Текст книги "Поединок во тьме"

15. М. Птахин

– Все вовремя, – бабахнул Петр на стол пачку бумаг. – Давай смотреть, что тут батя оставил. Какой там год?

Пока ехали по городу, я в двух словах обрисовал ситуацию. Но рассказывать язык не поворачивался. Такая жадность обуяла, хоть волком вой. С одной стороны, стыдно, а с другой… Вот и сейчас сижу, с собою борюсь, а так хочется схватить архив Петровского папаши – и за дверь.

«Только не ждет тебя там никто, – сам себе говорю. – Разве что Козлякин и компания. Читанёт сейчас бумаги. Поймет, что внизу интерес есть, и закрутится все сначала…»

– Какой год, говорю? – рявкнул Петр, возвращая меня в реальность. – Чего замер-то?

– Лихорадка, – буркнул я.

– Чего?

Покаялся:

– Золотая лихорадка. У меня так в начале каждого мероприятия, когда ищем что-нибудь ценное. Сильно хочется одному владеть…

– Странно, – пригляделся ко мне Петр. – У меня такого не было.

– Обычно справляюсь, – хвастаюсь. – А вот Козлякина вашего, скорее всего, именно она скрючила.

– С ним вообще загадка, – заговорил хозяин дома, что-то вспоминая. – У него перед самой войной в «подземле» чутье открылось. Моему товарищу хвастался как-то, что, если кто ненашенский в шахты заходит, чует он их.

– Лихо, – прикинул я перспективы соревнования с эдаким подземным жителем.

– Потом я и сам кое-что видел, – продолжил Петр. – Когда самая заваруха внизу началась, он на меня настоящую охоту открыл. Я тоже его присутствие как-то улавливал. Потушу иной раз фонарь и сижу – не шевелюсь, шорохи вокруг себя слушаю. Один раз так же устроился, уши растопырил, и вдруг бежит кто-то бойко. Лучик света уж появиться должен, а все нет. По шагам слышу: небольшого росточка бегун. Топот уже рядом – еще метр, еще. Я забурник поднял и стою за поворотом. Темнота кромешная – глаз коли. Вываливается тут кто-то из штрека и как шарахнется от меня, будто увидел. Слышу, упал он и говорит вдруг голосом Козлякина: «Не убивай меня, Петруха, я же не знал, что ты тоже видишь». Напугался я тогда сильно. Фонарик включил, а он как завопит снова: «Не убивай!» – и ходу на карачках, только не так ловко, как по темноте. Ослеп будто. Раза три на стенку налетел.

– Так что, прямо в темноте бегает? Видит как-то?

– Его спросить случая не представлялось, а вот Заморенка я на поверхности разок прижал, тот и подтвердил, что не все в порядке с Вовой. Причем откровенно рассказывал – будто на исповеди. Предлагал еще мне войну прекратить, а я и не участвовал в ней, сказал только: сами разбирайтесь. Не люблю я этого Заморенка, всегда пакостный был, а потом, когда в тюрьму попал, так все его нутро окончательно и проявилось.

– Уголовник?

– Да. Потом много раз попадал. Последний срок вообще где-то по России катался и освободился в самом начале девяностых. Местные сидельцы его побаиваются, он среди них в авторитете.

– А ты?

– Что я?

– Не побаиваешься? – поддразнил я.

– Отвык я бояться, – ответил Петр, и мне вдруг стыдно стало за свою язвительность. – Отвык, а потом, Козлякин во много раз опасней, так что нам с тобою нужно хорошенько подумать, прежде чем собираться вниз идти.

– Да уж, – поежился я. – Хорошая у нас компания получается: уголовник, монстр подземный, которому и фонарик не нужен, и мы – котятки…

– Ну, не совсем так, – улыбнулся Петр. – Меня-то никому прибрать не удалось. Один раз Володька меня таки подкараулил, но почуял я за спиною что-то. Присел, а тут он через меня и кувыркнулся. Кувалдой бил. Хотел в голову угадать, да не попал, а в рукопашной ему со мной не тягаться. Я ему тогда ключицу выломил, когда сцепились, но он меня зубами цепанул и вывернулся.

