Текст книги "Тревожная группа"

– Вот интересно, Игорь, – покачал головой Мостовой, – вроде бы ты и бабник…

– Я не бабник, я жизнелюб! – мгновенно отреагировал Чистяков.

– Вроде бы ты и бабник, – продолжил Мостовой, пропустив мимо ушей уточнение друга, – а баб знаешь плохо. Ты не представляешь, как они клюют на признание, что она самая лучшая, что такую он всю жизнь ждал, но вышла ошибка. Теперь он готов все бросить и остаться с ней, только ему нужно время, чтобы решить вопрос с недвижимостью, разводом, детьми и тысячью других дел. И затягиваются они на годы, Игорек. А эти глупышки, услышав, что они само совершенство и самые лучшие, клюют и ждут, тая в сладких мечтах. Это семнадцатилетняя на такой фортель, скорее всего, не клюнет, а когда тебе далеко за двадцать, то в это начинаешь верить. Как будто судьба сама уберегла от возможных браков, чтобы встретиться во всеоружии с этим принцем. И отдать ему всю нерастраченную любовь.

Мостовой говорил с таким необычным для него жаром, что Игорь даже удивился. Друга, обычно выдержанного и немногословного, как подменили. А ведь любит он ее, подумал в который уже раз Чистяков. Тихо так любит, ничего не предпринимает и непонятно чего ждет. А вот приперло, и загорелся мужик подвиги совершать ради любимой. Самое интересное, что спасет – и снова будет тихо и тайно любоваться. Эх, Боря, женщины никогда первыми в любви не признаются. И жениться на них не предлагают. Иногда предлагают, но это уже когда беременность установлена точно.

– Ты зря так горячишься, Борь, – попытался охладить пыл друга Чистяков. – Я ведь с тобой согласен. В главном мы с тобой определились, так сказать, с направлением главного удара; теперь вперед, в атаку!

Ночь была пасмурной и ветреной. Несколько раз начинал моросить дождь, но переставал. Мостовой пытался прогнать накатывающую дремоту и таращился на черную блестящую от влаги ленту шоссе. Редкие огни встречных машин мелькали впереди, проносились, ослепляя фарами на узкой дороге, и исчезали где-то сзади, помаргивая красными огоньками задних фонарей.

Чистяков и Синицкая, сморенные непогодой и глубокой ночью, сопели рядом на сиденье, и этот сап убаюкивал еще больше, чем сырая темная и нудная ночь. Мостовой понял, что бороться со сном он уже не может. Нужно остановиться и посадить за руль Чистякова, иначе недалеко и до беды. Но до беды было гораздо ближе, чем спасатель предполагал.

В тот момент, когда Мостовой совсем уже собрался прижаться к обочине и разбудить Игоря, из-за поворота выскочила большая иномарка. Заливая все вокруг синевато-белым светом ксеноновых фар, машина вылетела чуть ли не в лоб «Газели» спасателей и, пройдя впритирку к левому борту, с ревом исчезла. Мостовой выругался и машинально с ненавистью глянул в боковое зеркало заднего вида. И сделал он это вовремя.

Чистяков, услышав ругань друга, сладко пошевелился на сиденье и сонно промычал какой-то вопрос. В зеркале Мостовому было видно, как сзади встретились огнем фар две машины. Потом там, сзади, фары странно мелькнули и исчезли, как будто обе машины сразу же испарились. И только через секунду Мостовой понял, что не исчезли. Фары светили, но уже не вдоль дороги, а поперек. Красноватый отблеск открытого огня Борис осознал, когда уже машинально надавил на тормоз и крутнул руль, вводя машину в искусственный занос.

Чистякова и Синицкую бросило в правый передний угол кабины. Послышался визг и матерный возглас Чистякова.

– Подъем! Просыпайтесь! – заорал Мостовой, разворачивая «Газель» на узкой дороге и вдавливая педаль газа в полик.

– Боря? – недоуменно и одновременно возмущенно пропищала Ольга, принимая, наконец, вертикальное положение и потирая ушибленный локоть.

Чистяков уже уставился вперед, вцепившись в приборную доску обеими руками. Он понял, что случилось, и пытался оценить ситуацию там, впереди.

