Текст книги "Тетерев мечты"

Лимуд

Сашу Пляца пригласили на минский Лимуд. Надеялся, что устроители раскошелятся на билеты, но платить за малоизвестного сочинителя никто не собирался. Пляцу сняли дешёвый номер в хостеле с кусачими насекомыми и приезжими украинскими студентками, днём подрабатывающими продажей телес.

Александра просили презентовать книгу «Так начался атеизм». Написана она была откровенно плохим, скудным языком и рассказывала о безногом сапожнике, подслеповатом портном и неведомой тёте Симе, которую обитатели местечка временами преданно любили, а временами готовы были утопить в выгребной яме. Этот метод расправы особо часто фигурировал в произведении. В своих окололитературных опытах Саша пытался быть похожим на Бабеля и Зощенко, надеялся на переворот в литературе, билборды со своей фотографией и миллионные тиражи. Но его обвинили в неумелом плагиате, отсутствии юмора и чрезмерной самовлюблённости.

В итоге издаваться пришлось за свой счёт, но с прицелом на заработок. Вернее, за счёт доверчивой женщины Анны, которая не только дала денег на книгу, но и смастерила куклы, ставшие иллюстрациями. Анна и посоветовала Сашу организаторам Лимуда, чтобы продать хоть часть залежавшегося тиража. На удивление, книгу быстро раскупили, и Саша был вне себя от радости, узнав о нежданно свалившейся на него сумме.

Был в томике неплохой рассказ «Юрка». Саша написал его стабильно слабо, наделал много ошибок и отослал на корректуру другу Ицику в Штаты. Ицик долго матерился после ночной смены, практически полностью переписал рассказ и спас ситуацию. Речь в повествовании шла о судьбе пожилой дамы, летом 1945-го вернувшейся из немецкого плена. Эта сильная, несчастная, растерзанная горем и болезнями женщина, потерявшая всю родню, обнаруживает, что в их доме кто-то живёт. Она долго стоит перед зелёной избой, смотрит на свисающее с верёвок женское и детское исподнее, покосившийся забор и боится войти. Робко отворив дверь, Ривка обнаруживает в жилище молодую женщину с ребёнком. Оказывается, это жена расстрелянного полицая Оксана и её сынишка Юра…

Поначалу рассказ хотел прочесть сам Саша, но устроители Лимуда чудом уговорили отдать это право профессиональной актрисе, посчитав, что дикция Александра способна убить любое произведение. Автор обиделся, покраснел, плюнул на пол и сказал, что это не по-еврейски и что никто не сможет донести произведение лучше него. Чтице было лет сорок. Читала она с надрывом, без фальши, чувствуя каждое слово и давая прочувствовать эти слова публике. Казалось, её речь зависала над залом, наэлектризовывая каждый миллиметр пространства. Тишина зала и раскалённые нити боли. Подрагивали кипы и пейсы плачущих, слышались громкие всхлипывания и шёпот на разных языках. Саша с Анной стояли за кулисами у занавеса и наблюдали за реакцией слушателей. В глазах Анны стояли слёзы, и она то и дело подёргивала концы шёлковой косынки.

«Оставайтесь, Оксана. Вместе с Юрочкой и оставайтесь, – читала актриса. – И я горя хлебнула на несколько жизней вперёд, и вы с дитём его наелись. Отца Юре не заменю, конечно. Это тяжело будет. Хотя, если надо, смогу в себе мужика разбудить. Но вдвоём нам всё одно легче будет. В двух сердцах тепла больше, Оксана.

В этот момент Юра подошёл к Ривке Ефимовне и, улыбнувшись, прильнул к её бедру. Женщина смотрела перед собой. По стёклам ударили глухой дробью первые капли дождя, небо разрезали витражи молний. Разрыдавшись, Ривка с трудом подняла малыша и крепко прижала к себе. Закрыв глаза, она увидела улыбку Сёмочки и серую толпу, навсегда скрывшую от глаз внука».

В зале послышались рыдания. Расплакалась и Анна. Утирая платком слёзы, она бросила взгляд на Сашу.

– Почему… Почему ты улыбаешься? – спросила она.

