Текст книги "Тетерев мечты"

Деви

По коридору неслась рекламный агент Камилла. Лиловые сабо на платформе высотой со взрослого кокер-спаниеля, джинсы в облип, волосы лохматые. Наложить грим, «Стратокастер» в руки – и вылитый Джинни Симмонс из группы KISS. Камилла – это тип восторженно-сумасшедших женщин. Она крикливая, как стая чаек, и непредсказуемая, как прибалтийская погода.

– Фил!!! Фил, ты знаешь Жору Деви? – кричит Камилла.

– Знаком.

– Феликс, он гений! Он нереальный гений!

– Он занудлив, – говорю. – И с каких пор ты прикипела к хоккейным комментаторам? Да к тому же к бездарным.

– Ты моральный урод, Феликс! – хохочет Камилла. – За это и люблю. При чём тут репортажи?! Ты слышал, как он поёт? Он гений!

– Он ещё и поёт?! – ответил я, подражая профессору Преображенскому.

– Зайди на «Ютуб»! Я убегаю, Фил! Зайди на «Ютуб»! Там гениальный Жора Деви. Бард, певец, гений…

Вечером я зашёл на «Ютуб». Жора игнорировал ноты, делал сладкие гримасы и пел пошлятину.

 
Помнишь, как мы шли по тем аллеям,
Где встречали лето и рассвет,
Где, с годами быстрыми взрослея,
Ты раскрыла первый свой секрет.
 

Так не пели даже в плохих советских кабаках. Фарцовщики, проститутки и завмаги погнали бы Жору со сцены с матом и улюлюканьем.

Через три дня навстречу мне мчалась всё та же непредсказуемая Камилла. В лиловых сабо, косметике и в раздираемых мощными ляжками джинсах в цветочек.

– Феликс! Жора Деви оказался конченым мудаком. Жора Деви заебал, Феликс!

– Другая в твоём возрасте возрадовалась бы, – говорю.

– Пошляк! Жора Деви хочет рекламы! На халяву! Он хочет такой рекламы, какой не хотел «Депеш Мод».

– Но он же гений…

– Он мудак! У него в Юрмале концерт «Формула счастья», и он хочет рекламы как «Депеш Мод».

– Главное, чтобы он за «Формулой счастья» в комментарии «Формулы-1» не ударился. Болиды до финиша хер доползут…

Через три дня я встретил соседа Сашу Блюмта. Саша поинтересовался, не хочу ли я съездить на концерт Жоры Деви «Формула счастья». Сказал, что они дружат, что Жора талантлив, но одинок. Я понял, что судьба просто обязывает меня узнать Жору не только как комментатора, но и как певца.

Зал, вмещающий тысячу человек, был практически пуст. Человек двести пятьдесят, от силы – триста. Жора появился с опозданием на полчаса и, поправляя микрофон, посетовал, что не аншлаг. Сам артист прижимал к пузу акустику, коллеги вышли с электрогитарами. На Жоре были красивые лаковые штиблеты, красная жилетка с люрексом и чёрные брюки с лампасами.

– Тореро, блядь, – проговорил я вполголоса.

– Феликс, умоляю. О впечатлениях потом.

Первые аккорды окунули в эстетику грушинских музыкальных сходняков. Распластав руки по спинке скамейки, Саша, наклонившись к моему уху, шёпотом произнёс:

– А я вспомнил, как меня родители малышом сюда приводили. На спектакль «Кот в сапогах» и на певца Дана Георге Спэтару.

– Цыганщина?

– Нет. Он был популярен в Румынии.

– Это одно и то же.

Подняв взор на деревянный потолок старого зала, я тоже воскресил картинки из детства. Я с родителями иду по берегу взморья, мы фотографируемся на фоне затянутого льдом и снегами горизонта, бабушка кормит меня мороженым в кафе «Холодок». Вдруг раздался неимоверный грохот. По краю сцены побежали огни от петард.

– Ну ни хуя себе! – вскочив с места, заорал Александр.

– Да как вам не совестно! – опротестовала удивление полная дама с мальчиком лет десяти.

– Простите, у него контузия, – вступился я за приятеля.

– И что?! У меня дед был контуженный, но на людях такого себе не позволял. Я сейчас полицию вызову.

– Полицию она вызовет. Я тебе вызову, блядь, – вступил мужчина в костюме «Адидас» и златой цепью из пушкинского лукоморья.

