Автор книги: Михаил Синицын
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Вопрос о наступлении 48-й армией вдоль восточного берега Березины, по-видимому, долго дебатировался. Этот удар, как уже упоминалось, был отражен даже в «Замысле…» от 20 мая.
Рокоссовский писал в мемуарах: «У генерала П. Л. Романенко в 48-й армии дело обстояло гораздо хуже. Командарм стремился атаковать противника со своих рубежей. ‹…› Облазав передний край, я увидел, что здесь наступать просто невозможно. Даже для одного легкого орудия приходилось класть настил из бревен в несколько рядов. Кругом почти сплошные болота с небольшими островками, заросшими кустарником и густым лесом. Никаких условий для сосредоточения танков и тяжелой артиллерии. Поэтому П. Л. Романенко получил приказ перегруппировать основные силы на плацдарм у Рогачева к левому флангу 3-й армии и действовать совместно с ней, а части, оставшиеся на березинском плацдарме (имеется в виду участок в междуречье рек Днепр и Березина. – М. С.), должны были боями приковать к себе как можно больше сил противника и тем способствовать нанесению главного удара»[300]300
Рокоссовский К.К. Указ. соч. С. 250–252.
[Закрыть].
И самое важное – к 22 мая, как уже упоминалось выше, Рокоссовский уже урезал полосу наступления 48-й армии и добавил ее участки 65-й армии. То есть карта и мемуары Рокоссовского сходятся, тот факт, что удар 48-й армии не может принести успеха, к 22 мая уже нашел отражение на карте. После исправлений в плане Рокоссовский предлагал вывести три стрелковые дивизии 48-й армии на западный берег Березины. Так как именно на 48-ю армию возлагалась задача по взятию Бобруйска, это было весьма разумное решение. Однако командующий 48-й армией Романенко по итоговому плану действий получил приказ наступать у левого фланга 3-й армии. В итоге, когда 65-я армия вырвалась вперед, правый фланг армии оказался не прикрыт, а частей 48-й армии, которые могли бы так же быстро идти к Бобруйску по западному берегу реки Березины, не оказалось. По-видимому, эту корректировку сделали уже в Ставке.
Возвращаясь к самому ходу планирования и плану от 24 мая, отмечу, что, по сути, Рокоссовский вновь возвращается к плану Рогачевской операции, только теперь, за счет 28-й армии, он переносит участок прорыва юго-западнее – в лесисто-болотистую местность, на Бобруйск силами паричской группировки не наступает, а планирует прорыв сразу к Слуцку.
Рокоссовский пишет о причинах такого решения: «Дело в том, что местность на направлении Рогачев, Бобруйск позволяла сосредоточить там в начале наступления силы только 3-й армии и лишь частично 48-й. Если этой группировке не помочь ударом на другом участке, противник мог бы не допустить здесь прорыва его обороны, у него осталась бы возможность перебросить сюда силы с не атакованных нами рубежей. Два же главных удара решали все проблемы: в сражение одновременно вводилась основная группировка войск правого крыла фронта, что было недостижимо на одном участке из-за его сравнительной ограниченности; противник терял реальные возможности маневра; успех, достигнутый пусть даже сначала на одном из этих участков, ставил немецкие войска в тяжелое положение, а нашему фронту обеспечивал энергичное развитие наступления»[301]301
Рокоссовский К. К. Указ. соч. С. 250–251.
[Закрыть].
Таким образом, из-за условий местности задача сосредоточения больших сил на участке 48-й армии представлялась командующему фронтом невыполнимой. Характерно, что удар 48-й удар изначально имелся на карте, привезенной Рокоссовским с Ставку (скорее всего – удар 48-й армией был стёрт ещё до приезда в Москву), был в «Замысле…» от 20 мая, а 24 мая (когда Рокоссовским карта подписана) его уже не было. Если бы Рокоссовский принял решение именно об ударе по сходящимся направлениям, то следует заметить: если одной из группировок не удалось бывыполнить задачу, то окружение бы не состоялось.
Какие преимущества давали «два удара»: нанесение двух рассекающих ударов позволяло группировкам не ориентироваться друг на друга, даже относительно окружения и разгрома бобруйской группировки противника. И по плану от 24 мая, как и в последующей директиве Ставки, задача по ликвидации и разгрому бобруйской группировки, взятию Бобруйска, ставилась войскам только рогачевской ударной группировки – 3-й и 48-й армиям.
