Текст книги "Битва за страну: после Путина"

– Мой народ не запугать, – немного хрипло ответил Форвард.

– А я сейчас с тобой разговариваю, а не с народом. Всякий народ грешен, но всему народу я не могу предъявлять ни распил федеральных трансфертов, ни неучтенную нефтедобычу, ни контрабанду, ни тайные убийства на территории России. А на тебя следы выходят. Насколько серьезно – дам папочку. Изучи, может, и вранье, может, и поспорить захочешь.

– Не пора ли мне переселиться в Лондон? – усмехнулся Форвард с не очень радостным смешком.

– Не советую, – ответил Столбов. – В этой папочке будет и про Лондон. Жила там правозащитница, кстати, баронесса. Повадилась ездить на Кавказ, там и сложила голову. Кстати, в зоне действия твоего полевого отряда. Эксгумировать тело, пожалуй, поздновато, а вот восстановить историю, кто был, кто командовал – это можно.

– Они же знают и молчат, – вставил Форвард.

– Да, но после того, как будет озвучено, да еще с доказательствами, вот тогда промолчать уже не сможет никто. Так что в Лондоне тебе будет Березовский носить передачи. Не рыпайся, сам же сказал – говорим откровенно. Ну, и до кучи, чтобы закрыть тему эмиграций. Можно в принципе тебе было бы поближе к Мекке податься, грехи замаливать. Но не получится. Помнишь такого Бен-аль-Дауда?

Форвард замотал головой, но очень уж двусмысленно. Ясно, что вспомнил.

– Ну, я напомню. Был такой придурок, исламский интернационалист. Не просто придурок, саудовский принц, седьмая вода на киселе. Но все же королевская кровь. Послал его бен Ладен освобождать Кавказ от гяуров. Его ГРУ взяло в разработку, вели, хотели взять, потом с Эр-Риядом торговаться. Ваши опередили, может, благодаря утечке, может, со своим «кротом». Хотели прихватить его сами, уж не знаю, для чего: может, похвастаться, может, выкуп взять – дали бы не меньше миллиарда. Только оплошали, убили парнишку. В Эр-Рияде до сих пор уверены – ФСБ. А как узнают, что лично твой отряд? Дядя того дурачка, между прочим, сейчас зам начальника тамошнего гестапо или кто у них отвечает за госбезопасность. Там у них палаческие традиции с тысячелетним стажем. Так что, если будет такая дилемма, я бы на твоем месте предпочел российское правосудие исламскому гостеприимству.

Столбов говорил долго, поэтому взял длинную паузу. Форвард тоже думал. Наконец, сказал.

– Что предлагаете делать?

– Ничего особенного. Признать конституционный порядок, стать законопослушным гражданином Российской Федерации. Для начала подать нормальную налоговую декларацию, со всем своим гаражом и конюшней. Так, чтобы я не смеялся. Кстати, если забыл про свою собственность, сколько, какая и где, могу дать образец декларации с примерным перечнем.

Форвард покачал головой – не надо.

– И еще одна просьба. Принципиальная. Чтобы я понял, что ты понял. Есть такой Герой России – Ачильдиев. Есть?

Тут уж Форвард по-настоящему напрягся. На его губах, казалось, вспениваются непроизнесенные слова. Но не сказал ничего, лишь кивнул.

– Рад, что помнишь. Были у Ачильдиева и подвиги, и ошибки. За ошибку он посидел немножко, сейчас амнистирован. У государства к нему претензий нет. Однажды ты назвал его «врагом нашего народа» и сказал, что «его непременно найдут». Было?

– Да, – кивнул Форвард.

– Так вот, искать его не надо. Через неделю он совершит поездку по местам боевой славы, возложить цветы. Поездка пройдет без инцидентов.

– Кровники остались, – сказал Форвард.

– Ну, ты столько раз хвастался, что кровников мирил. Да и, если честно говорить, у тебя у самого кровников должно быть раз в десять больше. Так что опыт, как уговорить кровников у тебя есть. Две недели обеспечить чью-то безопасность не так и трудно. Кстати, заодно Ачильдиев может заехать к родне, ну я о том инциденте. Извиниться, помириться. Он в той истории был неправ, сам признает. Так что поспособствуй своим авторитетом. Ты же миротворец, для того тебя на Кавказе и держим.

