Текст книги "Письма к ближним"

Если интересны вообще умные старики, то в какой безмерной степени интересны люди гениальные, дожившие до старости! Их немного таких, но тем драгоценнее их присутствие в обществе. Не говоря о Гете, случайные мнения которого в последние его годы дали возможность незначительному его собеседнику составить одну из интереснейших книг в мировой литературе, – не говоря о прекрасной старости многих других, вспомним наших великих старцев – Тургенева, Достоевского, Льва Толстого. Вместе с возрастом эти писатели входили в новое, особенно серьезное, особенно глубокое настроение. Если мелкие звезды закатываются незаметно, исчезая во мгле еще далеко до горизонта, то солнце именно к концу дня кажется наиболее величественным; закат для него – самый значительный, самый торжественный момент дня. Жизнь великого человека пред естественной кончиною встает во всем ее историческом значении. Подумайте, например, об авторе «Войны и мира», которого драгоценные дни Господь еще раз милостиво продолжил. При его могучей впечатлительности, при его способности все видеть и все понимать, – подумайте, что значило прожить семь десятилетий сознательной жизни? Человек, который родился в век Пушкина и Лермонтова и был их современником, который вырос в культуре тридцатых годов, в глухое время крепостного права, в стародворянской семье, человек, который отчетливо помнит почта все царствование Николая I и переживает уже четвертое царствование, человек, который не в книгах читал, как мы, а лично участвовал в давно забытых войнах на Кавказе и под Севастополем, – человек, лично переживший всю великую драму освобождения крестьян и в ней участвовавший, – друг старых славянофилов и западников, перед которым прошла вся плеяда тургеневского века… Какой это огромный жизненный опыт, и при чудесном даре проникновения в дух вещей – какая работа мысли! Если иной молоденький доцент в двадцать пять лет имеет уже степень «доктора истории», то сравните с ним этого глубокого старца, жившего столь долго! Такие люди живут не праздно. Тургенев, Достоевский, Толстой – они первые на глазах наших ввели Россию в семью народов как равноправного члена, они первые от имени народа русского внесли в человечество дар, от которого гордая цивилизация не отказалась. И не лишено значения то, что величайшая в этом отношении заслуга принадлежит самому старому из названных писателей. Я уверен, что тот же подвиг выполнило бы с не меньшим блеском и поколение Пушкина, Лермонтова, Грибоедова: силы этой молодежи были безмерны, но судьба не дала им просто времени, просто жизни. Они обнаружили лишь качество своего гения и не успели обнаружить количества его.

Возвращаюсь к спору между молодежью и стариками. Я сказал бы молодежи: – Пока вы молодежь, вы – ничто, как едва поднявшиеся колосья без зерен – еще только солома, а не хлеб. Вся ценность молодости обнаружится лишь в зрелых людях и стариках. Не спешите же кричать о своем достоинстве; сначала докажите его, а для этого нужна долгая жизнь. Честный юноша, желающий не украсть, а заслужить честное имя, со страхом и трепетом глядит на подвиг жизни, предчувствуя, что он не легок. Он очень труден, гораздо труднее, чем всякое представление о нем, и единственное, что делает его одолимым, – это если он разложен на долгие годы.

Позвольте еще прибавить вот что. Если только честная старость доказывает право на уважение, то долг стариков – всеми средствами доводить молодежь до честной старости. Если даже великие таланты теряли половину и три четверти своего значения, не дожив до полноты возраста, то раннее сошествие со сцены молодых сил – самая гибельная трата, какая возможна. Поднявшимся, заколосившимся всходам должно быть обеспечено правильное созревание. «Отцы», родившие «детей», должны еще раз выходить их до окончательного их гражданского рождения. Дав детям бытие, необходимо дать и зрелость. С молодежью очень много возни, даже с простонародною молодежью, но что делать. Приходится ухаживать и за домашними животными, и за растениями, ухаживать со всею нежностью и вниманием, на какие хозяева способны. Хотите урожая в будущем, обилия плодов земных – не жалейте труда, искусства, бессонных ночей, тревоги. Насколько противно фальшивое подделыванье под вкусы молодежи, гадкая погоня за популярностью, настолько необходима серьезная забота о нравственных и физических условиях, при которых молодая душа растет, забота о солнце, воздухе, влаге, тепле, просторе, обо всем, чего требует не каприз, а сама природа. Мы счастливы и горды, что нашими современниками были великие старики, имена которых не умрут. Надо и детям подготовлять то же счастье, оберегая «долготу» их лет. Очень многие замечательные люди в юности приводили в отчаяние своих родителей, но зрелый возраст доказал, что они сбережены были не напрасно.