С этими словами Петр расстегнул рубашку, и я увидел около левого соска шрам.

– Чуть напополам не перекусил, – улыбнулся собеседник, – а сам в проход нырнул. Две недели его потом не было, и полагал я, сгинул он где. Но нет. Выбрался. Представляешь, с одной рукой и с горизонта сто сорок метров.

– Может, там ходы какие?

– От того места не знаю таких, – жестко ответил Петр. – Только лестницы, и те гнилые. И еще скажу: я с одной рукой там бы и остался.

– Да уж, – задумался я. – На самом деле, стоит все взвесить, прежде чем вниз соваться…

– Не дрейфь, – улыбается партнер. – Я же говорил тебе, есть у меня запасные маршруты. Даже если все рухнет, выплыть можно…

– Выплыть?

– Именно! Там метров шесть только пронырнуть. Вещи, правда, придется бросать, зато сами выскочим только так…

– А фонари?

– Водолазный возьмем, – ответил Петр и ткнул пальцем в рюкзак, – не проблема. У меня есть.

– Вода холодная?

– Байкальская, – засмеялся партнер. – Градусов шесть. Эти метры можно и голому, хотя в одежде лучше.

– Ну да, – вспомнил я свои дальневосточные упражнения. – Нырял я в одежде при двенадцати градусах, и ничего…

– Ну ладно, этот случай крайний, – заключил Петр.

И рявкнул, возвращая меня к действительности:

– Год какой, говорю?

Журналы друзей, инженера и геолога, были похожи. Правда, каждый писал о своем. Записей о сероводороде не оказалось, вернее, были, но зашифрованные.

Ориентиром послужили даты из Быковского письма.

– Гляди, – ткнул Петр пальцем в журнал отца, – семнадцатое марта, принято решение о консервации шахты, «св». на отметке 172.

– Все правильно, – важно развалился я в кресле с письмом Петровича в руках. – Горизонт 172 метра. Св. – сероводород. Совпадает. Дальше смотри.

– Снова появился запах св., – загудел Петр через минуту. – Принято решение установить задвижки.

– Число?

– Двадцатое марта.

Скомандовал:

– Дальше!

Партнер удивленно глянул на меня, хмыкнул и опять в журнал уткнулся.

Молчал минут пять. Сопел, вглядывался в записи и водил по бумаге пальцем.

– Четвертое апреля, – заговорил наконец Петр. – Запаха св. нет. Принял решение на замуровку «зв».

– Замуровка зв. – задвижки?

– Скорее всего.

– Еще что-то есть?

– Смотрю.

Время ползло настолько медленно, что, казалось, я не смогу и пошевелиться. Встал. Все в порядке. Ждать больше не смог и полез в журнал через плечо Петра. Тот потеснился.

Смотреть было не на что. Сплошные поломки, аварии и замены оборудования.

Предложил:

– Давай еще раз четвертое апреля глянем.

«Запись как запись, – рассматривал я. – Замуровать “зв”. Карандашом пишет. Удобно, если что не так, подтер и переписал». В этот самый момент и увидел я подчистку на строчке рядом с 4 апреля. Присмотрелся. Так и есть, резинкой терли. Какие-то несколько букв или цифр.

Показал Петру. Тот поглядел, поглядел, перевернул лист и стал рассматривать его с другой стороны.

– Неаккуратно, – произнес он неожиданно.

– Чего?

– Неаккуратно, говорю, – ответил Петр, и в голосе его послышался азарт.

– Чего там?

– Рука у бати тяжелая была.

Отойдя от стола, хозяин дома стал копаться в секретере.

– Не трогай! – неожиданно закричал он, когда я потянулся к журналу.

«Разорался», – фыркнул я про себя, но все-таки отошел.

– Тяжелая рука у бати, – бормотал Петр, пытаясь найти что-то в темной глубине. – Тяжелая… Вот оно.