Форвард снова промолчал.

– Вот и хорошо. Вопросы есть?

– А по кошаре в Шаумяновском районе будут уголовные дела? – спросил Форвард.

– Судя по параметрам взрыва, на месте ничего не найдут. А если ничего не нашли, можно считать, что там ничего и не было. Остальные две базы ликвидируешь сам, без авиации. За неделю.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

Сократить численность сотрудников российского МИДа. Исполнитель – комиссия из мидовских работников и рекоров. Ревизия работы посольств на предмет заботы о российских гражданах, обращавшихся в заграничные представительства. Сотрудники, проявившие наибольшее безразличие к нашим соотечественникам, попавшим в беду, увольняются или переводятся в страны Центральной Африки – куда русские не ездят.

Резолюция Столбова: БПС.

* * *

Море не знает человеческого выражения «не сезон». На кавказском побережье валы бьются о берег и осенью, и весной. Один и тот же плеск, один и тот же влажный йодистый запах, крики чаек и подвижная громада, на которую можно смотреть часами и понимать: время потрачено не зря.

Любителю кофе по-турецки нравилось море: оно успокаивало. Если бы он захотел впасть в примитивную философию – пожалуйста. Все мы самоуверенные обломки среди вечной качки. Нас поднимает, опускает, потом внезапно топит. Море, как и жизнь вообще, несправедливо. Оно – море.

Турок не философствовал. Он просто смотрел на тяжелые валы, слушал удары волн о берег. Домик, который он когда-то купил после долгих поисков и выбора, позволял видеть и слышать море с крыльца.

Тогда морское побережье считалось землей недавней войны, и кусочек благородной территории достался за очень небольшие деньги. Первое время приходили вооруженные люди, хотели выяснить, не нуждается ли он в защите. Отступили без денег, разочарованные, но зато получившие полезный жизненный урок: не судите опрометчиво. Причем ответы были столь убедительными, что Турок мог позволить себе пропадать вдали от морского побережья месяцами и при этом знать, что никто не позарится на дом, не обидит пожилого сторожа, поддерживавшего жилище весь год.

Война закончилась еще в прошлом веке, нормальный быт так и не наладился. Все, что нужно для комфортной жизни – обеспечь сам. При домике был автономный генератор, спутниковая тарелка, мощная вай-фай станция.

Поэтому Турок не удивился, когда ноутбук, стоявший рядом, на журнальном столике, пискнул – новое сообщение. Открыл почту, прочитал про объект и условия.

Еще не дочитал, как пискнул телефон. Банк сообщал, что счет пополнился на часть оговоренной суммы.

Турок еще раз посмотрел на письмо, на портрет объекта, на условия. Пробормотал что-то вроде: «Занятно». И быстро отстучал ответ.

«Заказ принят. До окончания вашего портрета другие заказы не беру. Уточните, в какой день работа должна быть завершена».

Направился в домик, чтобы в относительной тишине произвести необходимые поиски, написать письма. Когда началась работа, не должно отвлекать даже море.

Он попрощается с ним, уедет, отработает заказ и вернется.

* * *

– Васильич, хотел бы здесь поселиться?

– Не. Климат дурацкий, полгода – жара, полгода – пекло. Да и не доверяю я черножопым. Даже если у них средний доход по стране – сто семьдесят тысяч долларов годовых. Все равно себе на уме. Вроде все цивильно, все культурно, а потом ты узнал, что нарушил местный шариат, и секим-башка. Европа, хоть и дурная, но в ней понятней. Кстати, в этом самом Диндаре голову рубят, как в Аравии?

– Нет. С позапрошлого года – инъекция.

– С чего тебя на местные законы потянуло?

– Надо хоть немного знать про страну, в которую мы хотим вложить сто миллиардов евро. Сам понимаешь, знать, за что в ней казнят, как в ней казнят – не последний момент.