Соколов, исходя из журнала посещений кремлевского кабинета И. В. Сталина от 21–25 мая, писал: «Память немного подвела Константина Константиновича. Это памятное заседание… происходило 26 мая 1944 года… Очевидно, „Багратион“ в первый день обсудили на уровне Генштаба и командующих родов войск, прежде всего с точки зрения того, какие силы и средства могут потребоваться для проведения операции. Во второй же день вместе с командующими фронтами решали вопросы о задачах фронтов и армий, в том числе направления ударов и предполагаемое движение по дням операции. А 22-го и 23 мая Сталин принимал не высокопоставленных советских военных, а Ванду Василевскую, Тадеуша Василевского…»[302]302
Соколов Б. Указ. соч. С. 300–301.
[Закрыть].
Делать такие выводы на основе одного источника не совсем верно, однако автор данной работы на основе более глубокого анализа может сделать точно такой же вывод – расширенное заседание Ставки ВГК состоялось 26 мая 1944 года. Состав участников из различных источников подтверждает список из журнала посещений кабинета Сталина.
Вернемся к воспоминаниям Жукова: «Поскольку, как это бывало при подготовке крупных операций, разработки планов в Генштабе и штабах фронтов шли параллельно, а командование фронтов, Генштаб и заместитель Верховного главнокомандующего поддерживали между собой тесный контакт, проекты планов фронтов полностью соответствовали замыслам Ставки и были тогда же утверждены Верховным главнокомандующим»[303]303
Жуков Г. К. Указ. соч. С. 220.
[Закрыть]. Это утверждение весьма спорно. Иную точку зрения высказывает в своих воспоминаниях не только Рокоссовский, но и Василевский, писавший, что после совещаний с командующими «Генштаб должен был представить уточненный план на окончательное утверждение в Ставку»[304]304
Василевский А. М. Указ. соч. С. 400.
[Закрыть], Баграмян, предложивший совместно с Жуковым пересмотреть план операции[305]305
Баграмян И. Х. Указ. соч. С. 297–298.
[Закрыть], а также Черняховский: «Просьба командующего была удовлетворена, а план был доработан и 27 мая без замечаний утвержден»[306]306
Горьков Ю. А. Указ. соч. С. 118.
[Закрыть].
В то же время, имея на руках карту от 24 мая, сложно понять запись во введении в журнале боевых действий 1-го Белорусского фронта за июнь: «При вторичной поездке 22–23 мая в Генеральный штаб командующего войсками фронта с начальником оперативного отдела Ставкой был окончательно решен вопрос о наступлении войск правого крыла фронта на Бобруйском направлении»[307]307
ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 2356. Д. 256. Л. 5.
[Закрыть]. То есть теоретически 23 мая Рокоссовский мог согласовать план, который к тому моменту уже отличался от замысла Генштаба. Но в таком случае остаются вопросы относительно следующего совещания. Ведь выделение фронту дополнительных сил будет согласовано лишь 26 мая, на совещании у Сталина.
К тому же 24 мая штаб фронта затребовал у своих подчиненных целый ряд документов: справку о состоянии материальной части 16-й воздушной армии[308]308
ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 2356. Д. 169. Л. 265.
[Закрыть] (предыдущая составлена 11 мая), разведывательную сводку[309]309
ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 2356. Д. 240. Л. 98–102.
[Закрыть] (предыдущая составлялась 8 мая), сведения о наличии танков и САУ на фронте[310]310
ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 2356. Д. 2. Л. 153.
[Закрыть], подготовлена карта обстановки[311]311
ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 2356. Д. 5. Л. 380.
[Закрыть]. Все эти документы датированы 24 мая. Это означает, что совещания в Москве 22–23 мая если и были, то были предварительными, в связи с тем, что план операции был значительно расширен.
Командующие фронтами и члены военных советов фронтов находились в Москве в период с 24–25 мая по 27 мая. Этот вывод можно сделать на основе:
1) журнала посещений кабинета Сталина;
2) подписей Баграмяна и Леонова под боевыми донесениями (об этом упоминалось выше, 24–27 мая их подписи отсутствуют);
3) отсутствия подписей Бойкова в оперативных сводках с 24-го по 27 мая;
4) отсутствия в штабе 1-го БФ Рокоссовского и Булганина. Они подписывали документы лишь 21, 24 и 28 мая. За 22–23 мая и 25–27 мая их подписей обнаружить не удалось.
