Текст книги "К слову о чести"

– Пацаны, только не отпускайте!

До косы метров пятьдесят. Оставалось уповать на удачу да милость божию… Тальник был глубоко притоплен, примерно метра на два, где-то и на все три. Но ближе к косе подходило мелководье, которое при большой воде притапливалось на метр-полтора, не более.

Видя напряженные лица родственников, Санька решил их немного подбодрить, улыбнулся, неторопливо выдохнул изо рта густой пар:

– Прямо как на «Титанике»!

Когда на хмурых физиономиях заиграли улыбки, пусть и не такие, как хотелось бы Саше, он повеселел, на душе отлегло. Значит, не все еще потеряно, не в такие передряги попадали, ничего!

Вот и долгожданный кустарник. Артур с Сергеем прицепились за тальник, а Рыжий, выгребая вдоль косы, оглядывался по сторонам, словно чего-то выискивая.

– Залазь на тальник! – крикнул брату Сергей, но тот только грустно взглянул в глаза Добрянцева.

– Мы так долго не провисим! Я вдоль косы проплыву, говорю же, в прошлом году где-то здесь по пояс было! Я в жилете, за меня не волнуйтесь!

– Брось, Санька, – одернул брата Сергей, – посмотри, коса тянется на несколько километров! Где ты эту отмель найдешь?

Санька ничего не ответил, Сергей понял, что решение его твердое, а потому переубеждать не стал. Он и в детстве был такой упрямый, если вобьет чего в голову, хоть что с ним делай, все одно по-своему сделает. Одежда на Сашке насквозь промокла и отяжелела настолько, что жилет едва удерживал его на плаву.

Сергей проводил его взглядом, но, когда оранжевый ворот скрылся за густой порослью, почему-то вдруг пожалел, что не настоял, как когда-то в детстве, когда рыжий мальчишка, понуро опустив голову, повиновался воле старшего брата. А между тем время словно остановилось, минуты казались часами и, выстраиваясь длинной чередой ожиданий, будто превращались в вечность. Добрянцев пристально всматривался в реку, прислушиваясь к каждому отдаленному звуку. Тишина. Насколько хватает глаз – лишь пустынная даль, прекрасная, беспощадная. Легкий туман стелился над островами, они то исчезали в его серой пелене, то вновь представали во всем своем величии. Всего несколько сотен метров отделяло их от спасительной тверди, но они были по ту сторону бурлящего потока.

Рыбаки раз за разом взбирались на стволы тальника, но тот медленно склонялся к воде, и тогда приходилось проделывать все сначала.

– Э-э-эй! Помогите! Мы здесь! Э-э-эй! – срывая голос, закричал Артур, всем телом подавшись вперед, жадно вглядывался в укутанную мрачной дымкой реку. Его надрывный крик, полный надежды и отчаяния, гулким эхом отозвался за темным силуэтом далекого острова, растаяв в пустоте ледяного безмолвия. Тальник прогнулся, и юношу по плечи захлестнула вода; растерянно барахтаясь, он ухватился за соседний куст, сделав несколько попыток, потянулся вверх.

– Бесполезно, – равнодушно произнес Сергей, подтягивая племянника за оледеневший ворот. – В такое время других дураков на реке нет! А Толик за мысом, ветром эхо относит, он нас не услышит!

– А может, повезет, – едва шевеля посиневшими губами, прошептал Артур. – Может ведь?

На этот раз Сергей промолчал, ему самому безумно хотелось верить, что их обязательно найдут, что спасение совсем рядом, но в то же время понимал, что надеяться на это глупо. Теперь им оставалось уповать разве на чудо, но кто знает, сколько они так продержатся? Пока Царев поймет, что что-то случилось, пока в поселке хватятся… Нет, столько они на тальнике не провисят, не смогут просто физически. А между тем становилось холоднее, все ощутимее чувствовалось ледяное дыхание реки, оно колдовскими чарами отгоняло тревогу, клонило ко сну, навевая какое-то необыкновенно странное спокойствие.

– Люди, помогите! – собрав остаток сил, прокричал Артур, он набрал воздуху, чтобы повторить, но голос сорвался. Парень зашелся хриплым кашлем. Его звонкий крик о помощи в очередной раз взорвал тишину.