 
Колокола, колокола
И танцы около стола.
К утру заветренный салат
И возглас мой: «Ну как я рад!» —
 

…пел Деви. На краю сцены неуклюже закидывал гитару за спину патлатый юноша в прыщах и поту. Полная женщина засеменила к выходу и вскоре вернулась в зал с двумя полицейскими. После короткой беседы нас отпустили. В караоке было шумно и многообещающе весело. В Ригу мы вернулись утром следующего дня.

У камина

Феликс посмотрел вслед большому зелёному внедорожнику. На борту белела размашистая надпись: «Посмотри на Бога, и твоя жизнь изменится». Номер у машины был соответствующий – LEVIT. Феликс подумал, что на катафалке все эти художества смотрелись бы более уместно. Божьи люди обдали мириадами брызг, и Феликс с грустью посмотрел на свои новые джинсы. В этот самый момент позвонили из рекламного агентства. Клерк долго и вежливо здоровался. Начал грамотно и не издалека.

– Мы занимаемся съёмкой малобюджетного рекламного ролика для фирмы Bernero, поставляющей на наш рынок камины и котлы. Сразу скажу, что телефон дал ваш коллега с радиостанции, и мы очень заинтересованы в том, чтобы вы снялись у нас.

– Я как-то не по этой части, – с грустью в голосе ответил Феликс.

– Но вы очень подходите на эту роль. И внешность, и голос. Да и в городе вас знают.

– Ну да… Но не как каминного истопника.

Феликс посмотрел в витрину. Попытался разгладить опухшее от пьянки лицо. Нет, с таким лицом нельзя рекламировать камины, а уж тем более котлы. Всполохи пламени, вилы, прямые ассоциации…

– Поверьте, мы на вас очень рассчитываем.

– Это зря. Я патологически ненадёжен. А сценарий можно узнать?

– Конечно! Конечно, можно, – воодушевился клерк. – Вы играете отца. Сначала появляетесь в кадре пишущим за столом, а потом на фотографии, висящей на стене в красивой рамке.

– Я надеюсь, рамка без чёрной ленточки наискосок?

– Нет, ну что вы! На милой семейной фотографии.

Феликсу стало грустно. Две дочери уже долго не видели своего отца и явно не оценили бы столь наглой лжи с экрана.

– Вы не описали действа.

– Значит, так. – В голосе собеседника появились нотки надежды. – Вы сидите за столом и пишете. К вам подбегает дочка, но вам не до неё. Тогда она бежит в спальню к маме. Но мама смотрит телевизор и не хочет отвлекаться. Тогда она бежит в комнату к братику. А братик играет в компьютер…

– Потом она бежит в комнату к бабушке, а та вяжет носки. Она тут же устремляется в комнату к дедушке, а старичок занимается онанизмом. Бедняжка бежит в комнату прислуги, а там горничная отдаётся папиному шофёру. И девочка решает, что понять её может только собачка, но собачка грызёт кость. И вот она! Кульминация! Малышка подбегает к камину, и он начинает с ней разговаривать. А голос за кадром произносит: «Психические расстройства у маленьких детей далеко не редкость в наше динамичное время… Избавьте своего ребёнка от недопонимания и одиночества».

Молчание длилось недолго. Собеседник, его звали Максом, пришёл в себя:

– Нет, нет! После братика девочка берёт спички, разжигает камин, и вся семья собирается у него греться.

– А они все замёрзли?

– Ну… Нет, наверное. – В голосе засквозила безнадёжность арктического лета.

– А зачем тогда греться?

– Сценарий.

– Это не сценарий, а херня! Кстати, сколько лет девочке, которую откастинговали на дочь?

– Восемь.

– В любой цивилизованной стране вас бы за такой ролик посадили. Беспризорная девочка, которая, простите, до манды даже родной матери, бегает как очумелая по дому, чтобы от одиночества не стать немой. В семье каждый живёт сам по себе. В итоге ребёнок бёрет спички, а детям, Максим, со спичками играть запрещено. Кстати, если девочка в ролике ещё и рубит, и таскает дрова для камина, то его можно выставить в Каннах как самый садистский. И ещё вопрос. Услышав слово «малобюджетный», я невзначай подумал о гонораре…

– Мы готовы заплатить… двадцать евро.

