Текст книги "Еврейское счастье (сборник)"

Михаил Розен
Еврейское счастье

© Розен М., 2018

© Издательство «СУПЕР Ииздательство», 2018

* * *

«Теперь открылся совсем новый период в истории уже свободного российского еврейства…

Этот период явил стремительные и существенные перемены, но еще короток, чтобы предсказать его дальние результаты…

Александр Солженицин (Двести лет вместе)…

Израильские будни

Улица, на которой проживали герои моего рассказа, была самая обыкновенная израильская улица, расположенная на окраине небольшого израильского города.

Город тоже был самый обыкновенный. Он возник на приморских болотах при рождении государства. Его главной особенностями была близость к морю, и к миролюбивому арабскому государству Ливан, где уже двенадцать лет подряд гремели беспрерывные войны.

Жителями этой улице были репатрианты двух великих волн репатриации. Первой волной были репатрианты из мусульманских стран. Они составляют сегодня большую часть населения «святой земли».

Вторая волна, были репатрианты из развалившегося СССР. Всем известно, что израильский народ един, но все-таки между евреями двух великих волн репатриации наблюдались некоторые различие, которые принято называть хитрым словечком «ментальность». Однако «ментальность» не помешала выходцам с Востока и Запада поселится на одной улице, под плоскими крышами серых однотипных домов, похожих по возрасту, и удобствам на знаменитые «хрущевки». Причина такого единения была довольно банальная. Более низкая цена за аренду жилья, чем в других районах страны. Конечно, жилье под одной крышей не обходилось без определенных трудностей.

Репатриантов из бывшего СССР, местные жители называют «руссим». Большинству «руссим» пришлось узнать, что изучение иврита, не питье из реки «текущей молоком и медом». После десяти и более лет проживания в Израиле больше половину «руссим» в возрасте 45+ не владеют языком «исторической родины». – Детям «руссим» иврит давался тоже не легко. Чтобы лучше запомнить слова на иврите они распевали веселую песенку:

 
Живу в «дере»,
Купаюсь в «яме».
Друзьям своим протягиваю «яд»,
 

«Дера» на иврите значит квартира, «ям» это море, а «яд» на иврите значит рука.

На улице «Гиора Иосифтал» в четырехэтажном доме под мистическим номером 13, в восьми квартирах второго подъезда, судьба, свела представителей двух волн репатриации.

Две квартиры на первом этаже занимали семьи религиозные марокканских евреев.

В квартире справа жил отец семейства с женой и тремя сыновьями и двумя малолетними дочками. В квартире слева жил его старший сын с двумя малолетними дочками и новорожденным сыном. Отца и сына отличить друга было не просто, они были всегда одеты в черные одежды и заросли черными бородами до самых ушей.

Если в этих квартирах приоткрывались дверь, то можно было увидеть на стене огромный портрет пожилого мужчины в позолоченном халате и чалме. Это было изображения живого марокканского пророка, раввина Овадия Иосефа.

Отец и сын были владельцами своих квартир, Остальные жильцы были только арендаторами или выплачивали долговые обязательства (на иврите «машканта).

Хозяйка квартиры на элитном втором этаже была рыжеволосая девушка Маня из молдавского местечка. В Израиле она назвала себя Орен, что в переводе с иврита значит «светлая» «лучезарная» Она вышла замуж или, как говорят в Израиле, пошла под «хупу» с иранским евреем. Ее муж, смуглый низкорослый толстяк, занимал высокое положение на общественной лестнице. Он был сержантом полиции, и как представитель власти, вызывали у «руссим» трепет.

На одной лестничной площадки с полицейским, проживала еще одна заметная личность второго подъезда. Это был «ватик», что на иврите значит старожила Израиля. Его звали Пинхас и он тоже был «руссим». Он родился в глухой Сибири, где его родители, польские евреи, были в Сибири в ссылке.