– Серег! – стуча зубами, полным безысходности голосом с трудом выговорил Артур. – Больше часа висим. Может, хватятся?

Сергей взглянул на белое лицо Артура, покрытые инеем брови и молча кивнул головой в ответ – конечно, хватятся! В очередной раз карабкаясь на тальник, Сергей почувствовал, как закоченели пальцы. Ветки кустарника покрылись льдом, держаться с каждым разом становилось труднее, а счет времени потерял всякий смысл. Угасал последний огонек надежды, укутывало серебристым инеем затуманенное сознание и кружило голову. В памяти встали картины из прошлого, они то ясно представали перед глазами, то расплывались на фоне реки и исчезали. В такие минуты руки слабели, веки закрывались, а голова беспомощно падала на грудь. Очнувшись, Сергей крепче сжимал пальцы, подтягивался выше и с тревогой смотрел на племянника. Артура трясло, он нашептывал что-то похожее на молитву и, не отрывая глаз от далекого горизонта, повторял ее снова и снова.

– Слышишь! – судорожно прохрипел Артур и чуть не сорвался в воду.

– Мотор! Сергей подтянулся, прислушался, но ничего, кроме легкого перекатывания волн, не услышал. Добрянцев оглядел бескрайний речной простор и с сочувствием взглянул на Артура. Такое бывает, когда в часы томительного ожидания в предвкушении долгожданного спасения цепляешься за тонкую нить надежды, начинаешь верить в чудо. А на деле все вполне обыденно и просто, это лишь плод разыгравшегося воображения. Что уж говорить об Артуре, у него наверняка за время, проведенное в студеной воде, рассудок мог помутиться. Размышления Сергея прервал далекий отзвук, что эхо едва слышно доносило из-за дальнего острова. Он приближался и с каждой секундой становился все громче и отчетливее. Вскоре Сергей ясно расслышал гул мотора, однако ликовать преждевременно не стал, а вдруг это всего лишь галлюцинации? Но такое может происходить с одним, а никак не с двумя сразу. Рыбаки мертвой хваткой вцепились в тальник и с замиранием сердца уставились в темное очертание острова. «Лишь бы сюда, лишь бы в нашу протоку!» – стучало в груди барабанной дробью.

Через пару минут лодка маленькой точкой показалась из плотной пелены тумана и, обогнув остров, направилась в их сторону. У Сергея от волнения сбилось дыхание – давайте, родные! Сюда! А между тем лодка быстро приближалась, было видно, как кто-то указывал рукой в их сторону, а сквозь завывания мотора уже отчетливо слышались обрывки якутской речи.

Чтобы подойти вплотную, не поднимая волну, метров за пятьдесят до тальника моторка сбавила ход. В лодке сидело четыре человека, якуты: молодые парни и пожилой мужчина с папиросой в зубах. Судя по тому, как беспрекословно и четко исполнялись его указания, видимо, отец или дед. Теперь Добрянцев смог разглядеть их ближе: лица смуглые, обветренные, одеты тепло, ондатровые шапки с завязанными на затылке ушами и овчинные жилетки поверх пропахших дымом вязаных свитеров. Под ногами ружья, патронташи и битая утка. Охотники из Октемцев – без труда определил Сергей – ждали крикашей за островом. Народ они терпеливый, часами, да что часами, сутками могут сидеть молча, без движения в ожидании дичи. Видимо, каким-то чудесным образом, порывом ветра крик Артура донесло до охотничьего скрада. Парни помогли рыбакам перебраться в лодку, ни о чем не расспрашивая, протянули Добрянцеву затертую солдатскую фляжку. В нос ударил резкий запах спирта. Сергей сделал пару глотков и передал флягу Артуру. В груди зажгло, разогретая кровь побежала по телу. Сергей повернулся к старику и, с трудом выговаривая слова, едва слышно прохрипел:

– Сашки нет! Брата моего! Седовласый старик взглянул в лицо Добрянцева, глубоко затянулся и, окликнув высокого худощавого парнишку, кивнул ему в сторону протоки:

– Кинилэр үс этилэр, иннигин көр (их трое было, посмотри впереди). Молодой охотник живо запрыгнул на нос и, широко расставив ноги, стал зорко осматривать округу.