– Этот урод шел нам навстречу, чуть зеркало мне не снес, – начал рассказывать Мостовой. – А потом не разошелся с другой встречной.

– Лобовуха? – спросил Чистяков.

– Наверняка!

Разворот и путь до места аварии на пустынном шоссе занял не больше минуты или двух. В свете фар «Газели» было уже видно, что «Жигули» белого цвета от удара в район переднего левого крыла и переднюю дверку отлетели и, перевернувшись через крышу, встали на колеса. Иномарка удержалась на дороге, но ее пронесло после удара вперед, где она развернулась вокруг своей оси и замерла, съехав задними колесами в неглубокий кювет. Из-под ее разбитого и вздыбленного капота виднелись язычки пламени. Из пробитого радиатора парило.

Чистяков нажал кнопку громкой связи на рации и посмотрел на Мостового. Тот одобрительно кивнул.

– «Рязань» – «Семерке»! – крикнул Чистяков в микрофон, укрепленный на приборной доске.

– Слушаю, «Семерка», я «Рязань», – ответил вялый голос дежурного.

– На северо-восточном шоссе, между Орловским и Джубингой, ДТП с возгоранием. Мы на месте. Нужны помощь, пожарка и две «Скорых».

– Понял, «Семерка», я – «Рязань» – помощь, пожарка и две «Скорых», – уже деловым тоном ответил дежурный. – Парни, с горящей машиной там осторожнее. Не рискуйте зря.

Когда Мостовой остановил «Газель» метрах в десяти от места крушения, спасатели зашевелились.

– Я за огнетушителем, – крикнул Чистяков, исчезая в темноте и открывая рывком дверь заднего отсека машины.

– Оля, глянь, что в «Жигулях», а мы этим займемся, – приказал Мостовой. – Если что – зови.

– Я справлюсь, Боря, не волнуйся, – ответила девушка, и от тона, каким она это сказала, внутри у Бори все замлело.

В свете фар на дороге появился Чистяков с двумя пятилитровыми огнетушителями.

– Игорь, нет! – крикнул Мостовой, проводив взглядом Синицкую с большой медицинской сумкой, которая исчезла из луча фар слева. – Надо капот сорвать, так не потушишь!

Чистяков понял. Он опустил на асфальт огнетушители и рванул назад к «Газели» за тросом. Всего и дел-то – крюком с тросом пробить крышку капота в иномарке, закрепить трос на бампере «Газели» и рвануть рывком назад. Иномарка тяжелая, «Газель» тяжелая – капот слетит, как фантик.

Пока Игорь разматывал трос, Мостовой выскочил из кабины, достал из заднего отсека и бросил на асфальт рядом с Чистяковым два блестящих серебристых пакета. Этой новинкой, которую в прошлый раз Мостовой привез из командировки, стали оснащать бригады спасателей. В пакете был свернут двухметровый кусок жаростойкой ткани. В случае необходимости, завернувшись в нее, можно преодолеть почти сплошную стену огня. Из такой ткани изготавливали изолирующие костюмы пожарных.

Чистяков с размаху всадил стальной крюк в металл капота иномарки, а Борис попытался открыть хоть одну дверцу машины. Проклятая новомодная сигнализация напрочь блокировала двери, а огонь под капотом уже разгорался. Решение было одно – сорвать капот, потушить огонь, не дожидаясь, пока рванет бензобак, а потом уже смотреть, что там с людьми в машине.

Бросившись к «Газели», Мостовой включил заднюю передачу и по взмаху руки Чистякова, который закрепил трос, рванул машину назад. По закону подлости капот иномарки выдержал. Крюк разодрал металл вместе с наварной рамой усиления, но петли крышки капота устояли. Чистяков суетился рядом и пытался достать струей огнетушителя до источника огня через щель, но ничего не получалось.

– Отойди! – заорал Мостовой, сдвинул свою машину на метр вперед и снова включил заднюю скорость.

Матерясь и обещая с потрохами выдрать весь передок с двигателем, Мостовой снова рванул машину назад. От рывка иномарка подскочила на вывернутых передних колесах, и в этот момент ударил первый хлопок взрыва. Пока это был инжектор и система подачи топлива, но и этого объема бензина было достаточно, чтобы сорвать изуродованную крышку капота. Подскочив метра на два вверх, она рухнула со страшным скрежетом на асфальт, чуть не зацепив Чистякова.

