Текст книги "Битва за страну: после Путина"

– Ладно, я еще попариться, – сказал Столбов. – Напоследок.

Банная прислуга, казалось, работала в шапках-невидимках. Гости не просидели за столом и двадцати минут, а уже и веники кто-то сменил, и лишнюю воду подтер; простыни, доски для сидения – новые.

Еле слышно скрипнула дверь. Столбов, не глядя, догадался – Луцкий. Тоже плеснул ковшик, лег, правда, пониже, а ведь здесь человек шесть уместилось бы на любом уровне.

– Народ серьезно говорит, что никого, кроме тебя, не видит в Кремле, – негромко сказал он. – Вот я сам, если завтра явятся какие-нибудь козлы тебя свергать, возьму «калаш» и буду отбиваться до последнего рожка.

– Вставить сумеешь?

– Обижаешь, Мишка. Кстати, срочную служил в Забайкальском округе. Тогда от китайцев очередной подляны ждали и нас гоняли всерьез. А я косить не стал. Еще не решил, уезжать в Израиль или нет. Думал: если поеду, то навыки пригодятся на очередной войне с арабским миром.

– Идет. Беру в группу защиты. Слушай, Гриша, – Столбов не дал Луцкому ответить. – Помнишь, на днях случилось одно занятное совпадение…

Хотел напомнить про летальное сообщение, совпавшее с удачной биржевой сделкой Луцкого. Но тут в парилку вошел хозяин торговой сети в Средней полосе. Пришлось превращать вопрос в ка кую-то ничего не значащую шутку…

Когда-то в детстве, когда в жизни Столбова еще был отец, они ездили париться в деревенскую черную баньку, сложенную чуть ли не до революции. Банька была хороша всем: и пар растекался не хуже, чем в парной олигарха, и мостки между камышовой стеной аккурат выводили в озерцо с песчаными берегами. Вот только ездили они на велосипеде: отец крутил педали, Мишка – на багажнике. В пути перегоняли их три-четыре грузовика. И распаренная, ожившая кожа ощущала, как на нее оседает облако пыли, поднятой с проселочной дороги.

Сегодняшним вечером, вернее, ночью, когда Столбов возвращался из бани на вертолете, чувствовал себя так же. И, конечно же, не только из-за вертолетного грома, хотя «вертушка» – она всегда «вертушка», хоть боевая, хоть президентская. Тело было свежим и чистым. Пыль плохого разговора, разговора, в котором пришлось обидеть людей, что ему помогли, проникала в душу.

Легче было бы вернуться на велике, вместе с колонной КАМАЗов.

Глава 4

В этой стране парадным входом считался аэропорт, воздушные ворота. Мундиры пограничной службы – «строгий, классический, просвещенный Восток» – разработал чуть ли не Гуччи. Что, конечно же, не мешало просвещенным сарбазам подбрасывать наркотики, присутствовать при обысках женщин, а иногда, без всяких затей, просто отбирать деньги.

На автомобильных пунктах досмотра происходило то же самое. А так как считались они чем-то вроде калитки на заднем дворе, то форма погранцов была самая произвольная, в основном – камуфляж. Старенький, потрепанный, едва ли не простреленный. Не исключено, что в этом камуфляже еще ходили бойцы правительственных войск, а может, даже и боевики-ваххабиты времен гражданской войны, что привела к власти нынешнего президента.

Именно такой отряд досматривал автобус. Пограничная группа, паспортный контроль и таможня в одном лице. Паспорта проверяли у всех, насчет багажа и целей поездки цеплялись лишь к трем-четырем пассажирам из тридцати пяти.

Марина была единственной русской на весь автобус, что увеличивало шанс попасть в группу риска.

В список лиц, которым запрещено покидать страну, она не входила. Или – вроде бы не входила. В любом случае, хотя единая компьютерная база данных по республике есть, на таких заставах ею пользуются, лишь если пришел приказ проявить особую бдительность. Если указа нет, можно не бояться.