– Ыксаама, не торопись! – отрывисто произнес старый охотник, обращаясь к человеку за мотором, и, сдвинув брови, указал тонким пальцем на нос: – Вдоль куста иди, пока он не скажет!

– Сэп, – одобряюще отозвался рулевой и, слегка повернув рукоять газа, направил лодку вдоль кустарника.

– Керебюн! – звонко выкрикнул паренек с носа, махнув в сторону ближнего тальника, затем опустился на колени и, намотав на руку носовой конец, подался назад. Мотор взял ноту пониже, и лодка пошла быстрее. Сергей уперся локтем в борт и заглянул вперед. Совсем неподалеку, в двадцати метрах от них, пестрел ярко-оранжевый полукруг – подголовник Санькиного жилета. Сердце запрыгало в груди, и боль, что сковывала ноги, отошла в сторону.

– Жив Сашка! Жив!

Лодка подошла ближе, мотор умолк. Легкой волной Сашку развернуло. Он был без шапки, мокрые волосы покрылись льдинками и инеем, лицо опущено в воду.

– Сашка! – закричал Добрянцев и, встав на колено, потянулся к брату. Лодку качнуло, накренило, скользнула мокрая одежда по оледеневшей сидушке, Сергей, потеряв равновесие, вывалился за борт. Обдало лицо ледяной водой, забурлило, зашумело в ушах, а тяжелый пуховик в одночасье потянул на дно. Один из охотников крепко ухватил Добрянцева за ворот и, поднатужась, вытянул на поверхность. Глотнув воздух, Сергей вцепился рукой в борт. Тяжелого, стокилограммового громилу Добрянцева с трудом втащили в лодку. Потом подняли Сашку, положили рядом с братом. Спокойный, будто и не умер, а просто спит. Сергея колотило, в горле встал ком.

Сашка, добрый Сашка, с которым босоногой шпаной носились по Табаге, украдкой от родителей бегали на берег Лены и, стащив у отца ружье, ходили на сопку за зайцами, лежал рядом бледный и бездыханный.

Видно, сам того не ведая, он вчера с родственниками прощаться ходил, вот ведь, душа-то, видать, чуяла скорую гибель, может и Санька чувствовал, да не хотел верить! Напился бы он и не поехал с ними, может, все по-другому обернулось бы? Но, видно, позвала его студеная водица, поманила да так при себе и оставила.

Мотор взревел, и, рассекая волну, лодка помчалась к берегу. Сергей лежал на спине и смотрел в небо. Серое и бездонное, простиралось оно над головой насколько хватало глаз, и не было конца и края этой великой вселенной, где человек всего лишь ничтожная пылинка в извечном водовороте жизни.

Разбуди меня утром

Могучие сопки-великаны, что тысячи лет оберегали эти края от разгульных ветров и непрошеных гостей, тихо дремали. Облака укрывали их снежные макушки, а у подножия билась закованная льдом стремительная и своенравная река.

У самого берега по молодому льду грузно прыгал мужчина в ондатровой шапке набекрень и распахнутой спецовке.

– Крепкий уже! – кричал он, с азартом забегая все дальше и дальше. Лед гудел под его ногами и глухим эхом отзывался где-то на середине реки.

– Рано еще, Колян! – крикнул из окна УАЗа небритый парень, – не схватился лед! Слышь, звенит!

– Верно Санек говорит, – поддержал приятеля бурят с двустволкой на плече, – лучше судьбу не испытывать!

– Ну и рыбачки-охотнички! – рассмеялся Николай, подтрунивая над дружками, – что, страшно?

– Завязывай, Колян! – более настойчиво повторил Павел, – через недельку вернемся!

– Через недельку-у-у-у? – присел Николай и, с вызовом глянул на Александра, – через недельку дичь без нас выбьют! Сейчас самая охота!