– Да это я так. Я же в рассказе соврал. Просто бабка, как увидела эту Оксану, она её сразу на хуй и послала. Сразу и без разговоров. Иди, сказала, подстилка фашистская.

– То есть как? С маленьким сынишкой и выгнала? – ужаснулась Анна.

– Ну не с полицаем же расстрелянным. Выгнала и пнула ещё, – гоготнул Саша.

Анна молча ушла. Через два часа ей позвонил Пляц.

– Аня, не смог тебя найти. У меня поезд утром. За деньгами сегодня заехать или утром встретимся?

– За какими деньгами?

На время Александр смолк.

– Ну… за деньгами. Ну гонорар за книгу.

– А, за книгу. Так я соврала, Саша.

– То есть как соврала?

– Да вот так и соврала. Не будет никаких денег.

– Ну я тебя, суку, сейчас врать разучу.

Пляц поехал по адресу Анны. Два раза позвонил в дверь, затем резко дёрнул ручку и ударил ногой. На пороге появился муж, призёр соревнований по гребле.

Бровь Александру зашили быстро. С губой дело обстояло сложнее. Синяк под правым глазом сузил угол обзора до нуля.

В плацкартном вагоне было душно, пахло потом и варёной курицей. Саша пил плохое вино со штукатуром Григорием, говорил о бездарно прожитых годах, суке жене и бабской подлости. Григорий возмутился, вспомнил маму и сестру. Сказал обидные для Александра слова. Затем плеснул в лицо Пляца портвейн и привёл глаза к законам симметрии.

99

Каждое лето меня вывозили в Баку. Утром ездили на море, днём я играл в футбол с ребятами из соседних дворов, вечерами гуляли по бульвару. В редкую пасмурную погоду я наматывал кроссы. После одной из пробежек зашёл в магазин игрушек. За облезлым столом сидел тучный мужчина с бараньими глазами. Медленно отрывая креветочные головы, он чавкал, пережёвывал розовое мясо и громко сплёвывал остатки панцирей на газету «Вышка». Справа от продавца стоял огромный вентилятор с лопастями, напоминающими слоновьи уши. Если эти «лепестки» можно было бы привинтить к носу самолёта, то самолёт бы непременно взлетел. На стеллажах глотали пыль коричневые зайцы, непропорциональные выцветшие медведи с огромными глазами, полными грусти, и куклы для детей с крепкой психикой.

– Малцык, где такой красивый майка купил?

Майка была игровой, но списанной: яркая, длинная, с фамилией на спине.

– Нам выдают, – говорю.

– Ай, маладэс! Каково вид спорта играешь?

– В хоккей.

– Э-э-э… Здесь хоккей-макей нет? Здесь зара. Здесь футбол-мутбол.

– Из Риги я. Там играю.

– А-а-а… Рига, пистес, э-э-э! Загараница, пилять. У меня таварищ там замуж пошла.

– Бывает, – говорю.

И тут я увидел термопереводки. Синие и красные буквы и цифры. Причём буквы были латинскими. Блестящие, размером с ладонь и со скошенными углами. Точь-в-точь такие же, как на майках игроков NHL и NBA…

На свисающем над «итальянским» двориком балконе пили кофе мама с бабушкой, обсуждая последние новости. Приняв душ, быстро сгонял в комнату, налил себе чай и присел рядышком.

– Ну как кросс пробежал, внучек?

– Терпимо, бабуля. Хорошо побегал.

– Умничка! Вот и Антонина Борисовна тебя хвалила вчера. Говорит, воспитанный, здоровается кивком, улыбается. Пойду-ка я собираться. Я к Артуру Вагановичу на приём сегодня записана.

Совсем скоро раздался протяжный вопль:

– Лена-а-а! Леночка-а-а!!! Это же кошмар какой-то! Господи, какой же идиотик растёт! Ну в кого пошёл, а?! Хвалят его! Знали бы, что он творит. Лена, ты только посмотри!

Посреди просторной гостиной стояла бабушка. Бюстгальтер размером с две хоккейные ловушки и розовые байковые панталоны до колен. Я заметил, как мама кусает губы, чтобы не расхохотаться, как она специально подошла к окну, поправить, ровно висящие, шторы. Бабушка повернулась спиной, я сгрёб всю серьёзность и буквально нагнал её на лицо. На каждой половине панталон красовалось по синей девятке, а над номером 99 блестела фамилия Gretzky.