Другое дело – досмотр вещей. Есть у нее один предмет, на который не среагирует ни собака (впрочем, у этого наряда собак нет), ни сканер, если бы он был. Зато глаз зацепится, даст сигнал рукам – отобрать, передать начальству, пусть разберется. Поэтому досмотра лучше избежать.

Из вещей, кроме дамской сумочки и полиэтиленового пакета с едой, имелся мягкий дорожный чемоданчик. Если вещей было бы очень много, это повысило бы шансы на вымогание бакшиша (или, как иногда говорили в стране – «баксшиша», пяти-шести баксов в национальной валюте обычно хватало). Если вещей нет совсем, это вызвало бы неизбежный нездоровый интерес к цели визита.

Предмет находился в большой сумке. Будь в этой стране нормальный шариат, Марина положила бы его между окороком и книжкой «Три поросенка». Но нынешний режим как раз и сложился в борьбе с ваххабизмом, поэтому у местных силовиков считалось признаком лояльности есть свининку…

Досматривали возле автобуса. Избранные пассажиры вытягивали чемоданы и тюки из багажного отделения, вываливали содержимое на пыльную траву.

– Паспорт, – обратился к ней боец в более-менее приличной кепке и нестиранном камуфляже.

Изучал долго и с интересом. Через этот пункт русские явно ездили редко. Быть может, раньше ездили чаще, но теперь – нет.

– Вещи смотреть, – сказал парень, и Марина отметила особенность регионального национализма: даже если русского собираются зарезать, то общаться с ним будут на доступном ему языке.

Марина показала на сумку – достаточно большую, удачно угнездившуюся на второй линии багажного отделения. На самом деле полна она была на две трети, но отсюда выглядела громоздкой. Таможенный пограничник ответил жестом: вытягивай, слуг здесь нет.

Марина вздохнула – может, не надо? Смысл ее огорчения был понятен: так удобно расположилась, а потом, когда начнется торопливое запихивание вытащенного багажа, найдется ли ей такое удобное место? Таможенник смотрел не столько раздраженно, сколько выжидательно.

– Может, вы осмотрите эту сумку? – улыбнулась Марина и протянула полиэтиленовый пакет. Там было только печенье, яблоки, урюк и книжка Дины Рубиной. Именно она предназначалась таможеннику.

Тот раскрыл сумку, сунул туда руку, кивнул. Вернул паспорт, – претензий нет.

В книжку в качестве закладки была вложена синеватая купюра с портретом великого местного философа и универсальной цифрой – 500. Марина украдкой заглянула в книжку: купюра, конечно, исчезла.

В душный автобус Марина залезла не сразу, понаблюдала за страданиями соседей, багаж которых подвергался тотальному досмотру.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

Пребывание в России иностранцев дальнего зарубежья на тех же основаниях, что и граждан СНГ – без необходимости регистрироваться в пятидневный срок. Для граждан ЕС и государств, не поставляющих дешевые трудовые ресурсы – отмена виз на два года, как эксперимент. Въездная пошлина – 10 евро.

Обоснование: упрощенный режим приезда деловых партнеров, туризм.

Резолюция Столбова: БПС.

* * *

Год назад встреча главы государства с этим человеком непременно стала бы первой новостью телевизионных выпусков. Теперь никакого ажиотажа не было. И не только потому, что на сегодняшний вечер планировалось большое «стодневное» интервью, и все ударные репортерские группы, также как и президентская пресс-служба, были ориентированы именно на вечернее событие.

Господин Ростислав Перцовый возглавлял комитет по строительству Олимпийских объектов для Сочи-2014. С прошлой весны его ведомство также стало ответственным за подготовку Чемпионата мира 2018. Большие деньги, большой почет – кто бы поспорил. Но только по тем временам. Времена изменились, изменилось и отношение к объектам. К примеру, начальник Ростислава Перцового под Новый год подался в бега. Выяснилось, что прихватил так много и так явно, что готовился ордер для Интерпола, и его приняла бы полиция любой страны.