Д. воен. н. В. М. Барынькин, описывая процесс принятия решений в Ставке ВГК с середины 1943 г., в своей статье отмечал: «Наконец назначался день, когда командующие фронтами должны были прибыть в Ставку для докладов планов операций фронтов. Обычно И. В. Сталин заслушивал их в присутствии начальника Генштаба, своего заместителя и некоторых членов ГКО»[312]312
Барынькин В. М. Особенности планирования и подготовки стратегических наступательных операций в 1943 г. [Электронный ресурс] // URL: http://kvrf.milportal.ru/osobennosti-planirovaniya-i-podgotovki-strategicheskih-nastupatelnyh-operatsij-v–1943-g/ (дата обращения: 05.10.2019).
[Закрыть]. То есть все указывает на то, что совещание в Ставке проходило именно 26 мая, когда присутствовали и члены ГКО.
Также можно сделать вывод, учитывая отсутствие подписи Бойкова в оперсводке за 24 мая, составленной в ночь на 25-е число, что офицеры штаба 1-го Белорусского фронта были в Москве уже во второй половине дня 24 мая. В таком случае это стыкуется с тем, о чем упоминал Баграмян: «Нас пригласили в Генеральный штаб для ознакомления с замыслом и планом предстоящей наступательной операции, подготовленными для доклада Сталину. В кабинете А. И. Антонова уже был командующий 1-м Белорусским фронтом К. К. Рокоссовский. Эта встреча очень обрадовала нас обоих, вызвала большое оживление и взаимные расспросы о фронтовых делах»[313]313
Баграмян И. Х. Указ. соч. С. 297.
[Закрыть]. Это событие могло произойти как 24-го, так и 25 мая.
26 мая вечером состоялось расширенное заседание Ставки. Приведем состав его участников:
«1. Молотов 21:00–02:30
2. Ворошилов 21:00–01:30
3. Берия 21:00–01:30
4. Маленков 21:00–01:30
5. Жуков 21:00–01:30
6. Василевский 21:00–01:30
7. Антонов 21:00–01:30
8. Штеменко 21:00–01:30
9. Рокоссовский 21:00–01:30
10. Булганин 21:00–01:30
11. Черняховский 21:00–01:30
12. Макаров 21:00–01:30
13. Баграмян 21:00–01:30
14. Леонов 21:00–01:30
15. Петров 21:00–01:30
16. Мехлис 21:00–01:30
17. Воронов 21:45–00:30
18. Яковлев ГАУ 21:45–00:30
19. Хрулев 23:10–23:20
20. Новиков 23:20–00:30
21. Федоренко 23:45–00:30
22. Воробьев 00:20–00:30
23. Хрулев 00:45–01:30
24. Воронов 00:50–01:30
25. Новиков 00:50–01:30
26. Яковлев 00:50–01:30
27. Воробьев 00:50–01:30
28. Драчев 00:50–01:30
29. Колесов 00:50–01:30
30. Агинский 00:55–01:30
31. Микоян 02:30–02:30
Последние вышли 02:30 27/V 44»[314]314
На приеме у Сталина… С. 434.
[Закрыть].
Характерно, что о присутствии Молотова и Маленкова упоминает лишь сам Рокоссовский. В своей первой статье в «Военно-историческом журнале», в которой он упомянул о споре со Сталиным, он писал: «Сталин дважды предлагал мне выйти в соседнюю комнату, чтобы обдумать предложение Ставки и в соответствии с ним доложить свое решение. Во время второго „продумывания“ в эту комнату вошли Молотов и Маленков. Они неодобрительно отнеслись к тому, что я спорю с самим Верховным главнокомандующим, и настаивали, чтобы я принял предложения Ставки. Я ответил, что убежден в своей правоте и, если Ставка прикажет наносить один удар, буду просить об освобождении меня от командования фронтом»[315]315
Рокоссовский К. К. Два главных удара С. 14.
[Закрыть].
Со словами Рокоссовского о его споре со Сталиным был крайне несогласен Г.К. Жуков, он в своих воспоминаниях отрицал факт спора: «Существующая в некоторых военных кругах версия о „двух главных ударах“ на белорусском направлении силами 1-го Белорусского фронта, на которых якобы настаивал К. К. Рокоссовский перед Верховным, лишена основания. Оба эти удара, проектируемые фронтом, были предварительно утверждены И. В. Сталиным еще 20 мая по проекту Генштаба, то есть до приезда командующего 1-м Белорусским фронтом в Ставку»[316]316
Жуков Г. К. Указ. соч. С. 221.
