Текст книги "Тетерев мечты"

Перебор

Алексей Алексеевич Передиктов любил закусывать виски бутербродами с сырокопчёной колбасой. Колбасу он резал не тонко, а шинковал толстенными кусками. Часто вспоминал, как мать укоряла за это отца:

– Лёша, что же ты делаешь, идиот?! Я еле-еле одну палку достала! А он её так режет, будто у нас каждый день в доме праздник или бабушка умерла.

– Да пошла ты на хер, крикунья! – отзывался отец и шёл курить на лестничную клетку. – Жри сама эту колбасу.

Плеснув в бокал виски, Алексей Алексеевич уселся за компьютер. Вот она, формула счастья: виски, бутерброд с колбасой и «Фейсбук». Здесь есть всё! Фотографии красивых женщин, друзья, враги, страсти, ложь, которую трудно отличить от правды. В этот вечер лента жила новостью о приставаниях главного редактора оппозиционной газеты «Староново» Вениамина Круглова к своему подчинённому Павлу Зиновьеву. Мнения разделились. Одни писали, что Круглов имеет право на ухаживания, другие это категорически отвергали. Алексей Алексеевич принял сторону своего коллеги Круглова и оставил комментарий в его в защиту:

«Я знаю Вениамина Иосифовича много лет. Это большой профессионал и порядочнейший человек. Знаю, как он переживал, когда от него ушла супруга. Может, эта травма и послужила поводом для смены предпочтений в интимной жизни. И сейчас он волен жить так, как считает нужным. И с кем ему жить, выбирать не нам. Но это уж точно лучше, чем уходить в запой из-за душевной травмы. Да и, в конце концов, мы с вами культурные люди, а не вот это вот всё…» – написал Передиктов и отхлебнул из бокала.

Под ответом тут же появилось несколько лайков и блюющих рожиц. Алексей Алексеевич тут же проверил, кто их поставил. Первый ответ на сентенции Передиктова появился минут через пять.

«Алексей Алексеевич, я внимательно слушаю ваши программы на радио „ЭЗА Москва“, восхищаюсь вашей деятельностью на посту главреда. Но извините. Взрослый мужчина домогался до юноши, а вы оправдываете его действия? По меньшей мере это некрасиво и непорядочно», – писала Валентина Руслова.

Лицо Алексея Алексеевича покраснело. Сплюнув в пепельницу, он тут же начал набирать текст: «Не вам судить о моей порядочности. Время свободы, время новых свершений! Володя многое пережил, многое сделал для демократии. И юноша, которого он полюбил, вполне себе самостоятелен». Валентина не заставила себя ждать: «Вы меня очень разочаровали. От восхищения до презрения оказался один шаг. Вернее, один комментарий».

Глоток не оставил на дне ни капли виски. Алексей Алексеевич плеснул ещё и ответил: «Шаг до презрения? Да пошла ты в жопу, дура старая! Презирать она меня будет, сука!»

Тут же появилась женщина Ирина, аватарку которой украшал силуэт голубя с оливковой ветвью и израильский флаг: «Алексей, это Ира. Ты меня должен помнить. Сочи, 1989 год, бар „Жемчужина“. Ты был таким же лохматым, нечёсаным, но очень прикольным. Лёша, не надо так с женщиной. Я знала тебя другим. Тебе не идёт хамство».

Алексей Алексеевич стал пунцовым и снова опрокинул. Пальцы споро били по клавиатуре: «Какая на хер „Жемчужина“? Ты ещё позапрошлый век вспомни. И хамка ты, а не я. Чтобы тебе твой голубь мира в череп насрал, гадина!»

К диалогу присоединился заместитель главного редактора еженедельника «Трибуна Бальского» Ефим Григорьевич Бальский: «Лёша, не обращай внимания! Эти две не стоят твоих драгоценных нервов! Не метай бисер перед свиньями! Твоё здоровье, Лёша!»

Ирина ответила: «Ты за своё здоровье побеспокойся, мудак! У тебя на лице все диагнозы кабинета проктолога. Как и у твоего друга Лёши. И не „метай“, а „мечи“, грамотей. И вообще, в столь поздний час выяснять отношения с женщинами в интернете могут исключительно импотенты».

