Текст книги "Иллюзии свободы. Российские СМИ в эпоху перемен (1985-2009)"

Что может председатель Гостелерадио СССР?

На вопросы журнала «Смена» отвечает председатель Гостелерадио СССР Михаил Ненашев.

– Михаил Федорович, говорят, вы хорошо играете в теннис?

– Вот уж поистине журналисты знают обо всем, но понемногу и неточно.

В теннис я только начинаю играть, обучение идет медленно. Нет времени. А вот бегом занимаюсь более двадцати лет. Каждое утро, в любую погоду. Это мое увлечение еще с тех пор, когда жил на Урале. С того времени, как перешел с преподавательской работы из института в Магнитогорский горком партии. Нагрузки увеличились, и бег помогал их преодолевать. Так что бег поддерживает не только физическую, но и моральную форму. Встаю не позднее семи часов. Всякий раз, особенно когда на дворе дождь, снег, не хочется выходить на улицу. И каждый выход – это победа над собой. Выходишь нередко с тяжелым настроением: мало ли какой был день вчера – неприятная встреча или разговор, а возвращаешься бодрым. Мне исполнилось шестьдесят лет, а чувствую себя не больше чем на сорок.

– Вы преподавали в институте, работали секретарем Магнитогорского горкома партии, секретарем Челябинского обкома, главным редактором газеты «Советская Россия», теперь возглавляете Гостелерадио. В какой области вы себя считаете профессионалом?

– Изначально я педагог-просветитель.

– А какой период был все же самым интересным в вашей жизни?

– Конечно, работа в газете. Каждый день ты видел результат своей деятельности – плохой или хороший. Журналистика – одна из немногих профессий, где желание увидеть, что ты конкретно за день способен сделать, реализуется. Берешь в руки газету – теплую, только что из типографии, разложишь на столе, гладишь… это все равно, что рождение ребенка. И эта радость – каждый день. И в этом компенсация за все то, за что страдаешь, держишь удары извне.

– Каково ваше жизненное кредо?

– У меня было два деда – оренбургские казаки – один вахмистр, другой урядник. Они говорили мне: надо жить так, чтобы, когда ты ложился спать, тебе не было стыдно перед собой. От окружающих можно еще что-то скрыть, а вот от себя ничего не скроешь. Наверное, это то самое главное, что должно каждым из нас управлять, – собственная совесть.

– Когда вы в конце 70-х – начале 80-х, то есть в разгар застоя, работали в «Советской России», она была самой острой из центральных газет. Какой ценой это давалось?

– Время, когда мы начинали создавать свою «Советскую Россию», шел 1978-й г., было и сложнее, и проще. Проще тем, что очень уж однообразными были многие газеты. Согласитесь, на таком фоне сделать газету, отличающуюся от других, было, конечно, легче, чем сегодня. Правда, для этого нужно, чтобы в коллективе большинство были единомышленниками, конечно, при обязательном наличии инакомыслящих. И в редакции у нас были люди, не разделявшие моих взглядов. Известно, что зайцы потому хорошо бегают, что существуют волки и лисы. Это надо иметь в виду, ибо, когда коллектив однообразен и все думают одинаково, продвижение вперед весьма затруднительно.

Да, в ту пору сложнее было говорить правду, критиковать партийную власть: ощущалось сильное сопротивление. Неординарность, свежая мысль часто вызывали неадекватную реакцию. И у тех, кто управлял газетами, и у наших коллег из других изданий на улице Правды: «Что это она себе позволяет, эта самая “Совроська”?»

Однажды мы взяли и отказались от передовиц, заменили их размышлениями публицистов, мнениями авторов и письмами читателей. А вот теперь «Правда» применяет тот же прием. Но это же было двенадцать лет назад? А тогда говорили: «Нельзя этого делать! Должно быть заглавное что-то!» А мы сделали, и ничего. Или начали в газете выпускать целые блоки и полосы, посвященные только письмам читателей. Когда есть сопротивление, возражения, несовпадение взглядов, творческий коллектив работает интенсивнее: идет борьба мнений, она стимулирует творчество. Творческий человек теряет форму, когда нет сопротивления.

