Текст книги "Тетерев мечты"

Подбежала Ира с телефоном и сказала, что звонит президент. Джебенко вновь отбежал в угол зала и долго кивал. До Феликса донеслось: «Я не молчу. Я киваю, пан президент, вы просто не видите».

– А почему свой телефон не носите, пан Анатолий? – поинтересовался Феликс.

– Это вредность для мозговых полушарий. Излучаемость волнистости поражает важные клетки. Вот я сейчас поговорил с паном президентом, тут же появились плохо уловимые боли в висковой области черепной части. Выпить будешь?

Феликс отказываться не стал. Человек, всю жизнь получавший в голову на ринге, боится излучений мобильных телефонов. По утрам Джебенко пьёт апельсиновый сок, крутит педали велоэргометра, ест низкокалорийную пищу, не курит, но изредка позволяет злоупотребить спиртным. И всё это для того, чтобы поддерживать в должном порядке работу центров удовольствий, потому как умственная деятельность Анатолия – это не более чем работа плохой машины на холостом ходу. Феликс решил задать последний вопрос:

– Пан мэр, плох тот солдат, который не хочет стать генералом.

– Да. Слышал эту пословицу. Ещё знаю, что пуля – сука, штык – не в кусты.

– Именно. Так вот. Я не зря упомянул эту пословицу. Плох тот мэр, который не хочет стать президентом. Есть амбиции стать президентом великой Украины?

Джебенко вперил взгляд в стену, поверх головы Монахова, и Феликсу показалось, что бывший боксёр на мгновение впал в кому. Взгляд Анатолия не был задумчивым или пытливым. Он был пустым, но колким. Неожиданно челюсти бывшего атлета начали как-то неестественно скрежетать. Монахову стало не по себе. Джебенко встал, глубоко вздохнув, приложил ладонь правой руки к сердцу и запел «Ще не вмерла Украина». По правой щеке солиста заскользила прозрачная капля. К Анатолию тут же присоединилась Ирина. Она выгнула попку, приподняла грудь и подбородок и тоже затянула гимн. Вскоре запели и официанты. Причём один из них жутко фальшивил и строил отвратительные физиономии. Феликс тоже приложил руку к груди, но открывать рот для приличия не стал. Он смотрел на происходящее и не верил, что находится не на съёмочной площадке, а в офисе главы крупного города.

– Если что – звони, Филипп. – Анатолий нервно тряс руку Монахова.

– Обязательно позвоню. Обязательно. И вы к нам приезжайте, – забылся Феликс.

– Обязательно. Но только на танке. А лучше на белой лошади. Белой и с яблоками. Или с персиками, – захохотал Джебенко.

Подмигнув Ирине, Феликс покинул кабинет. До вылета оставалось совсем немного. Убеждая себя, что просекко – это зло, но зло не столь губительное, как виски, Феликс приговаривал третий бокал игристого напитка. Интервью получится вряд ли. Если давать его полностью и даже сильно прилизанным, читатель станет писать, что издеваться над слабоумными – грех. Тем более что в самом интервью Джебенко ничего нового не сказал. Феликс решил сделать анонс. Звучал он так: «Интервью с Анатолием Джебенко – это, пожалуй, одно из самых интересных интервью в моей недолгой карьере. Анатолий – нелёгкий собеседник, настоящий философ-урбанист. Но он бывает резок и бескомпромиссен, а порой напоминает игрока в покер. Взять историю с главой УЕСа (Украинско-еврейского союза) Ефимом Требушнюком, который подвёл Анатолия с организацией митинга и тут же получил отказ в финансировании своего центра. Или отношения Джебенко с Шалико Ноздриашвили, которого в одну из встреч Анатолий Джебенко выволок за ухо и порвал пиджак. Но когда Шалико поймали за рулём с кокаином и несовершеннолетними искусительницами, Анатолий взялся помочь мятежному грузину. А проект музея майданизации со зданием-кастрюлей, который откроет свои двери очень скоро. Следите за нашим сайтом. Интервью выйдет уже скоро».

За десять минут до взлёта Феликс разместил заметку и на сайте, и во всех принадлежащих ему социальных сетях. Просекко сделал виднеющиеся в иллюминаторе силуэты Москвы и роднее, и ярче. Сообщений было очень много. Их было примерно столько же, сколько и пропущенных звонков. Большинство отличались эмоциональностью и носили характер комплиментарный: «Феликс – ты просто лучший! Ты набананил эту говорящую грушу. Феликс, это невероятно круто!.. Феликс, я снова тебя хочу!» – писали друзья и знакомые.