Теперь горел весь двигатель и бензопровод под днищем. Чистяков снова подскочил с огнетушителем и стал поливать струей двигатель. В азарте борьбы с огнем он не видел того, что видел со стороны Мостовой. Не только огонь, но и расползающуюся горящую лужицу под машиной. Борис рванул упаковку жаростойкой ткани, развернул полотно и накинул на себя, как индеец – одеяло перед костром в вигваме. С огнетушителем в руках он распластался на асфальте около машины и стал поливать струей днище. Недалеко что-то со стуком упало на асфальт. Краем глаза Мостовой увидел, что это огнетушитель. Значит, пустой, понял он. Но тут же с другой стороны машины затопали ноги Чистякова. Мостовой чуть не выругался, но сдержался.

Раздался скрежет металла, машина качнулась, и под ноги полетела большая монтировка. Значит, выдрал Игорек все-таки дверь, молодец. В подтверждение этим мыслям из качнувшейся машины Чистяков выволок пассажира и потащил его в сторону. У Мостового опустел огнетушитель. Огня он не видел, но металл был до такой степени раскален, что пары бензина, смешавшись с воздухом, создадут взрывоопасную смесь. От температуры металла она запросто может рвануть. Нужен пенный огнетушитель, который и металл немного охладит, и закроет доступ воздуха к поврежденному бензопроводу.

Вскочив на ноги, Мостовой бросился опять к «Газели», услышав где-то далеко сирену спецавтомобиля. Или пожарная, или «Скорая». Скорее всего «Скорая», решил он, потому что у пожарных автомобилей ревуны другие, как у тепловоза. У «Скорой» обычная сирена, как и на милицейских автомобилях.

Спасателям повезло. Когда Чистяков укладывал рядом с «Жигулями» раненого пассажира из иномарки, а Мостовой выхватывал из крепления багажного отсека «Газели» пенный огнетушитель, рванул бензобак. Оба от неожиданности присели. Мгновенно на дороге стало светло как днем. А потом иномарка превратилась в сплошной костер.

Мостовой схватил огнетушитель и бросился к огню, но тут же отскочил назад: настолько нестерпимым был жар. Чистяков быстро сообразил, схватил жаростойкое полотно и, отгородив себя и Бориса от огня, стал медленно приближаться к горевшей машине. Мостовой, выставив раструб огнетушителя из-за защиты, пытался попасть на источник огня. Даже десятилитровый огнетушитель не смог справиться с трагедией. Он опустел прежде, чем появились хоть какие-то результаты.

– Все, Боря, не успели мы! – кричал другу в ухо Чистяков. – Отходим!

Отойдя на безопасное расстояние, спасатели отдышались. Смрад и жар стояли невыносимые. Отчетливо ощущался запах горящего мяса. Помочь водителю они уже ничем не могли. Даже пожарная машина не смогла бы быстро погасить огонь, будь она сейчас здесь. Человек был обречен.

– Ребята! – послышался крик Синицкой.

Спасатели обернулись. Ольга неподвижно торчала передней частью туловища в окне «жигуленка».

– Что у тебя тут? – спросил Мостовой, когда они подбежали.

– У него артерия порвана, – объяснила девушка. – Я ничего одна не могу сделать, только пережимать ее пальцами. А он кровью захлебывается.

– Ты что, все это время так и держала? – не выдержал Чистяков. – Что нам делать?

– Открой пассажирскую дверцу, – стала объяснять Синицкая, – эту я не смогла открыть, ее заклинило. Залезешь в салон, и я покажу, где пережать. А Боря откроет инструментом эту. Потом будем вытаскивать и разбираться.

Чистяков понял, что водительскую дверцу открыть так просто не удастся, ее основательно замяло ударом, который и пришелся на эту сторону. Вон даже переднюю стойку порвало и крышу сдвинуло.

Спасатель обежал машину и, дернув за ручку, распахнул дверцу. На коленях он взгромоздился на переднее сиденье и стал надавливать пальцами туда, куда показывала Ольга. В салоне пахло кровью, руки его сразу же стали липкими. Даже не будучи врачом, Игорь понял, что дело плохо: водитель «Жигулей» потерял много крови.