Пинхас прибыл в Израиль еще в шестидесятые годы прошлого века. Он служил в израильской армии и был участником тяжелейшей войны «Судного дня», затем 30 лет работал на военном предприятии, где рабочие имели дополнительные пенсионные накопления, так называемый «мевтахим». Достигнув пенсионного возраста, он, кроме пенсии, еще получил значительное выходное пособие.

Пинхас считался богатый человек среди жильцов подъезда, но жил довольно скромно. Его единственный сын Моше стал ортодоксальным евреем и обитал в религиозном квартале Иерусалима. Моше, как и все жители этого квартала, занимался исключительно религиозной деятельностью, поэтому к сорока пяти годам он уже имел десять детей и шесть внуков. Пинхасу приходилось подкармливать его многочисленное постоянно растущее семейство.

Прямо над квартирой Пинхаса на третьем этаже проживал его вечный оппонент Семен Блох. Семен на «доисторической родине был инженером на» почтовом ящике». За желание попасть на» историческую родину «его выбросили из» почтового «ящика» Он пять лет находился в «отказе», и работал дворником. В конце концов, сбылись его мечты, и он прибыл на «историческую родину». Однако и здесь ему так и не удалось изменить профиль своей деятельности. Он еще десять лет убирал израильские улицы. Когда ему пришло время, выходить на пенсию оказалось, что никаких пенсионных накоплений у него нет. Частная фирма, где работал Сема, своим работникам таких излишеств, как пенсионные накопления, не предоставляла.

По причине такой «социальной несправедливости», как выражался Семен, у него были постоянно горячие диспуты с соседом на тему: «Почему его нищенская пенсия в три раз ниже, чем пенсионное пособие, которое получает Пинхас?»

На одной лестничной площадке с Семой проживало семейство из двух родных сестричек-близнецов. Наш трагический век наложил черную тень на судьбу этих сестричек. Сестры-близнецы родились в большой и дружной семье в еврейском местечке на Украине. Когда началась страшная война близнецы были еще совсем юными девушками. Одна из них – Берта, училась в медицинском училище, вторая Сара готовилась к свадьбе. Берту сразу забрали в армию, а Сара вскоре оказалась в фашистском концлагере. Все остальные члены их большой еврейской семьи были расстреляны в лесу около их местечка. Саре, каким-то чудом удалось выжить в фашистском аду. Воссоединиться сестрам удалось только в семидесятые годы, когда Берта с малолетней дочкой Катей, репатриировалась в Израиль.

Катенька была очаровательным ребенком. Она была предметом безграничного обожания и любви обоих сестер. Со временем Катя подросла и пошла, служить в армию. Служила она в каком-то штабе, и когда она появлялась дома в парадной форме с аксельбантами и пышной короной золотистых волос, ей любовались все жильцы подъезда. Залюбовался Катей и молодой турист-сионист из Бруклина. Вскоре Катенька пошла с ним под «хупу», а затем молодожены отправились жить в «страну неограниченных возможностей». Сестры, лишенные предмета своего обожания, спасаясь от тоски, активно занялись политикой. Они регулярно посещали различные «амутот» (общественные организации), которых в Израиле довольно много.

В квартире над сестрами, проживал Андрей – сантехник. Он пользовался уважением жильцов подъезда, потому что по первой просьбе выполнял ремонты сантехники в их квартирах, и брал за это весьма умеренную плату.

Андрей не всегда был сантехником. В давно прошедшие годы, молоденький лейтенант Андрей Смирнов, на танцах в доме офицеров, познакомился с черноокой красавицей Рахель. Молодой лейтенант влюбился в красавицу Рахель. Статный, голубоглазый блондин тоже очень понравился Рахель. Эти события происходили в украинском городе Умань, где проживала Рахель. Ее родители, потомки известных «хасидов», что есть силы протестовали против брака Рахель с «гоем», но у Рахель был упрямый характер. Она укатила вместе с мужем, которого направили служить в Казахстан. Десять лет мотался Рахель, вместе с мужем, по различным заштатным гарнизонам. За это время она родила ему сына Виктора, а Андрей дослужился до майора. На одиннадцатом году их семейной жизни случилась Афганская война и Андрея бросили в самое пекло. На пятом году этой бессмысленной бойни Андрея тяжело ранили. Более года он валялся в госпиталях, а потом его уволили из армии и дали нищенскую пенсию. В эпоху «перестройки и развала страны» прожить на эту пенсию было невозможно. Рахель тоже работала медсестрой в больнице, но там месяцами не получала зарплату. Она, доведенная до отчаяния нищетой, вспомнила о своих «еврейских корнях» и решила искать спасения на «исторической родине».