Я принадлежу к той немалой части людей, которые в те годы все более критично оценивали суть застойного периода. Больше всего раздражало бездумное послушание, оно вызывало желание противоречить. И тот, кто не хотел проявлять послушание, сразу выделялся и становился нежелательным. Неслучайно тогда стало появляться так много инакомыслящих, их быстро превращали в противников, и нередко случалось, что люди покидали страну. Вот почему хотелось быть самим собой, представлять в газете реальный мир таким, какой он есть, а не таким, каким хотели его видеть. Уже тогда мы стали говорить о том, что скудность и бедность нашей пропаганды заключается именно в том, что одно мы пишем в газете и совсем другое люди видят в жизни. Это людей обижало, раздражало и унижало.

Не сразу, но постепенно мы в «Советской России» вышли на критику, острые темы, в то время запрещенные. В частности, дали серию критических материалов по Москве. А это было, мягко говоря, очень непривычно. Ведь существовала традиционная установка: в Москве не может быть ничего плохого, это столица СССР, образцовый советский город. И вдруг «Совроська» критикует!.. Кое у кого это вызвало, конечно, большое раздражение… И не только.

В газете все чаще выступали собкоры, которые мутили воду на местах. Например, в Краснодаре, где отношения газеты с Медуновым (первый секретарь обкома) вызвали замечания по этому поводу в адрес редакции и в отделе пропаганды и секретарей ЦК партии. Состоялись резкие разговоры: «До каких пор? Кто вам позволил?!» Никто, конечно, не позволял, мы просто делали то, что нам диктовала совесть.

Или тема преступности. Когда мы написали в газете о банде, орудующей в Центральной России, позвонил Чурбанов, в то время заместитель министра МВД, и раздраженно спросил: «Кто же вам это позволил? Какие могут быть в советской стране бандиты?!»

Когда направили работать в «Советскую Россию», один мудрый человек (это был Александр Чаковский, главный редактор «Литературной газеты») сказал мне: «Главный редактор должен быть не только мужественным, но еще и хорошим тактиком. Вы, как новый человек, сейчас еще мало что знаете о газете, и вам надо ваше незнание превратить тактически во благо. Сейчас у вас редкая, но недолгая возможность незнанием объяснять все неординарные поступки редакции (“а я и не знал, что этого делать нельзя”). Если у вас хватит сил и терпения, то примерно через год наступит определенное привыкание: дескать, в других газетах многие непривычные вещи делать нельзя, а в “Советской России” можно. Более того, начнет работать стереотип (я это скоро почувствовал!): наверняка они это согласовали и им разрешили». Даже про Медунова на улице Правды среди журналистов ходили разговоры, что «Советской России», поскольку она странная немножко газета, разрешили писать в таком тоне. А ведь на самом деле никто ничего не разрешал!

Главный редактор, если он хочет учить смелым деяниям, риску своих сотрудников, обязан значительную долю тех стрел, что обрушиваются на газету и ее авторов в ответ, принимать на себя. Должен уметь держать удар. Если журналисты видят, что редактор не берет на себя ответственность, они так смело работать не будут.

– Когда вы говорите, что телевидение должно не только просвещать, но и утешать, что имеете в виду?

– Есть два принципиальных момента, из которых я исхожу, утверждая, что телевидение должно и утешать. Первый состоит в том, что в нашей пропаганде, информации слишком много рационального. А в человеке, как известно, два начала: рациональное и эмоциональное. А мы, к сожалению, в нашей пропаганде эмоциональное начало явно недооцениваем. Считаем, главное – до сознания дойти, все остальное решится само собой. А это неверно. Я и в застойное, как теперь говорят, время утверждал: мы слишком рациональны, вся пропаганда трескуча, декларативна и поэтому неэффективна.

И второе. Есть вечные ценности, носителями которых является индивидуально каждый человек. И напоминать ему об этих ценностях, особенно в сложный период невзгод и крутых поворотов, в котором мы сейчас живем, очень важно. Как бы ни было сложно с колбасой и не только с ней, великое предназначение человека не сводится только к этому. Утешать не значит призывать – оденьте розовые очки. Нет. Но ведь в любое время, даже в самое трудное, продолжают существовать честь и совесть, добро и зло, любовь и ненависть, справедливость и несправедливость. И надо помнить об этом. Тем более в сложные периоды. Чтобы человек не одичал, не обозлился на все и вся, чтобы остался человеком. И здесь, может быть, самое главное – не забывать об ответственности за тех, кто идет следом.