Нравственное движение за границей

Нравственное движение на Западе преследует, в сущности, те же цели, что и церковь, но исключительно светскими средствами. Казалось бы, обе стороны должны были бы вступить в союз между собою, но присутствие там и здесь крайних элементов мешает этому. Так называемые «свободомыслящие» иногда не хотят и слышать о сближении с церковью. Эта нетерпимость осуждается этическим союзом, как это ясно сказалось, между прочим, на конференции, созванной секретарем союза д-ром Ф. В. Ферстером. Один «свободный мыслитель» упрекал этическое движение в том, что оно стремится к примирению с церковью. Член союза г-жа Альтшуль нашла нужным ответить на это обвинение. «Потому только, что г. Ферстер говорит с жаром и с симпатией о религиозной идее, его нельзя упрекать в приверженности к клерикалам. С каких пор горячность убеждения, интерес и симпатия к религии называются клерикализмом? Мои чувства свободно мыслящей мне дороги, но я никогда не считала свободную мысль сплошным отрицанием всего. Основываясь на естественной истории творения, свободная мысль действительно делает человека гражданином Вселенной и дает множество импульсов к добру. Но при всей моей любви и уважении к свободной мысли, я не могу быть слепой и глухой ко всему, что думает и чувствует мой ближний. Уважение, с которым мы, этики, относимся к религиозной жизни, дает ей новую жизненную силу, без которой она постепенно угасла бы. Этические союзы стремятся делать людей „добрыми” ради того, чтоб они сделались счастливее. А если так, то можно ли пренебрегать тем, что служит источником счастья для множества людей?»

«Есть много свободных мыслителей, убежденных в том, что нет никакой нужды давать жизни религиозное объяснение. Им кажется, что это выдумка священников. Мне, напротив, желание давать жизни сверхъестественное объяснение кажется потребностью, так глубоко укоренившейся в человеческой душе, что многие люди, наверное, продолжали бы верить в сверхъестественную силу, управляющую их судьбой, и в том случае, если б все священники разом исчезли с лица земли и если б наше познание природы дошло до такой ступени развития, при которой совсем не оставалось бы для человека неразобранных загадок».

«Роль этика не может, стало быть, заключаться в том, чтоб заглушать религиозное чувство. Напротив, он должен следить за тем, чтоб этот источник счастья оставался чистым. Если религиозное чувство, как мы надеемся, будет развиваться в глубину, вероятно, в будущем оно разобьет общество на небольшие группы, в которых и будет культивироваться и чтиться, как чисто индивидуальное убеждение, тогда как культура этики, могущей соединять людей всяких религиозных воззрений, будет все более и более связывать общие интересы».

«Терпимость не есть только снисхождение. Она есть ласковое усилие понять мысль другого человека. Мало признать за другими право быть другого мнения. Надо усилием ума понять это чужое мнение, освоиться с чувствами, с образом мыслей других людей настолько близко и интимно, насколько это может позволить нам собственный образ мыслей и наши собственные чувства. Такова терпимость этика. Надо пожелать, чтоб таковой же сделалась и терпимость свободомыслящего».

«Мы присоединяемся к этим словам, – говорит г. Ферстер. – Если мы хотим приобрести людей для того, чтоб организовать возвышенное общество, говорит один из корреспондентов „Ethical World“, мы не должны начинать с осмеивания наших ближних и их прошлого».