У Армена Гургеновича, который набрал номер Монахова четырнадцать раз, настрой был менее оптимистичным:

– Меня вызвали все, кто только мог вызвать. Я слышал слово «пиздец» намного чаще обычного. Моё давление пробило все нормы. Да, Феликс, это говно в ринге нравилось только убогим. Но на хера было вызывать международный скандал?! – заорал Армен. – Все прекрасно знают, какой мудак Анатолий, все знают, какая мразь Шалико. Но ведь можно было всё сделать изящнее.

– Я запустил хороший сериал.

– Спорить не буду. Сериал охеренный. Другой вопрос, удастся ли мне тебя отстоять.

– В наше время это уже не важно.

Пятна

Писатель Козлов приехал за полчаса до эфира. Это был заросший, очень полный, небрежно одетый человек лет сорока от роду. Кивнув коллегам-экспертам, Козлов запустил пятерню в вазу с конфетами и, зачерпнув внушительную горсть, высыпал её в потёртый кожаный портфель.

– Может, на грим, Дмитрий Иосифович? – обратилась к гостю редактор Полина.

– Мне виднее, когда на грим, – ответил Козлов, но всё же направился к гримёрам.

Плюхнувшись на потрескавшуюся кожу кресла, Козлов выдохнул перегаром. Это были не свежие пары, а отвратительный запах, способный вызвать отвращение даже у человека, не сильно пьющего. Ирина поморщилась и начала прилаживать к шее писателя накидку. Судя по сбившимся в редких волосах колтунах, голову Козлов мыл последний раз с неделю назад.

– Больно! – взвизгнул толстяк, когда расчёска прошлась по сальной пряди.

– Извините, Дмитрий Иосифович, постараюсь быть аккуратнее, – выпалила Ирина.

Когда Ирина направила на голову струю лака Козлов взвизгнул во второй раз:

– Не смейте! Уберите эту струю скунса! От лака выпадают волосы! Сколько раз я говорил вам!

– Наверное, не мне, а моим коллегам. Вы у меня первый раз.

– Это не имеет значения. Нельзя быть такими тупыми, – визжал графоман.

Когда Ирина решила обмакнуть салфеткой красное, потное и объёмное лицо Козлова, он начал истерить пуще прежнего и орал, что пудры должно быть по минимуму. Закончив работу, Ира аккуратно сняла накидку и увидела на голубой футболке Дмитрия несколько жирных пятен. Не было сомнений, что в кадре они будут выглядеть ужасно.

– Дмитрий Иосифович, – набралась храбрости девушка. – Давайте я сгоняю к костюмерам и найду вам или футболку вашего размера, или рубашку.

– Это ещё зачем? – привстал с кресла Козлов.

– На вашей пятна большие. Очень видно будет. Можно и пиджак накинуть. Вы мне только размер скажите.

Многим показалось, что Козлов на мгновение стал больше и шире.

– Размер тебе сказать? Я тебе скажу, где твоё место, сучка невоспитанная! Пятна ей, твари, не нравятся! А то, что я с утра на ногах, что я перекусываю стоя, это тебе похер?

Присутствующие эксперты прекрасно знали о слабости Козлова к гастрономическим оргиям и понимали, что о перекусах стоя он врал.

– Вы бы слова выбирали, Дмитрий Иосифович, – поднялся с дивана молодой экономист Доронин. – Вы с дамой общаетесь.

– С дамой?! Эта дама обвинила меня в неопрятности, плюнула мне в душу перед эфиром! Да я в студию не выйду, раз так!

На этих словах Козлов неожиданно резко метнулся в коридор. Преодолев метров десять, он перешёл в режим тяжелейшей одышки и ворвался в кабинет директора программы Нетальской. Анжела Евгеньевна увлечённо переписывалась с юношей, по возрасту уступающему её старшему сыну.

– Анжела, что за сука в гримёрах?

– Димочка, а ты не охерел? – сразу же забасила Нетальская. – Где «здравствуйте», где стук в кабинет?

– Анжела, какая-то малолетняя сука гримёрша меня оскорбила.

– Чем?

– Она предложила переодеть футболку. Ей, блядь, пятна не нравятся. Либо ты её уволишь, либо я сюда больше не ходок.