Он достал большое увеличительное стекло и буркнул:

– Отойди.

Я молча отстранился.

– Он, когда писал, давил сильно, – пояснял Петр, устанавливая настольную лампу. – Буковки-то стер, а следы остались. Спереди не видно почти, а на оборотной стороне кое-что есть.

Линза нависла над журналом летающей тарелкой.

– Вот, – через несколько секунд сказал он. – Гляди.

В ярких лучах лампы просматривались перевернутая цифра 1 и буква Х.

– Схема номер один, – торжественно произнес Петр. – Они у него в отдельной папке были, вот только я, похоже, дома их оставил.

– Как так?

– Отдельно лежали. Забыл, – виновато буркнул он.

– Поехали, – поднялся я. – Заберем.

Схемы были на месте. Изрисованные листы кальки и миллиметровки покоились на стеллажах.

Смотреть сели прямо здесь же.

Пока ехали, Петр переживал. Успокаивал его, как мог: мол, не может за один день приключиться столько несчастий.

Так и вышло. На дворе лишь тихо гавкнул старый пес, изображая перед хозяином усердную работу.

Разложили схемы перед собой. Сразу откинули те, на которых были нарисованы электрические сети. Через минуту рисунков осталось два. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это один план, разделенный на две части: Сх. 1 и Сх. 1.2. На одной нарисована замурованная задвижка, но без листочка с надписью 1.2. все оказалось бы бесполезно.

На нем давался подробный маршрут со всеми привязками.

«16». М. Птахин

Трасса от Слюдянки до Иркутска непроста, и кто полагает, что доедет быстро, ошибается. Иной раз напоминает она мне хитросплетением поворотов и синусоидами подъемов жизнь с ее неожиданными выкрутасами и сюрпризами.

Мой «крузерчик» завывал, обгоняя очередную фуру, а в голове понемногу складывался сюжетец.

Судя по историям Петра, нам нужен третий партнер. Причем парень должен быть альпинистом, авантюристом, иметь в наличии уйму свободного времени и без загруженности бытом. Из холостых товарищей, способных на такое сумасшествие, у меня был лишь один. Сергей. Вот только не виделись мы давно, однако, задай я ему вопрос об альпинизме, он сразу бы важно надул щеки, даже если бы в этом ничего не понимал.

Парень всегда был туристом, отменным фотохудожником и в любое время радостно бежал от цивилизации. Скажи я ему: лезем в шахты – явится в назначенный срок и будет играть в спелеолога.

Вспомнил, как лет двадцать назад он поразил мое воображение, будучи еще женатым. Тогда я впервые побывал в его «двушке». Серега стоял с мольбертом в семейных трусах посреди квартиры с ободранными стенами.

«Маслом рисует», – уважительно подумал я, пробираясь через завалы мебели и уворачиваясь от огромной дружелюбной собаки и малолетних детей. Те с криками «дядя Миша» попеременно вцеплялись то в меня, то в пса.

На холсте обнаружились четыре невнятные полосы, изображающие вазу с цветами.

– Он раньше в своем исследовательском институте выставки детского творчества устраивал, чтобы себя пиарить, – сказала жена Ольга, увидев мое удивление. – Представьте рисунки: Петя Иванов, 6 лет; Андрей Сидоров, 11 лет, и в самом конце – Пономарев Сергей, 24 года. Бывало, и первые места на тех выставках занимал. Лучше бы квартиру в порядок привел!

– Тут уж кто для кого, – выписывал мифическую синюю ромашку художник. – Квартира для меня или я для квартиры? Главное – приоритеты правильно расставлять.

Излишне говорить, что в конце концов они развелись.

Тайгу и родной край Серега знал прекрасно. Бывали у него и одиночные походы. А вот альпинизм… Память услужливо напомнила наш с ним поход 1985 года на Кругобайкальскую железную дорогу. Серега на второй день неожиданно пропал с утра. Никто не знал, где он. Слева скалы, справа Байкал. Идти некуда.