– Леночка, ну что у него в голове?! Посмотри, оболтус! Посмотри на фотографии над рабочим столом деда! Великие изобретатели, серьёзные люди! И растёт хулиганьё…

– А мне кажется, что очень даже, – тихо промолвил я, тут же получив подзатыльник от мамы.

– Мама, ну что я могу сделать?.. Говорить – бесполезно, – оправдывалась маменька.

– Леночка, а вот ты представь, а? Я бы так к Артуру Вагановичу на приём и пришла бы. А мне ведь платье снимать. А там этот срам. Ты что хоть приклеил, олух?!

– Фамилию и номер известного хоккеиста.

– В следующий раз на лоб себе приклей.

– А может, Артур Ваганович хоккей любит?

На счастье, зазвонил телефон, и мама вышла из комнаты. А у меня после этой истории великий Уэйн ассоциировался не только с красивыми голами, но и с панталонами. Ну и наоборот. Вид панталон волей-неволей напоминал о хоккее.

Кирпич

В коммерческий отдел фирмы пришла бандероль с претензией. Кооператив из Молдавской ССР просил заменить три пары джинсов варенка артикула Lokh. Артикулы присуждались товарам складскими работниками, а фантазии их были пошло-безграничны.

Ирина готовила кофе в джезве и читала вслух текст претензии. Её голос прервал басок коммивояжёра Аркадия – юного и хамоватого толстячка среднего роста. Здоровался Аркадий нечасто, слово «спасибо» учить отказывался. Но самое интересное, что при всех минусах человеком он был добрым и даже в меру щедрым. Для начала Аркадий отвесил комплимент директору склада Саше Губину.

– Неважно выглядишь, Саша. Лицо у тебя с сероватым оттенком. Витамины попей. Но не об этом. Я завтра в Челябинск улетаю. Хотел бы поинтересоваться, какую гостиницу лучше снять?

– Ты же не в Стокгольм летишь и не в Хельсинки. В любом нашем городе лучше снимать «Интурист», – медленно выговорил Саша.

– А ты в Челябинске бывал?

– Разок на соревнованиях.

– И как город? – любопытствовал Аркадий.

– Город как город. Дома, трубы, автобусы, люди.

– Попей, попей витамины, Саша. Раздражительность твоя, она тоже от их недостатка.

Повернувшись спиной к Рюмину, Аркадий бросил на стол новенький баул «Адидас» и обратился к Ирине:

– Так, я пойду пообедаю, а вы с девочками соберите мне образцы товара. И побыстрее желательно, без копошения вашего. Времени у меня не так много.

Тон был приказным, грубым. На просьбу Александра не хамить женщинам юный коммерсант отреагировал хлопком двери. Скоро Аркадий вернулся за сумкой. Сокрушался по поводу чрезмерного веса, просил пожелать ни пуха ни пера, пару раз чертыхнулся.

Минула неделя. По свежему асфальту, ведущему к дверям офиса, резво шёл Аркадий. Завидев Рюмина, энергично замахал руками, начал орать:

– Это хорошо, Саша! Хорошо, что тебя не было рядом в момент этого позора! Какая скотская издёвка, а!

– Может, пояснишь? – затянулся Рюмин.

– Поясню, блядь. Приехал я, значит, в аэропорт. Настроение великолепное! Солнце, кофе с бальзамом, девушки красивые. Объявили посадку на наш рейс, ставлю сумку с образцами на просвечивание, а мне задают вопрос: «Что за продолговатый предмет на дне вашей поклажи»? Я им отвечаю, что, скорее всего, коробка с обувью. Просят показать коробку. Водружаю сумку на столик и выуживаю из баула не коробку, а чёрный целлофановый пакет с чем-то неимоверно тяжёлым. А в пакете… А в пакете, сука, белый силикатный кирпич! И на нём углём нарисовано слово «хуй».

– Написано.

– С одной стороны кирпича написано, а с другой ещё и нарисовано, – взвился Аркадий.

– И что?

