Текст книги "Письма к ближним"

Я дал слово княгине Щербатовой собрать, какие мне доступны, данные о государственном страховании и написать о нем статью или ряд их. Не успел я заняться этим вопросом, как она скончалась… Так как мне в некотором смысле как бы завещано это предсмертное волнение благородной женщины, то мне хочется теперь же, не откладывая в долгий ящик, выполнить хоть часть того, о чем она просила. Может быть, кто-нибудь поддержит в печати и обществе мысль, о которой когда-то, лет 10–15 назад, много говорили в журналах. Поговорили и, по обычаю нашему, замолчали.

Что такое государственное страхование? С тех пор как свет стоит, люди мудрые ломали голову о том, как победить зло, как в этих суровых условиях остывающей планеты нашей оберечь бесконечно нежное и хрупкое существо – жизнь, как охранить ее от мучений нищеты, болезни, рабства. Приходили вероучители, философы, пророки, поэты, мечтатели. Их лучшие вдохновения записаны в священных книгах, но все их гимны и мечты не более как вопль, обращенный к небу и оставшийся без ответа. Нищета и рабство до сих пор преследуют человечество, как тень по дороге истории. Можно бы подумать, что несчастья – удел наш, что мир лежит во зле, и это закон вечный. Но вот совершенно неожиданно, в наше скучное время, из самых прозаических голов, какие были на свете, из самых подозрительных в нравственном отношении, из головы Наполеона III и князя Бисмарка выходит мысль, которая, по-видимому, самым простым и «пошлым» способом осуществляет мечту пророков. Эта мещанская по своей природе мысль – обязательное взаимное страхование. Не милосердие, не благородство, не всепрощение, не самоотверженный героизм, а аккуратное выплачивание стольких-то пфеннигов в неделю из своего заработка в Ort-, Betriebs– und Krankenkassen, с тем, чтобы уже совсем не нуждаться в милосердном самарянине и в шаткой добродетели ближнего. Если прежде гремел завет: «голодного накорми», «больного посети» и пр., то теперь все как бы радикально меняется: в расчетной книжке каждого трудящегося христианина в точных параграфах выражено, когда и в какой мере ты будешь накормлен, вылечен и при каких условиях кроме теплого и сухого помещения ты получишь еще и маленькие карманные деньги.

Мне, откровенно скажу, эта гениальная идея, составляющая сущность так называемого государственного социализма, в свое время казалась очень противной. Почему? Может быть, потому только, что я слишком врос в старинный свободный поэтический быт, в котором родился. Я родился во времена, когда общественная власть еще не проникла до глубин народной жизни, когда каждый признавался свободным в том смысле, хотел ли он благоденствовать или погибать, делать подвиги благоразумия или грубейшие ошибки, быть здоровым или болеть. Я родился в век, когда каждому разрешалось – за невозможностью уследить за этим – жить так хорошо или так скверно, как кто способен. Но, видимо, наступают другие времена. Постепенно все классы, весь народ требуется к отчету. Собиравшаяся целые тысячелетия государственность просачивается сквозь всю толщу человечества и всю ее связывает в одну как бы горную породу. У нас собственно, в России, еще все возможно и ничто почти не начато, но у умных немцев такие вещи, как праздность, лень, разгул, заблуждения, мечты и страсти, становятся нетерпимыми. Государство, уравновешенное, как стальная машина, вводит в жизнь граждан корректив, который устраняет всю так называемую драму жизни. – Кассы! Сберегательные кассы! Взаимное страхование! Вот лозунг новой эпохи.

Мне кажется, если бы Лютер восстал из гроба и явился в Германию, он с грустью увидел бы, что его знаменитые 95 тезисов в Виттенберге теперь совершенно никому не интересны, что жизнью выдвинуты другие тезисы, похожие на записи в приходно-расходной книжке. Он увидел бы, что без новых ересей сама собой слагается новая великая реформация, очень тихое, вполне материалистическое, но могучее движение, обещающее пересоздать теперешнюю культуру.

Вся Германия покрыта теперь, гораздо гуще, чем храмами, кассами страхования: одних так называемых Krankenkassen под разными наименованиями около 23-х тысяч, в которых застраховано на случай болезни около 9 ½ миллионов мужчин и около 2-х миллионов женщин (сведения эти относятся к 1-му января 1899 г.). Свыше 500 других, более крупных учреждений страхуют от несчастных случаев, причем здесь застраховано около 17-ти миллионов человек. Затем еще около 40 особых страховых учреждений обеспечивают около 13-ти миллионов человек на случай старости и неспособности к труду. Так как благодетельная реформа пришлась крайне по душе немцам, то едва ли не весь – не только рабочий, но и вообще трудящийся люд вовлечен в эту сеть обеспечения, в эту огромную национальную мобилизацию против тройственного союза болезни, увечья и старости. Бисмарк, который заимствовал у Наполеона III мысль об обязательности страхования, желал поставить во главе закона такую статью: «Каждый немец застрахован от несчастных случаев». Его смелый проект смутил либералов и был урезан, но постепенно в течение шестнадцати лет его расширяли, и теперь страхование охватило почти всю народную толщу.

