Текст книги "Монологи с Макаревичем"

Монологи с Макаревичем
Михаил Мазель

Андрею Макаревичу

и всем, кого люблю

© Михаил Мазель, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

 
«Нам уготовано, мальчик мой,
Легкое это бремя
Двигаться вдоль по одной прямой,
Имя которой Время.»
 

Андрей Макаревич

 
© Михаил Мазель, текст, 1990 – 2014
© Михаил Мазель, иллюстрации, 2014
© Михаил Мазель, оформление, 2014
Приобрести другие книги;
Для контактов: http://www.mikhailmazel.ru
 

Петля Мёбиуса

 
Ещё один прохожий у дороги
застыл, такой похожий на меня.
Он улыбнётся и посмотрит строго,
не требуя полцарства за коня.
И, теребя тесёмки капюшона,
приветствуя его движеньем губ,
не предложу полцарства предрешённо,
не осознав пока сию игру.
Не сомневаюсь в странности момента.
Я знаю, что он смотрит в спину мне.
Дорога не устанет виться лентой
среди шарады устланных камней.
Пора бы и понять и примириться
с бессмысленностью тщетной той борьбы.
Возможно, с ним мне лучше было слиться…
Не оттого ль сейчас в душе свербит?
Он встретится на новом повороте:
такой же молчаливый и чудной,
спешащий на работу, иль с работы…
(Похоже, мы во многом заодно).
Как день и ночь.
                   Как «да» и «нет».
                                           Как чёт и нечет…
Воспитанники призрачной петли.
Да утром будет чуточку полегче…
Но силуэт опять возник вдали.
И не поняв, что ночь опять пророчит,
догадываюсь вновь в преддверии дня,
что незнакомец, видящийся точкой,
никто иной, как я, вчерашний я.
Не потому ль хожу я очень быстро,
чтобы не встретить
                               завтрашний свой взгляд?..
Рассвет ворвётся, словно дальний выстрел.
Не потому… Не вопреки. Возможно, – для.
 

23 декабря 2006 года

Я уже закончил собирать эту книгу. Я уже закончил её вычитывать, когда понял, вернее, почувствовал, что в ней не хватает двух стихотворений и этой преамбулы.

Нескончаемый Мёбиус, льющийся средь пустоты… Нескончаемый Мёбиус?.. Цитирую – сам себя.

Нескончаемый Мёбиус… Склеиваю окончание и начало книги, замыкая линию повествования, воспоминаний, строк.

Линию? Да, – линию. Моя книжка, в некотором смысле – линия: линия, и точки на ней – остановки поезда.

Осторожно, двери закрываются, следующая остановка детство.

Осторожно, двери закрываются. Поезд отправляется. Он проследует… Он проследует через стихи и воспоминания, через грусть и радость, потери и находки. Он будет останавливаться, и его остановки будут отмечены точками на линии, и эти точки не будут распределены равномерно, а города-годы по пути его следования будут сверкать, когда окнами, а когда и… осколками этих окон.

А что же было там, где поезд не останавливался? Да тоже самое. Жизнь, учёба, работа, поиск, боль, радость, пустота, любовь… Дорога. Нет, не осколки: мозаика.

Дорогой читатель, остановки на пути следования нашего поезда «названы» просто годами, но книга эта – не дневник и не мемуары. Как видно из её названия, – это книга монологов и стихотворений, которые, впрочем, те же монологи.

Но что же это тогда за линия такая? Время? Музыка? Волна? Дорога? Не знаю… Может быть любовь?

Линейная зависимость

 
Эта линия проходит через дом,
через город, через годы: от и до.
Убегая, ветром прячется в кустах.
Оживает тихим шелестом листа.
Переходит вязью в девственный узор.
Размывается нежданною слезой.
Распускается под утро снова в нить
и пытается концы соединить.
Эта линия… сегодня и вчера
Рисовала ночи, дни и вечера,
замыкала вздохом мыслей грустных круг
и рвала его сама потом не вдруг.
И опять мечтой тянулась на вокзал,
распластавшись стуком в рельсах вновь везла,
заплеталась дымом в строчках проводов,
телеграммы людям шлющих от и до.
 