Алексей Алексеевич вспомнил, что последний раз близость с женщиной у него была чуть меньше месяца назад. И ту ночь никак нельзя было отнести к любовным подвигам. Передиктов с горестью думал о том, что зря отказался от виагры, а она изничтожала себя мыслями о том, что он наверняка принял таблетки, но даже они не сделали её желанной. Передиктов зашёл на сайт «Амазонки в ночи», отправился в раздел «Пухленькие» и вскоре подтвердил заказ по телефону.

За это время обсуждение превратилось в интернет-вулкан. Многие забыли суть публикации и просто выясняли отношения, перейдя на личности. Внимание Алексея Алексеевича привлекла красавица Гульнара. Она тоже стыдила его за несдержанность и откровенное хамство. Откусив от бутерброда добрую половину, Передиктов ответил: «Иди ноги и усы побрей, дура!»

При этом он улыбался и выискивал новую мишень для атаки. Вечер несказанно радовал. Хороший виски, срач в «Фейсбуке», а через два часа приезд пухленькой проститутки Эльвиры. Алексей Алексеевич пританцовывал, выпивал и продолжал вести боевые действия с несогласными. Генерального директора журнала «Модница 69» Карину Эльчибей Передиктов отправил к пластическому хирургу «подточить клюв». Коммунисту Андрею Фарберу было предложено «отправляться в Мавзолей и прилечь рядом с лысым». Театральный критик Фаина Стульчик узнала, что, даже если бы она явилась к изголодавшемуся Робинзону Крузо, он бы её утопил от страха и греха подальше. Актриса Арина Саблинская разревелась, когда прочла, что попала на экраны не благодаря умению и желанию ублажать всех и вся, а благодаря укуренному режиссёру Троянову, предложившему оппоненту: «Спорим, что я из этой ушастой дуры звезду сделаю?» И сделал.

В дверь позвонили. Алексей Алексеевич вприпрыжку отправился в прихожую. Посмотрев в глазок, он игриво спросил:

– Привезли?

– Привезли, привезли, – ответил голос с акцентом. – Открывайте.

Сразу после того, как дверь отворилась, Передиктов получил мощный хук, а затем и пояснения:

– Пиздюлей привезли, макака говорящая!

Второй удар догнал почти сразу. На сей раз хозяин квартиры рухнул на пол.

– Кто вы? За что? – бормотал Передиктов, пытаясь сфокусироваться.

– Я Руслан. Приехал тебе голову, ноги и усы побрить, гондон. Теперь будешь гладким и красивым.

– Не-е-ет! – попытался сопротивляться Передиктов, уползая в сторону кухни.

Вскоре буйный редактор был привязан к батарее, во рту его краснел кляп из трусов, а Руслан небрежно состригал напоминающие пружины лохмы.

– На Асисяя, блядь, теперь похож, – бросил гость, отвязывая Передиктова от батареи.

С трудом поднявшись с пола, Алексей Алексеевич двинулся к столу и сквозь слёзы осушил бокал. Увидев на экране всё ту же ветку обсуждения, жертва вольной фризуры со всей силы ударил бутылкой по экрану. Услышав звонок, Алексей Алексеевич вздрогнул, закурил и пошёл открывать. В глазке виднелись двое. Пышка Эльвира и сутенёр. Увидев заказчика, девушка всплеснула руками.

– Извините, но я с вами не буду. У вас синяк и с волосами проблемы, – воскликнула она и тут же обратилась к сутенёру. – Лёша, я с ним не буду.

– Я тоже, блядь, не буду, Нина, то есть Эльвира, – передразнил Лёша.

– Да кому вы на хер нужны, твари? – заорал Передиктов и захлопнул дверь.

Третий за вечер звонок в дверь раздался через полчаса. На пороге стояли полицейские.

– Поступил звонок. Оскорбляете людей в пьяном виде, дебоширите.

– Оскорбляю… дебоширю… А вы знаете, кто я такой? Вот ты, сержант, знаешь, мля?

Сержант подался вперёд и присвистнул:

– Това-а-арищ лейтенант, это же известный мудак с радиостанции «ЭЗА». Он у них главный.

– А чем известен?

– Помните дело майора Глушко? Это он его оклеветал и под статью подвёл после демонстрации, на которую это чучело и зазывало.

– Собирайся, алкаш. С нами поедешь, – бросил лейтенант.

Алексей Алексеевич стращал административным ресурсом, орал, что всех поувольняет, грозился дойти до президента. Но в отделение ему поехать всё же пришлось. Утром Передиктова отпустили, а лейтенанту и его напарнику сделали внушение. Сказали, что нельзя обижать столь известных и полезных обществу людей, как Алексей Алексеевич.