С противоположной стороны Мостовой с ломиком рвал металл возле замка передней дверцы. Через несколько минут дверца распахнулась. Чистякову показалось, что Боря изорвал ее в клочья.

Втроем спасатели вытащили раненого и положили на землю рядом с пассажиром из иномарки. Ольга быстро осмотрела водителя и полезла в сумку, велев Чистякову все еще пережимать артерию. Достав скальпель, она примерилась и сделала надрез в районе гортани. В надрез она вставила кусок гофрированной пластиковой трубки от аппарата искусственного дыхания. Через трубку сипло стал проходить воздух.

– Пусть пока дышит напрямую, – пояснила Ольга. – Держи ему артерию, а я посмотрю, что со вторым.

Спасатели сидели на обочине, свесив ноги в неглубокий кювет, и курили. Хотя они отошли к наветренной стороне, воняло на дороге страшно. Одного милиционера от запаха горелой человеческой плоти вывернуло наизнанку. Пожарные уже сворачивали свое хозяйство, «Скорые» с ранеными уехали, а на месте аварии уже работала следственная группа.

– Черт! Надо было дверцу рвать, а мы с капотом провозились! – с ожесточением проговорил Чистяков и зашвырнул окурок в траву.

– Не успели бы. Ты же видел, как она была искорежена. Ее внутренним усилителем расперло, а там металл дай боже, – веско ответил Мостовой. – Рванул бы бак – и вообще всем хана, а так хоть одного спасли.

– Успели бы! – продолжал настаивать Чистяков, доставая еще одну сигарету. – Столько времени потеряли!

– Две минуты, Игорек, всего две минуты. За две минуты мы бы дверцу не вырвали. И было бы у нас два горелых трупа. А так – один.

– Чертова работа, – проворчал Чистяков, сдавшись под доводами друга. – Никак не могу привыкнуть, что не всех и не всегда можно спасти. Все кажется, что если приехали, то всех и спасем.

– Так не бывает, Игорь, ты же знаешь, – грустно вставила Ольга. – Счастье, что мы вообще рядом оказались. А то было бы сразу три трупа.

Всю дорогу на базу спасатели молчали. Сказались напряжение, усталость и тесное соприкосновение с чужой бедой. На базе дежурный разрешил отдыхать и не привлекаться на сегодня к вызовам. Если, конечно, не стрясется что-нибудь глобальное.

Синицкая сразу же отправилась в душ. И только когда она вернулась, пахнущая свежестью и гелем, они переглянулись и тоже отправились мыться. Смыть запах смрада горящей машины и человеческой плоти все равно не удалось, как будто он впитался глубоко в кожу и слизистую оболочку носоглотки.

К приходу ребят Ольга сварила душистый кофе. Чистяков давно понял, что из них никто так и не научился подбирать пропорцию лимона и соли, чтобы из обычной арабики или «Чибо» сделать мягкий, приятный, чуть с кислинкой ароматный кофе.

Пили молча, расслабляясь и упиваясь ароматом напитка. Мостовой набухал в чашку аж три ложки сахара, чем, на взгляд Игоря, только портил кофе. Они с Ольгой пили с той порцией сахара, которую она положила в процессе варки.

– Тяжелый день, – тихо проговорила Синицкая в тишине приглушенного света комнаты отдыха.

Это была чуть ли не первая ее фраза, которую она произнесла первой с момента их странной размолвки у нее дома. До этого она или отвечала на вопросы, или холодновато поддерживала разговор.

– Да уж, – вздохнул Чистяков, – давненько у нас такого не бывало. С кошками и собаками проще.

– Ты у нас и на мосту отличился, – добавил Мостовой. – Помнишь?

– Еще бы! Чуть тросом по асфальту не размазало.

– Ничего, ребята, – сказал Боря, – все нормально. Мы отличная команда.

Чистяков почувствовал каким-то шестым или седьмым чувством, что разговор пойдет куда-то не совсем туда. Как-то он странно начался с реплики Ольги, и куда-то он пошел. Предчувствия не обманули спасателя. Синицкая, продолжая держать чашку с кофе в ладонях перед собой и задумчиво глядя куда-то в темный угол рядом с газовой плитой, спросила еще более грустным голосом:

– Ребята, мы ведь с вами друзья, да?