В отличие от краев, где обосновался Турок, Диндарское королевство не знало понятий «сезон» и «не сезон». Туристы могли плескаться в Аравийском море хоть круглый год. Так и происходило, просто Диндар в туристах не нуждался. Островное королевство, не очень богатое территорией, было очень богато нефтью.

Поэтому отель, в котором остановились Васильич и его друг – члены кооператива «Мельница», оказался не просто роскошным. Он нагло сверкал во всем: лифты с позолотой, обиходная серебряная посуда, мебель из слоновой кости, жемчужные подвески люстр. Лифты ходили бесшумно и источали аромат, само собой, натуральных благовоний. Серебряная посуда была и в номерах, и в ресторанах. В каждом номере – турецкая баня с небольшим мраморным бассейном.

Такой интерьер просто требовал курортного досуга, но вот радости здесь были с ограничениями. Даже коньяку или пива выпить непросто. На открытых террасах, в том числе в «Гнезде чайки», вращающемся ресторане на тридцатом этаже, спиртное пить нельзя – нечего смущать правоверных аборигенов. Изволь найти винный бар. Правда, благодаря указателям это было нетрудно, и уж там, в уютном гроте без окон, пей то, что запретил Аллах. Кстати, ассортимент грешных напитков не уступал большинству парижских ресторанов. Но все равно как-то неприятно.

Еще сложнее здесь с женским полом. Самый надежный вариант – приехать с собственной супругой, вписанной в паспорт. Вспомнить старые добрые советские гостиницы. А вот есть ли здесь, не в отеле, а вообще в стране вольные девицы – непонятно. Вроде бы в комфортабельном гастрбайтерском гетто, индийские и филиппинские официантки, после смены имеют дополнительный приработок. Но морока…

Обо всем этом и трепался Васильич со своим приятелем. Местом для трепа, после недолгого, но мучительного выбора: пить в бункере или сидеть с комфортом, все же выбрали террасу на пятом этаже. Терраса – рукотворное крымское «Ласточкино гнездо», выдавалось над морем так, что со всех сторон блистала вода, отражая огоньки роскошной подсветки. Такой вид, особо после заснеженного русского марта, дорогого стоит. А глотнуть коньяку можно и в номерах, по старой советской командировочной привычке.

На душе было чуток тревожно. Даже жалели, что не дернули по стаканчику перед ужином. Но возвращаться в номер, брести коридором-террасой, потом ехать лифтом, а дальше еще коридором, движущейся дорожкой, было лень – южная ночь расслабляет.

– В этих… королевствах, – Васильич хотел ругнуться, но вовремя придержал язык, мало ли где микрофоны и какая у них чувствительность, – хрен поймешь, кто визирь, кто падишах. Ну, вот этот перец, который с нами беседовал. Если по-нашему, то это вроде как зам заместителя зама главы Минфина. Проще говоря, секретарь или референт. Чего-то темнят товарищи, ответ с прошлой недели дать не могут. Мы, когда с ним говорили неделю назад, думали – уже решат. А он: «Хорошо, хорошо, подождите, подождите». Хотя бы к заму министра подвел. Дело-то на сто миллиардов евриков, даже побольше.

– Потому и не торопится, что сумма такая, – резонно заметил собеседник. – Не думаю, что тут даже министр будет решать. Король, и только он. Опять-таки, хоть парламента у них нет, а надо посоветоваться со всеми братьями, дядьями и племянниками. Хотят решить, какое обременение наложить на инвестированные гяурские деньги. Попросят еще один опреснительный завод построить или ипподром для верблюжьих бегов. А еще, может, хотят с арабскими соседями посоветоваться. Или даже Госдепартамент запросят – стоит ли связываться с большим русским чемоданом. Короче, не факт, что и на этой неделе нам ответят.

– Ох, охота верить, что эти шайтаны не знают, какой у нас цигель-цигель, ай лю-лю, – тихо и зло прошептал Васильич, – и что наш большой чемодан надо пристроить за месяц. Будут мариновать до последнего часа, а потом раз и скажут: дайте треть и все тип-топ.