Еще один аргумент в пользу функции утешения на телевидении. Телевидение существенно отличается от печати тем, что в нем присутствует приоритет зрительного ряда. Телевидение прежде всего зрелище, оно сочетает в себе и журналистику, и искусство. А искусство всегда рассчитано не только на разум. Поэтому так важно, чтобы воздействие на духовную, нравственную сферу было равно влиянию, которое мы оказываем на разум. Особенно теперь. Телевидение сегодня в связи с политизацией жизни очень деформировалось. И не потому, что другие люди пришли, просто само время вызвало перемены на телевидении. И процесс политизации, когда главным героем дня стал политик не по должности даже – сейчас все политики, все произносят речи. И все это телевидение не может не отражать на экранах адекватно тому, что происходит в реальной жизни.

Однако что происходит? Год, второй, третий, четвертый мы все политиканствуем: прихожу вечером домой, включаю первую программу: сидят люди за тумбами – круглый стол, по второй – идет сессия Верховного Совета, включаю «Добрый вечер, Москва!» – тумбы опять, четвертая программа назидательная – опять сидят педагоги и учат, как жить, включаю «Ленинград» – тоже заседания и дискуссии… Начинаешь думать, что соотношение политики и всей остальной жизни явно у нас деформировано. Поэтому так важно сегодня уравновесить содержание общественно-политической функции с художественно-просветительской на телевидении. Тем более у нас тысячи городов и деревень, где нет театров, дворцов спорта, картинных галерей, телевидение в какой-то мере заменяет все это. Я понимаю, таким образом, утешение в очень широком смысле – в смысле удовлетворения тех духовных запросов, которые мы так долго не удовлетворяли в полной мере.

Сегодня мы оказались в сложном положении. У нас серьезно нарушена экология культуры. А ведь экология природы связана с экологией культуры. И самый большой дефицит сейчас – дефицит культуры. Я верю, какое-то время спустя, когда мы оглянемся и задумаемся, то поймем, что в этом причины и многих других наших трудностей и проблем.

– За что конкретно отвечает председатель Гостелерадио СССР?

– В отличие от газеты мои попытки стать главным редактором, который бы смог держать в поле зрения все редакции и передачи, оказались трудно реализуемыми, ибо это физически невозможно. В Гостелерадио СССР, в Москве сорок с лишним редакций. Каждая из них имеет самостоятельный статус. Значит, председатель должен взять на себя только то, что другие или не могут, или не должны делать. Прежде всего стратегическое соотношение программ, передач – очень сложная задача: у нас идет непримиримая борьба между редакциями, причем в крайне ограниченных технических условиях. Все требуют (депутаты Москвы, России): давайте откроем еще один канал. Но по существу при нынешних материально-технических условиях канал-то полноценный у нас в стране лишь один – первый. Если бы у нас было десять – пятнадцать каналов, мы могли бы удовлетворить многие интересы, но у нас лишь первая программа охватывает 90 % населения, вторая – 70 %, остальные – 10–15 %.

Кроме того, председатель должен активно участвовать в процессе планирования. Иначе в результате очень резкой конкуренции между редакциями побеждать будет тот, кто сильнее, и совсем не обязательно те, кто представит лучшие программы. Надо, чтобы тут кто-то был судьей, то есть требуется на правовой основе регулировать, планировать разные передачи. Необходимо добиться, чтобы действовал механизм планирования программ, – у нас есть для этого специальная дирекция. Не все это мнение разделяют. Если бы я был главным редактором какой-нибудь редакции, тоже бы, наверное, сопротивлялся, рвался к свободе, захватывал эфир. Но если никак не управлять процессом планирования, деформации, которые существуют на ТВ сейчас, будут углубляться. В этом регулировании и состоит одна из главных функций председателя и его заместителей.