«Всегда надо судить о христианстве, – говорит Stanton Coit, – по его лучшим авторам, по трем первым Евангелистам, по св. Павлу, св. Августину, св. Фоме Аквинскому, Мартину Лютеру, Тейлору, Неандру и другим вместо того, чтобы судить о нем по плохим и наименее развитым писателям. Что касается самих христиан, мы должны судить о них по лучшим образчикам человечества. Не будем приписывать христианству ошибок, вызванных эгоизмом некоторых христиан. Не будем смешивать религию с ее представителями и не будем осуждать ее за их ошибки, как это делали Шелли и радикалы. Следует читать лучшие речи великих проповедников и посещать лучшую из ортодоксальных церквей (la meilleure église ю orthodoxe) по меньшей мере двенадцать раз в год. Это лучшее средство для того, чтоб поддерживать дружбу с ортодоксами, которые будут любить нас и доверять нам так же, как и мы им».

«Мы ведь не сражаемся за убеждения: важные задачи настоящего указывают на то, как важно, как необходимо деятельное сотрудничество людей, мужчин и женщин, каковы бы ни были их религиозные убеждения. Нетерпимость и гордость, вызываемая различием исповеданий, исчезают именно в этом примирении людей на почве человечности, в этом союзе, где люди научаются уважать друг друга, не спрашивая, из какого источника всякий почерпает свое вдохновение. Величайший из наших свободных мыслителей, Лессинг, убежден в том, что только нравственные качества того, кто будет носить настоящее кольцо, дают возможность узнать его, а никак не словопрения и не ссоры из-за различия во мнениях. – Это желание согласия не делает нас мрачными. Относительно многих печальных сторон западной церкви мы радикальнее свободных мыслителей».

«Основывая для жизни и для воспитания светскую этику, мы отнимаем этим у западной церкви ее основание и мы избавляем народы от страха перед свободной мыслью. Именно потому, что большинство свободных мыслителей, и наиболее выдающиеся между ними, держались только отрицания вместо того, чтоб создать новую веру и философию, – множество людей осталось и до сих пор привязанными к церкви, многие возвращаются к ней, а правительства и педагоги колеблются объявить религию частным делом каждого».

«Но, скажут мне, как же с такими мыслями можете вы надеяться соединить между собой верующих? Признает ли верующий светскую этику? – Да. Это только вопрос времени, так как светская нравственность столь же необходима верующему, как и свободомыслящему. – Почти везде западная церковь мирится с политикой насилия и милитаризма. В женском вопросе она защищает патриархальный взгляд. В законе относительно развода она стоит за узкое и тираническое отношение к этому вопросу. Ясно, что верующим нужен верный, надежный руководитель для того, чтобы приложить их древние принципы к задачам современной цивилизации. Ведь и верующему приходится в настоящее время считаться с важными столкновениями нашего времени; эти столкновения потрясают и его совесть и мучат его. Церковь не может противиться светской этике, если она серьезно смотрит на свое пастырское призвание. В отдельных случаях это уже и встречается. Французское католичество, в лице одного из своих выдающихся представителей, выразило недавно свое восхищение по поводу педагогических учреждений господ Pécaut и Buisson».

Феликс Адлер, один из первых проповедников этической культуры, развивал следующие мысли на конгрессе американских обществ.