Характерная черта этой экономической реформации – обязательность. Желает рабочий или нет, но раз он работает, тем самым он уже застрахован в известной сумме. Сумма, конечно, не Бог весть какая – грошовая, однако она имеет огромное психологическое значение, как обломок мачты для утопающего. Минимум – возможность не погибнуть, а это бесконечно важно в панике бедствий. В страховании общинном (где взносы всего ниже) премии на 2/3 уплачиваются рабочими, на 1/3 – хозяевами и держатся около 11/2 % заработной платы. Для этого на десять лет вперед устанавливается приблизительный средний заработок; он колеблется от 75 пф. до 31/2 марок в день. Чернорабочие в Пруссии, особенно дешевые, те вносят еженедельно от 6 до 7 пф. в неделю (от 3 до 4 коп.), да хозяева от 3 до 4 пф. Согласитесь, что это немного. Правда, и в случае болезни выдается здесь немного: от 50 до 60 пф. в день, на что едва можно просуществовать. В Берлине и портовых городах, там выдача повышается до 11/2–1,8 марок в день, что уже достаточно. Те, кто заболевают вследствие пьянства, от драк или разврата, или не получают вовсе пособия, или в уменьшенном размере, так что страховые кассы служат и делу нравственности. Несравненно выгоднее страхование в так называемых Orts-, Betriebs– и Baukrankenkassen. Здесь кроме пособия на случай болезни особые деньги выдаются на погребение, на пособие роженицам (трехнедельный заработок их) и пр. Тут премии доходят до 3–41/2 %, зато в случае болезни рабочие с третьего дня заболевания получают половину среднего заработка и продолжают получать его в продолжение 13 недель. Кое-где эти нормы даже расширены – до одного года и до 3/4 заработка, кое-где роженицам дают помощь в течение 6 недель, а в случае погребения выдают семье 40-дневный заработок и пр. Вообще существует стремление не сокращать, а развивать помощь. Холостым рабочим и желающим семейным предоставлены особые больницы, причем выдается кое-что и на карманные расходы.

Болезнь, собственно, основной источник разоренья, и потому сеть Krankenkassen особенно густа. Но по этой сети разбросаны узоры других, более богатых страховых учреждений – от несчастных случаев и старости. Прежде в Германии действовал тот порядок, который отживает свой век в России: в случае увечья рабочему приходилось судом добиваться какой-нибудь помощи от хозяина фабрики. Теперь ответственность фабрикантов заменена обязательным с их стороны страхованием рабочих. Совершенно на манер того, как страхуют домашний скот, там страхуют и рабочих, к великой выгоде последних. В случае увечья рабочему без всяких исков и проволочек выдается пенсия – небольшая, однако не менее 2/з заработка, и возмещаются расходы на лечение. В случае смерти от несчастного случая семья получает на похороны 20-дневный заработок потерпевшего (но не менее 30 марок), вдова получает пенсию в размере 1/5 заработка мужа и 15 % заработка за каждого из детей до достижения ими 15-летнего возраста. В общем пенсия должна быть не выше 3/5 заработка. Даже родители рабочего имеют право на пенсию, если его вдова с детьми получают менее 3/5 заработка.

В сеть обязательного страхования от несчастных случаев вовлечены не только рабочие, но и огромный класс мелкого чиновничества, где оно не обеспечено государственной пенсией, все труженики, получающие менее 3 000 мар. (около 1 500 p.), причем пенсия доходит иногда до полного оклада жалованья.

Третий вид обязательного страхования – на случай старости. Ему подвержены все наемники, рабочие, ученики, приказчики, сельские батраки, домашняя прислуга, домашние учителя и учительницы, – все зарабатывающие не более 2 000 мар. в год. Здесь страховые расходы несут пополам хозяева и рабочие: премия, смотря по заработку – от 14 пф. до 36 пф. в неделю, наклеиваемых марками в особых книжках. Право на пенсию получается уплатою премии в продолжение 1 200 недель, т. е. не ранее 23 лет. За домашнюю прислугу платят хозяева, и сверх того государство дает свою субсидию – по 50 мар. в год на каждую выслуженную пенсию. Старческая пенсия, смотря по премии, достигает от 110 до 230 марок в год. Конечно, эти суммы очень скромны, но, во-первых, они постепенно увеличиваются по мере того, как молодые поколения, еще не вошедшие в это страхование, будут приближаться к старости; во-вторых, предполагается, что каждый честный труженик что-нибудь скопил себе под конец жизни и помимо пенсии.