Ну и, конечно, структурные вопросы. Они сейчас очень назрели, структура наша устарела, механизм управления тоже. Надо все это создавать на новой основе. Мы привыкли руководить журналистами, творческими работниками только административными методами, правовые положения для этого были не нужны. А теперь мы оказались в таком положении, когда административные методы уже не срабатывают, а правовых норм мы еще не создали.

Должен сказать, что ни одно телевидение в мире не работает без своего устава, кодекса, где четко записано, что может человек, работающий в эфире, а что нет. Сейчас, если мы отстраняем человека за явное и грубое нарушение этих норм, то делаем это административно. Когда, к примеру, что-то происходит в горячей точке страны, приезжает туда журналист и сразу передает впрямую. А на Западе, особенно о катастрофах, о гибели людей, многое нельзя давать впрямую, нужно сначала обязательно сослаться на официальную статистику, данные полиции. У нас же тут нет никаких правил. А ведь мы, когда выходим на 200 млн телезрителей, нередко такой информацией приносим еще большее волнение общественности.

Все эти вопросы должен, конечно, решать председатель.

Нужен закон о радио и телевидении. Нужна контрактная, договорная система работы всего творческого состава, на основе которой работает телевидение всего мира. В контракте с учетом возможностей работника можно определить и более высокую зарплату. Контракт определяет и временные границы, и другие регламенты деятельности работника в редакции. Контрактная система поможет выбирать лучших и на законных основаниях расставаться с худшими, что сделать в обычных условиях невозможно.

– С кем из руководства партии и страны вам приходится встречаться и как часто?

– В отличие от того времени, когда работал в газете и в Госкомиздате, такие контакты и беседы бывают ежедневно практически со всеми лидерами страны. Практически не бывает ни одной недели, чтобы не было разговоров с М.С. Горбачевым, Н.И. Рыжковым.

– А нагоняи бывают?

– Резких разговоров, как раньше, сейчас не бывает. Может, от того, что мое положение изменилось, авторитет телевидения теперь несколько иной. Ну и времена, конечно, не те. Обычно разговор идет на равных.

Другое дело, те горькие минуты, когда мы бываем необъективны и неточны. Вот пример. Воскресенье, уже поздно, сижу дома, смотрю программу «Время». (Когда не бывает ничего чрезвычайного, иногда бываю в воскресенье дома.) Показывают митинг в Уфе. Там большая авария: выпустили фенол в воду, людей травят. И вот наш комментатор говорит: искали причины аварии, а она одна – Министерство химической промышленности. Буквально через несколько минут звонит министр и говорит: не мой это завод, не мы виноваты. А 200 млн уже услышали…

– Вы всего год как возглавили Гостелерадио. Можете ли сказать, что за это время уже собрали свою команду?

– Если в «Советской России» творческих работников было всего более сотни, то здесь 8 тыс. Поэтому, наверное, такое понятие, как команда, здесь вряд ли приемлемо.

– Вы доктор исторических наук, профессор. О чем и когда написаны ваши диссертации?

– Первая, кандидатская, защищена в Ленинграде в 1956 г. Тема ее очень актуальна и в наши дни: «Ленинское учение о революционной ситуации». Вторая, докторская, защищалась в 1978 г. в Москве и посвящена была вопросам эффективности пропаганды и информации.

– А что вам говорили дома, когда вы уходили работать в Гостелерадио?

– Скорбили и жалели меня.

– Ну а вы ни о чем не жалеете?

– Нет, пожалуй, хотя место мое в это беспокойное для жизни время не самое удобное. Да и какой смысл жалеть задним числом, когда все это уже произошло. Я даже думаю, в моем положении есть одно несомненное преимущество. Пройти за 12 лет все главные сферы средств массовой информации – газету, книгу, радио и телевидение... Не каждому выпала такая возможность. Думаю, когда-нибудь в результате может появиться полезная книга. Есть о чем рассказать и из того, что удалось, и из того, что не получилось.

«Смена». Апрель 1990 г.

Виноваты ли СМИ в кризисе партии?