Этическое движение, говорит он, должно прежде всего пробуждать сознание необходимости социальных реформ. В высших и низших классах общества многие живут в полном равнодушии, не чувствуя ни своей ответственности, ни своего сообщничества в несчастьях настоящего времени. Прежде чем мы будем в состоянии рассчитывать на содействие значительной части общества в деле преобразования, надо развить и углубить в обществе нравственные потребности. Это лучший ответ, говорит Адлер, тем, кто упрекает наше движение в том, что оно не действует на практике. Воспитание народной воли, а не благотворительные общества, – будет иметь глубокое и целительное социальное действие. Усилия добиться уменьшения рабочих часов и развитие организации рабочих пропадают даром из-за тысячи мелких недоразумений и препятствий, которые можно победить только путем интеллектуального и нравственного воспитания народа. Тот, кто хочет излечивать причины, а не отдельные симптомы социальной болезни, должен требовать многого от доброй воли и чувства справедливости людей, которых никакой благотворительностью не изменить, пока они живут в настоящих условиях и привычках их жизни и мысли. Истинная задача этического движения – приобретать сторонников социальной реформы, влияя на людей нравственно.

Почему же этические союзы принимают такое деятельное участие в делах благотворительности? Во-первых, потому, что врач, желающий исцелить болезни в корне, никогда не пренебрегает возможностью и утишить хоть на несколько мгновений страдание; во-вторых, потому, что деятельность этого рода представляет хорошую школу социального изучения для тех, кто ей предается. Поэтому мы и стараемся устраивать деятельную благотворительность таким образом, чтоб она служила поучением для занимающихся ею, а не поощряла необдуманность тех, кто дает милостыню.

Этические союзы стоят еще далеко от общественной жизни, но они представляют случай сообща исследовать великие задачи и грозные явления, которые со всех сторон обволакивают и терзают нашу кажущуюся цивилизацию. Не заслуживает ли это деятельной поддержки со стороны умных мужчин и серьезных женщин?

Сколько родителей томится тревогой в момент, когда приходится подвергать молодого человека опасностям и соблазнам городской жизни! Пусть же они радостно приветствуют наши союзы, которые укрепят в молодом человеке чувство долга, осветив его в его сознании. За исключением некоторых курсов, жизнь не дает того, что мы предлагаем; не дает этого ни университет, ни академия художеств, ни технические институты, ни клиники, ни военные школы. Молодые люди не посещают проповедников и не руководствуются в жизни религиозным наставлением. Видимо, чего-то недостает этой молодежи, даже тем из них, которые в семье получили прочное нравственное воспитание. Надо оплодотворить новыми идеями это воспитание, данное семьей; надо пробудить в молодежи, вместе с отвращением к эгоизму, деятельное желание принимать постоянное участие в борьбе против этого эгоизма. А решение содействовать очищению человечества очищением самого себя – будет прекрасным идеалом, который даст юноше серьезность и степенность, которые будут сопровождать его среди всех столкновений страстей, мнений.

В «Volkswirtschaft Mitt напечатано интересное письмо о торговом положении Новой Зеландии, прочитанное на митинге английских фабрикантов. В этом письме из Новой Зеландии говорится, что колония эта не обращалась к английским торговым домам ввиду того, что немецкие фабриканты лучше удовлетворяли ее. Очевидно, обладание колонией не то же, что экономическое господство на колониальном рынке. Страна может разориться экономически, несмотря на огромные колониальные владения и на могущественный флот, потому что пушки и политический «престиж» могут оказаться недостаточными для того, чтобы обеспечить сбыт ее товаров.

Лорд Фаррер, президент английского «клуба Cobden», доказал эту истину путем убедительных статистических данных.

В статье, озаглавленной «Le commerce suit-il le pavillon?», он восстает против нелепого шовинизма нашей эпохи, по которому выгода одной нации покоится на ущербе, причиненном другой. Он разбирает далее, опираясь на экономическую историю предыдущего века, следующие вопросы: правда ли, что необычайное развитие английской торговли во второй половине этого столетия вытекает из расширения «всемирной Империи»? Зависит ли наш рынок от политического влияния? Исключены ли мы из торговли там, где не развевается наш флаг? Есть ли повод думать, что увеличение политического и торгового могущества других стран вызывает упадок нашей торговли?