Уверенной поступью Николай вернулся к УАЗу, достал из бардачка початую бутылку вонючего самогона и, отхлебнув, с ухмылкой подмигнул мужикам – сдрейфили? Парни молча наблюдали за приятелем. Расправившись с поллитровкой, Николай поморщился, занюхал горькую рукавом, смачно крякнув, достал с заднего сидения автомобиля понягу и карабин. Николай пренебрежительно оглядел напарников: «Идете, нет?» Не дожидаясь ответа, он твердым шагом направился по льду на противоположный берег. Мужики тревожно переглянулись, однако идти следом не решились. Молодой лед не внушал им доверия.

– Колян! – пытался вразумить друга Александр, – не дури, слышишь, брось, давай обратно!

Но тот даже не обернулся, а лишь демонстративно перекинул карабин на плечо и прибавил ходу.

– Мож пронесет, а?! – выпалил Санек, подбадривая то ли себя, то ли стоявшего рядом здоровенного бурята, – идет-то вроде складно!

В следующую секунду послышался треск. Звук лопнувшей струны пронзил реку, и Николай исчез с ледяной глади. Мужики в панике бросились на выручку. Остановились они метрах в пяти от полыньи, где бурлило ретивое течение.

– Все! – рухнул на колени Александр и, стянув шапку, схватился за голову. – Колян, братиша?! Как же так!?

– Говорил, не надо сюда ехать, – озираясь, прошептал бурят дрожащим голосом и попятился к берегу, – я слышал, здесь дух реки живет, нельзя его беспокоить! Нечистое это место, пару лет назад трое утонули, двоих до сих пор не нашли! Пойдем отсюда, а, Сань? Как бы чего…

– Не трави, – испуганно отозвался Санек, с опаской оглядываясь вокруг себя. Но тут река словно выплюнула Николая. Отчаянно цепляясь за ледяную кромку, он с трудом выполз на лед. Глаза бурята округлились. Он упал на колени, распростер руки и стал бессвязно бормотать что-то на своем языке. Николай встал на четвереньки, выгнулся и вытолкнул из легких темную воду. От всего происходящего Александру стало жутко страшно.

– Колян! – осипшим голосом окликнул он друга, – Колян! Ты эта…

Но Николай не слышал. Он молча поднялся, и шатаясь, побрел к берегу. Санек был абсолютно уверен, что приятель пребывает в шоке, а буряту казалось, что вмешались высшие силы, и сам дух реки в облике Николая поднялся из черной бездны речных глубин.

* * *

Девяностые ураганом прошлись по якутской земле. Закрывались предприятия, прибыльные некогда прииски, а с ними и поселки старателей. Не обошла эта участь и небольшой поселок артели «Бриндакит». С тяжелым сердцем покидали обжитые края старатели. Здесь прошла их юность, на этих шумных реках, затерянных в тайге, они десятилетиями добывали тонны золотого песка своей стране. Стране, которая в одночасье изменилась.

Полина Гриднева родилась в Бриндаките, там выросла, вышла замуж, родила детей. Все еще теплилась в ней слабая надежда, что на самом верху одумаются и поселок не закроют.

Павел, муж Полины, давно убеждал ее переехать к нему на родину – в Бурятию, мол, там и родня, и друзья юности, не пропадем, говорил, год-два и разъедутся все старатели, да и ее с этим краем кроме могилок родительских ничего не связывает!

В работе Полина была строгой и упертой, как встанет на своем – скала, с места не сдвинешь, а дома доброй и покладистой. С детства научили ее почитать мужа, хранить лад в семье. Решила она и на сей раз супругу не перечить. Не стала слушать ни уговоров председателя артели, ни подругу Татьяну, что настойчиво убеждали «поработать еще пару годков». Взяла расчет, собрала детей, да и отправились всей семьей на новое место.

Небольшое село в Курумканском районе Бурятии располагалось в сказочно живописном месте, в горах. Река Курумкан с ее бурным течением напоминала якутские горные реки, что берут начало на склонах Джугджура. Весна в Бурятии выдалась ранняя, снег уже сошел, но холодные ветра напоминали, что лето еще далеко. До села из райцентра добрались только к ночи. Сестра мужа встретила родню очень сдержанно. Дети с дороги совсем из сил выбились, уснули, как только добрались до кровати. Полине же на новом месте не спалось, какая-то жгучая тоска одолевала ее. Она прошла на кухню, где хлопотала по хозяйству сестра Павла – Альбина, и завела разговор.

