Текст книги "Труды по истории Москвы"

Наиболее замечательными представителями Ермолиных были Дмитрий Ермолин и его сын Василий, прославившийся своими архитектурными работами. О начале рода Ермолиных можно судить по тем прозвищам, которые носил Дмитрий Ермолин. Его называли по деду Васкиным («от московских великих купцов, нарицаем Ермолин Васкина»). Известно было, что отец Дмитрия Ермола постригся в Троицком монастыре, «преобидев толикое богатство и таковый лик сынов, паче же благородием сущим и богатем», при игумене Никоне, то есть до 1426 года. Пострижение в монастырь обычно обозначало конец мирской карьеры и совершалось на склоне лет. Следовательно, деятельность Ермолы надо относить к началу XV века, а вернее к еще более раннему времени – концу XIV столетия. В том же Троицком монастыре был пострижен и Герман, брат Ермолы.[437]437
  Тихонравов Н. С. Древние жития Сергия Радонежского. С. 158–160.


[Закрыть]

Отцом Ермолы, как мы видели, был некий Васка, или Васька, т. е. Василий, родовое имя, сохранившееся у Ермолиных и позже. В списке гостей—сурожан, взятых Дмитрием Донским в поход против Мамая, показан на первом месте «Василий Капица» (или Капца), которого предположительно можно считать родоначальником Ермолиных. Как далее будет видно, можно проследить род Василия Капицы в пяти поколениях, живших в XIV–XVI веках.

Таким образом, перед нами вырисовывается родословная одного из купеческих родов средневековой Москвы. Она начинается гостем—сурожанином Василием Капицей и продолжается Ермолой и Германом, которых еще зовут по отцу Васкиными.

Дмитрий Ермолин, наследовавший в третьем поколении богатства Василия Капицы, принадлежал к числу знатнейших москвичей середины XV века. В сказании о чудесах Сергия Радонежского записан случай с Дмитрием Ермолиным, в иноках Дионисием. Инок ссорился с игуменом Троицкого монастыря Мартиньяном по поводу монастырской пищи. Смысл его речей был таков: «Что я могу сделать, если не в состоянии есть вашего хлеба и варева! Знаешь сам, что я вырос в своих домах, питаясь не такими кушаньями».[438]438
  Там же. С. 161–163. «Что имам сотворити, яко хлеба вашего и варения не могу ести» А ведаешь сам, яко возрастохом во своих домах, не таковыми снедми питающеся».


[Закрыть] Одна черта характеризует Дмитрия Ермолина как образованного человека. Он умел «глаголати русски, гречески, половецки»; под последним надо понимать татарский язык. Знакомство с греческим языком объясняется торговыми занятиями Дмитрия Ермолина Васкина. Он такой же гость—сурожанин, как и его предполагаемый дед Василий Капица. Перед нами бывалый человек, торговавший, судя по знанию греческого и татарского языков, с Азовом, Судаком, Кафой и Константинополем.

У Дмитрия были братья Петр и Афанасий, сын Василий, были и другие сродники.

К четвертому колену Ермолиных принадлежал Василий Дмитриевич, бывший видным подрядчиком и архитектором своего времени. Во второй половине XV века он подновлял камнем кремлевскую стену, поставил на Фроловских воротах резные из камня фигуры Георгия Победоносца и Дмитрия Солунского, подновлял собор Вознесения в Кремле, поставил в Троице—Сергиеве монастыре каменную трапезу, собрал развалившийся собор в Юрьеве Польском, знаменитый резными украшениями по камню, обновил каменную церковь и Золотые ворота во Владимире, – одним словом, принимал постоянное и деятельное участие в каменном строительстве начала княжения Ивана III. Василий Ермолин исполнял эти работы как подрядчик и архитектор.[439]439
  ПСРЛ. Т. XXIII. С. 157–161.