 
А потом, шепча, сулила мне: «Бери!..» —
заводя на самом деле в лабиринт,
но сама нежданно делалась клубком,
выводя опять из тьмы на свет легко.
И куда бы снова после я не шёл,
эта линия в одежд вплеталась шёлк,
проникала быстрым почерком в стихи,
лба касалась завитком опять лихим.
Эта линия проходит через стол.
Эта линия проходит через толк.
С ней не только я – извечный новосёл:
эта линия проходит через всё.
Подними, мой друг, от ног скорей глаза,
и шагни вперёд не зная, что там за…
Эта линия, похоже, вновь бежит.
Потому ли подстаканник дребезжит?
 

29 июня 2004 года

Вместо вступления

И легкий ветер по морю
гнал мелкую волну

Мир состоит из очень простых вещей. Мир состоит из мамы и папы. Дерева во дворе, с которого впервые упал и получил нагоняй за порванные штаны. Из велика и салочек. Из ножичков и вышибал. Из пряток и «войны» (до поры до времени). Из бабушки, приезжающей по будням, дарящей тепло и заботу и спасающей от нелюбимого до слёз детсада. Из других бабушки и дедушки, приезжающих раз в месяц с фундуком в сахаре и марками для пополнения коллекции. Из Черкизовского пруда, где зимой можно кататься на лыжах и санках, а летом ловить бычков. Из папиной коллекции пластинок, целиком состоящей только из классической музыки. Из альбомов с репродукциями живописи. Из немецкой железной дороги. Из поездок на Волгу или Рижское взморье. Из скромного, послушного, осторожного, хотя и непоседливого и не в меру любопытного мальчика, носящего во дворе прозвище «солдат брызгалка». Мальчика, окруженного любовью и заботой и при этом отнюдь не избалованного. Мальчика очень домашнего, впервые за десять лет своей жизни на целый месяц отправленного в Пионерский Лагерь, и там, – в Пионерском Лагере этот испуганный мальчик вдруг слышит песню, с которой у него начинается долгий путь к творчеству и, в конечном итоге, к себе.

«Случилось так, что небо было сине и бездонно,

И легкий ветер по морю гнал мелкую волну,

И был корабль полон и друзьями, и знакомыми,

И путь держал в далекую страну.»

В год рождения «Машины Времени»

…Я бегаю по времени, как футболист по футбольному полю, гоняя мяч воспоминаний, но всё же сохраняю общее направление вперёд…

В этой книге собраны стихи и житейские истории, написанные или описанные мной – Михаилом, а лучше коротко, – Мишей Мазелем.

Моё творчество, вошедшее в эту книгу, так или иначе связано с творчеством Андрея Макаревича, с творчеством группы «Машина Времени» и с «Оркестром Креольского Танго»… но книга эта не о них, а обо мне.

Так получилось, что я иду по жизни, взрослею, творю, люблю, ищу, грущу, отчаиваюсь и надеюсь … с творчеством этих людей в глубине моей души. Оно очень часто поддерживает и спасает в трудные моменты жизни.

Конечно, я живу отнюдь не одним их творчеством. Я (хочется верить) разносторонний товарищ. Я слушаю Баха и Вивальди. Бетховена и Шуберта. Брамса и Чайковского. Шостаковича и… И Окуджаву. И Высоцкого. И Галича. И эстраду. И оперу. И оперетту… И всё же…

У меня есть цикл стихотворений и эссе «Мои любимые барды». У меня есть цикл стихотворений о классической музыке. Цикл о театре и кино… Эта книга – продолжение ряда. Костяк её собран пять лет назад и выложен на моём сервере в виде веб-проекта, созданного к сорокалетию «Машины» (не удивляйтесь частому упоминанию слова «проект» в тексте).

Эту книгу я хочу посвятить сорокапятилетию группы.

Эта книга отличается от веб-проекта и порядком произведений, и оформлением моих воспоминаний, и тем, что я добавил в неё много новых стихотворений и воспоминаний и ремарок к ним. (Книга писалась 5 лет 2009—14 гг.)