– Не строй из себя дурачка! И что, и что? – передразнил Рюмина Аркаша. – Я им говорю, мол, это не мой кирпич. Я к нему никакого отношения не имею. Они не верят. Ну, посмотрите на меня, говорю. Я солидно одет, абсолютно трезв. Как в сумке такого человека может оказаться белый кирпич с чёрным хуем?

– Ну я бы тоже на их месте удивился, – покачал головой Рюмин.

– Удивился бы он… Пассажиры хохочут в голос, стюардессы-красавицы подошли. Папин друг, выпивший дядя Залман, кричит: «Аркашенька, умничка, я первый раз вижу, чтобы эту власть посылали на хуй так изящно». Это ментов пуще прежнего вывело. Говорят: «Так вы здесь все заодно?!» Тут лейтенант прикладывает кирпич к уху и начинает слушать. Старшой его спрашивает: «Ну что, тикает, товарищ лейтенант?» А тот отвечает: «Не тикает. Но вполне возможно, он его ещё не активировал?» Какой-то мудак достал фотоаппарат и снимает. Они снова за своё: «Зачем вам в Челябинске белый кирпич с матерной надписью?» Я быстро нашёлся и чуть ли не в крик:

– Этот кирпич я везу своему брату как память о доме, в котором мы жили.

– А слово из трёх букв зачем написали?

– Это не я, – говорю. – Это он написал, когда ему девять лет было.

– А сейчас ему сколько? – допытывают.

– Двадцать восемь исполнилось, – говорю.

– Ну ладно, он слово написал. А как на другой стороне рисунок члена появился? У вас что, стенная кладка в один кирпич была?

Дядя Залман орёт: «Аркаша, на хер тебе этот Челябинск?! Летим сразу в Тель-Авив! Всё равно закончится именно этим».

Так эти скоты дядю Залмана с рейса сняли.

– Так это из-за тебя, оказывается? – искренне удивился Рюмин.

– А ты откуда знаешь?

– Он дня три назад к Сёмину Боре приезжал и жаловался, что бухим с рейса сняли. Он ещё с женой и с дочкой крепко повздорил. Ну и что дальше было?

– Дальше продолжение позора. У них комната досмотра на ремонте. Так они привели собаку и майора. Майор красный такой, жирный. Смотрит на меня и говорит: «Ну что, масон хуев! В кирпиче наркота, небось?» Я в крик: «При чём здесь масоны? Что за антисемитизм?» А он с ухмылкой: «Я имел в виду каменщик». Собака меня понюхала и отвернулась.

– Я бы тоже отвернулся, – вставил Рюмин. – От тебя перегаром шмонит.

– Ты бы помолчал. Она и от кирпича отвернулась.

– Ну так, может, умная собака – прочла…

– Заткнись уже! Дальше вообще кошмар… Они кирпич долбить молотком начали. Долбят и смотрят на мою реакцию. Расколошматили его в труху и снова собаке нюхать дают. По итогу отпустили. Так я в самолёте ужрался, чтобы на дурацкие вопросы соседей не отвечать. Скажи, Саша, только скажи честно… Ну какая сука кирпич разрисовала и мне в сумку засунула?

– Аркаша, не знаю. Но вполне возможно, что это действительно твой двадцативосьмилетний брат.

– Но у меня нет брата в Челябинске. И вообще у меня только сестра.

– Тогда не знаю, – бросил Рюмин, посмотрев на кучу угля и палет с белыми кирпичами, расположившиеся по соседству с котельной.

Через три года пророчество дяди Залмана сбылось. Наверное, это ирония судьбы, но первые два года жизни в Израиле Аркадий таскал на стройке кирпичи.

Диалог

Раньше из ВТБ звонили часто. Сейчас всё больше из «Сбера», да и то по «Вайберу». Во весь экран лого «Сбера», и голос: «Мы из финансовохо мониторинха». Раньше я им неправильные цифры карты диктовал, а потом надоело. Но в тот день настроение было пошалить, потроллить, затянуть время, чтобы они не смогли воспользоваться доверчивостью какого-нибудь наивного бедолаги. Голос у юноши был задорный, он не «хыкал», но работал по старой методичке.