Сложность XXVIII съезда КПСС заключалась в том, что широкая общественная дискуссия в стране, острые выступления средств массовой информации – печати, радио, телевидения – сформировали тревожный вывод о кризисе партии. И, конечно, нельзя было оставить без ответа на съезде эти самые трудные и самые важные вопросы: каковы причины кризиса партии и как следует из него выходить? Если бы этого не сделали участники съезда, тогда оказались бы правы те, кто настойчиво внедрял в общественное мнение идею (на этот счет было много выступлений в печати) естественного отторжения перестройкой с ее демократическими процессами коммунистической партии как политического авангарда общества. События в Восточной Европе дали для подобных, преследующих определенные цели суждений достаточно много материала.

Каковы же причины кризиса?

Первая и, несомненно, определенная – утрата партией доверия народа. Истоки этой утраты и в давнем, и в недавнем прошлом партии. При этом ни досада, ни возмущение тем, как это могло произойти, не помогут. Необходимо понимание того, что это неизбежная плата за ошибки и просчеты, за плохое служение народу и отрыв от него, плата за партийное самодовольство и чванство. За многие годы именно это накопило тот горючий социальный материал, который ныне питает не только недоверие, но и недоброе отношение к коммунистической партии у некоторой части людей.

После XIX конференции КПСС уже для многих стало заметно, что партия серьезно утратила инициативу и не торопится ее проявить. И дело здесь было не только в персональной ответственности лидеров партии, как об этом весьма резко говорилось на XXVIII съезде. Никак не снимая вины с членов ЦК, надо видеть главное, а это главное состоит в том, что партия со времени Сталина строилась и организовывалась для послушания, для подчинения, для ожидания команд и указаний сверху, которые она продолжает ждать и сегодня.

На кризис партии, несомненно, повлияли многолетнее отчуждение коммунистов от участия в формировании и осуществлении ее политики, разрыв связей партийного центра и партийной периферии. Разрыв этот был неизбежен также и в связи с неспособностью существующего партийного аппарата работать самостоятельно, без управляющих партийных вожжей центра. Мы сейчас особенно много сетуем по поводу бедности в лидерах, в партийных кадрах, способных работать по-новому. Между тем сетовать, в общем-то, не на что. Отсутствие талантливых инициативных партийных работников, настоящих лидеров неизбежно, ибо время застоя, время послушания и бездумия было одновременно временем торжества посредственности сверху донизу во всей партийной иерархии.

О какой талантливой поросли партийных кадров, о каких новых лидерах можно сейчас говорить, если у самой вершины партийной власти стояла посредственность? В это время среди партийных работников на местах, знаю по собственному опыту, превыше всего ценилось послушание, и самую большую настороженность и нетерпимость вызывали люди с инициативой, с собственным мнением. Можно было бы много рассказать о нелепых и смехотворных, достойных пера Салтыкова-Щедрина ритуалах и порядке следования одного за другим, о чванливых ритуалах сидения в президиумах первого, второго и других секретарей обкомов. Эти ритуалы и традиции партийного чинопочитания не так уж безобидны, ибо были теми самыми кандалами для думающих работников и опорой для чванливых партийных иерархов. Говорю об этом с горечью потому, что, может быть, самая большая вина СМИ и их служителей, к коим принадлежу и сам, состояла в том, что не нашлось у них ни сил, ни способностей, ни людей, которые могли бы уже в первые годы перестройки в открытую и прямо сказать людям всю правду о партии, о ее болезнях и бедах.

Признаюсь, что, как и многие другие, деятельность которых была связана с работой СМИ, я чувствовал себя на XXVIII съезде КПСС весьма неуютно. Неуютность была неприятна, но понятна, ведь в основе ее лежала и собственная вина за состояние идеологической работы, а она оказалась на XXVIII съезде объектом беспощадной критики. Такой беспощадной, что, думаю, ей даже часто не хватало объективности, ибо по сути сама она, эта беспощадная критика, и ее возможность были живым проявлением именно той гласности, того свободомыслия, которые явились и несомненным завоеванием, и прямым достоянием современного этапа идеологической деятельности партии. И в этом смысле, может быть, идеологическая работа партии если и не заслужила доброго слова (на доброе слово было надеяться трудно, тем более в пору всеобщего ожесточения), то хотя бы могла претендовать на объективное признание того, что действительно было сделано за годы перестройки.