[Закрыть].
Однако, Г.К. Жуков не точен в отношении того, что 20 мая «оба удара уже были утверждены». Ранее уже отмечалось, что «Замысел…» Генштаба был сильно скорректирован. Более того, в проекте нет двух ударов, а есть удар по сходящимся направлениям. Кроме того, вопрос использования механизированного корпуса, судя по карте от 24 мая, до 22 мая даже не обсуждался (Рокоссовский лишь в последний момент наносит на карту его действия), а в самом «Замысле…» нет ни слова про главный и вспомогательный удар. При этом, по «Замыслу…», 28-я армия находится в резерве Ставки, словно в соответствии с планом Рокоссовского от 12 мая, когда она должна была быть введена под Бобруйском после успеха 3-й армии, то есть фактически лишь на втором этапе операции. 28-я армия будет передана лишь 27 мая, сразу после совещания в Ставке. То есть говорить о том, что ранее армия не передавалась из-за того, что была, например, недоукомплектована, – нельзя.
Скорее всего, оппоненты Рокоссовского в Ставке действительно настаивали на том, чтобы все силы (и мехкорпус, и 28-ю армию) использовать на участке 3-й армии. При этом член военного совета фронта Телегин[317]317
Телегин К. В боях за освобождение Белоруссии С. 83–84.
[Закрыть] утверждает, что именно Ставка ориентировала штаб 1-го БФ на нанесение одного главного и одного вспомогательного ударов, а начальник тыла 1-го БФ Антипенко упоминал, что Жуков до самого конца не верил в успех наступления в болотистой местности[318]318
Антипенко Н.А. Указ. соч. С. 25.
[Закрыть]. Также в «Замысле…» есть и удар 48-й армией вдоль восточного берега Березины, соответственно, есть все основания полагать, что в «Замысле…» отражен именно план Рокоссовского от 12 мая, расширена лишь полоса наступления 65-й армии на вспомогательном направлении.
В подтверждение слов Рокоссовского и его версии о споре со Сталиным говорит и тот факт, что в записях, сделанных в служебных тетрадях заместителем командующего бронетанковыми войсками Красной армии Н. И. Бирюковым, значится:
То есть 24 мая Рокоссовскому уже передавались 1-й механизированный корпус Кривошеина и 9-й танковый корпус Бахарова, указанные в «Замысле…» от 20 мая. Передавались корпуса и 3-му Белорусскому фронту И. Д. Черняховского, который даже согласноисториографии, в Ставку ВГКеще не прибыл.
Лишь 29 мая будет отдано указание насчет 1-го гв. танкового корпуса Панова о его передаче Рокоссовскому. И лишь в ночь на 27 мая, в 3:30, сразу после вечернего совещания в Ставке 26-го числа, поступит указание о передаче 28-й армии[320]320
ЦАМО РФ. Ф. 48а. Оп. 3410. Д. 11. Л. 344 // Цит. по: Освобождение Беларуси. С. 211.
[Закрыть], в этот же день будет издан приказ НКО об усилении 16-й воздушной армии четырьмя авиационными корпусами и двумя авиадивизиями (всего пять истребительных авиадивизий, три – штурмовых и три – бомбардировочных)[321]321
Русский архив: Великая Отечественная: Т. 13 (2–3). Приказы народного комиссара обороны СССР. 1943–1945 гг. М.: Терра, 1997. С. 281–282.
[Закрыть]. Еще позже, в начале июня, поступит указание о передаче в состав фронта 4-го гвардейского кавалерийского корпуса И. Плиева. То есть все части, которые дополнительно будут запрошены Рокоссовским в плане от 24 мая, будут выделяться лишь после совещания в Ставке ВГК 26 мая, а все части, указанные в «Замысле…» от 20 мая, к моменту совещания уже будут выделены.
Из всего вышеизложенного сделаем вывод: в связи с расширением плана, невозможностью наступления силами 48-й армии вдоль западного берега Березины, в связи с поставленной задачей наступать вдоль северного края Полесья на Слуцк и Барановичи Рокоссовский посчитал необходимым не просто окружить группировку противника (якобы теперь уже западнее Бобруйска), а нанести именно два удара. Притом обе ударные группировки не сходились друг с другом, они выполняли параллельно две разные задачи, одна наступала на Минск, вторая – на Барановичи. И самое главное – к 24 мая план операции утвержден еще не был.