Нашел его за одним из туннелей.

– Подержать попросили, – кричал Серега, обмотавшись страховочным шнуром.

Вокруг никого не было.

Я глянул наверх, там растопырилась в невообразимой позе и пыталась уцепиться за скалу молоденькая девчушка.

– А где народ?

– Ушли водолазов смотреть.

– А ты уверен, что все правильно? – поинтересовался я, увидев испуганное лицо альпинисточки.

– Конечно, я же полчаса за ними наблюдал, – радостно улыбнулся товарищ и подтянул руками в верхонках шнур, при этом чуть не упустив свою жертву.

Та что-то вопила.

– Повиси еще, – крикнул Серега. – Приказа опускать не было.

Тогда он впервые играл в альпиниста.

Я осознавал четко: стоит мне к нему прийти и спросить о спелеологии, как окажется, что он и в этом вопросе мастер. Не побоится нырнуть хоть куда, не знавши брода, и сто процентов выберется обратно. Ведь не погиб же он до сих пор.

В мою бытность частным детективом мы какое-то время работали вместе. Так вышло. Нужно было видеть, как он всего за пару месяцев набрался уголовной дури и держал себя не меньше, чем за авторитета.

«Нет уж, – заключил я. – Спелеолог мне нужен настоящий», хотя поиски решил начать именно с Сереги Лысого.

Забыл сказать – мой старый товарищ был абсолютно лыс лет с 25, что вовсе не мешало ему быть любимцем слабого пола.

Набрал его прямо из машины. Поздоровкались.

Поинтересовался о спелеологии. Как и ожидал, получил утвердительный ответ, равно как и про альпинизм. С его слов, товарищ готовился стать инструктором.

Стыковались в квартирке, которую он получил после размена «трешки» покойной мамы. Разменивался с отчимом. Тот ухватил в свои семьдесят семь молодуху и вил гнездо. Серега в планы гнезда не входил. Так в результате множественных операций ему и досталось полублагоустроенное жилье в кирпичной двухэтажке. Горячая вода только зимой – из системы отопления. Серега не унывал.

Улыбался и сейчас.

– К продаже готовлю, – объявил он. – Дом нужно достраивать…

Вспомнили старые времена. Тему многолетнего конфликта из-за общей дурости обходили по умолчанию – все уже пережито.

Когда вернулись к спелеологии, Серега поставил на диске фильм со своим участием.

– Моя пещера, – похвастался он. – Сам вскрывал.

– ??

– Первопроход! В верховьях Иркута. Стенки простукивал и на пустотку наткнулся. Давай долбить. Спецы предупреждали: что угодно может быть – сероводород, углекислота. Опасно. Так что один долбил.

На экране висело Серегино лицо, перемазанное черным. Альпинистские прибамбасы и узкое отверстие.

– Семьдесят метров. Вторая еще глубже – сто десять.

– Вертикальная?

– Немного положе этой, уступчатая…

– В чем кайф? – спросил я.

– Ты что? – вскинулся Серега. – Забыл про «не ступала нога человека»?

В самом деле, когда-то мы прикидывали возможные маршруты для интуристов по нашему родному краю. Тогда эта шутка и родилась:

«Те, кто хочет побывать в “не ступала нога…” первым, – пожалуйста! Плата за аттракцион – тысяча долларов. Вот оно, то самое место, – ступайте! Молодцы! Вот сертификат: на этом квадратном метре вы – первый!»

Похохотали. Лысый смеялся, однако ревниво наблюдал за моей реакцией. Пришлось проявить внимание:

– Ну и как ощущение, когда первый?

– Ты знаешь, сразу про троллей и всякую нечисть вспомнил. Когда на ту сторону порода посыпалась, такой ужас навалился, будто преисподнюю вскрыл. Не помню сколько времени тогда орал.

– Внутрь идти страшно было?

– Один не пошел. Видишь, снимают? – ткнул он в экран.

– И как там?