Спасатели бросились отвечать, что они, конечно же, друзья, что дружба – это святое, что друг для друга… и так далее. Ольга с грустной улыбкой выслушала горячие заверения, все так же лаская в руках чашку с наполовину остывшим кофе.

– Простите, ребята, что я на вас тогда дома так накинулась. Правда, я сожалею. Просто у меня так в душе все накопилось, а тут вы со своими шуточками. Вот я и раскисла.

– Шутки были прямо-таки дурацкие, – охотно согласился Чистяков. – Невнимательные мы, вот и все. Могли бы понять, что ты не совсем в себе, что тебе плохо, и вести себя как-нибудь по-другому.

– Это ты нас прости, Оля, – пробасил рядом счастливым голосом Боря. – Неуклюжие мы с Игорем в общении, что и говорить. Сами виноваты.

– Ну вот и здорово, – гораздо шире улыбнулась Ольга. – Значит, мир?

Друзья заверили, что никакой войны и обид вообще не было, были только грусть и горькое сожаление. Чистяков старался вовсю, но его не отпускало подозрение, что этот разговор начался сейчас и здесь совсем неспроста. С одной стороны, конечно, столько сегодня пришлось пережить, не удалось спасти человека, который сгорел в машине. Но с другой – что-то ему подсказывало, что Синицкая, как и большинство женщин, любую ситуацию не замедлила использовать в корыстных целях. Слишком часто с ним самим поступали таким же образом. Потом начинались «чмоки-чмоки» и просьбы, причем не третьеразрядные, вплоть до вслух высказываемых мечтаний о будущей совместной семейной жизни. Здесь, конечно, чмоков не будет и о совместной жизни речь не пойдет. Хотя… о совместной с кем? На горизонте опять замаячила неясная фигура Эдика.

– Ребята, у меня к вам огромная просьба, – просительным тоном паиньки-девочки сказала Ольга.

– Какая? – добродушно осведомился на все готовый Мостовой.

Чистяков внутренне нехорошо ухмыльнулся. Вот они, знакомые грабли, давно не виделись. В смысле – не наступали.

– Только вы пообещайте, что выполните, – надула губки Оля, и сердце Бори дрогнуло.

– Ну, о чем разговор, – заверил Мостовой и внимательно посмотрел на нахмурившегося Чистякова.

– Ребята, мне деньги нужны. Срочно.

– Господи, вот тоже проблема, – рассмеялся Мостовой, уже подозрительно глядя на хмурого Чистякова. – Сколько денег-то?

– Сорок пять тысяч.

– Долларов? – быстро спросил Чистяков, выразительно глядя в глаза Мостовому.

– Почему? Нет, рублей.

– А что случилось-то? – поинтересовался Мостовой.

– Ну вот, начинается допрос, – помрачнела Синицкая. – А сказали, что выполните. Я же постепенно верну.

– Деньги мы найдем, можешь не сомневаться, – заверил Чистяков. – Только ты скажи, что случилось. Деньги деньгами, а проблему ты все же освети, а то, может, ее по-другому решать надо.

– Да никакой проблемы нет! – как-то искусственно рассмеялась Синицкая. – Просто покупку одну хочу сделать.

– О как! – восхитился Чистяков. – Когда же ты кредитную историю успела испортить?

– Почему? – не поняла или сделала вид, что не поняла, Синицкая.

– Потому что в кредит не хочешь покупать, – заявил Чистяков, который не любил, когда его держат за лоха. – Давай колись, подруга, все равно не отстанем.

На глазах девушки навернулись слезы, и Мостовой сразу же грозно посмотрел на друга. Приобняв Ольгу за плечи, он заговорил тихим голосом:

– Ну перестань, ну что ты! Конечно, мы тебе поможем, просто мы боимся, что ты в беду попала, а от нас скрываешь. Мы ведь не только деньгами, мы по-всякому поможем.

– Помощники! – всхлипнула Синицкая. – Пока поможете, вопросами насмерть замучаете. Боитесь мне одолжить, так и скажите. Нечего девушке голову морочить дружескими чувствами.