– А что, Альбина, квартиры-то продаются в селе? Может, подскажешь, где район хороший?

– У нас везде одинаково, – бросила через плечо Альбина. – Школа в центре, до нее с любого краю одинаково идти, а квартиры продают. И дома тоже, были бы деньги!

– Паша сказал, что договаривался с другом, вроде он квартиру обещал продать, мы и в цене с ним сошлись.

– Кто? Бутаков? – ехидно улыбнулась Альбина, поглядывая на брата, что дымил в форточку. – Как же, продаст он квартиру, с женой у них развод, все имущество делят! Какая там квартира, у них сейчас война!

– Как же быть-то! – огорчилась Полина. – Паш, что делать будем? Как же так вышло-то?

– Сам вот только узнал, – развел руками Павел. – Ну ничего, решим что-нибудь! А пока контейнер придет, в братовом доме поживем, все одно пустует.

– А брат где, уехал?

– Помер, – сообщила Альбина. – Полгода уж! Два года назад жена его померла, теперь вот и он богу душу отдал!

– Чего же случилось? – взволнованно спросила Полина. Альбина задумалась на минуту.

– Кто их знает? Болели оба, а уж чем, не скажу! Скрытные были, обособленные, с нами не шибко дружбу водили, да и мы их… Они же в этот дом после смерти отца въехали…

– А отец вроде же не старый, Паша говорит, крепкий был мужчина!

– То-то и оно, что был! Как мама умерла, он все сам не свой ходил, виделось ему всякое, вроде как умом ослаб… Сестра наша к нему переехала – Клавдия, присматривала, обстирывала да кормила, да только ненадолго ее хватило! В одно утро чемодан под мышку и на автобус.

– Как же это она его бросила?

– Поди спроси ее! – хлопнула по коленям Альбина. – После смерти отца так носа и не кажет! Не пишет, не звонит! Вроде как чужая нам. И живет-то недалеко, километров сорок отсюда… Ладно, заболталась я с вами, завтра вставать рано! Да и вы отдыхайте.

Павел, повернувшись к стене, очень скоро стал легонько похрапывать, а Полине все так же не спалось. Долго прислушивалась она к мерному стуку настенных часов да гоняла беспокойные мысли. Лишь перед самым рассветом она провалилась в сон.

– Поля, Полина, – услышала она и открыла глаза. Муж смотрел на нее, как когда-то давно, в первые годы замужества: с искоркой в глазах, заигрывал, – вставайте завтракать, мадмуазель!

После завтрака он засобирался.

– Ты куда, Паш?

Тот улыбнулся:

– Схожу к школьному приятелю, попрошу, чтоб вещи перевез, я ж вижу, как ты маешься здесь, у Альбинки! Она только с виду такая, ты не обращай внимания! Я скоро буду, а ты пока детей собери.

Минут через сорок к ограде подкатил грузовик, Павел быстро заскочил в дом и крикнул с порога:

– Давайте вещи и сами выходите!

Небольшой скарб закидали быстро. Павел с сыном устроились на вещах в кузове, а Полина с дочерью в кабине. Шофер, одноклассник Павла, дружелюбно улыбнувшись, подмигнул девчушке.

– Как зовут, красавица?

– Машенька, – деловито ответила девочка.

– Смотрю на сына вашего, – крутанул руль шофер, – прямо Пашка малой, вот ведь сходство!

– Да, – согласилась Полина, – Валя – вылитый отец, и характером в Павла пошел!

– Сколько ему?

– Валентину четырнадцать, а Машеньке десять.

– Вот время летит! – покачал головой шофер, – кажется, вчера еще с Пашкой на Курумчанку за рыбой бегали, в армию вместе уходили. Да и вернулись вместе, с разницей в день, я в совхоз работать пошел, а Пашка помыкался, потыркался и на Севера подался! Это ж надо, двадцать лет прошло! Нам уж по сорокету, не верится! Меня, кстати, Анатолий зовут! – по-свойски протянул руку жене приятеля шофер, – можно просто Толян!

– Очень приятно, Полина, можно Поля!