Андрей сначала колебался. Ему было очень тяжело покидать родную землю. Наконец, он решился. Уж слишком велика была его обида на родную страну, которой он преданно служил и проливал свою кровь, а страна бросила его и его семью на произвол судьбы.

В Израиле жить, сначала, было не просто, но со временем все уладилось. Андрей освоил специальность сантехника, Рахель устроилась санитаркой, Виктор окончил школу и пошел служить в армию. В семье появились деньги и даже авто, правда, со вторых рук. Но вот опять на их семью упала черная тень. Врачи обнаружили у Рахель опасную форму раковой болезни. После нескольких операций, она умерла, не дожив, до сорока лет. Смерть жены была для Андрея тяжелым ударом. Он всегда остроумный и общительный, замкнулся в себя. При встречах с соседями, он только буркнет приветствие и больше ни слова.

Он оттаивал только, когда видел своего сына. Виктор иногда приходил домой на побывку. У Виктора проснулась «военная косточка». После окончания срочной службы его направили на офицерские курсы. Он с отличием окончил эти курсы и теперь служил в элитной дивизии «Голани».

Соседями Андрея по лестничной площадке было новое семейство. Члены этого семейства, были потомки эфиопской царицы Савской, из племени «фалашмура». Они не были хорошо знакомы с таким достижением современной цивилизации, как унитаз. Поэтому общая канализационная система подъезда вскоре оказалась полностью засорена, что доставила всем жильцам много неприятных минут. Но что возьмешь с этого семейства? Глава семейства, старик неопределенного возраста знал только несколько слов на иврите. Его жену вообще было невозможно рассмотреть. Она всегда ходила закутанная в белое покрывало. На лбу этой женщины была татуировка христианского креста.

У этого семейства были дети, но проживали они отдельно от родителей в специальном интернате. Родителей часто проведывал их сын, смуглый, стройный, парень в солдатской форме. Он уже не плохо говорил на иврите и просил соседей не обижаться на родителей и помогать им приспосабливаться к новой жизни.

Жизнь на всех четырех этажах текла довольно однообразно. Занятые своими будничными заботами, соседи редко общались между собой. Правда, несколько раз в месяц происходили довольно тесные общения между соседями.

Председатель «вада» (жилищного домкома), неугомонная Орен, собирала жильцов в своей парикмахерской. Свою парикмахерскую супруга полицейского расположила в подвале их подъезда. Железобетонные стены и потолок подвала, а также массивные стальные двери на специальных шарнирах, явно указывали, что это помещения предназначено для укрытия жильцов на случай бомбежек и обстрелов.

Причиной таких собраний были сборы денег на общественные нужды, а именно для оплаты за освещение и уборку подъезда, ремонт крыши и других нужд. Вопросы на этих собраниях вызывали довольно горячие споры. Темой споров были, конечно, деньги. Деньги соседям приходилось выкладывать из своих карманов. В условиях постоянно растущих цен на продовольственные и промышленные товары, это было не очень весело.

Израиль страна маленькая, но громкие события происходят здесь часто. Все эти события ежедневно освещают израильские газеты, ТВ и радио.

Однако «руссим», жильцы второго подъезда, израильских газет, не читали, израильским TV и интернетом не пользовались, по причине недостаточного знания иврита. Религиозные вообще светские СМИ не признавали. У них были свои источники информации. Только, полицейский и Пинхас, да сестренки – политики были потребители СМИ на иврите.