Почетное, престижное, вожделенное кресло внезапно накрылось тенью проклятия. Поэтому какое-то время оно оставалось пустым – до тех пор, пока в него почти насильно не посадили господина Перцового. Ощущая себя зиц-председателем Фунтом, он с таким настроением пришел на доклад к Столбову.

– Ну, рассказывайте, чего там у вас хорошего, вернее, плохого, – сказал Столбов. Сам знал – плохого ощутимо больше. Но нет ничего лучше первоисточника.

Доклад вышел безрадостным. Деньги почти не приходили, строительство остановилась. Привезенные гастарбайтеры в лучшем случае нашли работу на многочисленных местных объектах, в худшем случае ухудшали местную криминальную статистику.

Местное население, еще недавно считавшее стройку благодатью, теперь относилось к ней, как к проклятью. Те, кого честно и нечестно выселили из родовых домов, возвращались и селились чуть ли не на олимпийских объектах. Прочие аборигены просто растаскивали все, что можно: под Сочи можно продать любой стройматериал. Охрана, которой не платили, частично уволилась, частично размышляла за вином о своем будущем, частично помогала злодеям.

На стенах повсюду появлялся рисунок, еще чаще – штамп: сдохшая олимпийская лягушка – зойч – кверху лапками.

В районе строек то и дело появлялись черкесы. Вспоминали печальный финал Кавказской войны, когда их не без жертв сплавили в Турцию. Требовали зарегистрировать в Сочи Комитет возрождения Великой Черкессии и превратить недостроенную Олимпиаду в мемориал жертв геноцида.

Столбов на это:

– С черкесами тогда поступили плохо. Но исправлять свинские дела прошлого современным свинством тоже нехорошо. Если хотят поселиться, то пусть получают российское гражданство на общих основаниях и живут не в ложах недостроенных Ледовых арен.

– Михаил Викторович, – сказал начальник строительства, – можно общий вопрос? Нужна ли России эта Олимпиада вообще? А то теперь у всех один ответ: Путин придумал, пусть он ее теперь и проводит.

«Кстати, я предлагал Владимиру Владимировичу эту должность, – вспомнил Столбов. – Он отказался и предпочел спасать диких животных».

– Олимпиада нужна, – ответил президент. – Не такая дорогая, как задумывалось, сэкономим. Стадионы достроим, тут никуда не денешься. Если достроить гостиницы будет дорого, зафрахтуем лайнеры, пусть туристы живут на них. Местных, кого удастся, вернем обратно, остальным – честную компенсацию. Сам, когда отправлюсь на Кавказ, заеду хоть на день, пусть видят, что работа продолжается.

Господин Перцовый улыбнулся:

– В Сочи говорят – мы уже не столица президентского досуга.

– Что делать, – Столбов развел руками, – не люблю южный отдых. Ничего, без меня Черное море холоднее не станет.

– А как быть с Чемпионатом? – спросил Перцовый.

– Это важнее Олимпиады. Не один Сочи, а вся страна. Под это дело можно и инфраструктуру улучшить, и наконец-то научиться говорить по-английски. Будет особое совещание, там и сделаете доклад.

– Так мне оставаться на посту, или в отставку?

– Необходимости подавать в отставку не вижу. Кто же лучше вас знает это хозяйство. Кроме того… Сколько вы на этой должности?

– С прошлой весны.

– И не обогатились?

– Не успел, поначалу надо было работать, – честно признался Ростислав Перцовый. – А когда власть сменилось – стало боязно.

– И хорошо, – ответил Столбов. – Сочи тоже будем проверять, и тем, кто жульничал, лучше оставить себе четверть, пока все не пришлось потерять.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

Необходимо обеспечить снижение железнодорожных тарифов на пассажирские перевозки в поездах дальнего следования, минимум на треть.

Обоснование: снижение межличностного общения граждан России из-за высоких тарифов.

Решение: дотация МПС после тщательного аудита и выяснения, на что потрачены предыдущие дотации.

Резолюция Столбова: БПС.