– То есть на сигареты и пиво. Причём и сигареты, и пиво дешёвые.

– Двадцать пять…

– Торговать своей физиономией за такую сумму может только человек с малобюджетной душой. Максим, посмотрите на Бога, и ваша жизнь изменится. И вообще, мне только что забрызгали новые джинсы.

Труба замолчала. Мысленно Феликс пожалел новые штаны и рекламный бизнес.

Утром в студии попахивало перегаром. Из лежащих перед Феликсом наушников вырывался Лободиный писк. До выхода в эфир оставалось пять минут. Генеральный продюсер Стасик перестал листать журнал с белыми полуголыми латышками. Свернув глянец, хлопнул себя по коленке:

– Фил, слушай! Ещё вчера хотел предупредить, но забыл. Тебе наберут из фирмы по продаже каминов и котлов…

– Они уже звонили. С идиотским сценарием и уверенностью, что я просто обязан у них сняться.

– И что ты им сказал?

– Я был корректен, но мы друг друга так и не поняли.

Лицо Стасика стало неприятным и суровым.

– Феликс, это наши новые партнёры. И партнёры очень хорошие. Так что перезвони им, скажи, что согласен сняться в ролике. Пусть и за малые деньги. Старик, ну нельзя же быть таким меркантильным.

Девушка погладила Феликса по груди и хихикнула:

– А я видела тебя в рекламе каминов. Моя мечта… дом, дружная семья, детишки, собака и камин на первом этаже.

– Ты заработаешь на всё это раньше меня.

Феликс сделал глоток виски, оставил деньги на тумбочке и отправился в душ.

Прогресс неумолим…

Главный долго стоял у окна, пытаясь разбудить в себе былого романтика. Он любовался видом скованной льдом реки и склонившихся над ней деревьев. Затем Андрей Викторович перевёл взгляд на глянцевую коробку с фотоаппаратом, выпил и вызвал Буторина. Слава тоже успел опохмелиться, но рвения работать не испытывал. Андрей Викторович сделал очень глубокую затяжку и, выпустив дым, произнёс:

– Прогресс неумолим. Неумолим как стервозная женщина, как наш с тобой алкоголизм.

– Пьянство, Андрей Викторович, – вставил Буторин.

– Нет, именно алкоголизм, Слава. Смотреть правде в глаза – это тоже искусство. Итак, о прогрессе. Его шаги слышны за много вёрст. Новые виды топлива, новые сплавы, новые чудо-лекарства. Даже шлюхи стали другими. В них стало больше синтетики, больше наигранности и фальши. Видел новые музыкальные аппараты в кафе? Раньше там были виниловые пластинки, а сейчас там просто цифровые записи. Так и со шлюхами. Всё измеряется цифрами. Цифра проникла в умы и души. (Водка уносила Андрея Викторовича.) Цифра в ливере и в книгах. Цифра в машинах и лошадях. Ладно, не стану утомлять. Итак… Редакция купила японский фотоаппарат. Чудо западной техники. И купила она его за очень дорого. Этому красавцу не нужна плёнка. Он снимает на карточку памяти. Плёнка жила годами, десятилетиями, а здесь другое. Снял и стёр, снял и стёр. Это удобно, но бездушно. Всё как в отношениях самца и самки, но не человека.

– Это правда. Но зато ускоряет процесс, делает журналиста более мобильным, более продуктивным, что ли. Я, если честно, давно на такой фотик коплю.

Андрей Викторович, погладив коробку, по-доброму улыбнулся:

– Вот видишь… Считай, что я прочёл твои мысли, Буторин. Это тебе для работы. Но! Ты возьмёшь это чудо техники не для баловства, а именно для прорыва. Сфотографируй что-нибудь эдакое… эдакое сенсационное, паранормальное. Встряхни мир. Напиши хорошую байку, сопроводи фотографиями. Я в тебя верю.

Схватив коробку, Буторин рванул в забегаловку и тут же обмыл новенький цифровой Sony. Бережно завернув «японца» в чёрный полиэтиленовый пакет, Слава отправился домой к Игорю Дайкину, с которым они частенько делали материалы. Игорь взял три дня отгулов и посвятил их наведению порядка в альбомах с марками, дав себе слово не пить как минимум неделю. Марки были своеобразной терапией. Он смотрел на квадратики и прямоугольники, восхищался ими, вспоминал детство. Появление Славы Дайкин воспринял как предвестие чего-то дурного. Показав серию «Леса Гватемалы», Игорь повёл друга на кухню. Слава тут же водрузил на стол бутылку «Столичной», два лимонада и фотоаппарат. Увидев коробку, Игорь присвистнул:

– Вот это машина! А поехали завтра в лес валунов. Там очень много интересного. Большие камни, сосны огромные.

