Текст книги "Повелитель прошлого"

Дядя Жора не ошибся: Стас стал как одержимый рыться в книгах по искусству, просиживал в читальных залах вместо того, чтобы играть на улице с ребятами. Во дворе его стали дразнить «архивариусом», – впрочем, большинство из дразнивших даже не понимали значения этого слова.

Он стал для ребят белой вороной, а таких очень не любят в детских коллективах. Его поколачивали, не принимали всерьез, а Стас все больше уходил в себя, в свой мир прекрасного, который для других был всего лишь кучей старых безделушек.

Когда он стал старше, то мучительно долго не мог найти себе девушку. А когда нашел, то быстро спугнул ее своими разговорами на антикварные темы, потому что ни о чем другом он говорить не любил, да и не умел.

Когда Стас понял, что вряд ли сможет сойтись с какой-нибудь женщиной поближе и надолго, то он даже вздохнул с облегчением: нет, женщину невозможно даже представить в его святилище – еще разобьет драгоценную китайскую вазу, смахивая с нее пыль, или испортит бесценную инкрустацию, протерев мокрой тряпкой ломберный столик княгини Волконской!

В конце концов Стас ограничил свой интерес к женщинам мимолетными встречами со случайными знакомыми да визитами к местной проститутке, принимавшей клиентов на дому и слывшей непревзойденной мастерицей минета.

Стас даже передернулся лицом, вспомнив это. Нет, теперь он знает, как надо изменить жизнь! Нужно жить как все, и тогда жить будет легко и просто. И даже если вдруг жизнь покажется прожитой зря, всегда можно утешить себя мыслью – дескать, не беда, ведь все же так живут!

Решено! Стас встал и подошел к Статуе. Устало раскинувшийся на ложе воин окутался синеватой дымкой: он ждал Стаса, чтобы ввести его в новую жизнь. Стас в последний раз оглянулся на вольтеровское кресло, мысленно попрощался с ним и решительно положил руку на потеплевшую бронзовую голову Статуи».

Глава 4

Я прервал чтение текста, чтобы немного осмыслить полученную информацию. Если это бред, фантазии, то весьма связные. Ладно, сделаем допущение, что статуя реально существует и есть люди, верящие в ее магические свойства. Один из них, некий Стас, даже подробно описал магическое действие статуи. Посмотрим, чем завершились его эксперименты.

* * *

«Первое, что он увидел, был узор. Узор на поблекших обоях в прихожей. Он вспомнил эти старые обои. Новые наклеят во время ремонта, когда он перейдет в восьмой класс. Потом он услышал голос матери:

– Стасик, не путайся под ногами, ты мне мешаешь!

Мать протирала пыль с большой бронзовой Статуи. С той самой: воин, отдыхающий на ложе. Странно, ведь в детстве Стаса Статуи не было, ее просто не могло быть в их квартире – в то время Статуя принадлежала совсем другому человеку. Впрочем, это было в другом мире.

– Мама, а давно у нас эта Статуя? – спросил Стас.

– Ты уже сто раз спрашивал! – вздохнула мать. – Сколько я помню, эта тяжеленная штука все время здесь стоит. Тяжелая и места много занимает, но это наша семейная реликвия, принадлежала еще моему покойному деду… Ну, ты наденешь наконец новую рубашку? Мы и так опаздываем! Это неудобно – ведь мы обещали дяде Жоре, что будем ровно в два часа, а сейчас почти половина второго!

– Я не поеду к дяде Жоре! – сказал Стас.

– В чем дело? – удивилась мать. – Ведь ты так хотел посмотреть коллекцию фарфоровых статуэток! Что случилось?

В коридоре появился отец. Он на ходу завязывал галстук.

– Женя! – обратилась к нему мать. – Стасик не хочет ехать в гости!

– Что за новости? – нахмурился отец. – Ведь сам же рвался!

– Раньше рвался, а сейчас не хочу! Я лучше с ребятами во дворе погуляю, – упрямо заявил Стас. Он уже начал беспокоиться, удастся ли осуществить задуманное. Это взрослый человек сам себе хозяин. А кто будет считаться с желаниями ребенка?

На его счастье, из кухни вышла бабушка и вмешалась в принимавшую нежелательный оборот дискуссию.