* * *

– Кроме того, – продолжил доклад Иван, – в Госдуме обнаружилась неприятная тенденция. Депутаты стали пропускать заседания. Если в начале работы пустовало одно кресло из десяти, сейчас на некоторых заседаниях сачков не меньше половины.

– Ну, тут ничего придумывать не надо, – заметил Столбов, – вспомним инициативу Медведева штрафовать за неявки. Надо только, чтобы, как и во всем остальном, было не на словах, а на деле.

– В завершение, – сказал Иван, – не знаю, радостная новость или плохая. В ближайшее время Дума станет местом для дискуссий, с полной явкой личного состава. Это произошло после того, как в Думу попал проект пакета законов «Антиводка». Отклики были такие: если это не шутка, то придем все.

– Спасибо, – сказал Столбов.

Очередное заседание Избранной Рады было короче предыдущих. Президент только-только вернулся с заседания в Минобороне. Оно затянулось – уж слишком много вопросов нашлось у генералов к Верховному главнокомандующему.

– Товарищи военные после истории с чеченской кошарой изрядно повеселели, – сказал он. – Поняли, что они по-прежнему нужны. Я их приободрил, но сказал: меняться все равно придется. Времена реформ ради реформ закончились. Теперь необходимы реформы ради повышения боеспособности.

– Кстати, – спросил Иван, – а кто так хорошо сработал по кошаре? Я, понятно, не про последний этап, а про разведывательный.

– Наш звездный воин, – улыбнулся Столбов. Костылев встал, поклонился собранию.

– Ну, конечно, не только я, – сказал он. – Просто коллеги-силовики: ФСБ, ГРУ и еще кое-кто – предоставили мне некоторые сведения, касающиеся одного уважаемого кавказского лица. Дело в том, что в России уже семь лет существует Объединенный разведывательный комитет, предназначенный для обобщения сведений, собранных различными ведомствами. По разным причинам – не хочу о них здесь говорить – заседания этого комитета не проводились. Мне пришлось проявить инициативу, затребовать сведения, их проанализировать. И вот результат. Но я бы хотел уточнить: результат есть следствие проявления политической воли, чтобы этими сведениями воспользоваться. К примеру, о том, из-за чего погиб саудовский принц, в Кремле знали едва ли не в год происшествия. Но как использовать эти сведения, так и не могли решить, пока не появился новый президент.

– Ну, хватит льстить, – усмехнулся Столбов. – Вернемся к повестке дня.

В повестке была работа фонда «Возвращение», его новые достижения и новые проблемы. Еще несколько не очень честных деятелей прежнего режима согласились уподобиться кладоискателям: согласились на четверть имеющихся денег и перешли в категорию честных граждан. Проблемой был кооператив «Мельница». В этой группе чиновников и бизнесменов, а на самом деле, скажем проще, «смотрящих», на компромисс идти не хотел никто. Имелись сведения, что они объединили свои капиталы и сейчас перемещали их по планете, надеясь где-нибудь пристроить. Вопрос был не финансовый – политический. Все разведывательные органы получили приказ следить за тем, где всплывет сумма. Предположительно, деньги дрейфовали в сторону государств, где парламентские запросы отсутствовали, как таковые.

– Исходя из того, что мы знаем, наиболее вероятен Диндарский вариант, – сказал Макс. – Эта симпатичная арабская монархия немножко не рассчитала нефтяную конъюнктуру и приблизилась к бюджетному дефициту, хотя лет сорок до этого была в постоянном профиците. Поэтому крупное валютное вливание для них сейчас было бы своевременно. Наша задача – уговорить их так не поступать.

– Послать Черноморский флот с дружественным визитом к их берегам? – усмехнулся Батяня.

– Можно поступить чуть проще, но тоже по-американски: сделать предложение, от которого невозможно отказаться, – сказал Костылев. – Для этого необходимо опять изучить массив данных нашей разведки. Как мне известно, насчет Диндара могут найтись интересные моменты.

– Ты разглядел со своих спутников, что они, кроме нефти, занимаются наркотиками? – предположил Иван.

Костылев загадочно улыбнулся: может, да, может, и нет.