– Придется согласиться. Столбов нам и трети не оставляет. Только четверть.

Васильич хотел матюгнуться. Но, несмотря на уважительное расстояние между столиками – легковушка проедет, соседи посматривали с интересом, верно, пытались понять, что за язык, что за страна. Поэтому лишь со свистом втянул безалкогольный «Мохито» и закусил местной сладостью: фиником, фаршированным тертым миндалем и вымоченным в сиропе из верблюжьего молока и меда горной пчелы.

* * *

Не во всякой палате Кремля можно услышать часы на Спасской башне. Но в этом зале были свои ходики – часы XIX века, с большим циферблатом, медными стрелками и медным кругом, украшенные матерью мудрости – Афиной Палладой. То ли одобрявшей своим присутствием мудрость собравшихся, то ли призывающей их быть мудрее.

Едва затихли шесть хрипловатых ударов – шесть вечера, как едва ли не треть почтенного собрания злорадно взглянула на наручные часы, ткнула пальцами кнопки мобильников. Хотели узнать точное время, убедиться, насколько опоздает лидер государства. Опоздания Путина на полчаса, на час и больше стали легендой. Медведев иногда проявлял вежливость королей, иногда – нет. Было интересно, а как покажет себя новый лидер?

Люди в зале собрались непростые – Общественная палата. Вернее, ее сливки – Экспертный совет Общественной палаты. Такие нюансы, как точность государственного лидера, ощущали тонко и комментировали язвительно. Кто в блогах, кто в приватных беседах. Самые смелые – в интервью.

Злюк ждало разочарование. Смолк шестой удар, и послышались торопливые шаги. В зал вошел лидер государства.

– Добрый день, дамы и господа. Жду ваших вопросов.

От вступительной речи Столбов отказался неслучайно. На встрече настояла именно Общественная палата. Правда, вопросы раздались не сразу. Казалось, общественники настроились на опоздание лидера, а как он вошел, так и растерялись.

Причин для смущения, конечно же, было больше. Ведь вся ОП еще недавно подписывала коллективные письма-обращения к народу России. Призывала не допустить олигархического реванша – не пустить во власть новоявленного фюрера и агента влияния иностранных государств. Народ, как следовало из результатов выборов, к голосу национальной совести и национального же ума не прислушался.

Поэтому можно было понять нежелание Столбова собирать заседания Общественной палаты. Но совсем уж игнорировать ее тоже было нехорошо.

Разрозненные просьбы общественников, в конце концов, стали настойчивым хором, и президент назначил встречу.

– Жду вопросов, – повторил Столбов. Было в его лице, нет, не презрение, конечно, но все же нескрываемое чувство – есть на сердце и в голове и кручины, и дела. И все они как-то не совпадают с повесткой дня этого зала. Как там сказал наглый Вовочка на уроке химии: «Марь Иванна, мне бы ваши проблемы».

Слово взял Альфред Кантор, знаменитый адвокат. Правда, последний громкий процесс он выиграл лет десять назад, но ведь Пеле и на пенсии великий футболист.

Речь свою он построил как политик. Похвалил Столбова за «свежий ветер перемен, разогнавший удушливое марево застоя». Потом достаточно изящно заметил, что свежий ветер нередко является сквозняком. А это вызывает обеспокоенность у народа, особенно же у общественности, особенно же у наиболее здоровой и прогрессивной ее части.

– Что беспокоит прогрессивную часть народа? – лениво поинтересовался Столбов.

Кантор начал перечислять. Зал уже не молчал, а вел себя, как компашка, снаряжающая гонца в супермаркет: «И чипсы не забудь, и воблу, и зажигалку купи». Если общественникам казалось, что оратор что-то забыл, они подсказывали. «Наступает клерикализм». «Демонстративный отказ от международных обязательств». «Принципиальный отказ от современного образования». «Во власти появились одиозные фигуры». «Планируются кабальные договоры с выпускниками вузов». «Введено принудительное лечение алкоголиков». «Забыта культура»…

Тут Столбов оборвал оратора, причем резко:

– В весенних поправках к бюджету Министерству культуры выделены дополнительные сто миллиардов рублей. Кто и что забыл?