Правда имелись и русскоязычные СМИ, но платить два-три доллара за русскоязычную газету, или платить 100 долларов в месяц за русскоязычные телеканалы и интернет было не по карману «руссим», живущим на пособие или минимальную зарплату.

Роль воспитателя израильских «руссим» с успехом выполняло израильское, государственное, русскоязычное радио «РЭКА». Оно вещало фактически круглые сутки, и все события внутри страны и во всем мировом пространстве выдавало бесплатно в эфир, пропуская, предварительно, через соответствующую гребенку.

Громкий теракт, связанный с нападением и похищением израильских пограничников, который предшествовал, так называемой «Второй ливанской войне», не вызвал у жильцов подъезда особых волнений. Уж слишком часто в Израиле происходили подобные события. Как выразился Семен; «Заходить в псих за каждую выходку арабских бандитов, нервов не хватит!».

В этот вечер Орен собрала жильцов подъезда в своей парикмахерской, для решения важного вопроса: «В связи с приближающимся дождливым сезоном собрать деньги для ремонта крыши» В самый разгар прений, когда решался главный вопрос: «Кому, сколько платить за этот злосчастный ремонт?», в помещение буквально ворвалась одна из сестер – близнецов.

Взволнованным голосом, она сообщили: «Наконец-то это свершилось! Наше правительство приказало нашей армии войти в Ливан и раздавить проклятую “Хизбаллу”! (“Хизбалла” – Ливанская террористическая организация в переводе с арабского значит “Дети Аллаха”».)

Со всех сторон послышались одобрительные выкрики: «Правильно!» «Давно пора!» «Нужно отомстить бешеным собакам-террористам за кровь наших солдат!»

Были забыты денежные споры, и возбужденные соседи разошлись по своим квартирам, ожидая грядущих событий.

Жизнь под ракетами

Грядущие события не заставили себя ждать.

К полудню следующего дня завыли, сирены и от взрывов задрожали оконные стекла.

За соседними домами поднялись густые клубы черного дыма. Взрывы становились все ближе и ближе. Страх, охватил всех жильцов дома. Истерически вопили женщины, плакали дети, мужчины в панике метались из стороны в стороны, не зная: «Что делать? Где спасаться?»

Единственное, что дошло до сознания парализованных страхом людей, был монотонный голос диктора любимой радиостанции «РЭКА», который доносился из радиоприемников: «Не выходите из домов. Находитесь в защищенных комнатах и убежищах».

В доме номер 13 защищенных комнат, не было. Был только подвал, который должен исполнять функции бомбоубежища. На иврите убежище или бомбоубежище называется «миклат». Пока жизнь текла более-мене мирно, «миклат» мало кого интересовал. Он был в запустении.

Энергичная Орен, пользуясь авторитетом своего мужа, переоборудовала это «миклат» в собственную парикмахерскую. Она наняла людей, которые, покрасили стены, отремонтировали водопровод и канализацию, установили зеркала и кресло. За прически, стрижки и покраски волос, учитывая специфику бедняцкого района, Орен брала меньшую плату, чем городские парикмахеры. Ее парикмахерская была популярной на улице «Гиора Иосифталь».

Вероятно Орен, имела дополнительную информацию от своего мужа. Она, еще за несколько часов до начала обстрела, без излишнего шума, усадила своих детишек в собственную «Тайоту» и укатила туда, куда ливанские ракеты не долетают. Перед отъездом «бизнесвумен» навесила на бронированную дверь своей парикмахерской – бомбоубежища – «миклата», огромный замок.

Перед бронированной дверью, закрытой на огромный замок, столпились жильцы всех этажей. Несмотря на страхи, их терзали сомнения: «Не опасно ли покушаться на собственность полицейского? Кто знает, что написано в израильских законах?»