– Гляди…

Камера продолжила съемку с противоположной стороны.

– Вот она, – дышал мне в ухо Серега. – Миллионы лет ждала…

В его голосе мне неожиданно почудилось что-то козлякинское.

– Часто бываешь там?

– Как позовет, – отозвался товарищ, переживая что-то свое.

– ??

– Бывает, застонет, застонет что-то, я и понимаю, что соскучилась она. Сразу твои истории вспоминаются.

Действительно, и меня зовет иногда ночами остров необитаемый в заливе Петра Великого недалеко от Владивостока. Там летом маршрут туристический, а зимой никого, вот он и тоскует в декабре…

– Да уж, – стряхнул я наваждение. – Мне это знакомо… Как там у Антуана де Сент-Экзюпери?

– Мы в ответе за тех, кого приручили, – пребывая еще в своих видениях, проговорил Лысый. – Маленький принц…

– Ага.

Мир вращался вокруг нас уже совсем в другом ритме, а мы, не видевшись почти два года, превратились во вчерашних детективов, выживающих в разгулявшемся человеческом океане девяностых.

Молчание затягивалось.

– Слышь, Серенький, – окликнул я. – У меня же дело к тебе.

– Да понятно, когда ты просто так приезжал? И что там?

– Зайти и выйти.

– ??

– «Подземля». Шахты слюдянские. Кое-где, возможно, придется пещерные да альпинистские навыки использовать, так что ты подходишь в самый раз.

– Сколько народу?

– Двое. Ты третьим.

Снова повисло молчание. Нарушил его я:

– Серега, ты же раньше на подъем живей был.

– Ты представляешь, Миха, я недавно понял, как мне раньше везло, – ответил он. – Столько раз можно было шею свернуть, когда я полуголый в одиночные походы ходил. Сейчас все по-другому.

– Ну и как ты это видишь?

– Шахты, конечно, интересно… – начал он. – Вот только если ты туда собрался лезть, значит, есть там что-то эдакое, и непростой это поход. Проводники-то хоть есть?

– С этим порядок. Единственное, о чем переживаю, – возможно, придется соваться на территорию, которой он не знает, а там, вполне вероятно, понадобятся ваши веревки.

– И сколько возьмем? – уперся в меня взглядом Лысый.

«Очнулся паренек, – понял я. – Вспомнил-таки девяностые…» – и вслух:

– Все, что возьмем, – наше, если выгорит, будет на что дом строить…

– Значит, непустой поход, – удовлетворенно крякнул Серега. – Ну что же, судя по составу экспедиции, нам понадобится еще и четвертый, для меня в пару…

– Четвертый?

– Беру без объяснений, за чем идем. Деваха отчаянная, чтобы залезть в новую пещеру, все бросит. Это она снимала, – ткнул он в экран, – Анька.

– А возиться с ней? Сопли, слюни?

– Сам не заплачь, – засмеялся Серега. – Она троих мужиков стоит, а потом, с ней у нас сразу статус.

– ??

– Она инструктор по спелеологии и поход может в МЧС заявить, так что любой егеришка да лесник, вымогающий пузырь: мол, здесь нельзя – сразу идет куда подальше.

– Круто, дядя, но ты ей о призе не свисти, а там как себя покажет. Ты же понимаешь – для начала найти надо. Фотка ее есть?

– Узнаю, – засмеялся Серега. – Фотка есть, а вот сердце уже занято одним экстремалом из Праги. Пшишеком каким-то, так что не надейся.

С этими словами он протянул мне снимок, где он стоял с девахой в камуфляже на фоне леса.

Курносый нос, умные глаза, только Серега рядом с ней казался каким-то маленьким.

– Ты что, сидишь на фотке?

– Да нет, это она под метр девяносто. Модельная внешность… – интригующе протянул тот.

– А силенок у модели?

– Мастер бьет любую силу, – заулыбался Лысый. – Она в свое время в Тофаларии главу администрации спасала и на волокуше его протащила километров десять – настоящая скво!