– Значит, осесть в наших краях решили?

– Вроде того! – пожала плечами Полина, – Паша на родину захотел, а я и не противилась.

– Это правильно! – одобрительно кивнул Анатолий. – Вам у нас понравится, природа… Глаз радуется, а рыбалка, охота!

– А с работой как?

– С работой… С работой нынче туго, как и везде! Вот вы, к примеру, кто по профессии?

– Старший экономист.

– О! – с уважением взглянул на Полину шофер, – Это, конечно, очень хорошо, но не для нашего села, да и буряты – народ сложный…

– А что, к русским у них какое-то особое отношение?

Шофер замотал головой.

– Нет, что вы! Просто буряты чужаков не любят. Если ты здесь вырос, то для них ты свой, и разницы нет, русский ты, белорус, таджик, а коли пришлый, тут время надо. Пока приглядятся, поймут, что ты за человек, чем дышишь. Ну а если примут, будь уверен, в беде не бросят!

– Но ведь Паша здесь родился!

– Так-то оно так. Только сколько воды утекло с тех пор? Понятно, что Пашка наш, местный, и кровь в нем гуранская, но за двадцать лет все поменялось. Народ нынче озлобленный, и понять их можно – все, что их родители строили, поднимали с нуля, порастащили, в частные руки расхапали и заборами трехметровыми обнесли, а их за ненадобностью – под сокращение. Это тебе не при коммунистах – все вокруг колхозное, все вокруг мое! Сейчас за свои места крепко держатся, как говорят, из седла не выбьешь.

За разговорами и не заметили, как доехали. Добротный дом из массивного кругляка стоял на отшибе, недалеко от реки, с которой тянуло влажной прохладой.

Вещи перенесли к крыльцу. Пошарив по карманам брюк, Павел отыскал ключ и снял с тесаных дверей замок.

– Ну, милости прошу в отцовское гнездо!

В доме пахло сыростью, чем-то затхло-старческим, нежилым. Обстановка была обычной, деревенской. На окнах тюлевые занавески, вместо комнатных дверей – завеса из тяжелой материи. Павел принес дров, настругал лучины и затопил печь. Та поначалу задымила, закашляла, но, когда заиграл огонь на поленьях, глотнула воздуха и загудела. Скоро по комнатам разошлось тепло, и дом начал оживать. Отогревшись, принялись наводить порядок, провозились до позднего вечера.

Ночью Полина проснулась от странного чувства, будто в доме кто-то посторонний. Полина была не из боязливых, она встала и прошлась по комнатам. Дети спали, муж сладко посвистывал, провалившись головой в пуховую подушку. У соседнего дома мартовский ветер раскачивал уличный фонарь. Все было спокойно.

Полина уже собралась ложиться, как во входную дверь тихо постучали. Она остановилась, стук повторился, еще и еще, несмелый, слабый, словно ребенок стучал кулачком. Женщина взяла фонарик и прислонилась ухом к двери.

– Кто там?

Ответа не последовало. Полина уже собралась идти в спальню, и тут сильный удар, от которого брякнул засов, заставил ее вздрогнуть.

– Это уже не смешно!

Накинув пальто, она легонько оттянула засов и толкнула двери. На пороге было пусто. Шагнула на крыльцо, огляделась. Ветер гнал по небу черные облака, сквозь которые едва пробивался холодный лунный свет, а где-то далеко, на той стороне Курумкана, в горах, горел огонек. Полина покачала головой, ругая себя за излишнюю подозрительность и вдруг услышала песню. Пели явно на бурятском, даже не пели, а будто читали заклинания, следом раздался глухой стук барабана, и какая-то неведомая сила потянула ее к реке… Она уперлась, закричала и стала отчаянно вырываться.

– Поля, Полина! – разбудил ее супруг. – Ты чего кричишь? Сон страшный увидела?

– Сон, Пашенька! Сон!

Полина крепко прижалась к мужу.

– Обними меня покрепче! Что-то я замерзла.

– Чего это? – насторожился Павел и коснулся губами лба Полины. – В доме натоплено, как в бане, а тебя знобит! Не приболела ли ты?