Зал немножко поспорил: ту ли культуру поддерживают, какую надо поддерживать? Но боевой настрой существенно снизился.

– Вот что, дорогие мои, хорошие, – сказал, наконец, Столбов. – О частностях спорить не хочу. Сразу об общем. Ну, во-первых…

Лидер говорил тихо, спокойно. Но так уверенно и проникновенно, что стулья не скрипели.

– Во-первых, напомню, как родилась Общественная палата. Случилось это в недоброй памяти две тысячи четвертом году, когда и губернаторов выбирать перестали, и думских одномандатников. Взамен – конфетка, Общественная палата. Как вы должны знать, порядок формирования Государственной Думы будет пересмотрен, половина – опять одномандатники. У многих из вас есть шанс попытать счастье на следующих выборах. Уже нынешняя Дума стала местом для дискуссий, так что ваше политическое будущее – в ваших руках.

– Во-вторых, – Столбов повысил голос, чтобы погасить реплики. – Во-вторых, насчет судьбы Общественной палаты в нынешнем виде. Как мне известно, небольшой бюджет у вас есть. Его хватит, чтобы заказать двум вполне адекватным социологическим службам опрос общественного мнения. Вопросов должно быть два: известность и доверие.

Если, к примеру, я выясню, что господина Кантора знает больше двадцати пяти процентов граждан страны и более двадцати процентов считают его мнение авторитетным, влияющим на принимаемые решения, то он остается в Общественной палате. Касается всех. Мне самому интересно, кто народу известен и пользуется авторитетом.

Пару минут клокотал ожесточенный спор. Доносилось: «Нечестно!», «Будут одни футболисты и шансон-певцы!».

– Извините, – сказал Столбов, и все замолкли. – Извините, другого народа у меня для вас нет. А Общественная палата потому и общественная, что выражает мнение общества. Если народ не созрел до общественной палаты, пусть выбирает депутатов. Да, и в-третьих. Если даже такого опроса не будет, среди тех, кто сейчас в зале, есть те, чье мнение для меня важно. Буду иногда беседовать, один на один. Или группой. Вот так.

Еще немного обиженных и ожесточенных речей. Наконец прозвучал четкий вопрос:

– А кто мы теперь?

– Как и прежде, Общественная палата, – ответил Столбов. – Только не при президенте России. Может, при ком-нибудь другом – решайте. А президент России слушает тех, кого избрали, или кто авторитетен хотя бы для каждого пятого гражданина своей страны.

* * *

Телеканал Россия-24.

«Мы начинаем выпуск новостей с репортажа из степей Западной Монголии. Сегодня в рамках международного проекта „Человек возвращает долг“ в дикую природу будут выпущены два экземпляра лошади Пржевальского. Фонд „Дикая природа“ приобрел кобылу в зоопарке города Праги, а двухлетнего жеребца Чингиза предоставил Московский зоопарк. Право открыть клетку и подарить свободу уникальным диким лошадям, не сохранившимся в дикой природе, было представлено председателю Фонда Владимиру Владимировичу Путину».

* * *

– Общественники не очень бухтели? – спросила Татьяна.

– Побухтели и разошлись, – ответил Столбов.

– Основной бухтеж впереди, – вздохнула первая леди. – Уже видела первые твитты: «Новости самодержавия: Столбов разогнал Общественный совет». Подозреваю, в итоге шума будет больше, чем когда разрешили выбирать губернаторов и одномандатников. Вот псевдодемократический орган – это ценность.

Помолчав немножко, добавила:

– Может, не стоило их так резко разгонять? Собирались бы раз в месяц на чашку чая, давали бы советы.

– Стоило. Сама сказала – псевдодемократический орган. А я не хочу имитации даже в таких мелочах. Сказал – живем по правде, значит, живем по правде.

Президент говорил несколько сбивчиво. Из-за раннего подъема и маленькой операции с использованием стратегической авиации сделать зарядку он не успел. Сейчас отдавал долг: пришел в тренажерку, выжимал штангу.