[Закрыть]

Для Ермолиных характерно стремление обзавестись недвижимым имуществом. В XV столетии им уже принадлежало село Спасское Семеновское (теперь Спас—Каменка), а также «Старое Ермолинское» (ныне Ермолино). Спасское—Семеновское было куплено Василием Дмитриевичем Ермолиным у Рагозы Терентьева. Оно находилось поблизости от села Старого Ермолинского, на южной окраине Дмитровского уезда. Свое название Ермолино получило от известного нам Ермолы, деда Василия Дмитриевича. Это указывает на то, как рано гости—сурожане стали переходить в разряд земельной знати и родниться с боярами. Так, уже дочь Василия Дмитриевича Ермолина вышла замуж за Дмитрия Васильевича Бобра, который получил на купленное им у тестя село Спасское несудимую грамоту в 1463 году.[440]440
  Тихомиров М. Н. Села и деревни Дмитровского края в XV–XVI веках // Московский край в его прошлом. М., 1928. Вып. 1. С. 22 и 30; АСЭИ. Т. I. С. 243.


[Закрыть] Вотчинами владел и Петр Ермолин, дядя Василия Дмитриевича. Ему принадлежало село Куноки в Дмитровском уезде.[441]441
  Памятники социально—экономической истории Московского государства XVI–XVII вв. М., 1929. С. 108 (издатели ошибочно считают Петра братом Василия). См. также АСЭИ. Т. I. С. 242–243.


[Закрыть]

Василий Дмитриевич был крупнейшим и, кажется, наиболее выдающимся из Ермолиных любителем и знатоком архитектуры, скульптуры и книжного дела. Таким он выступает перед нами в послании «от друга к другу», которое упоминалось нами выше. В 1463 году он имел уже замужнюю дочь, следовательно, в это время ему было, примерно, 40–50 лет.

Род Ермолиных можно показать в такой таблице:

Еще показательнее история купеческого рода Ховриных. Сами Ховрины вели свое происхождение от некоего князя Стефана, который пришел к Дмитрию Донскому «из своей вотчины, с Судака, да из Манкупа да из Кафы». У князя Стефана был сын Григорий Ховра, а у Григория – сын Володимер. Это родословие составлено было одним из Ховриных и внесено в государев родословец в середине XVI столетия, значит – спустя более полутора веков после выхода на Русь предполагаемого родоначальника Ховриных.[442]442
  Временник ОИДР. М., 1851. Кн. 10. С. 89; Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI века. СПб., 1888. С. 372 и 414.


[Закрыть]

Потомки Ховриных составили в XIX столетии еще более пышное родословие. Стефан Ховря сделался Стефаном Комниным, владетелем Кафы в Крыму и родственником византийского императорского рода Комнинов.[443]443
  Русский архив. 1892. Кн. 2. С. 233.


[Закрыть] Почему Ховрины потеряли свое княжеское имя и что это была за вотчина у князя Стефана в Судаке, Манкупе и Кафе, в родословной не объяснено. Поэтому уже И. Е. Забелин предполагал, что родоначальник Ховриных «хотя и назван князем, но явился в Москву не боярином или князем—воином с дружиною, как приходили другие иноземцы, а человеком гражданским, торговым».[444]444
  Забелин И. Е. История Москвы. С. 272.


[Закрыть] С этим замечанием можно вполне согласиться, впрочем, с добавлением, что князь Стефан никогда и не был родоначальником Ховриных, род которых, по нашему мнению, начался от Кузьмы Коверя (Ковыря, Ковря, Коверя), названного выше в числе гостей—сурожан, современников Дмитрия Донского.

Владимир Григорьевич Ховрин, внук предполагаемого Стефана, оказывается «гостем» и казначеем великого князя. Ховрины быстро выдвинулись в первые ряды московских богачей. Владимир Григорьевич в 1450 году построил на своем дворе каменную церковь Воздвиженья Креста Господня. Это была уже вторая церковь Ховриных, поставленная на месте первой, которая развалилась во время большого московского пожара.[445]445
  ПСРЛ. Т. XVIII. С. 205; по Ермолинской летописи (ПСРЛ. Т. XXIII. С. 154), он построил церковь пред своим двором, и это более вероятно. Ермолинская летопись особенно осведомлена в московских делах XV века.