* * *

Утром пошли записывать детей в школу. Пока заполняли анкеты и бланки, директор, прочтя биографию Полины, поинтересовался:

– А вы когда-нибудь работали с детьми?

– Да, я в юности пионервожатой работала, да и по комсомольской линии…

– Я вот тут читаю, – перебил ее директор, – что вы играли в баскетбол за сборную? И даже были капитаном команды.

– Да, верно!

– Это очень хорошо. У нас с кадрами сейчас сложно! Учителем физкультуры пойдете?

Полина едва не вскрикнула от радости. Второй день как приехала, и сразу предложение работы. Не по специальности, но уж выбирать не приходится…

– Конечно, спасибо огромное вам…

– Николай Егорович.

– Николай Егорович! А когда можно приступать?

– А вот прямо сейчас, пишите заявление, я подпишу, отнесете в кадры, а завтра ждем вас к семи тридцати!

Кадровик – тучная бурятка – несколько раз внимательно перечитала заявление и недоверчиво глянула на Полину.

– Учителем физкультуры?

– Да! Там же написано!

– Я вижу… Только не искали мы физкультурника-то! Вы не стойте, идите, я все оформлю!

На следующее утро Полина со спортивной сумкой через плечо, будто на крыльях летела в школу, а дети едва поспевали за мамой. В учительской встретили холодно, а пожилая женщина, не поднимая глаз, бросила в ее сторону:

– Зайдите к завучу!

Завуч, худощавая женщина в строгом костюме и с шиньоном на голове, заявила:

– Доброе утро, Полина Михайловна, дело в том, что мы вас не берем!

– Как? Я же заявление написала и в кадры отнесла! – опешила Полина. – Как не берете, почему?

– Видите ли, – начала завуч, – зарплаты у педагогов низкие, и мы вынуждены отрабатывать ставку физрука! Так что извините, заберите в кадрах трудовую и… до свидания!

Остаток дня Полина провела в поисках работы, но все безуспешно. В какие только двери она не стучала, но всюду получала один и тот же ответ – извините, не требуется.

В заготконторе седой бурят с резной трубкой в зубах, выслушав Полину, сочувственно покачал головой:

– Ты, дочка, не серчай! Вишь, времена какие настали. Посокращали всех. Как это слово нынче модное-та? Его еще все начальство повторять любит… А, вспомнил – оптимизация! Своих пристроить не можем. Эт при советах всех брали, еще и рук не хватало, а сейчас… – старик махнул рукой. – Бардак! И никто ни за что не отвечает. Хотя погоди. Ты вот что, ступай-ка в дом культуры, там у них давно толковых не было, кино, и того уже не крутят! Женщина ты бойкая, пробивная, попытайся, авось повезет.

В сельском доме культуры заведующий долго и внимательно изучал биографию Полины. Ему – человеку старой закалки – понравилось, что Полина работала на руководящих должностях по партийной линии, поэтому на работу он ее взял.

И организаторских, и артистических способностей Полине было не занимать. Когда-то она блистала на сцене поселкового клуба. Она и здесь сразу взяла все в свои руки. Стала организовывать творческие вечера, на которые приглашались местные таланты: виртуозные баянисты, гитаристы, певцы, голос которых заставлял слушателя трепетать! И уже к июню дом культуры стал соответствовать своему названию и статусу.

Мест для досуга в небольшом поселке было немного, и народ потянулся в дом культуры. Решили даже открыть что-то вроде кафе для отдыха. Ожидания руководства оправдались с лихвой: по выходным в кафе не было свободных мест. Приходили послушать живую музыку, собраться с друзьями, потанцевать. Все праздники и торжества Полина вела лично. Сама программу придумывала и сценарии сочиняла, чтобы не просто посиделки были, а задор и веселье. В кафе стали записываться заранее: кто юбилей отметить, кто свадьбу праздновать, и вскоре до середины августа все выходные были расписаны. В казну дома культуры потекли деньги, суммы были немалые. Как-то вечером директор вызвал к себе Полину и завхоза.

– Я вот зачем вас собрал, – с важным видом начал он, и, сцепив за спиной руки, заходил по кабинету. – У нас скопилась внушительная сумма, давайте подумаем, как нам ей распорядиться, чтобы иметь стабильную прибыль!