– А ты реально хотел в этой футболке в кадре появиться? У меня тряпка для протирки фар чище и свежее.

– Ага! И ты этой суке потакаешь?! Спасибо тебе, Анжелочка!

Козлов выскочил из кабинета и тут же набрал номер Лискина, одного из замов директора канала. Дмитрий Иосифович орал об оскорблении чести и достоинства, о своей врождённой чистоплотности и брезгливости. И он требовал увольнения Ирины. Тем временем Козлова позвали в студию и начали вешать на него микрофон-петличку. Рука ассистента звукорежиссёра Павла скользнула под футболку, чтобы протянуть провод к воротнику. Ощутив запах всё того же перегара и пота, почувствовав сбившиеся на груди влажные волосы, Павел не выдержал и, с трудом сдерживая рвотные позывы, бросил:

– Нет, ну это пиздец! Лёша, не могу. Сам вешай.

– На хер?! Ах ты мразь! – завизжал Козлов, пытаясь ударить ногой Алексея.

В темноте он не заметил кабели и, зацепившись за один из них острым носком ботинка, рухнул на небольшой столик с пластиковыми стаканами, наполненными минералкой. Козлов начал жадно хватать ртом воздух и ловить руками что-то невидимое. Создавалось впечатление, что он пытался сорвать с потолка невидимые занавески. Откачали Дмитрия Иосифовича достаточно быстро. Вердикт врачей был беспощаден. Ни грамма спиртного, жирного и никаких теледебатов, на которых Козлов орал и истерил громче всех.

Бардистка

Программист Эдик Гасин громко разводился с женой. Звучали вопли, пошёл трещинами монитор компьютера, был изрезан в клочья свадебный костюм, подарок дяди из Америки. Тёщу-миротворца Эдик вульгарно послал на хер. Марина кричала, что так нельзя, что мама – это святое и неприкосновенное. Эдик парировал, отвечая, что святое не могло уродить на свет такое чудовище, как Марина. Стороны буквально сразу лишили себя шансов на малейшее примирение. Иногда в конфликт вмешивалась старшая дочь Людмила, но по телефону:

– Папа, прекрати третировать мать! Она говорит, что это невыносимо!

– А я говорю, что твоя мать – сука! Не будь сукой, Люся! Не будь такой, как твоя мать! Будь как я, как твой отец!

– Как ты, папа?! Таким же мудаком, как ты? Да не приведи Господь! И ты мне не отец! – орала дочка, а Эдик начинал рыдать прямо в трубку.

Друзья начали поиски невесты. Эдик выделялся не только внешностью и эрудицией, но и любовью к забегам наперегонки с зелёным змеем. На латышский национальный праздник Лиго (Янов день), или день солнцестояния, Гасина пригласил давний друг Денис. Компания собралась интересная. Директор гинекологического центра «Корни» Адольф Симкин с женой Розой, композитор-бисексуал Валдис Норкис с красивой любовницей, адвокат Ирина Дроздецка с юным бесполым ухажёром. Для знакомства с Эдиком Денис позвал Светлану Бояркину, бухгалтера с объёмной грудью и внушительным наследством, оставшимся после таинственного исчезновения её мужа, интеллектуала-спиртовика Анатолия. На лужайке перед домом Дениса накрыли длинный, широкий стол. Дорогой алкоголь соседствовал с голубыми пластиковыми салатницами и фарфоровыми тарелками мясной нарезки. У массивного мангала с крышей жарил шашлык и люля шансонье местного значения Лёня Кругосвет. Люди выпивали, закусывали и чересчур много говорили о политике и курортах. Эдика посадили специально напротив Светланы. Гостья подмигивала Гасину, охотно протягивала руку с бокалом, чтобы чокнуться. В нём золотилось испанское вино, в рюмке Эдика ждала встречи с раскалённым нутром ледяная водка.

– Друзья, а давайте от фоновой музыки к музыке настоящей, – поднял рюмку Денис и пультом выключил колонку. – Я хочу выпить за нашу Светочку и за её талант. А наша Светочка талантлива пением.

– Денис, ну, не надо. Ну, пожалуйста, – начала кокетничать Бояркина.

– Нет, нет, просим, – жеманно проворковал мультисистемный композитор Норкис.

– Очень просим, – поддержал уже изрядно пьяный Гасин.

– Светочка неоднократно завоёвывала призы фестивалей самодеятельной песни. У неё даже есть метроном, подаренный бардами Никитиными.