Баграмян пишет: «Хорошо помню, что вопреки предложению Генерального штаба – нанести войсками фронта мощный удар только на одном участке прорыва – Константин Константинович весьма обоснованно решил создать две ударные группировки, которым надлежало прорвать оборону противника на двух участках, чтобы последующим наступлением в глубь обороны окружить и разгромить главную группировку противника. Это предложение командующего решительно поддержали Г. К. Жуков и А. М. Василевский, и оно было одобрено Верховным главнокомандующим И. В. Сталиным»[322]322
Баграмян И. Х. Указ. соч. С. 300.
[Закрыть]. Казалось бы, частично подтверждается написанное Рокоссовским, но выражение «предложение командующего решительно поддержали Г. К. Жуков и А. М. Василевский» вызывает большие сомнения. Если это действительно так, то почему оба маршала столь негативно высказываются о «неточностях» в воспоминаниях Рокоссовского о планировании Белорусской операции?
Складывается впечатление, что последняя фраза отредактирована уже не самим Иваном Христофоровичем. И даже есть некоторые основания так полагать. Уже после войны, для того чтобы мемуары советских военачальников были более достоверны и вписывались в единую картину, не сильно расходясь в трактовке событий, их работы проверялись в Военно-историческом отделе Генштаба, о чем в беседе с автором упомянул служивший в нем в советские годы генерал-майор в отставке В. В. Гуркин. Таким образом, изданные позднее мемуары вполне могли приводиться в соответствие с более ранними трудами. Это относится и к дате совещания. После мемуаров Жукова абсолютно все мемуаристы почему-то называли даты совещаний в Ставке именно 22–23-е число. Хотя, опять же, числа 22–23 мая упоминал ранее и Рокоссовский.
Также Жуков пишет: «Нелишне здесь заметить также, что в советской военной теории никогда не предусматривалось нанесение одним фронтом двух главных ударов, а если оба удара по своей силе и значению были равноценными, то их обычно называли „мощными ударами“. Я подчеркиваю это для того, чтобы не вносилась путаница в оперативно-стратегическую терминологию»[323]323
Жуков Г. К. Указ. соч. С. 221.
[Закрыть].
И чтобы уже подводить анализ хода планирования к итогу, приведем текст директивы Ставки ВГК № 220113 командующему войсками 1-го Белорусского фронта на разгром бобруйской группировки противника:
«Ставка Верховного главнокомандования приказывает:
Подготовить и провести операцию с целью разгромить бобруйскую группировку противника и выйти главными силами в район Осиповичи, Пуховичи, Слуцк, для чего прорвать оборону противника, нанося два удара (выделение мое. – М. С.): один силами 3-й и 48-й армий из района Рогачева в общем направлении на Бобруйск, Осиповичи и другой – силами 65-й и 28-й армий из района нижнего течения р. Березина, Озаричи в общем направлении на Ст. Дороги, Слуцк.
Ближайшая задача – разбить бобруйскую группировку противника и овладеть районом Бобруйск, Глуша, Глуск, причем частью сил на своем правом крыле содействовать войскам 2-го Белорусского фронта в разгроме могилевской группировки противника. В дальнейшем развивать наступление с целью выхода в район Пуховичи, Слуцк, Осиповичи.
‹…›
5. Срок готовности и начало наступления – согласно указаниям маршала Жукова.
Ставка Верховного главнокомандования
И. СталинГ. Жуков»
Весьма интересная картина получается – Жуков в мемуарах спорит с формулировками документов, которые сам подписывал. Никаких «мощных» или «равноценных» ударов в директиве не наблюдается. Существенное есть и отличие от предыдущих планов – нет в директиве задачи окружить, нет удара по сходящимся направлениям, есть два параллельных удара. Ранее в плане от 12 мая Рокоссовский называл удар в направлении Слуцка вспомогательным (так же он описывался в «Замысле…» Генштаба от 20 мая), в директиве же он значится как главный.