Взять деятельность массовых средств информации: печати, радио, телевидения. Разве они при всех неизбежных издержках не заслужили всеобщего признания в последние годы? В то же время признаюсь, что весьма странно выглядела в политическом докладе ЦК на съезде более чем скромная оценка, непонятно в угоду кому, деятельности журналистов газет, журналов, радио и телевидения. Может быть, здесь появился давно известный стереотип – работа средств массовой информации не может оцениваться положительно, ибо всегда есть недовольные их деятельностью. Известный стереотип мышления, а также старый подход проявились и в оценке идеологической деятельности партии в целом.

Продолжая речь о недостатках идеологической деятельности последних лет, которые предопределили ее отставание от запросов времени, думаю над тем, что во многом оно явилось следствием нашего привычного административно-идеологического сибаризма. Что я вкладываю в это мудреное понятие? Провозгласив в годы перестройки плюрализм как идеологическую директиву, партийные функционеры решили, что все остальное пойдет само собой, как прежде, по привычным канонам. Но плюрализм по своей сути не просто упражнение в изящной словесности, не просто поиск истины, а столкновение мнений, и оно заканчивается не братанием, согласием, а чаще всего – борьбой за лидерство, борьбой за власть. Следует откровенно признать: привыкших повелевать идеологических профессионалов партии к этой борьбе никогда не готовили и они, лишь для назидания пребывая в удобных домах и кабинетах политпросвещения, оказались к этому совершенно не готовы. Поэтому от выборов к выборам партия не обогащалась опытом, а становилась все более и более растерянной и терпела одно идеологическое поражение за другим.

В числе наиболее распространенных аргументов в отрицательной оценке состояния идеологической работы на XXVIII съезде КПСС прозвучало: «слабое управление партийными комитетами, средствами массовой информации»; дескать, в результате этой неуправляемости средства массовой информации окончательно распряглись, пошли вразнос и стали основными виновниками всех возникших перед обществом проблем и трудностей.

Вопрос о критике в средствах массовой информации – один из наиболее острых. И надо быть до конца откровенным и признать, что среди известной части партийных работников, как правило руководителей, и поныне существует мнение, что следовало бы существенно сократить объем этой критики, дозировать ее. Хотя для всякого здравомыслящего человека очевидно, что суть дела вовсе не в объемах критики, а в ее содержании, в ее направленности, в ее целях и намерениях. Не будем скрывать – для нашей прессы в условиях современного этапа демократии и плюрализма мнений характерен субъективизм, а иногда и групповые пристрастия.

И все-таки убежден: не это определяет содержание и результаты деятельности средств массовой информации и не с этим связано недовольство работой газет, журналов, радио, телевидения среди некоторых партийных работников и руководителей советских и хозяйственных органов. Не будем скрывать и скажем откровенно, что беспокойство по поводу критики печати, радио, телевидения в немалой степени связано с инерцией старого недоверия к людям, что, дескать, им не все может быть понятно из того, что могут написать эти бойкие журналисты, что-де критика, конечно, нужна, но она должна быть строго дозирована, а лучше всего, если вообще будет исходить из наших собственных рук и под нашим контролем.

Особенно много в последнее время критиков у телевидения и радио. Увеличение их числа понятно, ибо этим средствам принадлежит ныне ведущая роль в средствах массовой информации. Понятно и то, что эта критика чем-то похожа на ситуацию из далекого прошлого, когда гонцу, принесшему дурную весть, рубили голову и палачам было невдомек, что гонец не виновник вести, а лишь ее жертва. Веду речь к тому, что на телевидении и радио не может быть двух уровней откровенности и правды. Один уровень, когда, к примеру, идет прямая и полная трансляция съезда народных депутатов, партийного съезда, наполненных страстями, столкновениями мнений, критикой всего и вся, при этом не обходится и без оскорблений и грубостей. И все это становится достоянием всей страны. И после этого некоторым из наших критиков кажется, что возможен другой уровень, когда этот бурлящий страстями и наполненный конфликтами съезд может быть представлен на радио и в телевизионных комментариях, в интервью совсем иным – благостным, спокойным, умиротворенным. Хочу сказать со всей определенностью: такой второй уровень сегодня просто невозможен, ибо все то, что стало в результате прямого вещания достоянием людей из уст депутатов Cъезда народных депутатов СССР и РСФСР, из уст делегатов съездов партии непременно становится и не может не становиться содержанием комментариев, интервью, репортажей, оценками и суждениями журналистов.