– Медиатор, а не метроном, – поправила Светлана.

Вихляя бёдрами, женщина направилась к своей BMW и вернулась с гитарой. Денис подмигнул Эдику. Послушай, мол, оцени, возбудись, овладей, стань счастливым не на миг. Светлана поправила очки, отпила из бокала и томно произнесла:

– Осенние улицы нашего города… шелест листвы, капли дождя, бьющие по черепичным крышам, дымка, окутывающая дома. И одинокий прохожий… Песня так и называется – «Прохожий».

– Это очень романтично, – улыбнулась жена Дениса Галя и выпила.

 
Шёл по улице прохожий,
Шёл как будто в никуда,
Был он Юрой иль Серёжей,
Не узнаем никогда…
 

– Деня, а ты же пел эту песню в прошлый раз. Разве нет? – перебил пение Гасин.

– Эдик, я пел про троллейбус. Помолчи, пожалуйста.

– Точно, бля! Простите. Точно! Про троллейбус. Светочка, продолжайте о прохожем и в никуда.

– С вашего позволения, начну сначала, – обратилась Светлана к присутствующим. – Итак, песня «Прохожий».

Было заметно, что Светлана занервничала.

 
Шёл по улице прохожий,
Шёл как будто в никуда,
Был он Толей иль Серёжей,
Не узнаем никогда…
 

– Так Юрой иль Серёжей или Толей иль Серёжей? Просто для меня это важно, – пробасил Эдуард. – Ещё Чехов говорил о необходимости автором точно понимать суть.

– Действительно. Я действительно сбилась. У меня есть два варианта этой песни. В одном – Юра, во втором – Толя.

– А зачем Юра, если есть Толя, или зачем Толя, если есть Юра? А-а-а… треугольник.

– Я продолжу с вашего позволения.

Стол замер. Норкис шептал непристойности на ухо своей юной спутницы, бесполый юноша без видимого удовольствия водил ладонью по ляжке адвоката Ирины.

 
Шёл по улице прохожий,
Шёл как будто в никуда,
Был он Толей иль Серёжей,
Не узнаем никогда.
 
 
Ну а может, был он Витей,
Или песня про Илью,
Вы меня, друзья, простите…
 

– За такую вот хуйню, – неожиданно выпалил Гасин и громко захохотал.

Кто-то тихо хихикнул, тёща Дениса вышла из-за стола, прошипев «ужас», ресторатор Борис закрыл лицо ладонью, чтобы окружающие не видели, как он давится от смеха.

– Светочка, простите бога ради. – Гасин встал и сложил ладони на груди. – Больше ни слова не пророню. И ваше здоровье.

– Если вам не нравится моё пение, я готова зачехлить гитару, – процедила Светлана.

– Ни в коем случае! Не позволю! Пойте, пойте, птичка, а я молчу.

– Эдику больше не наливать! – громко проговорил Денис.

– Я начну ещё раз, – оповестила Света и запела.

Первые два куплета Гасин не заметил, но сломался на третьем…

 
Как в него влюбилась с ходу
И рукой махала вслед,
Как узрела в нём породу
Тех, кого в помине нет.
 

– А припев будет? – поинтересовался Гасин, и Светлана, бросив злой взгляд, ушла в припев.

 
Он шагал по липкой хляби
И терял с пространством нить…
 

– И хотел какой-то бабе на ночь глядя засадить, – допел Эдик.

Светлана улыбнулась и несколько мгновений внимательно смотрела на Эдика. Может, пыталась понять, каков он на самом деле, что происходит в душе этого человека. Затем бардесса медленно встала из-за стола, резко занесла гитару за голову и что есть силы врезала Гасину по голове. Но била она не плашмя, а сбоку, наотмашь. Эдуард взвизгнул, резко накренился влево и локтем угодил в скулу флористке Ульяне Порейко. Цветочная фея гортанно завопила, схватила соседа за волосы и, не удержав равновесия, мощным весом завалила всю скамейку с сидящими гостями. Над зелёным газоном стелился русский мат с небольшими латышскими вкраплениями. Светлана укладывала гитару в багажник и громко выговаривала Денису: «Где же ты такого долбоёба нашёл? Знакомить его с женщинами – это преступление!» У веселья появился горьковатый привкус, который тут же залили пивом и напитками покрепче. К полуночи запылал костёр и зазвучали песни не об одиноких прохожих, а о похотливых латышах, которые в Янову ночь бегают за толстопятыми красавицами, чтобы совокупиться с ними под сосной или дубом, о Владимирском централе и младшем лейтенанте. Композитор Норкис попытался перепрыгнуть через огненные языки, но не удержал равновесие и подпалил ногу. Денис названивал Светлане, извинялся и шёпотом говорил, что хочет её. И хочет именно после песни про прохожего. Эдик Гасин часто курил и благодарил судьбу, что она развела его с поющей Светланой. Проснулся он в небольшой спальне для гостей. Рядышком сопела обнажённая адвокат Дроздецка. Бесполого юноши не было. Эдик нашёл бутылку пива, быстро выпил её, глядя на обложной дождь, и понял, что ему хочется секса с этой красивой женщиной. Вечером того же дня Инара гладила Гасина по плечу, приговаривая:

– Забудь. У тебя холодно, наверняка нечего есть. Поедем ко мне, растопим камин, а там посмотрим.

Следопыт

Александр достал из холодильника пакет майонеза, купленный на скидках в «Пятёрочке», выдавил несколько толстых «червяков» на квадрат чёрного хлеба и с жадностью впился в лакомство. Один из полусгнивших клыков пронзила резкая боль, Саша поморщился, крутанулся на месте всем своим жирным телом и, потирая щёку, отправился к компьютеру. Мессенджер «Фейсбука» показывал пять непрочитанных сообщений.

«Саша, сейчас ничем помочь не могу, но со стипендии рублей триста перекину», – писала студентка Лара Поченько. «Александр, обязательно переведу деньги через дней пять. У меня пенсия будет. На рублей двести можете смело рассчитывать», – обнадёживала пенсионерка Любовь Салугина. «Иди ты на хуй, побирушка базедовая!» – глумился бульдозерист Герман Лорин. Александр плюнул в допотопный монитор, тут же вытер его красной тряпкой из старых трусов и забанил бульдозериста. Телефон приятно звякнул оповещением от банка, и Саша резко схватил мобильный. На табло высветилось сообщение: «Поступление. 50 рублей от Игнатьевой Ларисы».

– Сука, блядь, – пробормотал Александр. – Пятьдесят рублей. Щедрая она. Пятьдесят рублей.

Клык вновь просигналил неприятным уколом, но есть хотелось по-прежнему. Полчаса, как Саша разместил на «Фейсбуке» объявление о необходимости помочь девочке-инвалиду. У малышки была пересажена почка, требовали имплантации сердце и печень, а правый глаз отказывался видеть. Родители надеялись только на чудо и подписчиков Александра. Для создания ауры печальной легенды девочку он решил наречь Лиорой, а пост сопроводил фотографиями больничных коек с детьми, надёрганными в интернете. Но читатели Саши реагировали вяло. Пухлые пальцы коснулись засыпанной крошками и перепачканной кетчупом клавиатуры.

 
Мы с тобой в галерее Уффици,
На портретах красивые лица,
Мы с тобою, как вольные птицы,
Нам с любовью пора бы смириться…
 

Дальше было про реагенты на улицах, причудливые разводы узоров берёзовых веток и розовую скамейку, которая была к лицу возлюбленной. Под стишатами появились первые лайки и комментарии. Больше всех старались дамы пенсионного возраста, заточившие свои эротические фантазии на рыхлого толстяка с бородкой, обожающего наряжаться в обтягивающие джинсы и кроссовки бирюзового цвета. В основном комментарии были приторно-инкубаторскими: «Мураши по телу…», «Вы гений…», «В горле комок…», «Слёзы капают на клаву…» Но Александру хотелось большего. Он жаждал диалога.

– Александр, отличные стихи! Но мне кажется, что есть проблемы с размером, – писала Валентина Строкатова.

– У меня с размером всё нормально. Размер ей не нравится.

– Я не то имела в виду, – оживилась Валентина. – И всё же поправьте размер.

– Корону, блядь, на башке поправь, манда старая! – бил наотмашь поэт.

– Я вам не хамила, Саша.

– А я тебе хамлю. В бан! Размеру она меня учить будет!