Шоу маст гоу он

Резкий, долгий автомобильный сигнал выдернул Рому с вершины заснеженной скалы, возвышающейся над холодным и беспокойным морем. Рома бился с неведомым чудищем, и, если бы не этот нервный идиот-автомобилист, Роман обязательно бы победил кошмарного великана. От резкой боли в затылке потолок стал чёрным, а затем шторки глаз разъехались, и медленно появились очертания старинной потолочной лепнины. Значит, удалось добраться до Кати. Мозг тут же зарядился играть в тетрис, медленно складывая фигурки в пазл. Прекрасное начало вечера у Дениса: шашлыки, виски, анекдоты, музыка. Затем короткая прогулка по скверику у дома. Потом небольшой провал… Вот! Вспомнил! Иоланта предложила съездить на выставку «Эрот-2008», и почти вся компания согласилась. Домой отправились только Андрей с Гуной. Дальше… А дальше моросит дождь, за рулём Татьяна, пассажиры пьют виски и вино из пластиковых стаканчиков, в салоне громко играет Тарья. Мы заходим в огромный павильон, и всё… Только красные всполохи, и всё.

– Доброе утро, Ромочка!

– Доброе, Катенька! Какой красивый у тебя халат, родная!

– Ему три месяца, родной. Ты на такие мелочи внимание давно не обращаешь. Ты лучше скажи, как вчера время провёл?

Рома потянулся к бутылке с минералкой и, сделав несколько глотков, выдохнул.

– Неплохо время провёл, неплохо. Перебрал чуток, но в целом всё было достойно. Все переживали, что ты не смогла вернуться из Вентспилса. А мы сначала шашлыки у Дениса пожарили, а потом Иоланта предложила съездить на выставку «Эрот-2008». И знаешь, милая, я тебе скажу, ну ничего интересного. Всё было достаточно скучно и предсказуемо. Вяло, я бы даже сказал, было.

– Даже и не купил ничего на выставке?

– А там и нечего покупать-то было. Скукота.

– Может, ты просто не помнишь, Ромочка?

Холодные волны вперемежку с горячими вновь заскользили по телу. Сердце начало отбивать ритмы диско. Рома присел на кровати:

– Да помню вроде. Всё я помню.

– А мне кажется, не всё.

Катя опустилась в кресло, взяла пульт и изящным движением руки включила телевизор. Экран озарился красными вспышками, из колонок била громкая музыка. Приятный баритон объявлял на латышском известных участников выставки «Эрот-2008», называя их регалии и стенды, на которых можно встретить героев порно: «А буквально через мгновение на главной сцене стартует шоу „Луч похоти“ с великолепными венгерскими девушками Линдой, Мартой и Гердой!» Катя перевела взгляд с экрана на Рому:

– Ну как? Начинаешь вспоминать, Ромочка?

– Немного начинаю. А выпить есть, Катенька? Самую малость. Нутро просит.

– Обойдёшься. – Тон Кати стал строже. – Смотрим дальше.

Три девушки в латексных ботфортах, стрингах и тесёмках, подпирающих оголённые груди, ходили по сцене, приседали у её края, манили пальцами гостей. Одна из них опустилась на ярко-красный стул, привлекла к себе плёткой партнёршу и начала страстно ласкать упругое загорелое тело. В зале раздалось гиканье и возгласы одобрения. Второй стул оставался свободен. И вдруг, как будто из ниоткуда, под софитами появился человек в чёрном. На нём был длинный кожаный плащ, кожаные брюки, заправленные в высокие берцы, и беретка с логотипом одного из клубов NHL. Он повернулся к залу, раскинул руки в стороны и что-то прокричал. Черноволосая красавица тут же сняла с незнакомца плащ и усадила гостя на стул. Виляя мощными бёдрами и пританцовывая, несколько раз обогнула стул, а затем резко села на колени мужчины и стала плавно вращать ягодицами, откинувшись назад и держа героя за руки. И он ответил ей взаимностью, сделав несколько ответных движений. Картинка застыла.

– Какой ужас, – чуть слышно прошептал Рома.

– Почему же ужас? Она красотка. Да и ты хорош. Эдакий мачо, эротичный сердцежор, кожаный самец-сластолюбец, трахучий Бэтмен! Смотрим дальше, дорогой.