– Там Сёма в прошлом году руку сломал. Залез на валун и ёбнулся. А руки перед собой выставил. Думал, он кот, блядь. Лес валунов – это опасное место.

– Сёма был пьян и чересчур романтично настроен. А мы не будем пить.

– Что делать трезвым в такой красоте, Игорь? Дымка алкоголя обязана подчёркивать все прелести природы. Это же как обрамление, как рамка для картины.

– Можно поехать в парк «Счастливые лоси».

– У нас полредакции лосей. И счастливых, и несчастных, и с рогами, и с таким же идиотским, как у лося, взглядом. А потом, там недавно Зоя была, Игорь. Написала абсолютно дурацкий репортаж о том, как лось укусил за руку какого-то мальчика.

– Знаю. Этот идиот сунул ему в ноздрю игрушечную палочку из набора волшебника…

– А знаешь что, Славка… давай съездим на кладбище.

– И что мы там наснимаем? – Славик разлил по рюмкам. – Памятники, оградки, пьющего сторожа?

– Узко мыслишь. Мы пойдём туда ночью. Снимем репортаж «В поисках паранормального». Если повезёт, то действительно что-нибудь интересное захватим в кадр.

– А если не повезёт?

– А если не повезёт, то Ира прифотошопит какое-нибудь привидение.

С мраморного надгробия на странников смотрел полноватый мужчина в клетчатой рубашке. Слава нащупал в сумке бутылку и дрожащей рукой поставил её на скамейку. Протягивая стаканы к тусклому свету виднеющегося вдалеке фонаря, бережно разлил.

– Ну, за тебя, Арнольд Ефимович Клацкин, – с грустью проговорил Буторин.

– За него и не чокаясь, – поддержал друга Игорь.

Опрокинув стаканы, экскурсанты немного помолчали.

– Наверняка Арнольд Ефимович Клацкин прожил яркую и нужную стране жизнь, – шёпотом выговорил Слава.

– А почему ты так думаешь?

– Ну вот смотри. Родился в 1908 году. Ушёл в мир иной в 1988-м. Война, стройки коммунизма, дети, внуки.

– А может, он рецидивистом был, Слав? Может, стройматериалы пиздил на стройках коммунизма или баб штабелями в постель укладывал?

– Не верю. Слишком добрый взгляд.

– А я бы так не сказал. – Игорь разлил по второму разу. – Взгляд тяжёлый, подбородок квадратом, нос жирный и рыхлый.

Игорю хотелось спорить, выдвигать гипотезы, исследовать жизнь неизвестного ему покойника.

– Слушай, мы пьём на могиле ушедшего в мир иной человека. А стало быть, о нём либо хорошо, либо ничего.

– Ни хера, Славик! Ещё можно говорить правду. Суровую, блядь, сермяжную правду.

– Но в более подходящих местах. Не знаю, как тебе, Игорёк, но мне немного страшновато. Ещё эта Лидия Фёдоровна Мрохлик искоса смотрит.

– Да и Валдис Гунтарович Гросс за нами подглядывает, – усмехнулся Игорь.

Через час Игорь предлагал включить плеер и послушать что-нибудь из doom metal. Слава сопротивлялся и умолял не богохульничать. За это время друзья успели обсудить обитателей нескольких близлежащих могил, погадать об их жизненном пути, пожурить незнакомцев, плохо присматривающих за последним приютом родственников.

– Что-то ни хера интересного. Ни голубых огней, ни теней.

– Может, оно и хорошо, Игорёша. Молоды мы ещё, чтобы в штаны начать регулярно ссаться.