Повторюсь. Вы не найдете в этой книге материалов из жизни Андрея Макаревича: она – обо мне и моём поколении. О поколении, чьё детство выпало на семидесятые и чей путь совпал во времени с путём «Машины Времени»

Именно из песен «Машины Времени» в моё детское сознание впервые вошли такие понятия как разум, вера, время, надежда, дорога, дом, ответственность, одиночество и любовь. Просто я услышал их в нужное время, взял с собой в дорогу и не расстаюсь. Они говорят со мной, а я с ними.

Эта книга носит название «Монологи» (не «диалоги»). Конечно, «разговор» в ней присутствует, и всё же эта книга называется «Монологи с Макаревичем».

Имеет смысл читать эту книгу подряд, поскольку эта книга – дорога. В добрый час, друзья!

Там где

 
Я путь держал в далёкую страну,
названия которой нет на карте.
Стараясь не глядеть себе в корму,
я уверял, что дело не в азарте,
и продолжая верить праотцам,
я нагло рушил веры постулаты
(при этом ничего не порицал,
как и не проявлял любви к театру).
Но в том и состоялся парадокс,
что не найдя страны, – нашёл я многое.
Как перекрёсток распустился флокс,
когда я слился с новою дорогою.
Я плакал, если мир опять мельчал:
случалось и такое очень часто.
Но если уменьшался вновь причал, —
я снова верил в призрачное счастье,
и в то, что где-то люди сеют свет
и где-то есть ещё… которым надо.
Наш мир театр? Парадоксов нет?
Я снова там, где звёзды, как гирлянды.
 

11 декабря 2013 года

Правильное одиночество

Удивительное дело. Я об этом подумал совсем недавно. Именно подумал, а не вспомнил. Тогда, в далёком 1977-м, когда я впервые услышал «Машину Времени», я сразу решил, что поют они для меня. Ну или, что я один из немногих, кто по-настоящему понимает и любит их творчество.

Не могу сказать, что я считал это моё отношение к «Команде» эксклюзивом. Нет: собственнического акцента в этом детском увлечении (влечении) не было, но ревность к тому, что кому-то они тоже нравятся, – была. Хотя много лет я никого не спрашивал об отношении к Андрею Макаревичу и другим музыкантам группы, которых в те годы и по именам-то ещё и не знал.

Вне всякого сомнения, я спрашивал у папы. Папа был настоящим меломаном, даже – филофонистом. У него была коллекция классики на виниле и бобинах – много тысяч пластинок и сотня катушек. Я знал от взрослых: от мамы и друзей нашей семьи, что мой папа (талантливый физик, инженер разработчик полупроводниковой техники) – глубокий знаток серьёзной музыки.

Видимо, «Машина Времени» не относилась к таковой. Папа про неё не знал. Обычно я всегда прислушивался к папиному мнению. Он, безусловно, был для меня авторитетом. А как могло было быть иначе? Папа знал ответы на все (без исключения) вопросы. Но в ситуации с «Машиной», я, впервые, внутренне был не согласен с тем, что папа про неё не слышал. Его незнание не стало для меня поводом не думать об услышанных в пионерлагере песнях.

Два года я «единолично владел» секретом о «Машине Времени», пока на дне рождения товарища (его папа – в прошлом студент – дипломник, а потом и друг моего) в ответ на мой рассказ об «эксклюзивной любви», не сообщил с некоей гордостью, что у него есть упомянутые записи. (Этой истории я посвятил отдельную главу).

Я хочу подчеркнуть моё недавнее открытие. Открытие того, что «Машина времени» в десятилетнем возрасте была моей сокровенной тайной, а если и не тайной, то чем-то иным, но однозначно сокровенным.

Короли и капитаны, корабли, воздушные замки и дом. Дом… Дом и дорога. Может отсюда корни моего романтизма? Романтизма и … одиночества. «Правильного одиночества».

«Правильное одиночество»?

Именно так – моё второе открытие, сделанное буквально вчера (прим. Июль 2014). Вчера я переслушивал «Хрустальный город» – песню, напугавшую меня в детстве и полюбившуюся в юности до затирания пленки до дыр.

Надо ли всё раскладывать по полочкам? Не знаю. Чувство на то и чувство, что оно относится к аналоговым категориям и… дискретизировать его занятие престранное. Но с другой стороны, причинно-следственные связи побуждают к анализу, а анализ стимулирует мыслительные рефлексы, которые, в свою очередь, пробуждают чувства.