Ладони Ромы ласкали талию и бёдра танцовщицы, он целовал её в шею. Из зала послышались крики: «Рома, не останавливайся! Рома, бери мадьярку!» Тем временем искусительница поменяла позу и села к Роману спиной, широко расставив ножки. Девушка касалась пальцами сосков, скользила попкой по коже брюк и облизывала кончиком языка верхнюю губу. Улыбаясь во весь рот, Рома поднял руки и начал трясти ими в такт музыке. Мелодия стала ритмичней. Участники шоу встали и начали тереться телесами друг о друга. Неожиданно Рома соскочил со сцены, а буквально через мгновение снова резво взобрался на возвышение. С криком «Эге-гей, блядь!» он наматывал по сцене круги, размахивая над головой гигантским силиконовым членом длиной чуть меньше сабли. Иногда он брал прибор на манер арбалета и запускал в зал невидимые стрелы. Иногда показывал мастерство фланкировки и тут же превращался в ниндзю с нунчаками. Картинка вновь замерла.

– Какой пиздец, Катенька!

– Да брось, родной! Всё очень даже чинно, всё выдержанно. И вовсе не так плохо, как ты воспринимаешь. Ну какие там Барышников и Нуриев, Ромочка?! Вот он, язык настоящего танца. Страстный герой в лучах похоти, да? А с тобой отжигает Линда, Герда или Марта?

– Я не разобрался, Катя. Там имя не главное.

– Да-а! Это точно! Смотрим дальше, дорогой.

Вознеся огромного силиконового змея над главой подобно штанге, Рома начал двигать бёдрами, а его лобызали уже все участницы трио. По краям сцены пустили дым, заработали стробоскопы, била разноцветными лучами цветомузыка. Рома отплясывал так, будто выступал с трио уже долгие годы. Неожиданно Роман исчез. Он грохнулся в зал, не заметив в дыму край сцены.

– Всё? – с надеждой в голосе спросил Роман.

– Что ты, милый?! Смотри, смотри, – подбодрила Катя.

Сначала из густых клубов дыма, подобно перископу, появилась головка силиконового демона, а за ним уже и голова Ромы.

– Какой прекрасный кукольный театр, Ромочка! Да ты у нас Образцов, – воскликнула Катя.

Девушки втащили героя вечера под лучи софитов и продолжили танец. «Эге-гей, блядь!» – заорал Роман во всю глотку и пошёл заводить девиц танцем вприсядку. Не успел он встать, как одна из девушек сняла с танцора свитер.

– Ну, вы посмотрите на этого красавца! Посмотрите на эту волосатую грудь, на эти эротические завитушки! А какую он принял стойку! Да это же съёмки фильма про Фредди Меркьюри! Ты актёрище, Ромка! – комментировала Катя.

Рома стремительно вышел из комнаты и вернулся с бутылкой пива. Екатерина вновь сняла просмотр с паузы. Теперь Линда, Марта и Герда играли кошек. Выгибаясь, они ползали по сцене, хлестали друг дружку плётками, целовались взасос. Вскоре блондинка рванула с Романа брюки, они сползли вниз, обнажив красные трусы с зелёными дракончиками. Роман набрал воздух в лёгкие и заорал: «Show must go on, блядь!» На этом крике камера оператора задрожала и экран почернел.

– А ты говоришь, что на выставке не было ничего интересного. Они тебе долю должны, Ромочка. Хер силиконовый, которым ты размахивал, хоть подарили?

– Катя, какая сука всё это сняла?

– Думаю, что это снимало полгорода. А вот передала мне это твоя бывшая любовь Машенька. Написала, что это мне за то, что я тебя у неё увела.

– Отомстила, значит.

– Может, и так. Ромочка, прости за штамп, но всему есть предел. Ты ведь знаешь, я девушка брезгливая, а ты, судя по всему, решил и отпиться, и отгормониться на всю оставшуюся жизнь. И всё из-за моей доброты. Финиш, Ромочка. Но show must go on, блядь, как говорится.

Рома сидел за стойкой и с грустью смотрел на влажную брусчатку и стекающие по витрине бара капли дождя. Он думал о том, как прекрасна и в жизни, и в постели Катя. Думал, как скучен и тосклив этот вечер. И в то же время он понимал, что расставание с Екатериной – это новый вираж, новые приключения. Опустошив бокал, Рома набрал номер такси:

– Девушка, я в «Ригонде». Куда поеду?.. Поеду на выставку «Эрот-2008», на Кипсалу.