В этот момент раздался скрипучий, кряхтящий, омерзительный смех. Он был устрашающим и ехидным. Так смеются умалишённые, вредные старики и старухи. За смешками сразу наступила тишина. Слава взял фотоаппарат, с трудом снял крышку объектива и только с третьего раза смог включить «Соньку». Игорь принялся наливать, колотя горлышком бутылки о стакан. Скрежещущий смех раздался во второй раз. Но сразу за ним что-то громко ухнуло, а на голову Дайкина упала сосновая веточка. Друзья увидели, как две медленно танцующие тени резко возникли в темноте и снова исчезли. Это были силуэты мужчины и женщины. Протяжный мученический женский стон пустил по коже друзей горячие струйки пота, а новый смешок заставил прижаться друг к другу. Игорь вскинул фотоаппарат, нажал на кнопку съёмки, и кладбищенскую аллею озарила мощная вспышка, высветившая две застывшие фигуры.

– Й-о-б твою ма-а-ать! Какой пиздец! Зомбаки! – завопил Буторин и бросился прочь.

Игорь поддержал его трассерами матерных слов и тоже бросился наутёк. За спиной раздавались смешки, леденящие душу завывания и хохот. Пробегая мимо массивного надгробья, Слава получил подножку и тут же несколько ударов по бокам. С жутким воплем он выронил фотоаппарат, и ужас заставил его бежать дальше.

Утро парочка встретила в баре «Путь в астрал». Заведение находилось неподалёку от небольшой железнодорожной станции и полностью оправдывало своё название. Под потолком висел старенький телевизор, нон-стопом показывающий футбол и хоккей, мебель была изрядно обшарпана, а выбор напитков напоминал игру в рулетку. В баре торговали палёнкой, и не всегда высокого качества. В девять утра Слава набрал главного.

– Андрей Викторович, смею доложить, – заплетаясь, выговорил Буторин. – Жизнь по ту сторону стены есть.

– По ту сторону какой стены, блядь? – заорал главный.

– По ту сторону стены безвременного пограничья, Андрей Викторович.

– Где фотоаппарат, мразь? – орал главный. – Скажи честно! Ты проебал чудо японской инженерной мысли?

– Нет… они забрали его. Путники серых долин. Забрали и унесли в потоки сумрачного дна. И только вспышка озарила дорогу… – заключил любитель фантастики.

В редакции Буторин с Дайкиным появились через день. Андрей Викторович встретил их матом, перегаром и душеспасительными возгласами. Фотоаппарат нашли в тот же вечер. Обычно технику у ломбарда просто забирали, стараясь не вдаваться в криминальные подробности и не привлекая полицию. Но что-то подсказало Андрею Викторовичу, что в этом деле есть нюансы. Он обратился к своему другу детства Генриху, частному детективу и редкому проныре. Расследование длилось недолго. Как оказалось, о планах Буторина с Дайкиным прознал Гриша Гасько, у которого Дайкин увёл девушку, а потом её бросил. Гасько и устроил кладбищенский спектакль с кашлем и завываниями. Сделал он это из мести, но природная жадность заставила Гришу сдать фотоаппарат в ломбард.

– Мог бы просто подбросить к порогу редакции, – заключил главный, подписывая лист об увольнении Григория.

Бобби

Красивая, миниатюрная. Коктейль пьёт изящно. Знает, что все на неё смотрят, поэтому всё по нотам.

– День добрый! Не помешаю? – спросил Павел.

– Ни в коем случае, – улыбнулась девушка.

Ему сорок семь, ей не больше двадцати пяти. И улыбнулась она, скорее всего, из жалости. Господи, ещё и аромат духов, одурманивающий мгновенно. Вот по газону, что перед Пашиным домом, носятся два малыша, а она хлопает в ладоши и смеётся. Вот они бредут по берегу моря под накрапывающим дождём. Она жмётся к его плечу и рассказывает какую-то забавную историю.

– Павел, – медленно проговорил Паша.

– Полина, – охотно ответила девушка. – Лицо у вас знакомое, Павел. Ну вот очень знакомое.

– Говорят, на Рассела Кроу похож. Нескромно, да?

– А ведь точно! – всплеснула руками Полина. – Очень вы даже и похожи на Рассела Кроу! Но вы в прекрасной форме, а Рассел сейчас располнел. Как я люблю Рассела! Как я люблю «Нокдаун» с ним!

Яркая, открытая, нежная! Сидя на кожаном диване в гостиной, Полина раскладывает фотографии по стопкам, чтобы сложить их в альбомы. Что эта бездушная цифра? Она определённо любит настоящие фотографии, бумажные книги и чёрно-белое кино.