Итоговый план действий войск фронта (согласно директиве Ставки от 31 мая)
Здесь стоит вспомнить о бесспорной субъективности мемуаров. Так, Василевский во время своего разговора с Симоновым отмечал совсем другое: «Я говорил о некоторых существенных недочетах в нашей мемуарной литературе. В частности, такие недочеты есть в воспоминаниях Рокоссовского о Белорусской операции, там, где он рассказывает о ее планировании. Он рассказывает там о том, как он был вызван в Ставку… Сталин в конце концов махнул рукой и согласился. Я… присутствовал на этом обсуждении плана операции и, во-первых, не помню такого спора, а во-вторых, в воспоминаниях Рокоссовского сам этот момент – предложение о двойных ударах, наносимых на одном фронте, – трактуется как некое оперативное новшество. И это уже вовсе странно. Двойные удары силами одного фронта не были для нас новшеством в сорок четвертом году. Такие удары наносились и раньше. Достаточно привести пример Московской операции, где контрудары по немцам наносились и на южном, и на северном флангах Западного фронта, и Сталинградской операции, где Сталинградским фронтом наносились удары на двух направлениях, да и ряд других операций, предшествовавших Белорусской»[324]324
Симонов К. М. Указ. соч. С. 463.
[Закрыть].
Замечу, что в своих мемуарах Василевский ни о чем подобном не упоминает[325]325
Василевский А. М. Указ. соч. С. 399–400.
[Закрыть]. Безусловно, в записях Симонова содержится пересказ, а не стенограмма разговора с маршалом, и, возможно, в действительности его слова могли звучать совершенно иначе – это, признаюсь, затрудняет использование данной записи как источника. Однако возникает вопрос: почему Василевский совсем не помнит о самом споре?
Интересно, что маршал в беседе с Симоновым все же считал, что в плане 1-го БФ были два главных удара. Относительно же того, что в 1944 г. они не были новшеством, стоит кое-что уточнить. Войсками Западного фронта в Московской операции командовал маршал Жуков, и в его записке к плану операции записано: «Ударом на Клин, Солнечногорск и в истринском направлении разбить основную группировку противника на правом крыле и ударом на Узловая и Богородицк во фланг и тыл группе Гудериана разбить противника на левом крыле фронта армий Западного фронта»[326]326
ЦАМО РФ. Ф. 16а. Оп. 947. Д. 36. Л. 70–72.
[Закрыть]. Жуков сам пишет «о двух ударах», но в своих воспоминаниях указывает на то, что один фронт никогда не наносил двух равноценных ударов. Этот вопрос, безусловно, еще требует уточнений. Что же касается Сталинградского фронта, то здесь Василевским допущена явная неточность, так как известно: «По решению командующего Сталинградским фронтом главный удар (курсив мой. – М. С.) наносили 64, 57 и 51-я армии… Часть сил фронта должна была наступать в направлении Абганерово, Котельниковский»[327]327
История Второй мировой войны 1939–1945 гг. Т. 6. М., 1976. С. 45.
[Закрыть]. Считать последнее вторым ударом нельзя, так как в формулировке прописан лишь один главный удар. Впрочем, рассмотрение данного вопроса об использовании «двух главных ударов» с военной точки зрения требует отдельного исследования.
Тем не менее об исключительности применения двух ударов в Бобруйской операции писал и Телегин: «Коротко отмечу только, что окончательный вариант входил в явное противоречие с классическими канонами оперативного искусства. По замыслу К. К. Рокоссовского, опиравшегося на всестороннее, детальное знание сложившейся обстановки, принятым вариантом предусматривалось нанесение двух ударов, из которых каждый был в своем роде главным»[328]328
Телегин К. Ф. Войны несчитанные версты… С. 292–293.
[Закрыть]. Эти мемуары стали еще одним источником, в котором присутствует описание спора Рокоссовского со Сталиным – особо замечу, что еще ни в одной исследовательской работе оно не приводилось: «Рассказ этот записан хотя и по памяти, но вскоре после окончания войны. Ряд положений мной выверен (при записи) в личном общении с К. К. Рокоссовским…
– Наши предложения рассматривались первыми, – начал свой рассказ Константин Константинович. „Мы уже ознакомились с вашим планом, – сказал Сталин, обращаясь ко мне, – и большинство присутствующих здесь его не одобряет. Они утверждают, что ваше намерение наносить два главных удара на правом фланге идет вразрез с прописными положениями военной науки. Вы настаиваете на своем варианте?“
Я подтвердил обоснованность нашего варианта. Тогда Сталин обратился к присутствовавшим и предложил им высказать свою точку зрения. Тут мне, скажем прямо, досталось: представитель Генштаба и члены Ставки чуть ли не в один голос обвинили меня в неграмотности, в незрелости оперативного мышления и вообще в неспособности разработать план, заслуживающий рассмотрения. „Где это видано, – говорил один из выступавших, – чтобы на одном оперативном направлении наносились два главных удара, чтобы войска били растопыренными пальцами, распылялись силы и заведомо ставился под угрозу срыва успех самой операции?“»[329]329
Телегин К. Ф. Войны несчитанные версты… С. 293–294.