Когда читаешь подробности рабочего страхования, просто трогательно видеть, как все нужды бедняка обдуманы, и не только с умом, а и добрым сердцем. На первый взгляд может ли что-нибудь прочное устроиться на жалкие пфенниги рабочих, выплачиваемые понедельно, на такие же капельные взносы хозяев? А на самом деле из капель составляются моря. Еще четыре года назад Krankenkassen тратили до 160 мил. марок в год, причем не только никогда не нуждались в деньгах, но успели путем остатков скопить запасный капитал в 150 мил. марок. Расчет обязательного страхования держится на том, что из ста застрахованных в среднем не более 35 пользуются услугами касс, и на каждого больного в среднем приходится 17 дней болезни.

Мне не хочется пестрить статью цифрами, но общий ход страхования обработан добросовестными немцами с математической подробностью, исчислены все общие и индивидуальные черты этого дела. Подобно другим великим изобретениям – окружающие народы могут брать его в готовом виде.

Как это часто бывает, косвенные последствия доброго дела неизмеримо превысили прямые. Не только народ окреп психологически, получив уверенность в своем существовании, но что всего удивительнее, – класс хозяев, бывший до этого только эксплуататором, теперь добровольно сделался народным благодетелем. Так как страховые расходы от несчастных случаев несут только хозяева, то оказалось, что прямой интерес их – заботиться о предупреждении увечий, о тщательном лечении заболевших и т. п. И действительно, на последней всемирной выставке в Париже все были поражены, до какой высокой степени совершенства германские хозяева довели предупреждение несчастий. То, чего не в силах были вызвать милосердие и разум, государственный закон и голос церкви, явилось как по волшебству, когда этого потребовал прямой коммерческий расчет. Этот расчет заставил идти по пути гораздо дальше, чем требует закон.

Например, закон разрешает предпринимателям переложить на рабочие кассы лечение увечных в первые три месяца, но предприниматели «великодушно» возлагают это на себя. Оказалось, что хозяевам гораздо дешевле немедленно же вылечить рабочего и как можно скорее вернуть его способность к труду, чем потом всю жизнь платить ему пенсию. Именно в первые-то три месяца болезни решается, излечима она (при хорошем лечении) или превращается (при дурном) в хроническое увечье. Поэтому союзы фабрикантов завели для рабочих великолепные больницы, из которых некоторые, как в Бохуме, Галле и Ронсдорфе, обошлись каждая в 700–750 тысяч марок. При соответствующем лечении 90 % потерпевших выздоравливают, и хозяева сохраняют миллионы марок в кармане. То же и со страхованием на случай старости. Прямой расчет страховым учреждениям елико возможно тщательнее заботиться о здоровье народном, заставляя этим как можно дольше платить страховую премию. Отсюда явилось обеспечение не только здоровья, но и достаточного отдыха, питания и нравственной удовлетворенности рабочих. Особенно невыгодны обществу заразные и скоротечные болезни, – и страховые кассы подняли упорную борьбу против чахотки, завели для рабочих санатории, колонии, курорты и пр. Берлинская колония для рабочих обошлась более чем в 2 мил. марок. Благодаря чисто коммерческому расчету ежегодно от 10 до 15 тысяч чахоточных пользуются тем превосходным способом лечения, который называется комфортом. Требования закона далеко отстали от практики, как только почувствовалось, что милосердие коммерчески выгодно. Первая по оборотам касса страхования – лейпцигская – творит, напр., такое беззаконие: вместо обязательных по закону 16 недель пособия при болезни рабочего она поддерживает его в течение 34 недель, лечит даром не только членов кассы, но и семейства их, выдает на погребение жен и детей и пр. Под название «медицинской помощи» в 1898 г. вошло: 641/2 тыс. литра молока, 43 тыс. ванн разного рода, около 6 тыс. даровых очков, более 14 тыс. бутылок медицинского вина и минеральных вод. Касса содержит в горах две санатории, а в иных случаях отправляет больных на курорты. Касса нанимает для рабочих 226 врачей, 80 аптекарей, 9 оптиков и бандажистов, 20 массажистов и массажисток и 11 бань.