Златоуст

Монахов получил задание взять интервью у мэра Киева Анатолия Джебенко. Сразу по прилёте в Жуляны позвонил в секретариат. Референт подтвердила встречу, и Феликс отправился на просторы Крещатика. Он шёл по городу, делал селфи, вновь пытаясь спланировать интервью со сложным собеседником. В здании мэрии было многолюдно и по-базарному шумно. Багровый толстяк с обвисшими щеками давал интервью худощавой девчушке; безвкусно одетая дама вела на повышенных тонах беседу с коллегами. Пару раз Феликс отчётливо услышал слово «бля». Познакомившись с секретарём Джебенко Ириной, Монахов сразу понял, что киевский глава спит со своей подопечной. Он будто воочию увидел, как Анатолий вызывает её в кабинет, запирает дверь, но, в отличие от Передиктова, не танцует под «Кумпарситу» или «Джамайку», а сразу приступает к делу. Берёт её как животное. На столе, у зеркала, на кожаном диване. А затем отправляет привести себя в порядок и только потом позволяет приступить к важным городским делам. Феликсу захотелось Ирину. Тонкая шея, тонкие щиколотки, тонкий и ласкающий голос. А как она накачала ягодицы. У Ирины гениальный тренер, который вкладывает в неё все знания и душу.

Джебенко принял Феликса в богато обставленном кабинете. На стенах висели: трезуб в золочёной раме, самурайский меч в жёлто-синем исполнении, старинное ружьё, фото Джебенко в боксёрских перчатках и шароварах, а ещё снимки Анатолия с Арнольдом Шварценеггером, Веркой Сердючкой, Филиппом Киркоровым и Светланой Лободой. Из-за стола поднялся высокий, крепкий мужчина в дорогом чёрном костюме и очень пёстром, попугайском галстуке. Одеколоном Анатолий поливал себя щедро, как из брандспойта, и весь кабинет пропах свежими цветочными нотками, которые Феликс люто возненавидел ещё в детстве из-за тяги покойной бабушки именно к таким ароматам. Дед, учуяв эти запахи, сплёвывал и произносил: «Оранжерея, блядь! Как будто букетом по физиономии отхлестали».

– Ну что?! Как не каждая птица долетит до середины Двины, так и не…

– Днепра, – поправил Феликс. – До середины Днепра.

– Именно и верно! Как не каждая птица долетит до середины Днепра, так и не каждый московский гость долетит до середины кабинета мэра Киева.

Было заметно, что слова даются Джебенко немыслимо тяжело, текст он, скорее всего, заучил и шутка главе города очень и очень понравилась.

– Или как ещё принято говорить: язык и до мэра Киева доведёт, – Монахов пристально посмотрел на Ирину и выдал жуткий штамп: – Хочу выразить вам благодарность за оказанную честь, Анатолий Мыколович. Для меня встреча с вами – это, можно сказать, ещё одна яркая веха в журналистской карьере.

– Спасибо, Филипп. Имя Филипп как имя победителя во всём.

– Феликс. Не Филипп, а Феликс.

– Точно! Феликс! Ох и память у меня на имена! У меня раз на одну букву, так и путаница сразу по сложению и вытаскиванию из недров. Но мне и Филипп тоже нравится. Как там у него: «Таинственная моя, сзади тянут якоря, колыхаются моря…»

На этой распевке Феликс понял, что интервью с Анатолием будет нелёгким, запоминающимся и в какой-то мере познавательным.

– В Киеве бывали, Феликс? Или в первую голову не к нам ещё?

– Да, бывал. Неоднократно бывал. Великолепная архитектура, добрые и воспитанные люди, – увлёкся Феликс. – Ну и конечно же, кухня, обычаи. Считаю, что Киев – это один из красивейших городов мира. Мекка культуры.

– Давайте сразу обусловлимся (он так и сказал). В интервью не надо о то-то… о то-то… о то-то…

– О Тотоше и Кокоше? – попытался шутить Феликс.

– Нет! – зло рявкнул Джебенко. – О тотале…

– О тоталитаризме, – подсказала Ирина.

– Да! О тотолоторизме, марксизме и других проявлениях течений… течений… субъективного агрессивизма.

– Конечно, конечно, Анатолий Мыколович. Простите, что упомянул эту кровожадную систему, породившую столько бед и зла.