Татьяна не без толики самодовольства констатировала: во всей России только ей позволено наблюдать, как президент в тренировочном костюме воюет с железом.

– А про Кавказ отклик был? – спросил Столбов.

– Да, но по мелочам. В основном про разбомбленную кошару и уничтоженных баранов-террористов. Про твою встречу с горным товарищем – лишь несколько сообщений. С кошарой не увязывают, только одна реплика: «Бей по баранам, чтобы чабан боялся!». То ли шутник в курсе, то ли прикололся по наитию.

– Да, с чабаном пришлось повозиться, – признался Столбов. – Очень сильный парень. Такой может и класс держать, и казарму – мало кто вспо мнит, что он сильнее, или «дедушка», а он – салага.

– Ты смог, – уважительно заметила Татьяна.

– Должность обязывает, – коротко ответил Стол бов, переходя от штанги к станку для пресса.

– Все равно… А вообще, хорошая была идея – назначить на один день три напряженных совещания, – то ли сочувственно, то ли с укором сказала Татьяна.

– Третье будет напряженнее двух, – ответил Столбов, откидываясь, поднимаясь, и касаясь пальцами носков. – Первый раз – пацан, которого никто не хотел поставить на место, второе – мозги нации, что тоже терпимо. Вот обламывать людей, которые тебя считают другом – занятие безрадостное. К тому же, с этой братией придется пить.

– Тогда тренировал бы не пресс, а печень, – ответила Татьяна. – Или вообще перенес бы посиделку.

– Нельзя, – ответил Столбов. – Одно дело – просто отложить, другое – позвать и отменить. Тут бы и я обиделся.

Еще пять минут вечерней физкультуры прошли в тишине. Татьяна понимала, что обязана сделать маленький доклад. Но не начинала, ждала, когда Столбов вспомнит сам.

Так и случилось.

– Что с Быковым? – спросил он, уже завершив зарядку.

– Не очень хорошо. Я и с ним самим связалась, и напрягла питерских друзей-журналистов, чтобы картину восстановить, как было. Чтобы и с ментами поговорили, и с врачами, и свидетелей нашли. Все примерно, как он вчера рассказывал, даже чуть-чуть хуже. Никаких намеков на самооборону, даже на реальные угрозы со стороны гражданина Гусейнова. Чистая агрессия, серьезные травмы: руку сломал, два ребра, повредил челюсть. Во время расправы кричал, что скоро всем нормальным русским, которые в прошлом году шли со Столбовым Путина свергать, всем им выдадут «автоматы, патроны и лицензии на отстрел зверья». При этом в крови у героя – пять промиле. По самому происшествию ни одного смягчающего обстоятельства и ворох отягчающих. Гадкая история.

Пауза была долгой и ужасной. Татьяна понимала, что заполнить ее чем угодно было бы пошлостью.

– Сам понимаю, гадкая, гаже не придумаешь, – наконец сказал Столбов. – Что сделаю – уже сказал. Будет хороший адвокат, больше ничего не будет. Ни звонков, ни намеков, что обидели президентского друга.

Татьяна вспомнила, как в прошлом году Столбов сбежал из полпредства в питерский пригород, выпить водки с Быковым. Как они на пару разгромили местную ментовку, терроризировавшую поселок. Как Быков оказался самым рьяным и, пожалуй, даже толковым региональным организатором предвыборной кампании.

Теперь ждет суда за решеткой и помнит, что друг – уже не полпред по Северо-Западному округу, а глава государства – обещал ничего не сделать для его освобождения.

Столбов угадал ее мысли, начал сам:

– Не сделаю. Ничего не сделаю, из принципа. Кстати, спасибо за разговор – стало понятней, как говорить сегодня вечером.

«А вот на разговор со мной времени не останется», – подумала Татьяна.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

В рамках тюремной реформы предлагается разработать проект пятизвездочной тюрьмы для олигархов. Дополнительная площадь, улучшенные условия питания, дополнительные свидания с родными. Одновременно вычитать с постояльца достаточно крупную денежную сумму в фонд поддержки обычных зэков.