– Скво?

– Жена по-индейски. Ты что, Джека Лондона не читал? Скво – жена, а зовут ее Аня. Аня Коптева. В институте каком-то работает, на природе завязанном, да по чеху своему страдает.

– Когда созвонишься?

– Да хоть сейчас, а вечером встретимся. Времени сколько у нас?

– Мало, Серега, – ответил я. – Спешить надо, у нас еще конкуренты появились из местных. Изолирующие противогазы не знаешь, где взять на время? Может, у Анечки знакомые в МЧС есть?

– Тогда все на вечер, – поставил точку Сергей. – А теперь рассказывай, за чем идем?

17. М. Птахин

Встречались с Анечкой в «Осетинской кухне». Девчонка и в самом деле, невзирая на околомодельную внешность, оказалась стоящей. Живой ум и туристические приколы. С Серегой они говорили на одном языке. За столом обсуждали детали будущего похода. Рассказал варианты захода в «подземлю», которые набросал Петр.

Заход по водоотливной штольне «Байкальская» не понравился длиной, хотя на первый взгляд приводил прямо на место.

– Для чего тогда мы? – сердился Лысый. – Тащить систему, веревки, крючья, спусковину? Килограммов пятнадцать, чтобы прогуляться туда и обратно? А так мы из штольни – нырк, и там, а ваши километры пускай тяжеловозы преодолевают. Представь себе, сколько жратвы на неделю брать? А противогазы?

– А если разделиться? – предложил я. – Мы на ноге, а вы с грузом сверху?

– А вероятный противник? – наступал Серега. – Нет, делиться нельзя.

– Кто такие? – поинтересовалась Анечка, сверкнув глазами.

– Да есть там один, – нехотя ответил я. – Мешается всем. Полагает, что шахты ему принадлежат. Ненормальный…

– Задачка, – насупилась девчонка и стала крутить в руке коробочку с зубочистками. – Если есть оппонент, систему сбрасывать придется и на спуске бить промежуточные станции. На случай, если подниматься будем. Выходить в принципе можно и по водоотливной штольне. Лишнее, если что, оставим – и вперед. А зачем противогазы, Серега?

– Это не нам, – поморщился Лысый. – Михина замута, есть там где-то скрытый штрек, по которому они пройти хотят на заваленную сторону, так он под сероводородом.

– Сероводород – веселая фигня, – сказала Анечка. – К тому же горючая. В шахты не попадает?

– Под задвижками, – пояснил я. – Потому желателен изолирующий противогаз. Неизвестно, как там себя простой угольный поведет при том содержании кислорода.

– Противогазы, парни, я возьму. Маршрут в МЧС обозначу, – подытожила Анечка. – Провентилирую, нет ли там каких запретов. Такое бывает, объекты или гэбэшные, или закладки. Инфраструктура города вдруг может пострадать, а мне мои инструкторские регалии ой как дороги, так что вся инфа завтра.

Просидели еще пару часов. Лысый балагурил и в очередной раз насмешил меня своей историей про армию. Я знал, что в далеких восьмидесятых он ловко увернулся от службы, организовав себе «белый билет». Поступок, конечно, не самый благовидный, но в масштабах России бывает и пострашнее. На сегодня ситуация повернулась на сто восемьдесят градусов.

Серега избавился-таки от своего позора.

– Я после, как поругались, все насмешки твои вспоминал да злился, как ты меня приспособленцем обзывал, – рассказывал Серега, немного захмелев. – Потом решил: ситуацию нужно исправлять, что я, на самом деле, не мужик? В армии каждый побывать должен!

Перед моими глазами сразу построились новобранцы, среди которых динозавром затесался мой старый товарищ, и бравый майор определял его по службе.

– Это хорошо, что ты лысый, – говорил ему майор. – Проблем со стрижкой не будет…

Все оказалось проще. Серега выправил себе другой военный билет, где было написано, что он годен к армейской службе и даже ее прошел.