– Феликс, а теперь вот оно что. А давайте сначала мы поразносолим, а? Сейчас Иришка проводит нас в закрома. Там и разговор побежит в русле понятливости.

Ирина улыбнулась и, плавно развернувшись на каблуках, повела Джебенко с Монаховым в другой зал… Нет, она ведёт нас не в залу торжественных приёмов мэра, думал Феликс, она идёт по мягкому покрытию тренажёрного зала. Вот она начинает приседать со штангой. Плечики прямые, спинка выгнута, трико облегает каждый упругий миллиметр. Вот, вот, пошёл присест! Пошла пульсация, налились все персики, сливы и абрикосы этого юного деревца. И головку назад закинула, чтобы показать: смотри, какая я гибкая, упругая, желанная. А теперь поднимаемся. Умница! Подустала, умница… Прилегла на скамью, расслабилась, но грудь вздымается как, а! Это же вулкан перед извержением, это движение земной коры перед землетрясением. Два кратера дышат огнём и страстью. А вот и тренер. Тот самый умница-качок со взглядом некормленого животного. Качок в голубых шароварах, рыжий оселедец прилип к лысой башке. Он гладит Ирину по плечу, по волосам, подходит к зеркалу и начинает демонстрировать приёмы боевого гопака. Он машет вертушками, выбрасывает вперёд кулаки и орёт на мове что-то смешное и грозное.

– Ну чем богаты, тем и скатерть, – указал на красиво накрытый закусками стол Анатолий.

– Ваше гостеприимство впечатляет, – улыбнулся Феликс. – Правда. Всё же широка душа украинская. Так же широка, как русская…

– Вот только не надо про русскую душу! – поморщился Джебенко.

– А чё так, Анатолий Мыколович?

– Много причин. Душа – это понятие украинское, понятие выстрадальческое.

Широка украинская душа! Широка, как русло! Как русло Днепра!

– Это да. Не поспоришь. И умна.

Скатерть была расписана узорами вышиванки, а по углам расположились эмблемы Евросоюза и НАТО на фоне сине-жёлтого флага. Феликс обратил внимание на несколько бутылок горилки, коньяка, виски и напитков более лёгких, но не менее для него опасных. Захотелось выпить, но Монахов вспомнил, что главное в этой поездке всё же не интервью с Джебенко. Два смазливых официанта грациозно подошли к столу и начали резво обслуживать сидящих. К удивлению Феликса, Ира тоже заняла место за столом. Не успела девушка дотронуться до приборов, как телефон заиграл задорным диско. Извинившись, подчинённая Джебенко выпорхнула из-за стола.

– Я же семи пядей не во лбу, – подался вперёд Джебенко. – Всё вижу. Всё просекаю.

– Вы о чём?

– Вас очень впечатлила плоть Ирины Алексеевны. Прямо глаза все стёрли о её жопу, – хохотнул Джебенко.

– Девушка красивая. Любой бы загляделся, – попытался оправдаться Феликс.

– Иру жена мне на работу присобачила. Специально. Чтобы я не блядовал. Но она не в моём вкусе. (В голосе появились пьяные интонации.) Так что не жалко. И давай! Давай выпьем! Предлагаю тост за повсеместечковую украинизацию.

– За повсеместную, наверное.

– Нет. Именно за повсеместечковую!

– Это хороший тост! Как говорил Пушкин, быть украинцем – это гордо, побойся нас, вражинска морда.

– Странно, а я такого от Пушкина не слышал.

– А вы запишите.

Джебенко записал надиктованные строки. Феликс и Анатолий чокнулись и тут же опустошили бокалы. К столу вернулась Ирина.

– Анатолий Мыколович, звонил нардеп Ефим Соломонович Требушнюк. Говорит, что деньги, выделенные на ремонт здания, до сих пор не поступили.