– А вы вот на известных актрис не похожи. Но способны затмить любую из них. Это я не в банальности скатываюсь, Полина. Я вполне серьёзно.

– Верю. В вас сразу угадывается серьёзный человек, Павел. И ваш свободный стиль одежды, и эта влекущая улыбка, и волосы, прилизанные воском, и решение попытать счастья со мной. Вы сама серьёзность! – засмеялась девушка.

– Просекко будете?

– А вот и буду.

Спустя час Паша уверял Полину, что знал о её существовании с детства, но судьба слишком долго разводила их тропы. Он восхищался её голубыми глазами, густыми пшеничными прядями и салатовым брючным костюмом.

– Ну а парень у тебя есть? – неожиданно и прямо поинтересовался Павел.

– Откуда, Пашенька?! Откуда в институте культуры парни?

– Мир не ограничивается этим институтом.

– Согласна. Ладно… приведу пример. Нравился мне один. Учится со мной. Вот прямо очень он мне нравился. Игорь зовут, из Новосиба. Высокий, худощавый, волосы чёрные, черты лица резкие. И вот сидим мы как-то в кафе, а я ему намекаю, намекаю… А он мне выдаёт: «Хм… с парнями у меня уже было, а вот с девушкой нет. Нужно попробовать».

– Попробовала?

– Не стала. В последний момент передумала, побрезговала. Педиков сейчас, Пашенька, больше, чем нормальных. А ты спрашиваешь, есть ли у меня парень.

– Позорит город, гадёныш.

– Согласна! Кстати, я тоже из Новосиба. В Москву на три дня, а потом домой.

Паша смотрел на белый матовый треугольник люстры и думал о плюсах и минусах. С одной стороны, неразумное количество пидорасов – это несомненный плюс из поговорки «нам больше женщин достанется». С другой стороны, это гигантский минус. Пидорасы – это авангард содомитов. Они ведут человечество к погибели. Но каков подход! С парнями у него было, а с девушками нет, но надо попробовать. Скажи этот Игорь такое во времена Пашиной юности, он бы стал изгоем, презренной тварью. А сейчас…

Рядом дремала обнажённая Полина. Эротично потянувшись, девушка набросила халат.

– Пора мне, мой Рассел!

– И куда же пора?

– Бобби ждёт.

– Собака, что ли?

– Знаешь… в какой-то степени – да.

– А если подробнее? – присел на кровати Павел.

– Бобби – и муж, и сторожевая собака. А назвали его так в честь шахматиста Бобби Фишера. Не Робертом, а именно Бобби. Так в паспорте и записали. Отец был шахматистом, мама – шашисткой. Они видели его гением шахмат, а он вырос в барыгу. Но в большого и успешного.

– Ты же сказала, что у тебя нет парня.

– А Бобби и не парень, Пашечка. Бобби – муж. Месяц назад Бобби исполнилось шестьдесят два. Он ревнив, скуп, жесток, фантастически развратен. Бобби любит меня унижать, а я научилась делать это с ним.

– Вот пидорас!

– Ни в коем случае! Не смей! Бобби – бисексуальное животное. Положение обязывает. Положение и круг, который я и люблю, и презираю одновременно. А с тобой было очень здорово, Паша! Это правда. Ты действительно серьёзен. Серьёзен в подходе к сексу, что делает тебя волшебником.

Когда дверь хлопнула, Паша налил виски, а выпив, прижал к носу подушку, на которой недавно лежала Полина. Через два часа он встретился с Бобби и полностью отчитался о встрече, отдал флешку с записью видео.

– А зачем тебе был этот спектакль, Бобби?

– Ну не просто же так… Поля – дурочка. Проболталась подруге, что собирается со мной разбегаться. А это суды, раздел имущества. Для меня болезненный, как понимаешь. Но у нас в договоре есть пункт. Если она сбляднула, никаких выплат.

– А неплохо я тебе сэкономил, Бобби.

– Ты и заработал хорошо. Плюс ко всему пидорасом меня обозвал. Я же трансляцию слушал.

– Это было частью игры.

– Мог бы и другое словечко подобрать. Ладно. За работу спасибо! Ценю. Скажи, а ты сам-то женат, Стас?

– Нет, Бобби. Я жутко влюбчив и ревнив. Я даже в Полину умудрился влюбиться.