Однако взрывы приближались, дети плакали все громче и громче. Первый не выдержал Пинхас. Он схватил тяжелый молоток и силой ударил по ненавистному замку. К нему присоединился Андрей с ножовкой и напильником, и через несколько минут путь к спасению был открыт. Перепуганные люди волной хлынули в подвал, который в эти минуты казался им самым безопасным местом на всей земле.

Орен, оборудовала и отгородила под парикмахерскую, только небольшую часть подвала. Вся остальная обширная площадь подвала была захламлена.

Соседи без пререканий и споров, помогая друг другу, принялись за уборку.

К полночи подвал был полностью очищен от хлама, полы были трижды вымыты, с потолка и стен были сняты гирлянды паутины, который накапливался здесь годами.

Утром после уборки начались приношения.

Каждый приносил в убежище из своей квартиры, все что мог. Кто стулья, кто столик, кто «раскладушки» и даже телевизор.

Особенно удивила соседей Семен, который всегда яростно спорил за каждый шекель (израильская монета) на общественные нужды. Он, кряхтя и отдуваясь, притащил с третьего этажа большой ковер и, расстилая его на бетонном полу, приговаривая: «Пускай дети на нем играют!»

Религиозные тоже принимали активное участие в уборки «миклата».

Они заняли дальний, западный угол подвала, и поставили там свои вещи: столики, кресла коврики и даже тарелки, стаканы и ложки. На один из столиков они водрузили серебряную «миинору» со свечами, на другой положили религиозные книги, и к бетонной стене прикрепили портрет марокканского пророка, раввина Овадия Иосефа в чалме и халате.

Теперь, как только начинала выть сирена, со всех четырех этажей, прыгая по ступенькам, неслись люди, прихватив детишек и заранее подготовленные сумки. Однако, не только жильцы второго подъезда мчались к заветному убежищу. Жильцы соседних подъездов тоже искали спасения на этом островке безопасности. В других подъездах дома тоже имелись «миклаты» – бомбоубежища, но водопровод, канализация и электропроводка в них была давно и безнадежно испорчена и никогда не ремонтировалась.

Правда, на соседней улице находился «миклат цибури» (в переводе с иврита: общественное бомбоубежище) Это было довольно солидное железобетонное сооружение, но чтобы добраться туда с пожитками и детишками после сигнала тревоги, требовалось пять – десять минут, а время полета ракеты от Ливана до городских улиц, как сообщила вездесущая «РЭКА», было всего сорок-пятьдесят секунд.

Андрей, обычно стоял на лестничной площадке, наблюдая за бегущими соседями, несущимся мимо него. Он пытался успокоить, охваченных паникой людей и спокойным голосом говорил им: «Не нужно так мчаться. Нашему дому не угрожает прямое попадание ракеты, а от осколков нас спасут капитальные стены». Андрей был абсолютно прав. Рядом с их домом недавно построили девятиэтажную, многоквартирную громадину, которая надежно прикрывала их дом с северной (ливанской) стороны. Андрей был хорошо знакомый с ракетами «Град», Израиль обстреливали именно этими ракетами. Андрей точно определил, что ракета, летящая из Ливана, не может попасть прямо в их дом. Она должна предварительно врезаться в соседнюю многоэтажную громадину, но соседи ему не верили. Они продолжали мчаться по лестницам, рискуя сломать себе ноги.

Однажды Андрею пришлось спуститься в «миклат» Многочисленные детишки испортили единственный водопроводный кран в «миклате». Пинхас попросил Андрея срочно отремонтировать этот кран. Андрей вошел в «миклат» после того, как сирена провыла свою угрожающую мелодию. Бронированная дверь со скрипом захлопнулась за ним, Он остановился, удивленный мертвой тишиной, царившей в «миклата». Женщины сидели на корточках, судорожно прижимая к себе детей, а в детских глазах застыл ужас. Они, вцепившись в родителей, со страхом прислушивались к глухим разрывам, от которых вздрагивали бетонные стены.

Впервые дни ракетных обстрелов, когда «Грады» падали еще не густо, экран телевизора в «миклате», часто светился изображениями лидеров страны.