– Тут все свои, – Батяня чуть повысил тон, явно напирая на слово «все». – Если есть заготовки – выкладывай. Обмозгуем сообща, чего-нибудь придумаем.

– У спецназа свои приметы, у нас, у космистов – свои, – с той же улыбкой продолжил Костылев. – Примета такая: если есть сомнение в обнаруженном объекте, а мы выдаем рабочую версию, как наиболее вероятную, то столь же вероятен шанс, что на самом деле мы допустили ошибку.

– Наша главная примета – ничего друг от друга не скрывать, – возразил Батяня.

– Давайте уважать чужие суеверия, тогда нам и наши простят, – прервал спор Столбов. – Резюме такое: Объединенный разведывательный комитет объявляется постоянно действующей структурой со своим штатным расписанием. Его председателем назначается Вадим Сергеевич Тулин, известный нашему узкому кругу как Батяня. Вице-председателем – Александр Костылев. Право и обязанность объединенных разведчиков – теребить все действующие разведывательные структуры на предмет получения информации. Если нет возражений, тогда к повестке дня…

Уже после заседания Макс догнал Столбова в дверях.

– Михаил Викторович…

– Что такое, опять до электронных шкафов не дошли? Извини уж, в следующий раз. Обещаю.

– Я о другом. Вы же понимаете, что Батяня председателем Разведывательного комитета не будет – ему просто времени не хватит.

– Это есть мудрый европейский политик, – усмехнулся Столбов. – Батяня на нашего космонавта чуток взъелся: не любят ветераны, когда молодежь пролезает, да еще со своими правилами. Вот пусть Батяня им и поруководит, хотя бы номинально. Три раза в неделю принять доклад и раз в неделю посовещаться время он найдет. А зная золотой характер нашего Игоря Ивановича, скажу: он, когда дойдет до дела, никогда не позволит своему норову испортить результат. Жила бы страна родная, а кто салага, кто «дед» – это для него вторично.

– Вы как всегда мудры, Михаил Викторович, – заметил Макс с легким сомнением в голосе.

* * *

В сегодняшнем заседании Избранной Рады Татьяна не участвовала. У нее была безусловно уважительная отмазка: событие, к которому она готовилась едва ли не месяц. Большое интервью по итогам ста дней пребывания во власти Михаила Столбова.

Вопросов к новому президенту и у страны, и у СМИ накопилось немало. Столбов собирался ответить на все. Поэтому продолжительность интервью – пять часов, с двумя короткими антрактами. Само собой, в Кремль пригласили всех аккредитованных иностранных репортеров. Это относилось и к нашим. Кроме того, заявку на приглашение получало любое СМИ, если могло доказать, что ее аудитория двадцать тысяч человек и более.

Рядовые скептики из пресс-службы предостерегали Татьяну: объявятся тысячи желающих потусить с президентом – и главный редактор собаководческого журнала «Тузик-Жучка», и съемочная группа кабельного телеканала «10-й квартал», и спецкор «Правды Комаринского района». У них же, в Комариках, нераспроданный тысячный тираж отдают на рынок для завертывания семечек – вот и охват двадцатитысячной аудитории. Не говоря уже о том, что толпами набегут блогеры.

Конечно же, все оказалось не так страшно. Любопытных блогеров и маньяков из «районок» нашлось не много. Все равно требовалось всех зарегистрировать и подсчитать аудиторию, чтобы совсем уж одиозно не отступать от критерия. Возникали пограничные, спорные ситуации: как быть с известной региональной газетой, за сутки сообщившей, что меняет командированного корреспондента? С музыкальной FM-станцией, незадолго до интервью перешедшей на новостной формат? С телекомпанией НТВ – внезапно выяснилось, что аккредитации у нее не было. Из всех федеральных телекомпаний, именно она прошлой осенью «мочила» Столбова с таким открытым цинизмом, что ее решили хотя бы временно отлучить от Кремля. Кстати, это касалось лишь московского пункта; во время региональных визитов Столбов отвечал на вопросы энтэвешников, как и прочих съемочных групп.