Вот как отвечает лорд Фаррер на эти вопросы, со статистическими документами в руках. «С тех пор как наше политическое влияние распространилось на Египет, наша торговля в этой стране очень слабо развилась. Следовательно, нет необходимости подчинять страну нашей политической власти, когда мы хотим вести с ней торговлю. Торговля Англии с заграницей втрое превосходит ее торговлю с подвластными ей странами. Эта пропорция не изменилась, несмотря на необычайное распространение английского владычества во второй половине столетия… Говорили, что торговля наша находится в зависимости от могущества нашего флота: история последних пятидесяти лет опровергает это ходячее мнение. Торговля не следует за флагом; она следует за установленными ценами. Успех нашей торговли зависит не от национальности наших коммерсантов, а от качества и деятельности нашего торгового производства. Издержки, которых требует политика насилия, издержки на гигантские вооружения с целью защиты наших «владений» нисколько не возбуждают и не возвышают ценности и искусства нашего производства. Еще менее будет экономических выгод, если наша политика приведет нас к войне с Францией, Россией или Германией. Не найдется достаточно обширных рынков для того, чтоб уплатить наши военные издержки и в том случае, если мы выйдем из войны победителями».

«Все факты за то, что увеличение империи ничуть не стоит в связи с расширением нашей торговли. Торговля зависит от других условий; поэтому зависть наша к увеличению других государств совершенно неуместна. Если даже они устроят таможни в своих владениях, мы пройдем через это там, где наша торговля представляет внутренний залог успеха. Цивилизуя иностранные территории, могущество торговли будет во всяком случае увеличиваться к выгоде наших индустриальных продуктов. Чтоб избежать ссор, желательно, конечно (и это было бы лучшим ответом на манифест Царя), чтоб правительства соединились с целью разрешить во вновь занятых территориях свободную экономическую конкуренцию всех торговых наций. Тогда не было бы причины продолжать эту погоню за политическим и территориальным могуществом. На взаимных отношениях покоится экономия всего мира. Торговля, которая будет служить к процветанию других наций, будет содействовать и нашему прогрессу. „Мир на земле, и да будут люди счастливы!“ Таков должен бы быть девиз международной торговли, в наши дни более, чем когда-либо».

В газете «Nation» профессор фон Бар из Геттингена обсуждает манифест Царя и доказывает, что третейский суд невозможен там, где его не поддерживает мнение образованного общества. Это мнение не может создаваться ежедневной прессой, подчиняющейся влиянию партий и правительств. Следует организовать международную академию, где люди независимые излагали бы правительствам и народам факты, относящиеся к каждому столкновению. «Такая академия могла бы не только подавать свое мнение по требованию правительства – что чрезвычайно важно для поддержания мира, – но она могла бы выражать свое мнение по просьбе представителей народа относительно вопроса, который еще не привел к острому столкновению правительств. Эта академия могла бы, если б ей были даны средства наводить справки на месте, освещать общественное мнение отчетом, который она издавала бы по собственному почину; она подбодряла бы этим же и правительства к тому, чтоб они предпринимали своевременные предосторожности. Сколько противоречий видели мы в отчетах о делах Армении и Крита! Сколько раз мы видели, что влиятельная печать страны отказывается верить официальным отчетам другого государства (например, отчетам консулов Востока). Может быть, можно бы избегнуть несказанных бедствий, если б общественное мнение могло пользоваться верными сведениями и точными отчетами». Все это можно применить и к внутренним вопросам цивилизации. Везде чувствуется недостаток в центрах для правильной оценки фактов; чем острее становятся столкновения контрастов, тем настоятельнее чувствуется необходимость соглашения. Профессор Ферстер на конференции в Берлине заявлял о необходимости устройства такого рода центров, в которых со всею серьезностью обсуждались бы события. Затем ораторы, с должного разрешения, просвещали бы общественное мнение полученными выводами. Простая академия мира не могла бы удовлетворить этой задаче. Как показывают недавние события, вопросы нынешней политики тесно связаны не только с вопросами экономическими, но и с вопросами нравственными. Такая академия должна была бы быть только отделением «Академии для преобразовательной интеллектуальной работы», создание которой проектируется этическим союзом.