Лидеры бодро вещали с экрана телевизора и из рупора радио «Рэка», что в ближайшее время террористы «Хизбаллы» будут полностью уничтожены, обстрелы прекратятся, а кварталы Бейрута, где скрывается «шейх Насралла» (глава Хизбалла), будут стерты с лица земли. Заявления лидеров вызывали бурную поддержку всего населения «миклата», особенно женщин.

Чем больше проходило дней после первых тревог, чем чаще выли, сирены, тем чаще радио «РЭКА» и телевизор сообщали об успехах израильских вооруженных сил и израильской авиации, тем чаще приходилось жителям дома бегать из своих квартир в «миклат».

Вскоре это стало просто невозможно. Жильцы решили большую часть дня проводить в «миклате», а в перерыве между тревогами, чтобы не задыхаться в душном подвале, выходить на площадке вблизи «миклата», со страхом ожидая следующего сигнала тревоги.

Так прошла одна неделя, затем другая. Ракеты падали все гуще, и настроение у жильцов начало меняться. Испуганные и раздражение люди, согнанные вместе взрывами ракет, изливали, в горячих обсуждениях, свои невеселые мысли и чувства. Семейные женщины, которых раньше интересовали семейные конфликты и бытовые сплетни, неожиданно превратились в страстных политических комментаторов.

Мадам Шупельмахер, полная дама с благородной осанкой, учительница музыки, проживающая в соседнем подъезде, бурно выражала свое возмущение: «Как это так! Наша армия самая сильная на Востоке! Она имеет много побед! Неужели она не может быстро раздавить паршивую кучку террористов?» Ей поддерживали сестры-близнецы, постоянные участники различных собраний. Особенно горячилась не по возрасту темпераментная Сара: «Наши самолеты должны сравнять с землей бандитский Бейрут и все эти лагеря палестинцев, откуда летят на нас проклятые ракеты!». Бывшая советская фронтовичка Бетя вторила своей сестре: «Вот если бы в Израили был такой сильный вождь, как Сталин, он бы сразу разнес в клочья всю арабскую банду!»

Утро третей недели войны, выдалось неожиданно тихим. Ни сирен тревоги, ни взрывов ракет. С моря дует влажный ветерок. Голуби воркуют на подоконниках и крышах.

К полудню у многих жильцов стали появляться шальные мысли: – «Может быть, нашим ребятам уже удалось справиться с» Хизбаллой»? Может быть, уже все кончилось?» Тем более в утренних новостях «РЭКА» сообщила, что «Насрала», вероятно, уничтожен мощнейшим ударом нашей авиации по Бейруту.

Однако, как только раскаленный солнечный диск коснулся морской глади, все вокруг вдруг завыло, засвистело и задрожало. Посыпались оконные стекла, от тяжелых ударов задрожали стены дома. «Грады» взрывались, где-то совсем рядом. Люди, стоящие в подъезде, толкая друг друга, бросились в «миклат». Андреи остался стоять в подъезде. Взрывная волна отбросила его на лестницу. Вскоре взрывы прекратились. Андрей поднялся на ноги, стряхнул с себя кусочки бетона, упавшие с потолка, и приоткрыл тяжелую бронированную дверь. В «миклат» ворвался незнакомый, смешанный с песком и гарью, едкий запах взрывчатки. Запах войны еще более усугубил страх, царящий в убежище.

Прозвучал сигнал отбоя тревоги, но через несколько минут воздух взорвался воем пожарных и полицейских машин Мужчины стали потихоньку выходить на улицу, желая увидеть, что происходит вокруг.

Пинхас, Сема и Андрей пересек асфальтовую дорожку и зеленые газоны, усыпанные осколками стекла, бетона и металла и перед их глазами открылся фасад многоэтажного соседа.

Многие окна огромного соседнего дома смотрели на мир пустыми глазницами. От взрывов «Градов» вылетели не только стекла, но и оконные рамы. Весь фасад здания был иссечен следами сотен осколков. В здание попало несколько ракет. Одна из них не разорвалась и из окна третьего этажа торчала ее хвост.