– Здравствуйте, Михаил Сергеевич! Меня зовут Евгений, я являюсь менеджером Сбербанка. Звоню вам по причине странной активности на вашем счету.

– Кто говорит? – ответил я кряхтящим старческим голосом, немного покашливая.

– Евгений, специалист Сбербанка.

– Совсем слышать перестал… – прохрипел я.

– Это Евгений! Специалист Сбербанка! – прокричал в трубку звонящий.

– А-а-а! Узнал, узнал. Евгений, специалист… Узнал. А фамилия как?

– Котляренко моя фамилия. Евгений Котляренко меня звать. На вашем счету подозрительная активность, Михаил Сергеевич.

– А что там произошло на счету-то, а?

– Пока ничего не произошло, не волнуйтесь, но может произойти. Скажите, вы карту банка давали кому-нибудь из близких?

– Карту?.. Брат-алкаш, блядь!

Я начал кашлять как чахоточный.

– Прошу не выражаться, Михаил Сергеевич.

– Да в третьем поколении, блядь! – не унимался я.

– Михаил Сергеевич, держите себя в руках. Понимаю – нервы. Но лучше без них.

– Брат-алкаш, сука. Родился запойным. Живёт в соседней комнате. Вчера колбасу спиздил из холодильника и полпачки масла за 139 рублей. Я по акции брал. Туалетную бумагу, тварь, вчера из сортира…

– То есть гипотетически брат мог взять вашу карту?

Мне показалось, что собеседник еле сдерживает смех.

– И негипотетически тоже. Антон! Антон, мразь! Ты брал мою карту?.. Спит, тварюга безумная. Жертва алкоголического аборта.

– Михаил Сергеевич, прошу вас, успокойтесь. Когда вы последний раз посещали отделение банка?

– Дай бог памяти… Два месяца назад. Да. По «коммуналке» ходил узнать. Ещё бедром о мусорный бак пизданулся.

– Выздоравливайте.

– Да я уже, сука. Здоровее всех здоровых.

– Ничего подозрительного не заметили при обслуживании?

– Заметил. Она так смотрит на меня подозрительно и говорит: «А зачем вам на счету семнадцать миллионов рублей? Вас же обмануть могут. Давайте переведём деньги на компенсационный счет…»

– Инвестиционный, Михаил Сергеевич.

Возникла пауза, и Евгений задышал чаще.

– Ну и? Перевели?

– Что же я, дурак, что ли? – обнадёжил я парня смехом. – Я им не верю…

– Ну и правильно. Правильно, что не верите.

– Я иначе сделал. Я после этого решил перевести деньги в другой банк.

– И-и-и? Перевели? – испуганно спросил паренёк.

– Пока нет. В раздумьях я. Ещё и Антон какую-то компанию по вложениям нашёл. Он пьющий, но иногда дело говорит.

– И не надо, Михаил Сергеевич. Ну его на…

– Чё?

– Я говорю, ну его надоумил же кто-то. Может, и честный человек надоумил. Сейчас мы полностью решим проблемы с безопасностью всех ваших накопленных средств, Михал Сергеич. Скажите, а карта при вас сейчас?

– Конечно, при мне. Я её у самого сердца ношу всегда. Мало ли…

– Продиктуйте, пожалуйста, цифры на лицевой стороне карты.

– Два ноль-ноль четыре, один шесть три пять, девять ноль два шесть, семьдесят шесть шестьдесят девять.

– Михаил Сергеевич, но карта с таким номером не зарегистрирована. Может, зрение подвело?

– Да хуй там! Я тебе с трёх метров гвоздём глаз вынесу к херам, а ты говоришь зрение. Я вам специально от балды цифры сказал. Думал, что вы мошенники. А раз видите, что такой карты нет, значит, не мошенники.

– У-у-уф… Вы ещё и шутник. Не пугайте нас так, ради бога.

– Да я не пугаю, не пугаю. А какая там подозрительная активность на моём счету обнаружена?

– Был обнаружен перевод на сумму в шесть тысяч триста двадцать три рубля и семьдесят восемь копеек. Вы не переводили такую сумму?

– Нет. Я точно не переводил. Для меня это преогромная трата.