Надо вникнуть в эту «пошлую прозу» страховых касс, больниц и бань, – ей-Богу, от нее пахнет ландышем. Весною возрождения веет, когда попробуешь представить себе, сколько человеческих слез осушено, сколько горьких мук облегчено ими…

Обязательное страхование выдвинуло еще одну неожиданность, хотя такую естественную. Оказалось, что доходы всех этих десятков тысяч страховых касс выросли до 314 миллиардов марок (в 1899 г.), а чистый остаток – до одного миллиарда. Как видите, трудящийся немецкий народ, совсем шутя, из грошей, за 14 лет собрал огромнейший частный фонд и сделался одним из величайших капиталистов в мире. Миллиард – его нужно поместить; и вот, вместо чтобы отбивать хлеб у мелких рантье, народ-капиталист направляет свои деньги не в бумаги, а на предприятия, направленные на пользу самого народа. На первом месте стоит реформа жилищ. Фонд страхования выдал в ссуду городам и ферейнам более 52 миллионов мар. под постройку гигиенических, комфортабельных жилищ. Ими особенно восхищалась княгиня М.Н. Щербатова. На устройство санаторий, приютов, общественных бань, потребительных товариществ и т. п. выдано более 36 миллионов. Всякая мера, от которой можно ждать улучшения быта рабочих, энергически поддерживается страховыми кассами. Охотно даются средства на канализацию, на постройку школьных зданий и проч. и проч. С появлением обязательного страхования в стране появился колоссальный мелиоративный капитал, который работает на тысячу ладов и при этом чудовищно растет. Это какое-то золотое орошение, проникающее до самых глубоких язв народных и целящее их. И что знаменательно, – собственно казна участвует в создании этого огромного фонда лишь одной двадцать седьмой долею, – остальное дали рабочие и хозяева пополам. Нужно еще заметить, что рост страховой организации не закончен; предполагается еще страхование от безработицы, обеспечение вдов и сирот и пр.

Очень трудно подсчитать итоги всякого великого дела. Последствия и добра, и зла бесконечны. Но уже, а priori можно предположить, что миллионы вовремя вылеченных больных, сотни тысяч калек, поставленных на ноги, миллионы женщин, подростков, стариков, силы которых сбережены, наконец весь народ, очнувшийся от социальной паники, – не могли не дать стране нового культурного подъема; и действительно, подъем этот прямо неслыханный. Социологи и экономисты все думают да гадают, что значит этот ни с чем не сравнимый рост населения в Германии – рядом с вымирающей Францией, чем объяснить небывалый прогресс промышленности, вытесняющей на мировых рынках даже такое древнее могущество, как Англию? Вспомните «Made in Germany», вспомните огромный рост коммерческого судоходства, вспомните, что, несмотря на все усилия твердой как сталь британской расы, все позиции на Ближнем Востоке, в Восточном и Атлантическом океанах переходят к немцам. Германия потому усиленно строит военный флот, явно выражая желание догнать английский, что еще усиленнее растут у нее купеческий флот и торговля, лихорадочно растут колонии и станции на всех морях. В политике еще недавно казалось, что тройственный союз – апогей германского могущества, но в течение немногих лет выдвинулась грандиозная идея захвата всей Средней Европы и Ближнего Востока, и немцы уже с быстротою пара движутся на Багдад. В чем же причина этого феноменального оживления?

Коренные причины всегда таинственны, но вот хотя бы это скромное «государственное страхование» трудового народа – разве не могло оно сыграть волшебной роли? Силы удовлетворенного народа неизмеримы. Если хоть в ничтожной доле им делается правильный учет, результаты получаются безмерные. Мы, собственно, еще в начале этой великой бисмарковской реформации – трудно и угадать, во что она разовьется. Счастливый, сильный народ в центре Европы или заставит соседей сделаться такими же здоровыми и сильными, или может наделать им очень много хлопот…

Но как же быть с милосердием? Неужели помириться на том, что оно ниже страхового полиса?

Об этом скажу особо.