Одиночество бывает разным. Бывает страшное одиночество, когда рядом нет ни родных, ни друзей, ни даже малознакомых людей – людей, с которыми можно просто обмолвиться парой слов. О таком одиночестве просто задумываться – невмоготу.

Есть одиночество в кругу… Такое одиночество ещё страшнее.

Но случается и правильное одиночество. Я не стану его определять. Я лишь слега обрисую его. Правильное одиночество – выбор дороги, на которой принимать решения, любить и страдать приходится только тебе, но при этом выбор твой – осознан, и только вечные друзья-враги (соратники-соперники) «Знаю» и «Верю» подгоняют тебя на этом пути.

Свободен – значит одинок,

не парадокс банальный выбор…

Эти мои строки из посвящения барду Евгению Клячкину удачно ложатся в мой сегодняшний монолог.

«Знаю» и «Верю».

А между ними дорога правильного одиночества, ведущего к мудрости, и, хочется в это верить, – любви.

Страх отступил. Осталась улыбка. Улыбка и желание искать.

 
«Когда я просто улыбался,
То улыбался мне весь город,
И если я кивал кому-то,
То все кивали мне в ответ.»
 

Кто знает, возможно, именно эти строки подсказали мне мои:

 
Я говорю о многом, улыбаясь,
скрывая нерешительность и грусть,
скрывая, что всё также сомневаюсь…
Кажусь Вам несерьезным?.. Ну и пусть.
 
 
И потому я, плача улыбаюсь.
Смеюсь – порой с грустинкою хмельной.
Я многого, увы, не понимаю.
Но поиск – путь. Я вас зову со мной.
 

Вы вправе спросить, неужели не услышь я в детстве песни Андрея Макаревича, я не стал бы лирическим поэтом, романтиком, правильным одиночкой? А я вам отвечу как на духу – не стал бы.

Окуджава? Очень повлиял. Городницкий? Повлиял. Пушкин и Лермонтов (так между делом) – для общего развития и понимания того, что есть настоящая литература и того, в чём тайно-явное величие русского языка. Но «желание писать» пришло именно с песнями и из песен «Машины Времени». Именно они стали путевыми вехами.

Да и само слово «путь» однозначно ассоциируется с Андреем Макаревичем и ни с кем иным. Путь от двери до двери. Путь меж «знаю» и «верю».

 
«И своё формируя сознанье,
С каждым днем, от момента рожденья,
Мы бредем по дороге познанья,
А с познаньем приходит сомненье»
 

Не сгоряча

 
Смотреть на мир ушами скрипача
и вслушиваться зреньем живописца.
Как хорошо страдать не сгоряча,
и понимая, что не повторится…
счастливым быть, а значит печатлеть
и не упрятывать за скрепами печатей.
И если не сгореть, – упрямо тлеть…
Надеяться не веря в непочатье.
 
 
Вдохнув парфюм асфальта с сургучом,
храня любовь в дорожной перфоленте,
придя задуматься и дверь открыть ключом.
Спасибо, что я не индифферентен.
Ах ключ… Ах дверь… Ах детские мечты.
Прощания – начала возвращений.
Нам меж объятий девственной четы,
(меж «Зна» и «Ве») не мыслить о прощеньи.
 
 
Возможности простых пожатий плеч,
куда обширнее тоски с её изыском.
Ведь обращённого не может не припечь.
А для сравнения нужна лишь тень на риске.
Мы так слабы, но не про то печаль:
(пусть не во времени) приходит всё к началу
игры… Не сгоряча сорвав печать,
смотря и слушая мы держим путь к причалу.
 

18 июня 2014 года

Спасибо, что я не индифферентен. Спасибо, что услышал слово «путь» в начале пути, спасибо, что задумался, спасибо, что бреду дорогой правильного одиночества не сгоряча. Спасибо за песни. Спасибо за сомненье.

Уфф.

Поблагодарил.

Самое время вернуться на станцию «1977-й год» и продолжить монолог оттуда, когда всё начиналось, когда я считал «Машину» своим эксклюзивом и ревновал к плохим длинноволосым парням, с «Весной» на плече и не любил эту песню именно потому, что её слушали «плохие» парни. Не смейтесь – я был маленький и наивный. Я счастлив, что помню это, помню, как всё начиналось (для меня). Я счастлив, что могу поделиться этим с вами.