– Что вы ребенка заставляете ехать в такую даль, через пол-Москвы, чтобы весь день сидеть в прокуренной комнате?! – напустилась она на родителей. – Пусть лучше на улице погуляет, а потом поужинает нормально! А то в гостях он крем-соды напьется и есть ничего не будет. И потом – крем-сода портит желудок!

Отец махнул рукой и взглянул на часы.

– Ладно! Нам уже пора, мать. Выходим быстрее, а то и так опаздываем! Хочет – пусть остается.

– Так вот лучше! – удовлетворенно ответила бабушка. – Идем, Стасик, на кухню, я тебе пирожка дам. Твои любимые – с вишней!

Стас схватил пирожок и отправился на улицу, оставляя за спиной бабушкины напутствия.

Гришкину компанию он нашел на обычном месте: за кучей угля возле котельной.

– Ну, вот и Стас! – удовлетворенно заметил Гришка, поворачиваясь к своему верному другу Толику. – А ты говорил – не придет. Я своих пацанов знаю, они со мной – в огонь, и в воду, и в медные трубы! Верно, Стас?

– А то! – солидно ответил Стас и сплюнул сквозь зубы, как это делал Гришка. Сердце пело: Гришка признал его своим! Пусть теперь в школе кто-нибудь попробует к нему пристать, – Гришку все боятся.

– Значит так, пацаны, слухать сюды! – распорядился Гришка. – Сегодня потрясем Митрича из пятого подъезда. Дело верное: Митрич в день получки завсегда на рогах возвращается, наверняка даже и не узнает никого! А узнает, так кто ему поверит, пьяному-то, когда его уж раз пять с белой горячкой увозили? Помните, как он вылез на крышу, прыгал там и матерился, а потом сказал, что это он от фашистских диверсантов отбивался?

Все помнили этот случай и дружно закивали головами.

– Так вот! – подытожил Гришка. – Возьмем Митрича на пустыре, когда он пехом от электрички пойдет. Со мной идут Толик и Стас. Стас, твоя задача – догнать бегом Митрича и вырвать у него чемоданчик, в котором он инструмент носит.

– На фига нам его инструмент? – удивился Стас.

– Я точно знаю, что в день получки он туда деньги кладет. Лопатник он по пьяни уже пару раз терял, а вот свой инструмент он даже мертвым не потеряет! – разъяснил Гришка. – Толик подстрахует. Ежели Митрич тебя догонять станет, Толик ему навстречу выйдет и даст разок по башке. Много ли пьяному надо? Остальные будут сидеть здесь и подтвердят в случае чего, что мы тут весь вечер были. Все ясно?

Стас с восторгом посмотрел на Гришку. Как он здорово все продумал! С таким не пропадешь.

Сохрани он после временного перемещения здравый смысл зрелого мужчины, то сразу понял бы, что и план Гришкин – дерьмо, и сам Гришка – дерьмо законченное. И побежал бы Стас от этих отморозков! И молился бы только об одном – чтобы наш гуманный и справедливый суд совершил высший акт гуманизма по отношению к своим многострадальным гражданам и заранее приговорил бы Гришку с Толиком к расстрелу, пока они еще не успели пролить реки слез и крови.

Но двенадцатилетний Стас думал только об одном: как поднимется его авторитет в школе и во дворе, когда все узнают, что Гришка принял его в свою компанию. Те, кто еще вчера унижал его, будут пресмыкаться перед ним; кто не замечал – будет с опаской обходить. Вот оно, счастье дворового пацана!

Они сидели, играли в карты, курили. Гришка что-то бренчал на гитаре, поблескивая золотой фиксой. Идиллия: вожак и его стая, – верная и преданная до последнего вздоха. Кто откажется быть членом такой стаи? Только сумасшедший или патологический индивидуалист! В двенадцать лет никому не дано еще познать древнюю как мир истину: за ошибки вожака всегда расплачивается стая.

Когда настало время идти на «дело», Гришка с Толиком повели Стаса на пустырь. Гришка положил Стасу руку на плечо: то ли в знак особого расположения, то ли чтобы не сбежал.