– И не поступят. Он мне обещал митинг в поддержание моих полномочий. Рассказываю, короче. – Джебенко повернулся к Монахову. – Я недавно открывал детский суперактивный парк с элементами тверка и коворкинга для молодёжи и творчества. А там аттракцион был. Ну это… Знаешь, берёшься руками за такую штуку и по канату едешь. По воздуху летишь на проводе. Я решил испробовать. Поджал ноги к животу и поехал. А она чисто для детей, оказывается. В общем, вес не выдержала, и вся эта конструкция ёбнулась в столб. Вместе со мной, прикинь. – Джебенко громко рассмеялся. – Зама моего столбом придавило и двух гостей. Но выжили, выжили… Не особо выжили, но тем не менее. Мне тут же депутаты квоту недоверия выкатили. Естественно, я силы поднял. Фиму Требушнюка попросил митинг еврейского комитета организовать. Так этот поц собрал двадцать человек. Из них семь приезжих хасидов, которых у синагоги выловил. Теперь вот деньги требует. Денег на ремонт их центра не дам. А Требушнюка смещу с председателя правления УЕСа.

– А что такое УЕСа?

– Это Украинско-еврейский союз.

– Анатолий, скажите, а вот мы выпили за повсеместечковую украинскость. Что это по-вашему? В чём она должна выражаться?

– Понимаешь… Это сложноподчинённый вопрос. Он как алгоритм выравнивания геополитической направленности.

– То есть? – Феликс тут же опрокинул.

– Ну, смотри. Вот все в мире знают, что есть ваша матрёшка. Кстати, вспомнил поговорку из девяностых: «Матрёшки требуют долбёжки!»

Джебенко захохотал, а Ира заметно дёрнулась.

– …ну вот. У вас есть матрёшки, которые знает весь мир. У японцев есть суши, у немцев пиво. И всё это знает весь мир. Понимаешь? И я хочу, чтобы вышиванку, борщ, шаровары, оселедец знал весь мир.

– То есть перед страной стоит проблема узнаваемости?

– Нет, узнаваемость есть. Но херовая. Хлопцы на клубнике в Испании и Польше, дивчины в блядях и в порно. Но часть дивчин и на клубнике.

У Ирины вновь зазвонил телефон. Она вышла из-за стола, но тут же вернулась.

– Анатолий Мыколович, звонит господин Шалико Ноздриашвили.

– Скажи, что я обедаю с дорогим гостем и пока не в состоянии. Пусть позже долбит.

– Он очень просит. Говорит, что срочнее не бывает.

Анатолий взял трубку и отошёл в другой конец огромного зала.

Спустя несколько минут Джебенко вернулся к столу. Дышал Анатолий глубоко, видно было, что мэр нервничает.

– Даже не верится, – произнёс с грустной усмешкой Феликс.

– Во что не верится? – Джебенко дал отмашку официанту, и халдей тут же налил.

– Ну… вот напротив вы, заслуженный спортсмен, чемпион, мэр одного из красивейших городов мира. А вам звонит сам легендарный Шалико Ноздриа-швили.

– Это чем же он легендарный?

– Ну как?! Вождь грузинской революции, пламенный трибун!

– Ага, трибун, блядь. Шимпанзе кокаиновое. Вывалили европейские друзья это счастье на нашу голову. Я ему в ринг предлагал. В ринг предлагал, – распалился Анатолий. – Ира не даст соврать. Скажи, Ира! Предлагал в ринг?

– Предлагали. Когда пиджак порвали и ухо выкрутили прямо в кабинете. Но Шалико Зурабович не согласился. Ещё и обмочился ко всему.

– Шалико помочь просит. Его пьяным за рулём поймали. С двумя шлюхами пятнадцатилетними и кокаином. Ира, вызови генерала Майбутенко.

Монахов понял, что Джебенко относится к тому типу боксёров, которому пить категорически запрещено даже в минимальных дозах. Анатолий похотливо посмотрел на Иру и продолжил:

– Шалико тот ещё кадр. Очень много от него бесполезности и фривольности. И болезни имеют место.

– Лишний вес причиной? – решил разговорить Анатолия Феликс.

– Всё причиной. Вагинозависимость причиной, кокаинозависимость причиной, деньгозависимость причиной. Одни причины. Давайте ещё выпьем, Филипп.

Феликс перечить не стал и решился на тост:

– Хочу выпить за эту братскую землю.

– Пока ещё не братскую, – помахал указательным пальцем Джебенко, ухмыльнувшись.

– Хорошо. Хочу выпить за эту некогда братскую землю, которой, как я уверен, через время мы протянем руку дружбы. Хочу выпить за вас, пан Джебенко! Киев всегда был красавцем городом, но с вашим приходом он стал ещё краше. Улыбчивые горожане, новые здания, частое упоминание вашей фамилии не как великого спортсмена, а как чиновника крупного масштаба. За вас!