Более-менее просто оказалось с аудиторией сетевых изданий и блогеров. Макс, по личной просьбе Татьяны, выдал ей подлинную справку заходов и посещений. Вздохнув, она допускала даже с десятитысячной аудиторией.

Всего набралось около восьмидесяти съемочных групп и репортеров-одиночек. Каждый имел право на два вопроса, потом, в оставшееся время – по жребию. Столбов изъявил желание ответить на всё.

До начала интервью оставалась минута. Татьяна сидела слева от двери и глядела на коллег, недавних коллег. Многих узнавала, но незнакомых лиц было больше.

Обидно не это. Обидно, что кое-кто ее не узнал. Холодно кивнул, или издали ответил на улыбку взглядом – кто это? Недавно, в прежней жизни, коллега, союзник. Теперь пришла во власть, стала частью державной системы, должна оберегать начальника от свободной журналистики. Или прямыми запретами, или хитрыми интригами. Зачастую настолько хитрыми, что их даже и не понять.

А может, была и еще одна причина. Сколько раз прошлой осенью ей звонили друзья, знакомые, коллеги, друзья и знакомые коллег с одним единственным вопросом: кто такой Столбов? Чей он проект, какой из башен? Какой смысл в этой заманухе, во внезапном народном энтузиазме? Причем спрашивали, как в анекдоте про дефолт 1998 года: «Объяснить я и сам могу, ты просто мне скажи, что это такое»? Татьяна объясняла просто: последняя надежда, чудо, которого мы не заслужили.

Если страна оказалась разочарована, то ее брат журналист – в квадрате. Разочарование было сродни великому облому начала 90-х: мол, свергнем коммунистов, и будет свободной прессе и освобожденному телевидению великое счастье. Да свергли, да освободили, просто, как и положено после выигранной войны, армия, не важно, наемно-профессиональная, или самая героически-добровольная не нужна. И посыпались тиражи провинциальных газет, как осенняя листва, а телезрители, вместо размышлений о политике и культуре, потребовали экскурсий на Поле чудес, в сериальной Стране дураков.

Сейчас, после победы Столбова, произошло нечто подобное. Оказалось, что многие российские СМИ являлись обслугой режима, пусть даже не все сотрудники телеканалов и газет об этом знали. Битва проиграна, и не то чтобы проигравшая армия совсем не нужна, но произошла серьезная демобилизация. И Кремль перестал приплачивать за то, чтобы его хвалили, и со многих олигархов сняли повинность по содержанию наемной армии. Многим, очень многим журналистам пришлось даже не искать новую работу, а переквалифицироваться в управдомы.

И кто же виноват? Кто привел Столбова к власти? Она, Татьяна.

Впрочем, дело не только в этом. Журналистику последние десять лет не только кормили, но и унижали. В том числе, и кремлевский пул. Томили в отстойниках аэропортов, морозили, сортировали: этому на «прессуху» и фуршет, тому – только на прессуху. Заставляли ощущать себя проказливыми, дебильными детьми, за которыми нужен глаз да глаз: отвернулся, и все сломали.

Обиды копились годами. Обижал не Столбов, но именно он предоставил шанс отыграться.

– Татьяна Петровна, – услышала она голос Лизы, заместителя пресс-службы, исполнительной девчонки, на которую, пожалуй, можно оставить хозяйство, – Татьяна Петровна, звонит охрана. Хочет НТВ пройти, однако у них нет аккредитации ни на работу в пуле, ни на посещение мероприятия.

– Пусть заполнят заявку, мы ее утвердим и пропустим.

– Предлагали, – ответила исполнительная Лизочка, – они говорят, что у них и так есть кремлевская аккредитация, вторая не нужна.

– Тогда пусть проходят по той, что есть, или берут друг у друга интервью на Красной площади, – раздраженно ответила Татьяна.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

Внести закон об охране памятников культуры положение, согласно которому на месте снесенных памятников, даже не подлежащих восстановлению, в течение десяти лет было бы запрещено любое строительство.