Проходя через подворотню, они столкнулись с Ленькой Рыжим и его компанией. Гришка не любил Леньку и враждовал с ним, но трогать его опасался: Ленька был сильнее Гришки, занимался боксом и местную шпану в грош не ставил. Они прошли, не глядя друг на друга. Ленька лишь удивленно приподнял бровь, глядя на Стаса. Ленькина компания прошла уже мимо, как вдруг кто-то из Ленькиных ребят сказал:

– А давай Стаса в ворота поставим. Он прыгучий как кошка!

– Стас! – окликнул его Ленька. Стас остановился и оглянулся. Гришка с Толиком тоже остановились. Ленька подошел к Стасу, не обращая внимания на Гришку и Толика.

– У нас вратаря нет. Некого поставить – Серега ногу сломал. Может, сыграешь за нас?

У Стаса горло перехватило от неожиданности. Гришка сжал пальцы на его плече и сказал, с угрозой скаля фиксу:

– Чего тебе от моих ребят надо? Он со мной, ясно?

– С каких это пор? – удивился Ленька.

– С этих самых! Так что – разошлись как в море корабли. Я твоих пацанов не трогаю и своих трогать не позволю!

Ленька смерил Гришку тяжелым взглядом и веско произнес:

– А что ты за него решаешь? У него язык есть, пусть скажет сам!

Он наклонился к Стасу и сказал:

– Ну что, Стас, пойдешь с нами? Или с ними?

Стас сглотнул слюну. Если Ленька заступится, то Гришка его, пожалуй, не тронет. А вдруг Ленькина команда проиграет из-за него? Вообще, Стас неплохо стоял в воротах и часто брал совершенно дохлые мячи. Но вратарская удача так непостоянна!

Стас ответил, стараясь не глядеть Леньке в глаза:

– Не… я с Гришкой!

Гришка победно взглянул на Леньку. Тот пожал плечами.

– Ну, как знаешь.

И Ленькина команда удалилась.

– Молодец, Стас! – похвалил его Гришка.

– Я же говорил! – подхватил Толик. – Надежный пацан!

Стас гордо расправил плечи, задыхаясь от восхитительного ощущения собственной значимости.

Они вышли на пустырь. Гришка взглянул на часы.

– Скоро подойдет поезд. Давайте, пацаны!

Толик и Стас пошли к платформе. Не доходя до нее метров пятьдесят, они свернули в сторону и укрылись в кустах. Подошла электричка, и по тропинке потянулись редкие пассажиры. Когда основная масса людей прошла, показался Митрич. Он шел, покачиваясь и что-то напевая под нос. В руке он держал маленький чемоданчик. Вот он остановился, поставил чемодан на землю между ног: решил закурить.

Пока Митрич доставал «Беломор», дул в папиросный мундштук и чиркал зажигалкой, он остался на тропинке совсем один. Толик вылез из кустов и подошел к Митричу, держа папиросу. Митрич дал ему прикурить. Потом Толик что-то спросил, и Митрич стал объяснять, размахивая руками. Стас понял: Толик задерживает Митрича, чтобы остальные пассажиры ушли подальше. Наконец Митрич поднял чемоданчик и двинулся по тропинке к домам.

Толик сделал знак Стасу. Когда Стас подошел к нему, Толик достал из кармана мятую кепку и натянул Стасу на голову по самые уши.

– Так он тебя вообще никогда в жизни не узнает! – пояснил Толик. – К тому же он тебя только со спины и увидит. И вообще, он вряд ли чего вспомнит, поскольку бухой в дупель. Ну, давай!

Стас побежал по тропинке, догоняя Митрича. Сердце колотилось с бешеной частотой, и Стасу казалось, что оно сейчас выскочит из груди, застрянет в горле и он просто задохнется от волнения. Видимо, волнение и подвело его.

Когда Стас догнал Митрича и вырвал у него чемоданчик из рук, ручка выскочила из потной ладони Стаса, и чемоданчик упал прямо ему под ноги. Стас споткнулся о чемодан и кубарем полетел на траву. Митрич схватил его за шиворот и сильно потянул. Ворот рубашки затрещал, отлетела пара пуговиц.

– Ах ты шпана, мать твою! – заревел Митрич. – Я тебе покажу, как воровать!