Отправив Валентину в бан, Саша бронебойно рыгнул и рысцой бегемота отправился в туалет. Опустившись на обод унитаза, домосед вцепился в дверную ручку, напрягся, и глаза Александра начали набухать или, если хотите, надуваться. Казалось, ещё мгновение – и они лопнут, забрызгав стены тесного сортира. Александр краснел, синел, плевался и проклинал интернет-хомяков, из-за пассивности которых он не мог купить глицериновые свечи. Телефон вновь звякнул, а экран сообщил о новом поступлении. Кто-то расщедрился на стольник, и это ускорило процесс облегчения. Когда всё было кончено, Саша вытер мокрый лоб, довольно улыбнулся и вновь направился к компьютеру. Белла Мозес из Ашдода пеняла на отсутствие рифмы и тут же была послана на хуй. Иван Акиньшин усомнился в целесообразности написания таких строк, но тут же был проклят, унижен и забанен. Саша подпрыгивал от удовольствия, ругался с тётками, подобно опытной продавщице с рынка, звал на «стрелки» мужиков, а взяв перерыв, ожесточённо мастурбировал, пожирая глазами халявное порно. Сбросив напряжение, он поглумился над православными обрядами и русскими именами, разместил фотографию собачки, посмотрел политическое ток-шоу, написал о службе в горячей точке, которую бы не смог найти на карте, и понял, что не всё так плохо. А ещё он подумал, что семьсот рублей, которые накидали за день на карту наивные и глупые, это всё же деньги. Пусть небольшие, но честно им заработанные. Это плата за двенадцать постов, которые он настрочил за день. Когда Александр орошал раковину тёмно-жёлтой струёй, позвонил дядя Боря из Хайфы.

– Санечка, прости засранца! Тебе сколько исполняется?

– Ой, дядя Боря! Как я рад! Мне исполняется 52, дядя Боря! А почему таки спрашиваете?

– Ну а ты сам как думаешь?

– Думаю, думаю… – Саша улыбнулся во весь рот. – Думаю, из-за подарка.

– Ах ты, умница! Именно! Стою и выбираю открытку в киоске. И чуть не купил с числом 51. А теперь куплю с числом 52.

Саша нажал на красный кружок, мысленно обозвал дядю Борю гондоном и чуть было не заплакал. Его остановило новое сообщение о засланных кем-то пяти сотнях и звонок от Вадика. Вскоре появился и сам Вадим. С парой банок пива и сушёными кальмарами.

Вадик плеснул в стакан кипяток, отломил краешек бисквитного печенья и, отпив глоток, вздохнул.

– Даже и не знаю, что придумать, Сань.

– А надо. Надо придумать. Мне завтра жрать нечего будет. То есть нам нечего будет жрать. Ни мне, ни Ксюхе.

– Может, концерт твой в клубешнике у Пашки организовать? По-быстрому.

– В прошлый раз продали семь билетов по пятьсот рублей. Остальных пускали задарма. Какое-то быдло свиноматкой меня обозвало.

– Братуха, ты не обижайся. Но тебе тридцать кило сбросить не помешает. Правда.

– Я на нервах набираю. Я не жру и толстею! – взвизгнул Саша. – Мне в будущее смотреть страшно!

– Да ладно… Не жрёшь. Чёрный хлеб с майонезом, а потом булки с херовым повидлом. Весы какую цифру показывают?

– Сто двадцать семь. И хорош уже давить на больное!

Ростом Саша был с пони, питался много и неправильно.

– Слушай, а у тебя сколько в «Фейсбуке» подписчиков? Тысяч тридцать?

– Обижаешь, брат! Сорок восемь тысяч четыреста девяносто два человеколоха. Представляешь, как бы я жил, если бы эти суки хотя бы по десять рублей в месяц скидывали? Я им стихи, перформансы, блядь, а денег нет.

– Так давай сбор бабла организуем.

Саша схватил со стола булку и жадно откусил половину.

– Слушай, а идея! Давай мне на телефон, – жевал слова Саша. – На айфон. Вот айфон хочу больше всяких денег! А остаток раздербаним.

– Сам же говоришь, что жрать скоро будет нечего.

– Вот то, что раздербаним, на жратву и останется.

Вадик разместил текст. Зов о помощи гласил: «Дорогие друзья! Великому поэту современности Александру Блюдину нужен новый телефон. Телефон, с которого он будет засылать в инет свои бессмертные вирши, свои юморески, свою энергию. Я отправляю на карту первую тысячу рублей. Остальное за вами. Поехали!..» За гагаринским призывом следовал номер карты.

Саша тут же поделился постом.

– Ты тыщу правда отправил? – прогундосил Блюдин.

– Две, конечно! Обойдёшься.