– Там все отметки, – важно рассказывал он. – Присяга, воинская часть и даже номер моего автомата. Теперь никто не попрекнет.

Серега ностальгически зажмурился.

В роль он входил всегда великолепно, не удивлюсь, если сейчас у него перед глазами мелькали воображаемые картинки из нелегкой поздней службы.

– А дембельский альбом у тебя есть? – поинтересовался я. – Кто альбома не имеет – служил как черт…

– Был, – грустно ответил Лысый, окончательно перемешивая правду и вымысел. – Был, но в пожаре сгорел на даче отчима.

В печальных глазах товарища по-прежнему мелькали армейские воспоминания.

Подумалось, что парень настолько верит в свои слова, что даже детектор лжи ему сейчас посочувствовал бы.

Потом они с Анечкой снова погрузились в обсуждение, что брать и сколько. Я остался наедине со своими мыслями. Сильно интересовало меня, что делают сейчас новый партнер Петр и гадкий Козлякин.

– Четвертый не калека? – вырывала меня из небытия Анечка. – Тащить груз сможет?

– Какой у тебя сейчас вес? – интересовался Сержио. – А у четвертого? Ну хоть примерно…

– Мне надо работу для начала сдать, так что еще неделя, – сетовала Анечка. – Я бы хоть сейчас рванула, давно хотела там побывать, но проводника не было.

Лысый при этих словах самодовольно поглядел на меня и сыто прищурился. Весь его вид излучал гордость. Я тоже был доволен, чего греха таить. Серега всегда был человеком действия, и его мечты, как правило, обретали-таки реальность благодаря его неуемности и неординарности мышления.

«Вот и Анечку сосватал, – радовался я. – Все правильно, двое альпинистов – не один…»

Водоворот вечера радужно кружился перед глазами, расцвеченный алкоголем. Окружающий мир не дремал, «Осетинская кухня» всегда была местом оживленным. Парень из Алании упражнялся на танцполе, пытаясь выпить водку, стоя на голове, остальные приплясывали вокруг, отхлопывая какой-то свой аланский ритм. Посетительницы заведения радостно визжали, одобряя подвиг, который наверняка совершался в их честь. Копировали кавказские движения и ожидали, кто же их украдет. «Хлоп, хлоп, хлоп» – в ладоши.

«Ты-ды-ды, ты-ды, ты-ды» – ногами.

– Хык, хык, – смачно выкрикивал пожилой осетин, вытанцовывая около дородной смуглой дамы, похожей на черкешенку.

Серега с Аней тоже танцевали, а я любовался. Горец стал просыпаться и во мне, и я почувствовал себя старейшиной, милостиво взирающим на игры молодежи где-то в горном ауле…

Утро ворвалось в мое сознание вместе со звонком сотового телефона.

Незнакомый голос настойчиво пытался достучаться до меня, но тщетно. Ничего не поняв, я переключился на «без звука» и снова уснул.

К старым видениям о Козлякиных добавились теперь Серега с Анечкой. Образ старейшины горцев меня не покинул даже во сне, и я рассказывал ребятам о том, что такое хорошо и что такое плохо, тыкая указкой в портреты Козлякина-отца и Козлякина-сына.

Сонная бредятина закончилась вместе с появлением в квартире младшей дочери.

– Ну что, папец! – крикнула она, усаживаясь рядом с кроватью на пол. – Вчера просил разбудить любым способом, так что подъем!

С этими словами она распахнула окно, стащила с меня одеяло и скрылась с ним в своей комнате.

Я лежал и ежился, пытаясь завернуться в простыню, но она была подо мной. Вспомнил, что действительно требовал вчера любым способом себя разбудить, если не проснусь к обеду.

Домашние никогда не упускали случая разобраться со мной в отместку за множество шалостей, которые им приходилось терпеть от папочки. Скучно мы никогда не жили. То карандаши раскатаю дочке под простыню, то «прививку» кому на спине сделаю кружкой с горячим чаем. Если начинают обижаться, кричу: мол, жизнь слишком страшна и нужно всегда быть начеку.