Стас заверещал, как заяц в зубах у лисицы. Он закрыл глаза от ужаса, и вдруг Митрич вместе с ним стал валиться на землю. Стас опомниться не успел, как оказался на траве, придавленный тяжелым и неподвижным телом Митрича. Острые стебли сухих травинок больно впились в спину, но Стас даже не мог пошевелиться. Он чувствовал, как что-то теплое течет ему на лицо, ему хотелось кричать, но для этого надо было вдохнуть воздух, а он не мог сделать и этого.

Казалось, прошла целая вечность, и вдруг тело Митрича отвалилось в сторону, и над ним склонились Гришка и Толик. Стас приподнялся и сел.

– Ты чего сделал?! – прошипел Гришка. – Он же не дышит. Ты же его замочил!

Стас увидел на руке у Толика тяжелый шипастый кастет, потом разглядел залитую кровью голову неподвижно лежащего Митрича и все понял. Он провел ладонью по лицу: так и есть – кровь!

Толик с Гришкой оттащили Митрича в кусты, затем вернулись. Гришка поднял чемодан, Толик взял за плечо впавшего в ступор Стаса и потащил его в кусты. Затем Толик, оглядываясь по сторонам, быстро обшарил карманы Митрича, а Гришка взломал замок чемодана.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Толик.

Гришка выругался и ответил с досадой:

– Около сотни! А ведь должно было быть не меньше четырехсот рублей: я же сам слышал, как Митрич хвастался – дескать, должен премию и отпускные получить! А ты нашел чего-нибудь?

– На рубль мелочи, – мрачно отозвался Толик.

Гришка снова выругался и отбросил чемодан в сторону.

– Ладно, двигать надо!

– А с ним чего делать? – кивнул Толик на Стаса. – Глянь, он весь в кровище!

Гришка оттер намоченным в ручье платком начавшую запекаться кровь с лица Стаса, замыл рубашку.

– Держи язык за зубами! – предупредил он Стаса. – А то в колонию загремишь на всю катушку. А шестнадцать стукнет – в тюрьму переведут! Мокрое дело – не шутки, за это взрослым «вышак» положен, а малолетке точно лет десять впаяют. А проговоришься, – так считай, что ты уже на том свете: нам с Толиком терять нечего! А дома скажешь, что играл у ручья, упал в воду и нос себе разбил. Я пацанов предупрежу, они подтвердят в случае чего. Ничего не бойся, пока ты со мной – я своих в беде не оставляю! Только язык за зубами держи – и все будет в порядке. Понял?

Стас не помнил, как добрался домой. Бабушка открыла дверь, но так как в прихожей вдруг очень кстати перегорела лампочка, то объяснений не потребовалось. Бабушка заспешила на кухню разогревать ужин для ненаглядного внука, а Стас остался в темной прихожей.

Что делать? Как быть дальше? Ему вдруг захотелось сбежать на край света от Гришки с Толиком и от страшной тайны, которая вдруг связала их вместе. Теперь он до конца жизни будет зависеть от них! Кто защитит его от Гришки с Толиком?

Ну а если бы он не пошел с ними? Надо было идти с Ленькой играть в футбол. Тогда ничего бы не случилось. Да, конечно! Только Ленька и может защитить его от Гришки!

Стас даже рассмеялся от облегчения. Ну конечно! Рядом с Ленькой он спокойно может сказать твердое «нет» Гришке и его шпане.

Бронзовый воин с готовностью уловил его желание: Стас заметил, что Статуя окуталась едва заметной призрачной дымкой. Воин был готов отправить своего Владельца в новую, правильную и счастливую жизнь.

– Стасик! – позвала с кухни бабушка. – Иди ужинать! Иди скорее, а то остынет!

– Сейчас, ба! – отозвался Стас. Он закрыл глаза и положил ладонь на голову бронзового воина.

* * *

Когда Стас открыл глаза, то увидел прямо перед собой лицо Леньки. Тот с улыбкой посмотрел на Стаса и спросил:

– Ну что, Стас, пойдешь с нами? Или с ними?

Стас посмотрел на Гришку и шагнул к Леньке.

– Конечно, с тобой, Лень!

Гришка задохнулся от возмущения.