Если бы Синицкая кинулась врать напропалую о проигрыше в казино, о диких долгах и развившейся в ней игромании, он мог бы поверить. Про такое родителям рассказать как-то не очень просто, а вот друзьям легче. Мог он купиться на горячую и беспардонную ложь, если она выдается под наивное моргание девичьих глаз. Здесь Ольга явно переиграла.

– Оля! – позвал Чистяков так громко, что вздрогнула не только Синицкая, но и Мостовой. – Оль, тебе деньги нужны для него, для Эдуарда?

– И что? – ринулась в наступление девушка. – И что из этого? А если у человека беда, а помочь ему некому? Если он один в этом городе, без друзей и родных.

– М-да, – пробормотал обескураженный Мостовой, поняв, почему Игорь так выразительно на него глядел. Дружок раньше него догадался, к чему все идет.

– Вы напрасно о нем так плохо думаете! – вспылила Ольга. – По-вашему, по земле ходят одни аферисты? А если он порядочный человек? Если он бизнесмен?

– Бизнесмен, канючащий у девушки сорок пять тысяч? – с сомнением спросил Чистяков.

– Почему канючащий? Он и не знает, что я хочу ему помочь.

Ольга в надежде повернулась к Мостовому, рассчитывая, что он оградит ее от Чистякова и его злого сарказма.

– Интересная проблема у бизнесмена, которую он может решить за сорок пять тысяч, которых у него нет, – пробасил Мостовой. – Не мелковато будет для бизнеса? Для них это не проблема.

Синицкая начала нести всякую нелепицу, в которой она к тому же еще и плохо разбиралась. На сколько этот спор затянулся бы, неизвестно, если бы Мостовой не почувствовал, что нога Чистякова мягко, но многозначительно наступает на его ногу.

– Ты нам не доказывай, Оля, – примирительно сказал Игорь. – Надо, значит, поможем. Ситуации всякие бывают. Послезавтра мы с Борей соберем тебе эти жалкие сорок пять тысяч.

– Ой, спасибо, Игоречек, спасибо, ребята! Я знала, что вы мне поможете…

– А ты скажи Эдику, что друзья по бригаде тебе деньги нашли и сами ему отдадут. Пусть скажет, где и когда. Лучше вообще у него в офисе!

– Конечно, ребята, я ему все расскажу! – обрадовалась Синицкая, чем поразила Чистякова до предела. Он-то решил, что она будет настаивать на том, чтобы самой передать деньги сердечному дружку.

Мостовой с недоумением смотрел на Игоря и не мог понять, что тот затеял. Чистяков незаметно подмигнул ему.

Только несколько часов спустя, когда смена закончилась и Ольга отправилась домой, Мостовой потребовал ответа.

– Боря, все просто! – засмеялся Игорь. – Можешь не заморачиваться поиском денег. Уверяю тебя, что объект неожиданно поправит свои финансовые дела и без нас, и как раз в назначенные нами для встречи сроки.

– А если…

– А вот в случае «если» я буду потрясен до глубины души. Но «если» не случится.

– Ладно! Может, ты и прав, Игорек, – неожиданно согласился Мостовой. – Давай подождем. Интересно будет узнать, как он это все воспримет.

Наконец Чистякову повезло – заветный абонемент в бассейн ему устроили. Жаль, конечно, что Боря с Ольгой не загорелись, но он и один готов был наслаждаться плаванием. Три раза в неделю, когда смена не совпадала с днями абонемента, вечером по холодку идешь в бассейн. Моешься под душем, надеваешь чистые плавки и идешь в огромный зал, где прозрачная голубоватая вода манит своей прохладой и чистотой. Бросаешься с бортика и плывешь под водой, насколько хватает запаса воздуха. Потом выныриваешь, переворачиваешься на спину и блаженствуешь, с наслаждением восстанавливая дыхание. Потом быстро кролем до стенки, разворот с толчком ногами под водой и таким же темпом назад. Потом постоять на приступке по грудь в воде, отдышаться. А вот потом можно и по сторонам посмотреть. Девушки в шапочках и купальниках медленно ползают по соседним дорожкам. Теперь можно и спокойным брассом, зарываясь всей головой в воду, пройтись. Вот наконец и она, достойная внимания: скромная, в пестреньком купальничке. Вчерашняя школьница или студентка пединститута, отделения какого-нибудь дошкольно-педагогического. Солидно плывешь мимо и посылаешь ей улыбку, просто улыбку счастливого человека. Она скромно отвечает. Но не сразу и не вдруг ты к ней подходишь. Только минут десять или пятнадцать поплавав и убедившись, что она вылезла передохнуть на лавочке у стенки, можно идти на контакт. Причем ненавязчиво и не нахрапом. Идешь мимо в своих мокрых сланцах и поскальзываешься. Она ойкает, ты хватаешься за щиколотку, якобы подвернутую. Она предлагает присесть рядом и проявляет заботу, но ты говоришь, что обошлось. Оба смеетесь необычному происшествию. Знакомитесь, выясняете круг общих знакомых и интересов. Первых желательно поменьше, а вторых побольше.