Из состояния прострации Семена и Пинхаса вывел громкие возгласы Андрея:

«Смотри! Старая знакомая!» воскликнул он, указывая на хвост ракеты, торчащей из окна. «Насралы» даже окраску хвостового оперения не поменяли! Град«– 220 миллиметров! Мы ими в Афгане “духов” (так советские солдаты называли афганцев во время войны) давили! Сразу видно российское производство! Каждый третий “Град” не взрывается!». В эту минуту около них появились полицейские, и попросили немедленно вернуться назад в убежище.

Как только полицейские ушли, люди из «миклата» высыпали на улицу. Они не успели еще глотнуть свежего воздуха, как на асфальтированной дорожке возле соседней дома появилась машины скорой помощи. Из соседней многоэтажки стали выносить пострадавших.

Их укладывали в машины с символами «Маген Давид Адом». (Израильская скорая помощь)

Первой, мимо застывших в оцепенении людей пронесли женщину, укрытую простыней выше шеи. Руки женщины безжизненно свисали с носилок.

На следующих носилках лежал мальчика лет десяти с забинтованной головой. Он громко стонал, и по его лицу текли слезы. За ними полицейский и санитар бережно вели под руки старуху в шоковом состоянии. Губы и щеки старухи передергивала судорога, рисуя на морщинистом лице страшные гримасы.

Когда эта печальная процессия прошла мимо подъезда, среди столпившихся соседей прокатился глухой ропот. Было слышно, как тихо плачет мадам Шупельмахер, да всхлипывают притихшие дети.

Опять завыла сирена, и все кинулись обратно в «миклат». Прижавшись к холодной бетонной стене, они с тревогой ожидали взрывов ракет, но взрывов ракет не последовало.

Напряженное безмолвие нарушили громкие, смешанные с рыданиями, выкрики Сары, прошедшей через фашистские концлагеря: «Мейлах олаам»! (Царь вселенной!)[1]1
  «Мейлах олаам» – «Царь земной», в переводе с иврита одно из имен Бога.


[Закрыть] За что нам столько горя и страданий? Негде евреям нет мира и покоя! Даже на земле, которую получил наш народ от Бога!»

Опять наступила гнетущая тишина. И опять напряженное безмолвие прервали протяжные, молитвенные слова из «Пятикнижия Моисея», которое произнес главы религиозного семейства на древнем иврите: «И сказал Господь Моше: ступай, сойди, ибо развратился народ твой, который ты вывел из земли Египетской. Совершил народ грех великий, сделал себе кумир и божество золотое И в день взыскания взыщу с них за грехи их!»

Обитатели «миклата» постепенно стали привыкать к своему положению, Они перестали заниматься бесполезными политическими спорами и жалобами. Насушенные проблемы занимали их теперь в первую очередь.

Главной насущной проблемой стали продукты питания. Имеющиеся у людей запасы были уже съедены, а почти все магазины в округе закрылись из-за постоянных ракетных обстрелов. Владельцы продовольственных магазинов или сбежали в безопасные районы страны, или боялись вылезти из убежищ. Пинхас без конца трезвонил по всем общественным, государственным и благотворительным организациям с просьбой доставить в «миклат» молоко для детей, лекарства для больных и продукты питания. В большинстве этих организаций отвечал автоответчик. Настоящий человеческий голос можно было услышать не часто. Правда, несколько раз в «миклате» появлялись представители этих организаций и привозили с собой необходимые продукты, лекарства и даже минеральную воду. Однако этого было явно недостаточно, чтобы накормить всех людей в «миклате». Особенно доставалась религиозным семьям, которые ни к чему кроме халы (хлеб выпеченный по кошерным рецептам) и минеральной воды не дотрагивались. Они опасались, что продукты представленные «благотворителями» изготовлены с нарушением «кошрута»[2]2
  «Кашрут» – Свод законов о разрешенной пищи для религиозных евреев.