К концу дня малограмотные почитатели Сашиной самодеятельности набросали пять тысяч триста рублей. Было много сообщений с пожеланиями успеха, готовности, но невозможности помочь. Вадик потребовал полторы тысячи за идею, а оставшиеся деньги Александр отложил на розовые кроссовки и поддельный свитер Champion, дожидавшиеся оплаты в корзине китайской интернет-барахолки.

Ужин был тоскливым и невкусным. Саша впихивал в себя макароны с кетчупом, запивал просроченным морсом и с грустью смотрел в окошко. На детской скамейке распивали бормотуху покачивающиеся силуэты, у мусорника копошились две крупные дворняги, а на балконе дома, что напротив, конвульсивно дёргался неведомый танцор.

– Пиздос, – тихо промолвил Саша и тут же получил шлепок по лысине.

– Ребёнок за столом, – прошипела жена.

– Извини. – Саша ещё больше насупился и прикусил губу. – Думал, что про себя говорю.

– Лучше вообще не говори. Лучше работать иди, понимаешь? Пахать иди, сука ленивая!

– А я работаю. Я работаю, кстати.

– В «Фейсбуке»?! Работаешь?! У меня бабы в офисе ржут надо мной, понимаешь? Дома боров по клавишам стучит, а я колбы с говном и мочой принимаю. Иди работать, понимаешь?

Ложка звякнула о дно тарелки, Саша резко встал и, прикусив губу, вышел из-за стола. Войдя в спальню и резко пнув дремавшую болонку, улёгся на кровать. Почти одновременно с писком собаки из кухни раздался окрик:

– Ещё раз собаку пнёшь, я тебе сморчок ещё короче обрежу, понимаешь?

– Сука, блядь, – тихо прошипел Саша и начал пялиться в телефон.

Бухгалтер из Питера Аня Кулько продолжала слать гнетущую обнажёнку, пугая растительностью и кривой улыбкой. Львовянка Илона Гнидовец признавалась в любви и спрашивала адрес для пересылки сала и горилки. Это сообщение Сашу оскорбило, и он написал, что Илона тупая мразь. Военный Игорь Пилонов спрашивал, почему Саша так не любит Россию, и желал успехов народу Палестины. Прикусив губу, Александр написал ответ: «Чтобы тебе арабы хуй отрезали и на лоб пришили! Чтобы ты без вести пропал, поц!» Дописав комментарий, Саша тут же набрал Вадика:

– Эврика! Сбор на раскопки без вести пропавших солдат. Ты же в поисковом отряде, Вадя.

– Ну… это кощунство. Я не подпишусь. У меня дед погиб.

– Память о дедушке – священна. А другу жрать скоро будет нечего. Не подпишется он. И давай тогда так. Давай часть денег реально на раскопки, а часть себе.

– Да? И какую часть на раскопки?

– Ну процентов двадцать, – с жалостью в голосе произнёс Блюдин.

– Ладно. Завтра договорюсь с ребятами. Скажу, что есть желающий помочь.

Утром Блюдин разместил полный ошибок текст: «Здравствуйте люди, которые любят называть себя патриотами и просто люди, которым небезразлична память тем, кто отдал свои жизни во время Великой Отечественной Войны. Я две недели готовился чтобы написать этот статус. И вот, когда вся информация, или почти вся, у меня есть, я хочу вам рассказать душешиплющую, но коротенькую историю. Не поленитесь дочитать. Есть в Волгоградской области хутор Пимено-Черни. В августе 42-го в хутор зашли части, переброшенной из Приэльбрусья дивизии „Викинг“. Хмурым утром в хутор зашли матросы, не знавшие, что там стоят фашистские танки. Матросы зашли, подожгли танки и бензовоз, но были уничтожены огнём крупнокалиберного пулемёта. Среди зашедших на хутор матросов было много обгоревших трупов, потому что у них было много бутылок с коктейлем Молотова, которые загорелись после попадания в цель. Куда они их несли и зачем – неизвестно. По приказу немцев женщины похоронили матросов в силосной яме. Об этих событиях есть много свидетельств. Например, свидетель старик Михаил Иванович Нестеров. Но в основном свидетели умерли. Недавно ушла старушка, которая хоронила матросов ещё молодой. Каждый год она возлагала цветы к забору участка, на котором сейчас лежат матросы.