– Услышал вас. Значит, ваши деньги хотели перевести мошенники.

– Вот бляди!

– Да вы не переживайте. Сейчас мы вопрос решим, – воодушевился клерк.

– Погодьте, Антон проснулся. Щас спрошу у суки. Антон, мразь, ты переводил с моей карты деньги? Переводил?.. Евгений, он переводил! Это мудоглазище корявое переводило мои денежки кровные.

– Как переводило? То есть переводил. И с какой формулировкой и какую сумму оно переводило?

– Подождите, Евгений. Антон, мразь, а формулировка и сумма?.. Так… Так… Какой кошмар! Мой месячный рацион. Евгений, вы слышите меня?

– Слышу, Михаил Сергеевич.

– Он перевёл со следующей формулировкой: «Перевожу шесть тысяч триста двадцать три рубля на покупку вибратора „Баловень-дребезгун“, который специалист Сбербанка Евгений Котляренко должен засунуть себе в жопу. Подзарядка секс-гаджета осуществляется при помощи…»

– Вы будете оштрафованы за оскорбление сотрудника Сбербанка.

– Чем я вас оскорбил?

– Хамством. Ваша карта будет временно заблокирована.

– Антон! Какой-то свинорылый Тарас хочет лишить нас поездки в Севастополь и Ялту! Он хочет отобрать наши деньги на дроны, Антон. Женя, ты здесь? Ты не из крымского отделения «Сбера», случайно?

– Из хуемского, урод…

– Слава России, Женя!

Бене

Серо-голубые глаза Натальи скрыты за модными солнцезащитными очками. На губах поблёскивает рубин помады, а заострённый подбородок шкодливо вздёрнут. Юбка, больше напоминающая набедренную повязку, оголяет роскошные ноги. Наташа великолепна не только в жизни, но и на телевизионной картинке. В программе «Сельский час» она рассказывала об успехах аграрного сектора нашей фирмы. На её изображение фантазировали: суровые механизаторы российского Черноземья, улыбчивые среднеазиатские хлопкоробы, темпераментные зеленщики Закавказья и весь мужской коллектив нашей фирмы, за исключением руководства. Именно благодаря директорату девушка знала все финские бани пригорода. Иногда за Наташей заезжает супруг Алексей. Серый и выпуклый мужчина, похожий на счётную машинку «Феникс». Лёша – бухгалтер, но в отличие от жены не главный.

От дверей офиса до шоссе двести метров по разбитому просёлку.

– Натали, в пятнадцати километрах отсюда есть отличный ресторан при уютном мотеле. Там подают изумительные стейки, хорошая винная карта и чудный вид на лес.

– Твоя наглость беспредельна, Феликс. Ты знаешь… а вот я не против. Нужно придумать, что Лёшке сказать.

– Скажешь Лёшке, что давала второе интервью программе «Сельский час», но его потом вырезали.

От радости резко жму на педаль газа, и после глухого удара машину резко подбрасывает вверх. Под вскрик Натальи магнитофон «выплёвывает» кассету. Уже на трассе меня обгоняет Валера. Он сигналит и энергично машет рукой, призывая остановиться. Валера показывает на масляный след и сообщает, что хана картеру.

Он тащит меня на буксире, а рядом с ним сидит Наташа. Наверняка он рассматривает её грудь и приглашает домой, чтобы насладиться последним концертом Гэри Мура. А я слушаю Accept и что есть силы охаживаю кулаком спинку пассажирского сиденья. Как малолетний идиотик, которому отказали в покупке приторного леденца.

Мастер, покачивая головой, долго трёт ветошью промасленные руки, выносит финансовый вердикт и просит заехать через три дня. Валера советует меньше гонять, а Наташа нежно шепчет на ухо:

– А всё форс, Феликс. Обыкновенные форс и… форс-мажор в итоге.

Мне жутко не хочется домой, и я начинаю листать записную книжку.