– Ах так, шкет?!

Он протянул было руку к Стасу, но Ленька встал между ними и угрожающе предупредил:

– Ша! Он же тебе сказал, что он – со мной.

Гришка сплюнул и сказал, зловеще блеснув фиксой:

– Ладно, еще сочтемся!

Ленька положил руку на плечо Стаса.

– Не бойся его. Мы тебя в обиду не дадим. Пошли!

Импровизированное футбольное поле находилось на том же пустыре, по которому проходила тропинка к железнодорожной платформе, только по другую сторону ручья. Трава, конечно, почти полностью была вытоптана, и ворота были меньше, чем настоящие. Зато пространство у ворот засыпано мелким речным песком, поэтому там всегда было сухо. Песок не давал юному вратарю больно ушибиться или безнадежно испачкаться во время броска на мяч, а относительно небольшие размеры ворот позволяли Стасу свободно допрыгивать до верхней перекладины. Реакция и прыгучесть у Стаса действительно были отменные, поэтому в ворота он встал со спокойной душой: он верил в свои вратарские качества и мог противостоять здоровенным нападающим, – даже тем, что выше его на голову.

Единственное, что расстраивало: первый тайм ему придется играть против солнца. А солнце не спешило заходить. Оно неторопливо двигалось по небу, слепя Стаса: не помогал даже низко надвинутый на лоб козырек кепки. Кепка к тому же была Ленькина, слишком большая, и Стасу постоянно приходилось ее поправлять.

Солнце и было во всем виновато. Вначале Стас взял два довольно опасных мяча, но вот третий… Из-за солнца Стас даже не увидел момента удара. Он только уловил какое-то движение и метнулся инстинктивно в дальний угол, но мяч пошел в ближний. Стас поднялся, сплевывая песок, и посмотрел за ворота. Конечно, никакой сетки на воротах не было, и с силой пробитый мяч исчез за кустами.

Ленька с укоризной посмотрел на Стаса. Да, конечно, надо было держать ближний угол, потому что сам Ленька успел встать в дальний, подстраховывая вратаря. Только Стас этого вовремя не заметил. Все солнце, будь оно неладно!

Ленька подошел к Стасу и похлопал его по плечу.

– Ладно, бывает… Давай за мячом, быстро! А то время идет, а нам еще отыгрываться надо.

Стас кивнул и побежал за кусты. Сразу за кустами начиналась дорога, а на той стороне дороги, прямо на бровке, и застыл мяч. Ишь, куда закатился!

Стас начал спускаться к дороге и вдруг увидел, как с той стороны ручья по тропинке ему наперерез бегут две фигуры. Это были Гришка с Толиком. Конечно, они вовсе не бежали наперерез Стасу – они скрывались с места преступления, а Стас просто оказался у них на пути из-за злополучного мяча.

Стас хотел вернуться и отсидеться в кустах, пока Гришка с Толиком не пробегут мимо. Но команда ждала мяч: нужно было срочно отыгрываться. И Стас, опасливо поглядывая на поворот, побежал к мячу. Он подобрал мяч, оглянулся и поискал глазами своих недругов. Но их нигде не было видно, и Стас заспешил обратно, тем более что из-за поворота донесся шум приближающегося грузовика.

Стас успел проскочить перед грузовиком. И в тот же момент из-за кустов выскочили Гришка с Толиком. Они просто срезали угол и столкнулись нос к носу со Стасом. Сердце у Стаса упало – вдруг Толик ударит его своим страшным кастетом? Но Толику было не до того: он только что впервые в жизни убил человека, и даже такому подонку от этого было немного не по себе.

А вот Гришка вспомнил про свой пошатнувшийся авторитет. Но и он не стал останавливаться, а просто резким движением ударил Стаса в солнечное сплетение. Дикая боль пронзила не ожидавшего удара Стаса, и он повалился на асфальт. А затем эту боль поглотила еще более страшная, ставшая совершенно невыносимой, и Стас провалился в темноту, так и не успев осознать, что произошло.

* * *

Первое, что он увидел, очнувшись в больничной палате, – глаза мамы.

– Как ты, сынок? – спросила она, гладя Стаса по голове.