[Закрыть] или в не кошерной посуде.

Конец четвертой недели войны был особенно щедр на ракетные обстрелы. Обычно обстрелы начинались утром и продолжались с небольшими перерывами до сумерек. В ночное время обстрелы случались редко. Пинхас не отказался от своих попыток накормить людей «миклата». Он, наконец, узнал, что на окраине города, в арабском квартале, есть магазины, которые несмотря на обстрелы, торгуют до глубокой ночи. Почти за месяц совместного пребывания в «миклате» соседи, такие непохожие друг на друга в обычной жизни, как будто превратились в единую семью. Поэтому трое более менее здоровых мужчин, сочли своим долгом, отправится в арабский магазин и купить все необходимое для обитателей «миклата».

Они проехали километра два вдоль морского побережья по необычно пустынной, освещенной редкими электрическими фонарями, автотрассе. За поворотом автотрассы, на холме, располагался арабский поселок, которые тоже входили в городскую черту. К своему удивлению они увидели, что арабскеие кварталы, по праздничному, ярко освещены. Они были еще больше удивлены, когда, приближаясь к этим поселку услышали тягучую, и одновременно, и возбуждающую арабскую музыку.

«Скажи “Хаббиби” (Уважаемый, в переводе с арабского) сегодня свадьба на Вашей улице?» – спросил Пинхас пожилого араба, торгующего в маленьком «супемарките», на окраине арабского квартала. «Сегодня у нас другой праздник» – ответил араб, и на его лице появилась ехидная улыбка. «Какой же праздник?» – поинтересовался Семен. Араб выпрямился, и ответил громко и гордо: «Бикулли сурур»! (С удовольствием!) в переводе с арабского) «Посчитай сколько “Градов” направил Аллах на Ваши головы?»

Пинхас не выдержал, перегнулся через прилавок и схватил араба за плечи и закричал:

«Слушай “Сейид”! (Сосед, в переводе с арабского). Вчера “Град” убила ребенка на Вашей улице!» Араб резким движением сбросил руку Пинхаса со своего плеча и глядя ему прямо в глаза закричал: «Шейх Насралла объявил нашего маленького Али “шахидом”! Слава Аллаху! Мы празднуем этот день!»

Они ехали обратно в «миклат», погруженные в мрачные мысли, и с тяжелыми продуктовыми сумками. Они ехали. по пустынной приморской автотрассе. Морская даль, которая раньше сверкала далекими огоньками кораблей, стоящих на рейде Хайфского порта, были теперь тоже темной и пустынной. Только в бездонное темно-синее небо над морем сияло несколько ярких июльских звезд. Луна еще не взошла и сияющие звезды, казалось, подмигивали и вопрошали: «Что Вас ждет в этой. сумасшедшем мире?»

Вдруг на севере, на морем вспыхнули зарницы и раздирая тишину завыла сирена. В этот миг, над их головами, пронзая небо огненными стрелами, пронеслась стая ракет. Через несколько секунд они услышали глухие звуки разрывов, и увидели, как среди далеких огней Хайфы, вспыхнули ядовито – зеленые языки.

Пинхас затормозил машину. Все трое вышли из машины, и присели на обочине автотрассы.

И тут с Семой случилась истерика: «Боже мой! Кругом арабские бандиты! Я боюсь за жизнь моих детей!» – запричитал он.

«Брось ныть “Мискен”! (Убогий, несчастный в переводе с иврита) Израиль стоит уже больше шестидесяти лет! Он бьет, и будет бить арабских бандитов! Придет день, и мы выбросим всех арабов, и очистим святую земли Палестины!» – воскликнул Пинхас. Андрей отбросил окурок сигареты и сказал тихо: «Но арабов миллионы. Они тоже давно живут в Палестине».

Услышав слова Андрея, Семен опять завопил истерическим голосом: «Что ты понимаешь? Ты же “гой”! Евреи Америки и всего мира вмести с нами! Они тоже хотят, чтобы вся Палестина была еврейской!»