Кстати, об участке. Сейчас он принадлежит одному человеку, там огород. Он отказывается пускать кого-либо чтобы матросов раскопали и похоронили подабающе. Одним словом, мы с Вадимом Ручьёвым из поискового отряда „Комбат“ решили собрать деньги для того, чтобы выкопать матросов, заплатить этому человеку (имя я не называю пока) за забор и перекопанный участок, похоронить матросов и поставить памятник. Бюджетного финансирования у отряда нет. Поэтому будем рады помощи тех, для кого война, это не только «деды воевали» или наклейка на автомобиль. Нам много чего надо для экспедиции, которую мы наметили на весну. Реквизиты ниже, и делитесь постом».

Эсэмэски о поступлении денег стали приходить столь часто, что Саша был вынужден отключить звук. К комментариям в «Фейсбуке» люди прикладывали скриншоты об отправке денег. Бабушка из Калуги писала, что, до пенсии хоть и осталось 500 рублей, 300 она отправляет на эксгумацию погибших соколиков. Владелец магазина хозтоваров из Курска предлагал даром любое оборудование для раскопок, а бизнесмен из Ростова готов был купить новый прицеп. На такие сообщения Блюдин отвечал в одинаково хамской форме: «Что купить, мы знаем сами. Шлите деньги». Клич о помощи разлетелся по всему «Фейсбуку». Переводы шли из Германии и с Украины, из Латвии и Голландии. Не вставая с места, Саша оплатил новые кроссовки, розовую куртку и ещё парочку палёных шмоток. Дочке он заказал плюшевую игрушку, а жене – махровый халат и обруч для волос.

Саша то и дело открывал банковское приложение и не верил своим глазам. О такой сумме он даже и не мечтал. Но ведь нужно делиться с Вадиком и поисковиками, а значит, сбор необходимо подогревать. И вскоре не умеющий играть на гитаре Александр разместил фото «Стратокастера» с припиской: «Спасибо за ваш отклик, но денег всё равно ещё мало. Решил продать свою любимицу. Можно в режиме аукциона. И ещё. Отчёты о ваших деньгах и репортаж из поисковой экспедиции непременно будут». Каждый второй комментарий начинался с фразы «талантливый человек – талантлив во всём», а заканчивался мольбами не продавать гитару. «Деньги не главное, Александр, накидаем. А инструмент вам пригодится», – писали доверчивые люди. И только некий Юра из Томска разоблачил: «Это же гитара Ингви Мальмстина, тварина! Ты кого разводишь?» Комментарий Саша стёр, Юру проклял и, уничтожив яблоко, пошёл опорожняться.

К приходу жены следопыт сбегал в магазин, отварил пельменей, нарезал салат из огурцов и помидоров и откупорил бутылку молдавского вина. Увидев накрытый стол, Оксана поморщилась:

– Мне это в глотку не полезет.

– А вот это ещё почему? – Глазные яблоки Александра стали размером с антоновку.

– А потому что грех это. Мне стыдно было. Девки на работе перечисляют. Говорят, мол, молодец твой. А я чуть не реву.

Саша обнял жену и уговорами убедил ему поверить. Что это от души и что экспедиция обязательно состоится.

Утром приехал Вадик.

– Вадя, сумма там – закачаешься.

– Сколько?

– Да, до хера. А они всё шлют.

– Я спрашиваю, сколько?

– Пока девятьсот семьдесят тысяч.

– Завтра поедем к поисковикам. Они в ста пятидесяти километрах отсюда. Отдадим деньги, поснимаем раскопки для отчёта.

– А в отчёте напишем, что были под Волгоградом?

– Именно. И геотеги проставить не забудь.

Копал Блюдин лениво, громко кряхтел, а утерев лоб, доставал из кармана леденец и, медленно его развернув, закидывал в рот. Чуть поодаль два юноши вслушивались в писк металлоискателей, но внезапно начавшийся дождик заставил отряд броситься к тентам, расположившимся на краю огромного поля. Главного звали Николаем. Это был коренастый темноволосый мужчина с узкими, морщинистыми глазами и глубокими оспинами на щеках. Одет он был в чёрный бушлат, а на голове его ладно сидела кубанка казачьих пластунов. Указав рукой на грубо сколоченные скамьи, Николай предложил садиться. На столе тут же появились мясные нарезки и мытые овощи, две бутылки водки и несколько пакетов сока. Разлив водку по металлическим кружкам, Николай поправил ремень и предложил молча почтить память павших воинов.