Милосердие и нищета

Мне кажется, мысль о государственном страховании народа должна у нас привиться. Эта мысль не была бы даже заимствованием у немцев. За три года до бисмарковского проекта в Германии у нас говорил об «оздоровлении корней» Достоевский, уже лежа на смертном одре. Скорее же князь Бисмарк, читавший русские газеты, мог подслушать у Достоевского его идею. Хотя о страховании рабочих у Достоевского нет ни слова, но мысль о безусловной необходимости теперь же, как можно скорее, как можно искреннее и глубже взяться за оздоровление народных корней была громко высказана тогда именно нашим писателем. Эта мысль принадлежит, конечно, всякому великому сердцу во все времена, но мне припомнился могучий голос Достоевского потому, что я вспомнил, как шел тогда за гробом его и читал только что вышедший последний нумер «Дневника писателя». Меня тогда же поразила эта судорожно высказанная, точно вырванная вместе с кровью глубокая идея, и мне тогда же показалось, что она достойна быть завещанием великого писателя, который так знал народ. «Дневник писателя» тогда все прочли, быстро расхвалили и забыли. Мы, русские, забыли, а через три года в Германии, где не было Достоевского, появляется закон, который поистине мог быть назван «оздоровлением корней» – и не только корней, а и самой почвы народной.

Великая мысль о массовом страховании, как все на свете, выклевывалась с большими усилиями путем тысячи грубых опытов, пока не блеснула почти во всей яркости у Наполеона III. «Узурпатор», Napoleon le Petit, как называл его Гюго, очень нуждался в том, чтобы задобрить рабочие классы. На счет конфискованного у орлеанской династии имущества Наполеон хотел дать народу что-нибудь бесспорно полезное, и вот явились страховые кассы для рабочих. Но у французов ничего не вышло. Этот удивительный по уму народ погибает от централизации, бюрократизма, от бездушной канцелярщины, в которой коченеют многие благие начинания.

Бисмарк называл Наполеона III «непризнанной бездарностью», но со смелостью гения перенял у него хорошую мысль. У Наполеона из нее ничего не вышло, – но посмотрите, как та же мысль вскипела в плодовитом мозгу великого немца. У Бисмарка были менее сентиментальные цели. Он, может быть, не слишком сильно хлопотал собственно о счастье немецкого рабочего, но, как умный политик, сообразил, что народное счастье – прямо козырный туз в игре партий и что необходимо взять его в руки. При Бисмарке в 1869 г. возникла партия социал-демократов, которая из ничего разрослась в очень сильное государственное течение, притом революционного характера. Социалисты объявили себя защитниками народных прав. Чтобы сокрушать их, Бисмарк поспешил стать в положение еще более искреннего защитника тех же прав. Только что издав драконовские законы против социалистов, он не постеснялся объявить, что он сам социалист, и даже более, чем они, и в доказательство провел закон о страховании. Это был ход великого игрока. Некоторые социалисты признают, что государственное страхование рабочих нанесло их партии разгром вроде Седана. Хотя партия продолжала расти и в самой стране, и в парламенте, но она теряла в качестве больше, чем приобрела в количестве. С нею произошло самое гибельное, что может постичь живую партию, – она остыла. Из революционной, грозной силы, единственной страшной для германской государственности, социализм незаметно выродился в мирное добропорядочное сословие, решившееся добиваться своих целей словопрениями и безобидными интригами. Бисмарк ловко вынул у социал-демократов их жизненный нерв – мечту о взаимопомощи, и партия омертвела. Осуществив нечто из того, что социалисты выдвигали, как что-то недосягаемое, Бисмарк показал, что мечта без больших хлопот доступна и ничуть не идет вразрез с немецкою государственностью.

Народная масса ответила на смелый опыт благодарностью и доверием. Несмотря на то что сплошь все немцы грамотны, несмотря на то что пропаганда социализма ведется открыто, успехи его, видимо, завершены. Эта партия уже состарилась, не успев внести в историю ничего значительного. Крайним элементам социализма пришлось – по явному несочувствию рабочего класса – принять в Германии подпольную организацию и новое имя. Государственное страхование рабочего люда надолго успокоило немцев, как успокоит, конечно, итальянцев и французов, когда привьется у них. В государственном страховании революционному брожению дается неожиданный мирный выход, дается надежда без кровавых жертв и переворотов достичь того, что всякому народу нужно: не богатства, а достатка. Люди крайних мнений говорят, что это ловушка, что народ попал в хитрые сети, что в государственном страховании богачи сумели помочь народу из народного же кармана, вместо того, чтобы дать из своего. Глупый Михель будто бы удовольствовался крохами, брошенными с барского стола; получив кое-что, он отказался от возможности взять все. Но умеренные на это отвечают, что народу вовсе не нужно «всего». По своей природе трудящийся класс не есть хищник; законная его доля – немногое необходимое. Обеспечьте рабочему человеческое существование – здоровый достаточный обед, теплую светлую квартиру, возможность иметь семью, – и рабочий будет охотно нести свой ежедневный труд. – Но ведь это идеал домашнего животного! – возражают крайние.

– Идеал всякого живого существа, – отвечают умеренные, – всякого нравственного существа, не вышедшего из равновесия с природой.