[Закрыть] Далее, уже в соответствии с мемуарами Рокоссовского, описан ход совещания в Ставке. К слову, о том, что в Москве считали, что фронт Рокоссовского действует на одном, бобруйском направлении, говорят и последующие приказы Верховного главнокомандующего. После прорыва обороны противника Москва 25 июня салютовала войскам 1-го Белорусского фронта. В приказе Верховного главнокомандующего от 25 июня указывалось: «Сегодня, 25 июня, в 23 часа 30 минут столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам 1-го Белорусского фронта, прорвавшим оборону немцев на бобруйском направлении (выделение мое. – М. С.), двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий»[330]330
Приказы Верховного главнокомандующего в период Великой Отечественной войны…. С. 157–159.
[Закрыть].
Также стоит отметить, что общую задачу операции «Багратион» по окружению группы армий «Центр» за счет выхода в район Минска в составе 1-го Белорусского фронта должна была решать именно рогачевская ударная группировка. Поэтому когда Телегин приводит слова одного из выступавших на совещании в Ставке о том, что «заведомо ставится под угрозу срыва успех самой операции» за счет распыления сил, – это в целом сочетается с общим замыслом Генштаба. Рокоссовский ослаблял рогачевскую группировку, а значит – сил на выполнение главного замысла всей операции «Багратион» выделялось меньше.
Произошедшие в Ставке события, по мнению Рокоссовского, повлияли на его дальнейшие отношения с Жуковым. «В ночь на 24 июня, – писал Константин Константинович, – мы с генералами Телегиным, Казаковым и Орлом поехали в 28-ю армию. Представитель Ставки Г. К. Жуков, в свое время горячо отстаивавший идею главного удара с днепровского плацдарма (курсив мой. – М. С.) 3-й армии, отправился туда. Уезжая, Георгий Константинович шутя сказал мне, что они с Горбатовым подадут нам руку через Березину и помогут вытащить войска из болот к Бобруйску. А вышло-то, пожалуй, наоборот»[331]331
Рокоссовский К. К. Указ. соч. С. 290.
[Закрыть]. Удар под Паричами полностью себя оправдал. А вот на участке 3-й армии войска не сумели прорвать оборону противника, и, как вспоминал Пересыпкин, «на вышку поднялся Георгий Константинович Жуков. Там и состоялся не совсем приятный разговор Жукова с Горбатовым. Собственно, говорил Жуков, а командарм молча слушал»[332]332
Пересыпкин И. Т. Указ. соч. С. 218.
[Закрыть]. Уже в мемуарах Георгий Константинович указывал: «В труде „Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945 гг. Краткая история“ (с. 347–348) при описании Белорусской операции не совсем точно излагается ход событий в районе Рогачева. Перелом в событиях в районе Рогачева здесь объясняется успешными действиями паричской группировки фронта»[333]333
Жуков Г. К. Указ. соч. С. 228.
[Закрыть]. Жуков видит несколько другие причины конечного успеха при прорыве на участке 3-й армии, по-прежнему не беря в особый расчет прорыв обороны противника под Паричами. Далее он находит следующие аргументы в подтверждение своей позиции: «…при подготовке операции была слабо разведана оборона противника на рогачевско-бобруйском направлении, вследствие чего была допущена недооценка силы его сопротивления. В результате этой ошибки 3-й и 48-й армиям был дан завышенный участок прорыва против южного участка. К тому же армии не имели достаточных средств прорыва. Будучи представителем Ставки, я вовремя не поправил командование фронта»[334]334
Жуков Г. К. Указ. соч. С. 228.
[Закрыть]. При этом, судя по документам, участок под Рогачевом для немецкого командования был даже более второстепенным, чем участок под Паричами. Можно сделать вывод, основываясь на ЖБД немецкой 9-й армии, что именно под Паричами немецкое командование ожидало главный удар.