Марика (грудь третьего размера, познакомился в «Ригонде»), тел. 678…

Света (жена повара, рыжая), тел. 573…

Ира (студентка из Старой Риги, познакомился в парфюмерном), тел. 659…

Скайдрите (дочка адвоката Андриса Вильгельмовича, познакомился в Юрмале), тел. 436…

Скайдрите извиняется, что сегодня никак не сможет, потому что уже договорилась с Дайнисом. Он занимается спортивным ориентированием, любит готовить хлебный суп, слизывать шоколадный крем с сосков и предлагает ей как можно скорее жениться. Латышки зачастую безумно откровенны… У Иришки под глазом большой лиловый синяк, полученный в противостоянии с агрессивным отцом-таксистом. Зрелая женщина Валентина из ювелирного предлагает поиграть в госпожу и покорного раба. Но я и так морально надломлен. А пьяный халдейский бунт в её планы наверняка не входит.

Кружка ледяного пива немного снимает возбуждение. После второй поломка машины кажется пустяковой неурядицей, а допивая четвёртую, отказываюсь от идеи поймать такси и решаю прокатиться до Юрмалы на электричке.

Просыпаюсь от резкого толчка. В вагоне три человека, за окошком пейзаж, доселе мною не виданный. Раздвижная дверь тамбура резко отскакивает вправо, и я спрыгиваю с железных ступенек на крупный щебень насыпи. Передо мной проплывает борт последнего вагона и открывается вид на огромное поле. По другую сторону железнодорожного полотна – лес. Судя по тому, что на станции нет даже перрона, я сел не на ту электричку и заехал в жуткую глухомань.

Пыль просёлка густым слоем ложится на мои новые итальянские туфли. Она забивается в манжеты брюк, въедается во взмокшую от пота белую сорочку. До леса остаётся совсем немного, когда я замечаю небольшой пригорок, укрытый густым ельником. Из-под тяжёлых ветвей пробивается блеск чёрного мрамора и низких оград. Появись я здесь два года назад, и некий Артурс Вайдерс подсказал бы, как пройти до ближайшего населённого пункта. Но он ушёл именно два года назад и с сочувствием смотрит на меня с овала чёрно-белой фотографии, почему-то заставляя вспомнить Наташу.

Её изящные лодыжки подрагивают на мощных плечах Валеры. Она перекрикивает гитарные рифы Гэри Мура и просит ударов посильнее. Валера смотрит, как оргазмирует Наталья, синхронно заканчивая акт. А я прохожу мимо крохотного погоста, сочувствуя Артурсу Вайдерсу, который не дожил до моего появления здесь всего каких-то два года. У него милые и тихие соседи, сутки напролёт слушающие пение птиц и шелест листьев.

Заслышав лай собаки, понимаю, что иду в правильном направлении. Огромный лохматый пёс мечется на длинной проржавленной цепи, охраняя территорию перед небольшим домиком. Колодец, крохотная клумба, выложенная камнями, ладный амбар из валунов. Хуторской фэншуй… На пороге дома появляется неопрятный хозяин с большим животом, подчёркивающим худобу ног. Громко спрашиваю, где здесь поблизости магазин. Во-первых, мне хочется пива, а во-вторых, такой вопрос не вызовет подозрений. Обладатель объёмного живота медленно выговаривает на латышском о правильности моего пути.

Вскоре я упираюсь в большой металлический ангар. На меня с удивлением смотрят два рабочих в синих комбинезонах. Они даже затягиваться при моём появлении стали глубже.

– Вечер вам добрый. Не подскажете, где я нахожусь?

– У завода по производству лакокрасочных изделий ты находишься, – отвечает тот, что постарше.

– А населённый пункт как называется?

– До населённого пункта ещё два километра. А называется он Бене.

Созвучно моему приключению, думаю…

– Мне в Юрмалу надо. Согласен на три счётчика.

– Это не таксопарк, а завод по производству лаков и красок.

– А за пять счётчиков отвезёте?

Работяги переглянулись.

– Покажи деньги, – ощерился золотыми коронками тот, что постарше.

Содержимое бумажника его удовлетворило.

– А вдруг ты хочешь угнать нашу машину. – Молодой провёл ребром ладони по горлу.

– Во-первых, я вашей машины не видел. Во-вторых… во-вторых, у меня и своя есть.

– А оружие у тебя есть?

– Нет.

– Проверить можно? – не унимался молодой.

– Проверяй.