Обоснование: прекращение уничтожения памятников старины под застройку путем снижения капитализации земли.

Резолюция Столбова: БПС.

* * *

Столбов готовился к пресс-конференции недолго – времени не было, но интенсивно. Четверть часа разминался в тренажерном зале. Залез под холодный душ, растерся. Оделся, показался секретарю, исполнявшему неофициальную обязанность зеркала и хранителя этикета. Тот взглянул, кивнул: да, так сойдет.

По коридору прошел медленно, молился короткой молитвой. Широким шагом вошел в зал.

– Здравствуйте, работники пера и топора, – улыбнулся вспышкам и объективам. – Буду отвечать, пока вы не устанете спрашивать. Уважайте коллег, не повторяйте вопросы.

Журналисты получили номера. Помощник пресс-секретаря нажимал клавишу, экран выдавал случайное число. Благодаря этой системе съемочная группа всемирно известного телеканала и спецкор провинциальной газеты работали в равных условиях. Конференция транслировалась в прямом эфире, без купюр.

– Виктория Стрельникова, «Самарские ведомости». Михаил Викторович, почему вы обещали, что будет хорошо, а стало еще хуже?

– Я обещал, что будет трудно. Прежняя власть обращалась со страной, как дурная мамаша с ребенком: дать глотнуть сладкой водички с водкой, в лапку чупа-чупс и посадить перед телевизором, смотреть все подряд. Лишь бы под ногами не путался. Задача новой власти – снять Россию с иглы водки, зрелищ и обещаний. «Ломка» легкой не бывает.

– Николай Гейко, «Известия». Почему еще не запрещена партия «Единая Россия»?

– Чтобы не ушла в подполье и не стала пускать под откос поезда. На самом деле, спасибо Ельцину, что не запретил КПРФ. Тогда в девяностые было бы еще хуже. Все, коммунисты, либералы, единороссы могут предлагать свой путь развития страны. Запрещены три вещи: призывать к разделу страны, введению внешнего управления, мятежам и убийствам граждан. В остальном – пожалуйста, добивайтесь власти. Я не ревнив.

– Алла Садовская, «Пульс-FM». Михаил Викторович, вы сохранили Сколково, чтобы трудоустроить Медведева?

– Сколково сохранилось потому, что сама идея иннограда изначально правильная. Неправильным было воплощение – слишком близко к мегаполису, мало возможностей для расширения. На первом блине учатся. Таких научных центров в стране создадим не меньше пяти, но на большем удалении от Москвы. Будет ли их все возглавлять Медведев – пока не решено. Подождем результатов от Сколково.

– Марк Соррель, «Нью-Йорк Таймс». Господин президент, когда начнутся обещанные вами антикоррупционные процессы?

Столбов глубоко вздохнул в микрофон. Пробормотал: «И чего все так крови жаждут?».

– Я не обещал процессов и судов. Я обещал, что при мне воровать будет опаснее и труднее, чем до меня. Если же говорить о коррупционерах как таковых… Здесь я вижу одну очень серьезную проблему. К примеру, в прежней оппозиции, похоже, и в нынешней, есть один политик, мой тезка. Пока он был премьером, его звали «Мишка Два Процента». Подчеркивали скромность, мол, больше с каждого отката, чем два процента, не берет. Потом, когда Путин отправил его в отставку, стал оппозиционером, обличителем режима. Ему на этом процессе кем быть: обвинителем или обвиняемым? Или другая история. Жил-был один деятель, возглавлял благотворительный фонд с обязательными отчислениями от крупного бизнеса. Половина на лечение больных детей, половина – на строительство вилл и дворцов для приближенных Владимира Владимировича. Однажды ему приказали изменить процентное соотношение не в пользу детей. У него проснулась совесть, и он всю эту многолетнюю дворцовую махинацию раскрыл. Ему орден на грудь и тоже на скамью подсудимых, с этим орденом? Нет, дорогие мои, прежних воров я судить не хочу. У меня к ним одно требование: пусть вернут украденные деньги. И то одну четверть могут оставить себе – приз, за благоразумие.