– Левая нога болит, – ответил Стас, и мать разрыдалась.

– Ну чего ты, ма! – приподнялся он на локтях и осекся. Там, где должна была быть левая нога, не было ничего. Ужасаясь своему открытию, Стас медленно оттянул одеяло. Мать со слезами на глазах следила за ним. Вместо левой ноги осталась перебинтованная культя – сантиметров тридцать от бедра.

Потом пришел врач. Сидел, разговаривал. От него Стас узнал, что левую ногу выше колена в клочья размолол тяжелогруженый грузовик, под колеса которого он упал, отброшенный на дорогу Гришкиным ударом. Стаса вовремя нашел Ленька и остановил кровь жгутом. Водитель грузовика сразу отвез Стаса в больницу, и ему удалось спасти жизнь. Суд оправдал водителя, а Гришка с Толиком уже сидели в тюрьме: правда, их собирались судить не за Стаса, а за убийство Митрича. Конечно, хорошо, что этим отморозкам влепят на полную катушку, – только ведь нога у Стаса от этого не вырастет.

Вначале Стаса охватили ужас и безысходность. Но потом он вспомнил про Статую, – и успокоился. Медсестры и врачи восхищались: «Какой мужественный мальчик!» – и наперебой жалели его, подкармливали гостинцами, а Стас лишь улыбался в ответ и с нетерпением ждал возвращения домой, размышляя, с какого момента он теперь начнет новую жизнь.

Действительно, а с какого? Наверное, надо начать с самого счастливого. Стас стал вспоминать самый счастливый момент и вдруг с удивлением обнаружил, что лет до семи его жизнь проходила как сплошное ощущение счастья! Жизнь была полна радости, пока ее не отравили школьные мучения и жестокие обычаи дворовой шпаны. Единственной экстерриториальной зоной, свободной от несправедливостей и жестокостей окружающего мира, была песочница, где все конфликты легко разрешались при помощи любящей мамы.

Стас принял решение. Да, надо уйти в солнечный рай раннего детства, где будут они вдвоем с мамой. И он будет жить в Детстве вечно, и вместе с ним всегда будет молодая и веселая мама, которую он никогда больше ничем не огорчит.

Мать привезла его домой на такси и заботливо поддерживала под руку, пока он неумело взбирался по лестнице на костылях. Стас краем глаза видел ее лицо; он видел, как за время его пребывания в больнице мать осунулась и постарела; видел разбежавшиеся от уголков глаз морщинки, и легшую под глазами синеву, и проблески седины в пышных волосах. И он с нежностью думал: «Ничего, мама, ничего! Я верну при помощи Статуи то время, когда нам с тобой было так хорошо и спокойно, когда я ничем тебя не огорчал!»

Дома мать кинулась укладывать его в постель, но Стас мягко отстранил ее и возразил:

– Мам, я уж в больнице належался! Сделай-ка мне лучше чайку, а я пока похожу на костылях по квартире, освоюсь.

Мать заспешила на кухню, а Стас остался наедине со Статуей. Бронзовый воин, откликаясь на желание Владельца, затуманился призрачным сиянием, хорошо различимым даже при свете дня. С кухни донесся голос матери:

– Стасик, я тебе покушать положила и чай налила. Иди! Только потихоньку, не торопись!

– Иду, мама! – откликнулся Стас и положил руку на потеплевшую бронзовую голову Статуи.

* * *

Все, что рассказывал Стас, я видел словно наяву. Так бывает, когда иногда видишь полноцветные и широкоформатные сны с четко продуманным сюжетом. Голос Стаса, негромкий и монотонный, доносился, словно голос диктора за кадром:

– В детство нельзя возвращаться! Дети живут в мире чувств, они и мир видят по-другому, даже если у них ум взрослого человека. Радость в детстве ослепительна, а горе всеподавляюще. Любая мелкая неприятность кажется трагедией вселенского масштаба, после которой жизнь неминуемо должна закончиться! Правда, дети так же быстро все забывают. Ну а если у тебя есть магический артефакт, позволяющий хоть каждый день начинать жизнь сначала? Тогда ты пользуешься им по малейшему поводу. Получил двойку – и бежишь к Статуе вернуться на день раньше, чтобы выучить урок. Да мало ли поводов исправить прошлое? Разбил банку с вареньем, подрался с приятелем из-за пустяка, потерял ведерко в песочнице…

Тяжелый вздох, пауза.