Что-то ещё?

Самая малость. Не могу не отметить, что у моей «истории» два начала. Начало «любви» и начало «монологов», и я не могу не рассказать о втором. Совсем немного. Всего несколько страниц затянувшегося, но необходимого вступления, и тогда уже ничто не задержит отправление поезда.

О снах и о волнах

«Ночью нам дарован покой,

А днем, на беду, не спится»

Андрей Макаревич

 
Лунный свет по земле расплескался
и в волшебном таинственном сне
на обрывках бумаги остался
снегом, выпавшим вдруг по весне.
Все проходит: обиды и дружба,
даже ночи безумной любви.
Как немного для счастья нам нужно —
только тихо его позови.
Мы, как дети, наивно моргаем
в приближении нового дня.
А волна на волну набегая,
в океан убегает маня.
 
 
Так в копилку пути собирает,
удивляясь что каждый тернист,
и о Гамлета роли мечтает
бессловесный с подносом статист.
Под усеянный звёздами купол
нитью тянется каждая роль
из волшебной коробки для кукол:
рядом там и поэт, и король.
Там навстречу идущий прохожий
и гудки безобидных машин
слились в день на вчерашний похожий…
Как во сне, мы куда-то спешим.
 
 
А потом после праведной спячки,
как броню равнодушье храня,
мы своих настроений не прячем,
бога с чёртом в чём-то виня.
Где же суть? Я не знал и не знаю —
строчки песни порой не ясны…
Только каждую ночь призываю
до обидного чистые сны.
В них друзья за столом веселятся,
в них любимые преданы нам…
Но – судьбы беспокойной скитальцы —
мы на волю отдались волнам.
 

Сентябрь-октябрь,1990

Засияет месяц в облаках

Прошло без малого 25 лет (на июль 2014 года), а я помню, как именно и при каких обстоятельствах сочинял это стихотворение. Я практически, (если прикрыть глаза) могу вспомнить мои ощущения, звуки и запахи. Речь, конечно же, не об одном дне – о неделях и даже месяцах.

Мне немного горько их вспоминать. Одного из тех друзей, кто был рядом со мной тогда, полгода как нет на этом свете. Но даже через эту боль и грусть я помню гордость за эти строки.

Я нумерую свои стихи. Не для издания, а для себя. По началу, когда стихов было всего ничего, эта нумерация помогала мне ориентироваться. Спустя десять лет, – выбирать стихотворения для моих первых арт-проектов на интернете. Потом это была уже инерция. В сборниках, которые я издаю, – её нет. Я совершенно точно помню, что начал нумеровать стихи, имея за душой не более дюжины, собезьянничав… с издания стихотворений Осипа Мандельштама. Не знаю, нумеровал ли их он сам, или это сделал издатель книги (одной из первых книг погибших поэтов, изданных в перестройку).

Это моё девятнадцатое, согласно хронологии, стихотворение. Но из предыдущих восемнадцати я допустил к печати только два. И фактически, это моё третье стихотворение.

Я очень и очень бережно вынашивал его. Очень долго и осторожно подбирался к нему. И, решая о чём я хочу писать, однозначно выбрал посвящение Андрею Макаревичу. По большому счёту я сам придумал для себя тест на «вшивость». Если бы я его не прошёл, то пожалуйста поверьте, я бы не писал сейчас этих строк. Я бы никогда не состоялся как поэт и творческая личность.

Что скрывать: отталкивался я от Марионеток. Стёртые лица и тусклые краски всегда ассоциировались у меня с бледным отсветом луны на лицах разбредающихся после представления посетителей балаганчика.

Что бы было, если бы куколки в коконе могли бы сами выбирать, в какую бабочку им превратиться?

В процессе написания стихотворения я реально выбрал. Я, не зная, какие бывают, – выбрал. Я, ступив на тропу, ступил на «путь» (думаю ещё не раз я повторю это слово). На мой путь.

Писал я очень долго, переслушивая песни, выбирая образы, отбирая и в меру ещё не отточенного мастерства, шлифуя рифмы. Как это происходило, я вряд ли вспомню. Но в том, что дописывал я ночью, лёжа на полу в спальне моего друга, после его дня рождения – я уверен, как уверен в том, что лидера «Машины Времени» зовут Андрей Макаревич, а меня Миша.