В поисках ножа ощупывает брюки на уровне лодыжек. С минуту мужики о чём-то перешёптываются.

– Короче, извини, парень. Времена смутные, поэтому лучше мы не заработаем, но зато живы останемся.

– Чего тогда комедию ломали? И бабушка ещё надвое сказала, долго ли вы на вредном производстве живы останетесь.

Выставляя на прилавок пиво, продавщица сельпо долго изучает меня взглядом.

– Куда нарядный такой? На свадьбу?

– Если только на кошачью. А автовокзал у вас где?

– Откуда в селе автовокзал? Автовокзала у нас нет. Остановка недалеко, – указывает рукой девушка.

Я иду по дороге, голосуя все проезжающие мимо авто. Редкий случай, когда ни желающих помочь, ни стремящихся заработать не находится. До остановки остаётся не больше двадцати метров. Увидев приближающийся ЛАЗ, похожий на гигантский перевёрнутый холодильник на колёсах, ускоряю шаг. Автобус медленно притормаживает, открывая только переднюю дверь, и тут же трогается с места. Я стою с разведёнными в стороны руками. Потные ладони сжимают бутылки с пивом. Кого так ненавидит водитель этого тарантаса? Русских, горожан или, может, всех пассажиров… От полной безысходности продолжаю движение в сторону Риги, не обращая внимания на начинающийся дождик, который оставляет разводы на моих туфлях. Дождь усиливается, когда я подхожу к следующей остановке. Откупорив бутылку пива, закуриваю и слышу завывания, доносящиеся из леса. Собаки так не воют, но и до леса далековато. Можно взобраться на крышу бетонной остановки. Но спать на бетоне будет холодно. Допив пиво, я укладываюсь на жесткие бруски давно не крашенной лавки…

Просыпаюсь от грохота подпрыгнувшей на ухабе фуры. На часах пятнадцать минут восьмого. Мне зябко, но голова совсем не болит. Ночь, проведённая на свежем воздухе, – вот оно, лучшее лекарство от похмелья. За рулём старенькой зелёной «копейки» пожилой латыш с длинными седыми волосами и острым носом. Выкладываю купюры на приборную доску, но он говорит, что это много, и говорит, что до Риги довезёт за половину. Его добрая улыбка заставляет меня настоять на своей цене.

Перед входом в офис «Пардаугавы» курят Наташа с Людой. Наташа успела переодеться. Значит, ночевала не у Валеры.

– Феликс, ну и видок… Где ты был?

Она ещё и смеётся.

– В Бене я, блядь, был. В самом настоящем Бене!

– Это же где-то на литовской границе, – встревает Люда.

– Недалеко.

– Ты перешёл на провинциалок? – хихикает Наташа.

У зеркала расчёсывает густые брови Аркадий. Товаровед Аня рассматривает себя в зеркальце пудреницы, забавно мотая головой по сторонам. Вытянув губки, оценивает мой экстерьер.

– Феликс, ты похож на породистого кота, вытащенного из центрифуги допотопной стиралки.

– Я бы на твоём месте поехал домой, – добавляет Аркадий, принимаясь чесать усы.

– Нет, сначала Феликс расскажет нам о том, как он гульнул. Феликс, ты же знаешь – я не отстану.

Зная, что Аня и вправду не отстанет, рассказываю о своём круизе в Бене. Все перестают хохотать, когда в кабинет влетает Юра. Свежий, благоухающий, всегда активный.

– Феликс, хорошая новость! Есть отличный гешефт. Прыгай в тачку и езжай в Бене. Там недалеко лакокрасочный цех, но у них очень слабо с реализацией. А меня узбеки просили. Тебя ждёт мастер. Его зовут Висвалдис…

По Аниным щекам ползут змейки туши, и она неприлично громко икает. Аркаша, плюхнувшись в кресло, бьётся головой о сложенные ладони. Я прыгаю по кабинету и, вставляя через каждое слово «блядь», кричу, что у моей машины пробит картер, что мои итальянские туфли расклеились, что мне хочется в душ и я ненавижу городок Бене. Прикусив губу, Юра похлопывает меня по плечу и отправляет домой. Затворив за собой дверь, я слышу новые раскаты смеха.