– Наконец, ты начинаешь ходить к Статуе чаще, чем в туалет. Жизнь, как неразрывная цепь событий, заканчивается и превращается в калейдоскоп, в котором перестаешь понимать, кто ты есть, как долго ты живешь на этом свете и вообще – живешь ли?!

А потом ты устаешь от этого и пытаешься начать решать свои проблемы не при помощи магии, а так, как это делают все люди. Но для тебя это уже невозможно: ведь ты разучился предвидеть последствия своих поступков и отвечать за них хотя бы перед собой. И тогда приходит Страх! Ты боишься прикоснуться к Статуе потому, что, решив таким образом одну проблему, немедленно получишь десять новых. И тогда тебе придется еще десять раз прикоснуться к голове бронзового воина, чтобы решить возникшие внезапно проблемы. После чего каждая из решенных проблем породит еще десяток. И так далее…

И вот ты уже не в состоянии прикоснуться к Статуе и опасаешься даже глядеть в ее сторону из-за страха получить новые проблемы взамен решенной. И в то же время страшно жить, поскольку решать проблемы обычным путем ты разучился. Страх вползает в душу, пускает корни – и вот ты уже конченый человек! Потому что Страх – это ключ, закрывающий двери Жизни и открывающий двери Ада!

* * *

Я очнулся от странного дремотно-бредового состояния. За окном брезжил серый осенний рассвет, оплакивая унылую судьбу предстоящего дня мелкими каплями дождя на грязном оконном стекле.

Я, оказывается, так и уснул за столом, положив голову на не первой свежести кухонное полотенце. Стас лежал на диване – вверх одутловатым бледным лицом – и храпел, как больной бегемот.

Хотелось пить, и я жадно выпил всю воду из чайника. Затем захотелось закурить, но две пустые пачки и полная пепельница явственно обрисовали ситуацию. Содрогаясь от мук похмелья, брезгливости и презрения к себе, я достал из пепельницы окурок подлиннее и жадно закурил.

На улице в ближайшем ларьке я купил на последние двенадцать рублей мелочью бутылку «Ярпива» и с наслаждением выпил тут же. В голове прояснилось, и я зайцем поехал с пересадками наземным транспортом – в метро без билета не проедешь.

Придя домой, я опустился в кресло и немного поразмышлял: выпить кофе и идти на работу; или немного вздремнуть и появиться там после обеда. Последнее, пожалуй, было бы самым правильным. Я взглянул на часы – почти девять. Я снял трубку с телефона.

– Алло! Это ты, Катя? Катенька, я появлюсь после обеда. Нет, ничего страшного, просто неважно себя чувствую. Если шеф будет спрашивать, то скажи, что я жду слесаря – у меня в ванной трубу прорвало, хорошо? Ну и чудно! Привет!

Я с наслаждением растянулся на диване, но сон не шел.

Странно: ведь еще вчера я потешался над вечно сожалеющем о прошлых ошибках Вовчиком, считал его неудачником. А теперь мне самому вдруг захотелось изменить прошлое. Неужели и я – неудачник? В фильме Оливера Стоуна «Никсон» прозвучала интересная фраза: «Никто не смеет считать человека неудачником, если он сам себя таковым не считает!»

Что это – истина в последней инстанции или просто красивые слова?

Интересно, а какой момент в жизни я хотел бы изменить? Вообще, счастлив я или нет? Достиг ли я того, чего желал? А чего я, собственно, желал? Сделать карьеру? Ну, сделал: успел защитить кандидатскую, затем – докторскую. Стал начальником: на работу вон когда хочу, тогда и прихожу! Да, пусть наука сейчас в коллапсе, но есть кое-какие договорные работы, которые через меня идут, так что не бедствую, в отличие от многих. Что еще?

Ну а в личном?