Почему на полу? Да потому что по договоренности с родителями я не поехал домой, а заночевал у друга. Я всегда обещал, что если выпью лишку и даже не лишку, останусь ночевать. (Честно: я всего один раз напился и то случайно, хотя и намеренно, перепробовав кучу редких, крепких напитков).

Я остался. Нас двое осталось. Кровать была одна, и мы кинули жребий: кто спит на ковре, а кто – валетом. Мне выпало спать на ковре. Заснуть я не мог. Не спалось. Друзья сопели и храпели. Фонарь светил в окошко, как месяц (друг жил тогда на втором этаже), но благодаря этому свету я и дописал свой первый долгострой. Я закрывал глаза, но фонарь и возникающие строки заставляли вновь открывать их и записывать… На чём? На салфетке или на предусмотрительно взятом с собой листочке из тетради…

– Не шурши! – Я не шуршу. – Не шурши, хватит уже, что ты ешь? – Я не ем. – Ну так не шурши… – Я не шуршу.

Утром за завтраком я прочитал друзьям мои каракули, открыв секрет шуршания, но они тогда не придали им значения. Тогда мало кто придавал моим экзерсисам значение, а многие о них просто не знали. Я, из страха быть не понятым, раскрылся родным и большинству друзей, имея за душой более ста написанных стихотворений, и случилось это несколько лет спустя.

Почему я для такого решающего мою творческую судьбу, стихотворения выбрал именно Андрея Макаревича?

Ответ сокрыт в вопросе.

Прежде всего, я тогда не догадывался, что всё так серьёзно. А потом… Потом я просто искал себя, экспериментировал и выбрал самое сокровенное. Разве в этом сокрыто что-то непонятное и неестественное? О нет. Всё просто как дважды два.

Но была еще одна скрытая подсознательная причина.

Месяц до… я трубил на картошке.

Вдруг подумал, что не все поймут, что значит «быть на картошке». Время течёт и я подозреваю, что для рождённых после 1990-го года, это явление незнакомо. Поясню.

Картошка: уборка картофеля на полях Подмосковья, в которой каждый сентябрь принимали участия студенты и инженеры, и не только в Москве и Подмосковье, а по всей стране.

В 1990-м я уже работал в НИИ. Я уже побывал на картошке за год до этого, едва успев выйти на работу новоиспечённым инженером. По идее отправляться на две недели полевых уборочных работ должны были другие молодые специалисты (нас пришло четверо в «лабораторию» в 1989-м), но они дружно попросили меня поехать вместо них, так как у двоих только-только родились дети, четвертая – девушка – тоже что-то сказала, и я поехал, хотя и очень не хотел.

Как хорошо, что я поехал.

Мы шли за картофелеуборочным комбайном. Я и молодой специалист из другого отдела. Я косился на него с опаской. Длинные лохматые волосы, странный взгляд. Скучные для меня разговоры о футболе в институтской столовой. В общем, не чувствовал я расположенности и всячески пытался это скрыть. Молчание прервал мой напарник.

Я уже не помню, что он спросил, но этого было достаточно, чтобы перестать чувствовать неловкость. Я начал ему о чём-то рассказывать. В том числе и о любви к «Машине Времени».

– Миша, ты, наверное, и сам стихи пишешь?

Я вздрогнул, поскольку в тот день, утром перед работой, глядя на бочку в которой постоянно горел огонь (у входа в барак-общежитие), решил сжечь свои не очень меня удовлетворявшие вирши. Было их всего ничего: двенадцать.

«А как ты догадался? Из чего это видно?» – спросил я. «Из всего,» – ответил мой собеседник.

А я бы сжёг блокнот, если бы мы не заговорили о «Машине Времени» и если бы энтузиазм, с которым я рассказывал, не послужил причиной вопроса: «Миша, ты, наверное, и сам стихи пишешь?»

С тех пор я не сужу о людях по внешности, и именно тогда я и задумал написать посвящение. И именно тогда и начались мои «Монологи с Макаревичем».

Июль 2014-го года.

Далее – написанное в 2009-м.