– За меня! То есть спасибо, за меня, но без реляций! Феликс, а хочешь секрет? Сейчас я покажу тебе нашу тайную гордость – макет музея майданизации и декоммунизации.

– Горю желанием посмотреть.

Джебенко поднялся из кресла, потянулся, ударил себя в грудь и указал рукой на небольшую дверь. В примыкающей к залу просторной комнате стоял огромный стенд с макетом, укрытым прозрачным куполом. Над огромной площадью, окружённой парком, возвышалось здание в виде гигантской палатки. Рядом с ним расположилось строение, стилизованное под кастрюлю, а чуть поодаль ввысь устремлялась булава.

– Охуеть… – тихо выговорил Феликс. – То есть грандиозно.

– Погодь. Сейчас расскажу про эту грандиозу. В кибитке будет находиться основательная композиция.

– Основная экспозиция, – решила поправить Ирина.

– Ира, ты заткнись… Твоё дело молчать и сос… и составлять графики моего пребывания где бы то ни было. Итак, в кибитке будет основная экспозиция. Годы гнетения советской власти, годы тревоги и безраздумности. Огромные экраны, гиды в национальных костюмах, узничество в робах.

– Что в робах? – вытянул голову Феликс.

– Ну… ходячие макеты арестантов. Массовку с киностудии Довженко будем брать. Кино, один хер, не снимаем. Пусть играют боль и совесть страны. Дальше… Каждый час голосами известных актёров, певцов, музыкантов будет озвучиваться, сколько лет, дней, месяцев и часов исполнилось независимости Украины. Естественно, будут продаваться национальные блюда, вышиванки, шаровары, запустим оселедец-шоп.

– А что такое оселедец-шоп?

– То же самое, что и барбер-шоп, но только по выстриживанию оселедцев. Решившимся будем доплачивать и поставлять в течение года специальное масло по специальной цене.

– Великолепно! Это просто какой-то гений мысли все творил, – воскликнул Монахов.

– Но и это ещё не всё. – Джебенко попросил Ирину принести рюмки. – В этом здании сфеерической формы разместится панорама майдана.

– Пан Джебенко…

– Говори просто – Анатолий.

– Не могу. Пан Джебенко, а мне кажется, или здание напоминает кастрюлю?

– Не кажется. Я знаю, как над нами сарказмизируют враги, но! Нам не чужеродна самоирония. И кастрюля – это не только лишь для всех предмет варки. Мало кто может понять, что это лишь и символ. И наконец, булава.

– А в булаве что?

– В булаве все достижения Украины. В каждом шипе достижения Украины. В мореходстве, покорительстве космоса, машинопроизводстве, сельском хозяйстве и нобелевских науках.

– Впечатляет.

– Э-э-эх… Ещё как впечатляет! Давай выпьем, Филипп. Выпьем и на интервью.

Джебенко развалился в кресле и, закинув ногу на ногу, пытался играть в словесный конструктор. Феликс посматривал на диктофон и мысленно прикидывал, как он будет расшифровывать эту ахинею. Можно прибегнуть к специальной программе, переводящей звуковые файлы в текст, но, если она и поймёт этот бред, работа над ним займёт немало времени. Пытаясь подобрать слова, Анатолий подолгу смотрел на потолок, щёлкал костяшками пальцев, тёр колени и уши. Иногда Джебенко смеялся над своими шутками. В эти моменты Феликсу хотелось заплакать. Перед ним сидел типичный пацан из торпедного отдела одной из бригад, благодаря везению ставший фигурой. Феликс вспомнил бои Джебенко с соперниками, которых Анатолию подбирал промоутер, вёрткий негр, разрушивший мир супертяжей в угоду своей жадности и амбициям. Джебенко ходил, а не порхал по рингу, выкинув вперёд руку и трусливо удерживая соперника на расстоянии. Хрустальная челюсть Анатолия не держала хорошие хуки, и для него главным было отходить положенные раунды, чтобы получить незаслуженный пояс и очередной купленный титул. Камеры выхватывали гримасы разочарования на лицах зрителей, а у телевизоров матерились и засыпали знатоки бокса, помнящие бои Мухаммеда Али, Джо Фрезера, Льюиса Стивенсона и Майка Тайсона. На смену чёрным реактивным монстрам, влюбившим в себя весь боксёрский и небоксёрский миры, пришёл улыбчивый и удобный для промоутера Джебенко, поверивший в свои дутые победы.