Резолюция Столбова: БПС.

* * *

«…заодно и помылся». Эту шуточку про баню Столбов знал с детства. Когда вырос, то понял – так и есть. И не только в смысле сексуальных забав. Баня, если, конечно, стол в соседней горнице не заставлен «пузырями», или если на каменку не лить пиво ковш за ковшом, расслабляет только тело. Голова, напротив, остается очень даже трезвой, собранной, и разговоры в простынях чаще относятся к деловым, чем за банкетным столом. Если, повторимся, не путать баню с местом тотального бухания.

Сегодняшний вечер подтверждал эту теорию. Добротный пар, заход за заходом, а в голове такая ясность, какой и утром не было.

Встреча проходила в вотчине одного из «декабристов», в полсотне километров от Рублевки. Хотел было в самом Кремле или в рублевской резиденции, но передумал. Тайных гостей у президента не бывает, а «светить» группу спонсоров победы лишний раз неохота. Да и пусть знают ребята – в Кремль вхожи на тех же основаниях, как и всякий прочий бизнес.

Решил и не пожалел. Русская банька у Александра Борисовича, олигарха среднего уровня и известности ниже средней, оказалась добротной. Видно, что хозяин знает толк: грамотно задумал, нашел грамотных исполнителей, проследил, чтобы и сделали грамотно. А этот этап, по мнению Столбова, самый сложный. На третьем этапе Русь-матушка себя всегда и губила: гениальный план, делают тяп-ляп, а мозговая лень не дает проверить – то ли самое вышло, что планировали.

У Александра Борисыча не так. Пригнанные досочки полок, моют их часто и хорошо, каждый раз баня, как новая. Каменка выложена так, что пар от поддачи идет к потолку равномерным облаком и окутывает тело, будто райская дева махровым полотенцем растирает. Венички всех сортов, хорошо замочены, в руку сами ложатся. Даже дверь из парилки – с реверсом, а в коридорчике, едва дверь приоткрыта изнутри, на стенах загораются две стрелки. Одна – на бассейн с душевой, другая – путь подольше, во двор, к озерцу, к полынье.

Поэтому Столбов попарился от всей души. Лишний раз взгрустнул о своей баньке в оставленном Зимовце. Казенные бани в Кремле, на Рублевке – не то. Говорят, хороша в Селигерской резиденции, но туда еще не добирался.

Сделал четыре захода – разминочный и три основных. Сам попарился, позволил себя вениками похлестать. Желающих приблизиться к телу национального лидера нашлось немало.

– Не забьете вениками? – усмехнулся Столбов.

– Нет, – серьезно ответил Луцкий, сжимавший в правой руке букет банного удовольствия. – Какой смысл тебя убивать? Сам же знаешь, в каком мы списке, так что без тебя жить нам недолго. А самоубийство – грех, сам сколько раз говорил.

После второго захода Столбов окунулся в бассейне. Потом отважился на прорубь. В четвертый раз опять прыгнул в ледяную воду, подсвеченную разноцветными огнями, будто рядом – новогодняя елка. Из проруби вернулся уже не в парилку – под душ. И понял: пора сидеть.

Сидели за общим столом. Наблюдалась банная демократия: хочешь – плесни виски, хочешь – держи запотевшую пивную бутылку, хочешь – чокайся кружкой с чаем. Столбов так и делал. И ждал, когда же дойдут до темы, ради которой сюда приехал.

Сначала говорили о баньках, их обустройстве и всяческом здоровом фитнесе. А потом без околичностей перешли к главному.

Начал Александр Борисыч, по праву хозяина:

– Спасибо, Михаил Викторович. Мы опасались поначалу, что ваша зимовецкая корпорация полным составом войдет в правительство и прочие структуры. Могло бы повториться то, на чем обжегся Путин, когда отблагодарил своих друзей из Конторы. Когда до потоков и источников дорывается совсем нищая шпана, это еще не страшно – насосутся и другим дадут. А у этих ребят, у фээсбешников и, вообще, путинских друзей, деньги были еще в девяностые. Понятно, другие деньги, небольшие. Но что такое власть, они знали и раньше. В девяностые узнали, что такое деньги. А потом – раз! И у них большие деньги. И так к ним азартно присосались, что даже их «папа» Владимир Владимирович, при всем его уме, ничего с ними сделать не смог. Воли не хватило.