Я вздохнул. Все как в той песне: «Дела – отлично! Вот только с личным – привет!» Да, в моем возрасте люди уже своих детей в жизнь выпускают, в институты пристраивают. А я? Почему так все не задалось на личном фронте? Ведь была же семья… нет, вру! Какая же это семья – муж да жена? Да, жена была… Лера… Валерия…

Когда-то я думал, что с женой мне повезло. Я учился на последнем курсе, меня должны были оставить на кафедре, впереди четко пролегала дорога в аспирантуру, но имелось лишь одно препятствие – я иногородний. Угораздило же моих предков осесть в маленьком сибирском городке! Получив туда распределение, отец и мать радовались: там завод только построили, работы непочатый край, молодежь поднимет промышленность Сибири… Романтика, одним словом. Кому-то повезло: однокурсник отца дослужился до заместителя директора завода и уехал в Москву, в министерство. А мой отец до пенсии работал ведущим инженером с ежемесячным окладом сто семьдесят пять рублей плюс ежеквартальная премия тридцать процентов.

Романтика хороша на завтрак, терпима к обеду, но совершенно неудобоварима на ужин.

Мне тоже светило распределение в Сибирь, но совсем в другой город – там на заводе сразу давали общежитие. Стоило грызть науку пять лет, чтобы вкалывать на занюханном заводишке и ютиться в общаге с перспективой получения отдельной конуры под пенсию! Мой отец лишь через десять лет получил крохотную двухкомнатную квартиру в ведомственном доме. До сих пор помню неуемную радость родителей, которую не в силах были заглушить «прелести хрущоб»: нелепая планировка, совмещенный санузел и храп соседей за тонкой стеной. То же светило и мне. М-да, перспективы – аховые!

И тут я познакомился с Лерой. Она училась курсом младше на нашем же факультете. Я ее встретил в Доме культуры института на каком-то концерте. Я пробирался к своему месту, а она сидела и читала «Золотую ветвь» Фрезера, – не совсем обычное чтение для студентки физтеха.

– Интересная книжка, не правда ли? – прокомментировал я, протискиваясь между ее коленками и спинкой кресла. Без всякой задней мысли сказал, просто так. Я терпеть не мог девиц в очках, а у этой на носу красовались большие очки в роговой оправе. Она подняла голову, мельком взглянула на меня и равнодушно ответила:

– Интересная, но вам вряд ли понравится.

– Почему же? Я читал, – понравилась!

Меня явно принимали за недоумка, что внесло некоторое неудобство в мой внутренний мир. Я уселся рядом. Она повернулась ко мне, в глазах за стеклами очков мелькнул проблеск интереса к моей персоне.

– Вы что – историк?

– Нет. А вы? – задал я встречный вопрос.

– Тоже нет.

– Зачем же вы читаете классический фундаментальный труд по исследованию истоков религии?

– Для ученого необходима широта кругозора, – ответила она. И сняла очки. Она хотела мне понравиться. А я ей уже понравился. Любительница экзотики. Еще бы! Читающий Фрезера физик, конечно, не такая исключительная редкость, как читающий Фейнмановский курс лекций историк, но все-таки это нечто выходящее из ряда вон!

А глаза у нее ничего. Серо-голубые. Холодноваты, правда, но прекрасно гармонируют с чертами лица. А ножки вообще великолепны!

– Совершенно с вами согласен! – подхватил я. – Обратите внимание, какой прорыв совершили физика и точные науки в этом веке, чего нельзя сказать ни об истории, ни о философии. А почему? Да потому, что достаточно часто можно встретить физика, читающего Фрезера или Гегеля, но практически невозможно встретить историка, прочитавшего хотя бы «Занимательную физику» Перельмана!

Она рассмеялась и покачала головой в знак согласия.

Тут какой-то тип бесцеремонно влез в беседу:

– Эй, послушай! Это мое место. Вот билет!

Я недовольно покосился на наглеца, взял его билет и некоторое время разглядывал синий квиток. После небольшого раздумья я протянул ему свой билет:

– На, возьми мой!

Парень хотел что-то сказать, но я прервал его:

– Ты что, не видишь, что я с дамой? Будь человеком!

Парень махнул рукой и взял мой билет.

– А вы обладаете даром убеждения, – оценила незнакомка.

– Это не единственное мое достоинство! – заверил я и поинтересовался: – А, кстати, как вас зовут? Меня – Саша.

– Валерия. Можно просто Лера».