает из Москвы в Тарханы, имение Арсеньевых (Чембарский уезд Пензенской губернии).

1817

24 февраля. Умерла от скоротечной чахотки мать поэта Мария Михайловна, единственная дочь Е. А. Арсеньевой. 5 марта Ю. П. Лермонтов навсегда покинул Тарханы, оставив малолетнего сына на попечение бабки.

М. Лермонтов в детстве

Москва моя родина и такою будет для меня всегда; там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив!

Из письма Марии Лопухиной.

Сентябрь 1832 года. Петербург

Лица матери, потеряв ее почти в младенческом возрасте, Лермонтов не помнил, но день похорон навсегда остался в его памяти. Он описан в поэме «Сашка»:

Он был дитя, когда в тесовый гроб

Его родную с пеньем уложили.

Он помнил, что над нею черный поп

Читал большую книгу, что кадили,

И прочее… и что, закрыв весь лоб

Большим платком, отец стоял в молчанье.

1827

Летом. М. Ю. Лермонтов и Е. А. Арсеньева переехали в Москву.

Елизавета Алексеевна Арсеньева, урожденная Столыпина, как и все люди этого клана, была личностью незаурядной, умной, твердой и властной. Ее единственной слабостью была безграничная любовь к внуку. Родственники этого не одобряли, считали, что Лиза, балуя, портит Мишу. Но госпожа Арсеньева стояла на своем: «Он один свет очей моих, все мое блаженство в нем».

1828

Сентябрь. М. Ю. Лермонтов зачислен в четвертый класс Московского университетского благородного пансиона.

Осенью. Е. А. Арсеньева сняла небольшой дом на Малой Молчановке, неподалеку от Арбатских ворот. По соседству в собственном доме жили большим семейством Лопухины отец и четверо его детей: сын Алексей и три дочери Мария (старшая), Елизавета (средняя), Варвара (младшая).