– Я считаю, что нужно приобрести хорошую музыкальную аппаратуру, часть средств потратить на оформление нашего зала, – увлеченно начала Полина. – Ведь люди идут к нам, им нравится. Кроме нашего клуба, здесь и пойти-то некуда! Значит, надо создать уют, микрофон на ладан дышит, да и старые колонки хрипят!

– А я не согласна, – возразила завхоз, – люди стали часто посещать наше кафе, это верно! Как правильно заметила Михайловна, у нас и ходить больше некуда, как говорится, без вариантов, так что, думаю, оборудование и оформление пока потерпит! Можно инвестировать деньги и получать регулярную прибыль, вы же знаете, сейчас с наличностью туго, а у нас всегда живые деньги!

– И что вы предлагаете? – заинтересовался директор.

– Я представлю вам подробный отчет, – завхоз косо взглянула на Полину, не желая открывать перед ней карты, и добавила: – Я зайду позже, Алексей Максимыч, с планом!

Ссориться с коллективом Полина не хотела, а посему промолчала, предоставив распорядится деньгами человеку, который не имел к работе кафе никакого отношения. От прибыли в кафе Полина имела свою, пусть и небольшую, долю, которая здорово выручала. У Павла с работой не шло: он перебивался случайными заработками, иногда уезжал на шабашки, однако плата за черновой труд была невысока. В коллективе Полину уважали, и были очень удивлены, когда узнали, что прибылью от кафе распоряжается завхоз.

Через месяц предприятие, в которое вложили деньги, прогорело, а когда завхоз попыталась вернуть инвестиции, в районное руководство поступил анонимный звонок. Информация о неучтенных доходах подведомственного учреждения задела начальство за больное. В адрес директора Дома культуры направили бумагу, в которой говорилось о недопустимости использования госучреждений культуры для извлечения личной выгоды и назидательно рекомендовалось незамедлительно закрыть кафе. Так все добрые начинания Полины вскоре сошли на нет. Она очень переживала. Ей казалось, что это был самый тяжелый период в ее жизни. Она еще не знала, что самое страшное испытание было впереди.

С утра Полина почувствовала себя неважно. Голова раскалывалась, кости словно горели. Ничего подобного ранее с ней не происходило: максимум грипп или ангина, а тут и встать невмоготу. Павел пообещал заехать в ДК, предупредить руководство. Сказал, что приедет сразу, как освободится, накрепко запретив вставать до его приезда.

Часа через два Полине полегчало, она накинула платье, пошла на кухню. В коридоре она случайно взглянула на большое старинное зеркало в резной раме и обмерла. На нее злобно смотрела исхудавшая женщина в выцветшем синем халате, по которому беспорядочно сползали черные пряди волос. У Полины перехватило дыхание, она хотела закричать, но кто-то словно незримо держал ее за горло, все крепче сжимая пальцы на шее.

– Мама, мамочка, помоги… – хрипела она и тут инстинктивно выпалила:

– Спаси боже!

Женщина в отражении скривила лицо в зловещей гримасе и исчезла. Полина бросилась во двор. Ее колотило в лихорадке. Она поймала себя на мысли, что впервые в жизни обратилась за помощью к богу. Однако здравый смысл вскоре одержал верх. Полина взяла себя в руки, успокоилась, списав все свои видения на недомогание да бессонную ночь. Но страх не покидал ее. Вечером заговорила она с мужем о доме, и между делом обмолвилась про зеркало: «Паша, ты же знаешь, как я отношусь к старым вещам! Зеркалу этому уже сто лет в обед, да и места оно занимает сколько. Пустой предмет в доме. Лучше бы на его месте горшок с цветком поставить!»

– И вообще, – добавила Полина, – мама говорила, что нельзя зеркало напротив двери ставить!

Павел слегка оторопел от услышанного.

– Когда это ты в мамины приметы верить начала? Всю жизнь твердила, что это предрассудки прошлого, невежество и всякое такое…

– А ты за слова не цепляйся! Убери его или отдай кому-нибудь. Только пообещай, что увезешь!

– Ладно, оно и вправду уж больно огромное.