«Что посеешь, то и пожнешь», – иной раз думал я, пытаясь сохранить лицо, когда разыгрывали меня самого…

Вспомнил про телефонный звонок. «Странное что-то. Явный межгород, – рассматривал я цифры, – Красноярск, что ли?» Я нажал кнопку.

Трубку взяли сразу.

– Гостиница «Медведь», – произнес милый голос. – Слушаю вас.

– Мне звонили на сотовый, – проговорил я. – Моя фамилия Птахин, Михаил Птахин.

Неожиданно пришло понимание.

– Гостиница «Медведь» в Канске Красноярского края?

– Да.

– Мне, скорей всего, директор звонил, он на месте?

– Соединяю.

Гудки мини-АТС.

– Слушаю.

– Вы мне звонили, – быстро заговорил я. – Моя фамилия Птахин, я у вас пару лет назад вентилятор оставил.

– Да, звонил, – в голосе послышалось облегчение. – Диски ваши слушаю, что оставили. Все жду, когда вернетесь. Тут ваши товарищи вентилятор хотели забрать, а вы же просили перезвонить, если появится кто.

Действительно. Пару лет назад пришлось мне посоревноваться на трассе с дорожными бандитами. Жара стояла тем летом неимоверная, и я изображал свое присутствие вентилятором на подоконнике гостиничного номера в том самом «Медведе». Сам сбежал ночью, получив часов десять форы и окончательно оторвавшись от погони.

В тот же день я перезвонил и договорился, что администратор позаботится о сохранности вещичек. Добравшись до Иркутска, достучался до директора и попросил информировать, если кто-либо заинтересуется вентилятором.

Видимо, время пришло.

– А кто такие? – спрашиваю. – Я нескольких просил.

– Кавказцы, – приговором прозвучал ответ. – Двое.

Сразу припомнил фамилии двух дорожных красноярских гангстеров, полученные от оперативника тамошнего УБОПа.

– Пашян? – спрашиваю. – Роин Пашян?

– Он, – радостно отвечает директор. – Пашян Роин и Леван Гудушаури.

– Уехали?

– Да нет, живут. Уже три дня как.

Думаю:

«Вот это да, похмельная твоя голова. История неожиданно продолжается. Что же делать? Обозначиться, что я про них знаю? А может, интерес пока у них праздный, и я лишь подтолкну к активным действиям? Или отдать им вентилятор? Мол, Птахин попросил привезти, раз уж вы там. Пусть знают, что я их просчитал, но бравада опасна. Парни непростые, и если что по мою душу имеют, то полагают они себя невидимками, и стукать их по носу резона нет. Замыслов, коли таковые есть, они не оставят, а на дно уйдут как пить дать. Кто предупрежден, тот вооружен!»

Мысли за секунду пролетели.

– Не отдавайте ничего, – говорю, – не друзья это мои, а недруги, и два года назад я именно от них бежал, а вентилятор для маскировки оставил. Я вообще пенсионер МВД, и по душу мою много охотников посчитаться за прошлую жизнь.

Сам вру и думаю: «Пускай директор в войнушку поиграет».

– Потому, – продолжаю, – я сторожок такой и оставил, вдруг кто из них появится, а я во всеоружии. Спасибо вам большое, товарищ директор! Отправлю для вас на гостиницу коньяк!

Ну, тут он оттаял немного.

– Может, милицию позовем? – спрашивает.

– Не стоит, – говорю, а сам соображаю: есть ли резон красноярским сыщикам звонить. Может, парни у них проходят где?

Попросил отзвониться, как в движение придут, и постараться выяснить, куда путь держат, но ненавязчиво, чтоб не спугнуть. Мол, пускай в мышеловке пока сидят, сами того не ведая.

Положил трубу и задумался, что поход мой в шахты в такой ситуации в самый раз.

Приезжают пареньки в город, нырк ко мне, а тут никого. Информацию о планах наших не разглашаем, да и не полезут же они под землю за мной…