– А мне хватить должно? – спросил Столбов.

Александр Борисыч будто не понял вопрос. Или, скорее всего, свой монолог подготовил заранее.

– Вы с самого начала решили поиграть в равноудаленность. Но не получится. Все равно найдутся те, кто чуть-чуть ближе к вам. Так было, так и будет.

«Все равны, но я хочу быть чуть-чуть равнее других», – вспомнил Столбов слова Татьяны. Говорила она их часто, когда, начиная с декабря, приходилось отбиваться от подобных просьб.

– Не возражаете? Это хорошо. Вам все равно придется иметь некий близкий круг, группу соратников. Не захотите ее иметь, или иметь тайную, скрытую – тогда проблемы. Это, извините, как в случае с вдовствующей королевой: пока жива, женихи не переведутся. Только ухаживание может выйти чересчур наглым. Вплоть до хулиганств: мол, возьмите меня к себе, а то я вот какой опасный. А в нашем случае никого искать не надо. Кто мы? Люди, не побоявшиеся спонсировать вашу кампанию…

– Спасибо, – прервал его Столбов.

– Люди, не побоявшиеся пойти против Путина, поэтому оказавшиеся в разных тайных списках. Списки все еще существуют, поэтому мы, без шуток, жизненно заинтересованы, чтобы вы жили и правили. Опять-таки, мы – треть всей российской промышленности. И, заметьте, патриоты.

«И не поспоришь», – подумал Столбов. Оглядел собеседников, рассевшихся за овальным столом – компромисс между равенством и почтением. Вот они, медные, алюминиевые, сотовые, пищевые, водочные короли. Понятно, у всех виллы на Лазурном побережье, квартиры и особняки в Лондоне, у кого-то даже островок в Эгейском море. Все равно есть такие вот обустроенные баньки на Родине. Все равно рискнули ведь в прошлом году собственностью, а может, и жизнью, чтобы вырваться из липкого маразма узаконенной лжи, в которую была завернута страна.

Теперь, как деловые люди, хотят благодарности за свой риск.

– Давайте будем проще: что нужно? – спросил Столбов.

– Для начала – небольшой, но всем понятный знак. К примеру, форум национально ориентированного бизнеса. Так, чтобы чиновники, особенно из прежней обоймы, увидели на экране, кого глава государства считает своими. Тогда, может, обойдется и без звонков и прочих указаний – это не нужно. Скоро истекает установленный вами срок. (Столбов понял – про три четверти неправедного богатства.) Начнутся аукционы, ну, и, сами понимаете, вы заинтересованы не меньше нас, чтобы собственность в России была у тех, кто ради вас рисковал и другого президента в Кремле не видит. Такое наше общее мнение.

Столбов сначала допил чай. Ответил:

– За поддержку спасибо еще раз. Теперь насчет предложения. Я всегда выполняю обещания. Я обещал вам отдать страну в случае своей победы?

– Вся страна нам не нужна, – после некоторого молчания сказал Александр Борисыч.

– А только прибыльные активы, – сказал Столбов. – Чтобы прижатое ворье начало их продавать, а мои честные друзья их бы купили. И десятые годы оказались как нулевые или девяностые? Нет, так не будет.

– Может, хотя бы полстраны на полгода? – с шутливыми смирением произнес Луцкий. Уж очень пауза затянулась.

– Это пожалуйста. Выберу самые депрессивные регионы – берите. Могу дать в правление Курилы, Бурятию. Кстати, пора опять подтянуть Чукотку, а то прежний хозяин про нее подзабыл.

– Только если потом будет разрешено купить «Манчестер Юнайтед», – уточнил кто-то, и неприятный разговор перешел в шутки.