И вот только потом, когда ты пойдешь провожать ее домой и вы будете оба весело смеяться и помахивать сумками с туалетными принадлежностями, только тогда начнется процесс охмурения. Чистяков умел быть загадочным. Он умел даже нежно и с внутренней дрожью пожимать кончики девичьих пальчиков при прощании. Умел он делать вид, что вечер был незабываемым. Очень удобно, что не надо сразу назначать свидания, потому что можно элементарно нарваться на отказ по причине уже имеющегося у нее парня. Тут все хитрее, вы просто вместе ходите в бассейн и в одну абонементную группу. Все, не придерешься. А вот за месяц можно успеть многое. Уже через две недели она чмокнет тебя в щечку при расставании и убежит испуганно в подъезд. А ты сядешь под ее окном и будешь изображать обалдевшего от невинного поцелуя олуха. Именно под окном, потому что она сама, испуганная своим же порывом, будет с надеждой глядеть в окно. Она должна тебя увидеть обязательно, это закон всей разработки. Главное – не пересидеть и вовремя заметить, что ты увиден из окна. Вот тогда нужно медленно подняться, тоскливым взглядом окинуть весь дом и, подпрыгивая от переполняющих тебя чувств, идти домой. И вот в следующий раз так же робко ты сам ее чмокнешь в щечку при расставании. И боже тебя упаси не сдержаться и напугать девушку более настырными действиями.

И вот третий этап! Ради чего и огород городился. Этот этап нравился Чистякову больше всего, потому что во время его все плавно и постепенно, даже очень красиво переходит в плоскость интимную. О эти завораживающие и несмелые прикосновения к ручке, легкие объятия за талию, первые поцелуи! Такие робкие и тихие, с переходом на щеку, ушко, шейку. Обязательно нужны милые и таинственные слова о ее коже, ушке, шейке. Особенно о ее губках. Обязательно нужно все это перемежать любованием луной и звездами. И с непременным рассказом легенд, баек и загадочных случаев. И только потом уже, в условиях весьма подходящих – с ее точки зрения, конечно, – рука может невзначай скользнуть к упругой девичьей груди, скользнуть по ней и сразу переместиться на плечико или на бочок. Потом еще раз, смелее и чуть дольше, чтобы девушка ощутила томление и легкий озноб удовольствия, растекающийся от груди по всему телу. Но обо всем теле еще рано, тут нельзя спешить. Девушка должна привыкать к твоим ласкам постепенно, у нее не должно и в мыслях возникнуть, что тебе первым делом «это» и нужно. Она должна робко и с нетерпением ждать следующей встречи, причем в таком месте, где твои руки опять смогут без свидетелей пройтись по ее груди, плечам, шее, где ты можешь покрыть все это ласковыми и негрубыми поцелуями. О страсти пока говорить рано, она еще впереди. И вот когда она будет ждать твоих ласк, тогда и начнут твои шаловливые пальчики расстегивать пуговки на ее блузке или проникать под ее топик. Тогда она уже не будет возражать. Она тогда будет наслаждаться новыми впечатлениями от прикосновений твоих рук не через одежду, а к самой нежной коже груди, к ее маленьким девичьим сосочкам. Ты начнешь чуть играть с ними, слегка теребить их. И если в ней есть хорошие задатки, если разбудил ты в ней чувственность осязательную, чувственность всей кожи, тогда ты и почувствуешь, как задрожит ее тело, как выгнется оно дугой тебе навстречу, как зачастит ее дыхание и бедро прижмется к бедру. И тогда ласковые прикосновения губ превратятся в жадные и страстные поцелуи, всем ртом, с прикосновением языком, с захватыванием ее языка и втягиванием его внутрь.