Не хочу быть в роли адвоката корпоративных интересов своего ведомства и лишь опровергателя наших критиков. Честно признаюсь, что в критике телевидения много справедливого, дающего основания для размышлений, оценок, полезных выводов. К числу критических оценок, понуждающих к размышлениям, отнес бы неединичные суждения советской, зарубежной печати и телевидения по поводу некоторых наших продолжительных общественно-политических трансляций. Суть этих замечаний сводится к тому, что в России следует серьезно изучить феномен всеобщего политического психоза, который сознательно насаждается и поддерживается силами радио и телевидения. Авторы этих суждений замечают, что в последнее время на смену известным Кашпировскому и Чумаку пришли продолжительные (недельные и месячные, до двух-трех часов ночи) трансляции съездов, сессий советских и партийных высших органов.

Выражается мнение, что следовало бы, очевидно, создать специальную лабораторию, которая смогла бы отследить эффект влияния на психику человека подобного телепоказа крупных общественно-политических мероприятий. Высказываются предположения, что такие новаторские эксперименты телевидения и радио не только поддерживают веру или усиливают разочарование, но и вносят серьезную смуту в сознание людей, сеют неуверенность и на фоне хозяйственных неурядиц и всеобщего дефицита все больше раздражают телезрителей, многие из которых хотят увидеть нечто совсем другое, развлечься, успокоиться.

Эти суждения обязывают к размышлениям и выводам, ибо в общем верно отражают нынешнее деформированное в пользу общественно-политических передач состояние Центрального телевидения. Оправдывает нас лишь то, что это не вина телевидения, а его беда, ибо оно лишь объективно отражает те деформации, которые сегодня свойственны нашей общественной жизни, политизированной до такой степени, что в ней не остается места для литературы, искусства, культуры.

Став в передовых рядах тех, кто взял на свои плечи тяжелое бремя перестройки, борьбы против бюрократии, консерватизма, косности на этапе пропаганды и проведения экономической реформы, печать, радио, телевидение и их служители сделали многое и в то время, когда начались радикальные политические преобразования в обществе, прошли два острых этапа демократических выборов депутатов в Верховный Совет СССР и республиканские и местные советы, выборы делегатов на XXVIII съезд КПСС. В процессе этой борьбы средства массовой информации серьезно обогатились новым опытом влияния на общество, однако не обошлось и без утрат. Наблюдения показывают, что со страниц газет, из передач радио и телевидения во многом ушла практика тех повседневных производственных дел, из которых складываются созидательная деятельность и обычная жизнь общества. Ушел показушный передовик производства, ударник коммунистического труда, но не пришел тот, кто сегодня в этих условиях перестройки кормит и одевает страну, – современный рабочий и крестьянин, арендатор и кооператор.

Отдельные материалы на эту тему и с этими героями лишь исключение, а не правило. В этой связи произошла и смена главного героя, им прочно стал политик-реформатор, ниспровергатель и обличитель. Не хочу однозначно рассматривать эту тенденцию как негативную, ибо она отражение тех процессов, которые происходят в нашей реальной жизни, но отчетливо вижу, как в средствах массовой информации все больше начинают преобладать критические начала и все тоньше слой добрых, созидательных дел. Думаю, что оптимизма, уверенности в успехе начатого в апреле 1985 г. большого дела мы этим самым советским людям не несем, а между тем страна находится не только в тревожном состоянии, но и в ожидании добрых перемен к лучшему.

С этой тенденцией непосредственно связана и другая. Она выражается в том, что, опираясь на приобретенный в годы перестройки авторитет и пользуясь огромным влиянием, которым ныне располагают средства массовой информации, в содержании известной и, признаемся, немалой части материалов печати, общественно-политических передач радио и телевидения все чаще появляется стремление навязывать обществу свое мнение, а иногда и прямо оказывать на него свое давление. Думается, с этим связаны и проявления субъективизма и групповых пристрастий, свойственные ныне определенным редакциям газет, журналов, радио и телевидения. Отсюда же проистекают и наши журналистские претензии выполнять в обществе функции четвертой власти.