А. В. Исаев, «развенчивая миф» о споре Рокоссовского со Сталиным и решительно поддерживая версию Г. К. Жукова, приводя в качестве аргументов план от 12 мая и соображения штаба Рокоссовского начала марта (они уже рассматривались автором в данной работе), пишет: «Все это позволяет сделать предположение, что содержание разговора в Ставке было несколько отличным от того, как оно описывается в мемуарах Рокоссовского. Скорее всего, комфронта, наоборот, убеждали разделить силы между двумя направлениями, с уходом от монструозной шестикорпусной 3-й армии и отказом от развития успеха свежей 28-й армии. Вполне возможно, действительно имел место уход на „подумать“, однако с другим результатом – Рокоссовский принял решение Ставки»[335]335
Исаев А. В. Указ. соч. С. 172.
[Закрыть]. Автору этой книги здесь нечего возразить, кроме того массива документов, которые уже приводились в этой главе. Интересно то, что, по сути, критикуя «слабо подкрепленную» версию Рокоссовского, А. В. Исаев предлагает на основе всего двух документов и мемуаров Г. К. Жукова еще более невероятную концепцию описания событий и в таком случае противоречит даже Василевскому, который «не помнил» ни о каких спорах.
29 апреля 1965 г. в личном письме Рокоссовскому Жуков напишет: «Вы сейчас критикуете Верховного, отстаивая идею „двух главных ударов“.
Прежде всего, из двух наносимых фронтом ударов не могут быть оба главных. (В крайнем случае их можно назвать мощными ударами.) Это азы стратегии. Но не в этом суть вопроса.
Вольно или невольно вы выпятили себя и унизили роль Верховного главнокомандования и большого коллектива Генерального штаба, которые проделали гигантскую работу, прежде чем вызвать командующих в Ставку.
В своей газетной статье (в действительности статья была в „Военно-историческом журнале“. – М. С.), посвященной Белорусской операции, вы писали об эксцессе, происшедшем с вами в Ставке, когда якобы были выдворены из кабинета Сталина.
Вы не правы. Это было в ноябре 1944 года, когда мы вместе с вами докладывали Сталину о необходимости прекратить бессмысленную операцию 47-й армии между Варшавой и Модлиным и о необходимости перехода к обороне всего фронта. Этот факт вы почему-то пристегнули к Белорусской операции»[336]336
Российский государственный военный архив (далее – РГВА). Ф. 41107. Оп. 2. Д. 13. Л. 29–32.
[Закрыть].
Характерно, что в мемуарах события ноября 1944 г. Жуков и Рокоссовский также описывают по-разному. При этом у Жукова главным антигероем этого ноябрьского совещания в Ставке почему-то становится Л. П. Берия, который «подогревал Сталина» и был главным противником приостановки наступления[337]337
Жуков Г. К. Указ. соч. С. 252.
[Закрыть]. Рокоссовскому Жуков приписывает и следующую фразу, сказанную после этого соверщания: «Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках». Хотя арестован Рокоссовский был при наркоме НКВД Н.И. Ежове, а при Берии, напротив, был выпущен. То, что Жуков рисует такой образ Лаврентия Павловича – неудивительно, учитывая, что он самучаствовал в аресте Берии в 1953 году.
Непонятно также, чем же именно Рокоссовский унизил роль Верховного главнокомандования, ведь план действий 3-го Белорусского фронта был также пересмотрен относительно «Замысла…» от 20 мая и в директиве фронту от 31 мая также имелась формулировка про нанесение двух ударов.
Жуков почему-то пишет это письмо Рокоссовскому почти через год после публикации в 1964 году его статьи в Военно-историческом журнале. Пишет именно письмо, что означает, что два маршала между собой отношений уже не поддерживали. Жуков в мемуарах напишет, что охлаждение отношений между ним и Рокоссовским произошло в ноябре 1944 г., когда Жуков сменил Рокоссовского на посту командующего 1-м Белорусским фронтом. Это не так, во многом благодаря поддержке генералитета Жукову простили «Трофейное дело» и маршал не получил реальный срок. Разлад между Жуковым и маршалами Победы произошел уже значительно позже, в период правления Хрущева, когда маршал Победы попытался стать «русским Бонапартом», за что снова попал в опалу.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