И опять не переторопить, не спугнуть. Месяц или два можно потерпеть и понаслаждаться этой пока еще невинной страстью. И только уже потом, создав определенные обстоятельства и доведя ее ласками до безумного экстаза, только потом можно будет отодвинуть свое бедро, которое давно и страстно трется о ее промежность, и заменить его рукой. Сразу всю нежную плоть захватить в ладонь и впиться поцелуем, чтобы для нее все это было раз и навсегда взаимосвязанным. И тут уже ни она, ни ты не заметите, как с девочки поползут вниз трусики, как задерется до самых подмышек юбочка…

А потом это будет случаться снова и снова, через день, через два. А потом почувствуешь, что твоя пассия наконец впервые почувствовала настоящий оргазм. Вот тут не пропустить этот момент. Нужно взять ее, уставшую и голенькую, на руки и отнести в ванную. Там руки будут скользить по мыльным телам, перемежаясь с поцелуями. И опять этот единственный момент, который нельзя упускать в подготовке объекта. Вот она снова стала прижиматься к тебе и дышать по-особенному. Вот тут ты и скользнешь вниз, туда, к сокровенному и лишенному девственности. Вопьешься жадным ртом, губами и языком доведешь до грани, а потом снова овладеешь ею. И теперь уже не будет ничего запретного, все будет на всю катушку до безумия и потери сознания. Самое главное, что Чистяков любил не саму победу, не сам факт достижения окончательной цели. Нет, он любил процесс ее достижения. Длительный процесс, от первого взгляда с симпатией, первого прикосновения к ручке, первого робкого поцелуя до феерического секса без тормозов в финале…

Визг тормозов вывел Чистякова из состояния предвкушения и заставил под матерную и неэстетичную брань водителя вернуться на тротуар. Замечтался, так ведь можно и не дожить до счастливого мига. Усмехнувшись, спасатель перебежал дорогу и легко взбежал по ступеням городского бассейна. Навстречу новым приключениям.

Первый день Чистяков обозначил себе как ознакомительный. Нельзя торопиться. Выбрав объект, можно на следующий день начать кусать локти, поняв, что ты поспешил и наконец явилась она – мечта. Первый день показал, что есть на кого положить глаз. Особенно одна, с тонкими светлыми волосиками, увязанными в хвостик. Нежная почти кукольная фигурка и грудь второго размера изумительной формы с чуть приподнятыми сосками. И ножки у нее стройные и гладкие. Ножки, созданные для поглаживания и поцелуев.

Перестраховываясь, Чистяков воздержался даже от первой мимолетной улыбки в ее адрес. Ничего, если все так, как кажется, то и послезавтра она никуда не денется от него, размышлял спасатель, направляясь к душевым кабинам.

Боря Мостовой был человеком по натуре сдержанным и основательным. В совокупности с его массивной фигурой окружающими он воспринимался как тугодум, человек тяжеловесный и ограниченный. На самом деле в характере Бориса, талантливого инженера и добрейшего человека, просто была одна характерная черта. Он не действовал, не принимал решений под воздействием импульса, как Чистяков, не был человеком настроения, от которого зависели взгляды на жизнь и окружающих, как Синицкая. Все свои взгляды, суждения, мнения и предстоящие поступки Борис вынашивал, вынашивал основательно, как и все, за что он брался. И отношение к тому, что у Ольги оказался поклонник, которому она явно симпатизировала, тоже находилось в процессе вынашивания. Чистяков на его месте сразу же бросился бы выяснять отношения, бить морду конкуренту и совершать другие, на взгляд Бориса, бессмысленные действия. Да, Мостовой был к Ольге неравнодушен, но за два года знакомства он не сделал ни одного решительного шага для развития их отношений. Причиной тому было его мнение, что оба – и он, и она – должны приглядеться друг к другу, понять, что друг другу нужны. Но в процессе общения то и дело возникали ситуации, которые можно было расценить как равнодушие Синицкой к нему. Следом он улавливал проявление особой симпатии. Все это сбивало с толку и давало повод к размышлениям. Размышлял Мостовой тоже основательно, и затянулись эти размышления почти на два года.