– Какие же антикоррупционные меры вы готовы предпринять?

– Сейчас главная задача: сделать так, чтобы не воровали впредь. Как? Путей много. Это и упростить законы, чтобы граждане поменьше контактировали с чиновниками. Наставим в каждом поселке «государственные шкафы», чтобы любую справку выдавали. Зарплату чиновникам повышать не будем – и так высокая, но и снижать не надо, как сейчас требуют. Будем развивать профессиональную честь, напомним обществу, что от чиновника, как и от врача, жизнь человеческая зависит. Но главное: во-первых, воровать должно стать трудно. А во-вторых, если и удалось украсть, то шансы на то, что удастся воспользоваться краденым, должны свестись к минимуму. Это и такая возвращенная в УК мера, как конфискация имущества. Это и, простите за выражение, стукачество, доносительство. Сообщить о крупном посягательстве на общественные деньги, но сообщить, конечно, не анонимно – это достойно и награды, и поощрительного процента. И жесткий поиск увезенных русских денег по всему миру. Мы их начали искать так усердно, как Центр Визенталя – нацистских преступников. Находим, договариваемся с правительствами, явно и тайно. Иногда оставляем солидный процент. Тут главное – принцип: украденное должно не греть, а обжигать. Вот что делаем и будем делать с коррупцией.

– Катерина Шварц, «Немецкая волна», – представилась безвкусно одетая фрау с энергичными чертами лица. – Господин Столбов, в период вашей прежней административной деятельности вы неоднократно поступали так, как президент Белоруссии Лукашенко. Вы считаете построенный им режим образцом для России?

– Хочу ли я стать вторым Лукашенко? – улыбнулся Столбов. – Не смогу. Страна не тех размеров. В ручном режиме с ней не справиться. Задача правителя выстроить систему управления, не нуждающуюся в постоянном контроле одного лица и способную функционировать после его смерти. В этом случае долг правителя исполнен.

– Илья Свердлов, «Невское время», Санкт-Петербург. Михаил Викторович, что вы считаете главными вашими достижениями за первые сто дней правления?

– Спасибо, хороший вопрос. Если учесть, что в стране произошла хоть и маленькая и мягкая, но все же революция, одной из первоочередных задач было не допустить столь же маленькой гражданской войны или хотя бы массовой расправы с проигравшими. Считаю, это удалось. Также были еще три простые задачи для любого нового правителя России: не казнить врагов, не озолотить друзей, не спиться самому. Насчет врагов уже сказал – побежденных в обиду не дам. Насчет друзей буду столь же принципиальным. У меня в прошлом декабре, когда мы победили, объявилось восемь одноклассников плюс три забытых одногруппника. Я всех ласково спросил: где были, когда партия создавалась? Помогли? Нет? Всё, свободны. Постарайтесь меня опять забыть и не вспоминать. Тем, у кого бизнес, – проверки.

– А тем, кто прошлой осенью поддержал новую партию? – спросил журналист.

– Тем тоже проверки. Любимчиков нет и не будет. Я прямо сейчас скажу перед камерами и прошу во всех новостях повторять. Обращаюсь ко всем, кто со мной когда-то встречался. В роддоме, в яслях, в школе. К дворовым гопникам и к коллективу театральной студии «Фрези Грант». Ко всему моему потоку в универе. К ребятам по Афгану не обращаюсь – их и так помню. Ко всем, кто крутился со мной в девяностые, кто торговал, кто строительный завод поднимал. Короче, ко всем, кто меня помнил все время или вспомнил сейчас. Забудьте. Без шуток говорю. Если кого я сам запомнил – найду, позвоню, такую работу предложу, что, может, и откажется. А самим ко мне лезть не надо. Тем более козырять ради мелких и больших бенефиций, мол, знаком со Столбовым. Заодно обращаюсь и к прокурорам, и во все контрольные инстанции: узнали где-то про друга Столбова – быстро его проверяйте, с чего это он хочет открывать двери моим именем. Наверное, нечист на руку.