[Закрыть] Судя по позднейшим описаниям, каменная ховринская церковь имела небольшие размеры – «она была построена на подклетном нижнем ярусе, где, по всему вероятию, помещались кладовые палаты. Так обыкновенно строились храмы именно для сохранения имущества от пожаров». При церкви помещалась палатка длиной в 3 аршина, а шириной в 4 ¹ / 2 аршина, видимо, первоначально служившая для хранения казны Ховриных. Позже Ховрины построили для себя каменные палаты в 2 этажа. Вверху находилось 4, а внизу 5 комнат («переделов»). При палатах устроено было два каменных погреба.[446]446
  Забелин И. Е. История Москвы. С. 270–276.


[Закрыть]

На примере семьи Ховриных можно проследить, как прежний купец становился родовитым человеком и превращался в боярина. В 1450 году Владимир Григорьевич Ховрин назван необычным титулом: «гость да и болярин великого князя».[447]447
  ПСРЛ. Т. XXIII. С. 154.


[Закрыть] Слова «да и болярин» как будто указывают, что перемена в положении Ховрина произошла недавно. Пожалование боярством могло стоять в связи с денежной помощью, которую Ховрины оказали Василию Темному в тяжкие годы его ослепления, заключения в Угличе, удачного бегства в Кириллов монастырь и победоносной борьбы с Шемякой.

В XVI веке род Ховриных, принявших второе имя Головиных, окончательно вступил в ряды московского боярства, постепенно разрывая связь с торговлей и делаясь типичной дворянской фамилией.

Верхушка московского купечества объединялась в две группы: гостей—сурожан и суконников. Деление торговых людей на Гостиную и Суконную сотни сохранялось и в XVII веке, но тогда названия гостей и суконников оставались лишь по традиции. По—иному было раньше, когда гости и суконники составляли не только особые корпорации, но и объединялись спецификой их торговой деятельности. Гости—сурожане торговали с югом, суконники – с западом; главным товаром первых были шелковые ткани, вторые в основном торговали суконными товарами. В общественном отношении сурожане стояли выше суконников и других торговых людей. В летописных известиях впереди упоминаются сурожане, затем суконники и купчие люди.[448]448
  В 1382 г. говорится про «сущих в граде сурожан и суконников и купцев» (ПСРЛ. Т. XXV. С. 209). В Казанский поход 1469 года великий князь «с Москвы послал суружан и суконников, и купчих людей и прочих всех москвичь, кои пригоже по их силе» (ПСРЛ.Т. XXV. С. 281).


[Закрыть]

Общественное значение купеческой верхушки в первую очередь держалось на их богатстве. С понятием о сурожанах, суконниках и прочих купцах соединялось представление, как о людях, «их же суть храми (т. е. хоромы) наполнени богатства всякого товара». В поддержке купеческой верхушки нередко нуждались сами великие князья, особенно во время междоусобных смут или размирья с Ордой. Это испытал на себе Василий Темный, против которого злоумышляли, вместе с Шемякой, многие из москвичей – бояре и гости. Гости и суконники давали деньги и отцу Шемяки, князю Юрию Галицкому, помогая ему расплатиться с ордынскими долгами. Вообще роль купечества в ранней истории Москвы виднее, чем это может представляться на первый взгляд.

Несмотря на всю скудость известий наших источников, они все—таки позволяют отметить еще одну важную особенность истории московских сурожан и суконников: существование среди них корпораций типа западноевропейских гильдий. Правда, на этот счет мы имеем и обратные мнения. Например, В. Е. Сыроечковский считает, что «ни гости, ни суконники Москвы не развились в настоящую „гильдию“, хотя бы сколько—нибудь подобную новгородскому Иванковскому сту», хотя и он готов допустить для московских купцов «некоторые начатки корпоративности», так как летопись говорит о церкви Ивана Златоуста, бывшей изначала строением московских гостей.[449]449
  Сыроечковский В. Е. Гости—сурожане. С. 38–39.


[Закрыть]

Для высказываний В. Е. Сыроечковского вообще характерна чересчур большая осторожность в выводах, иногда сводящая на нет всю ценную работу, проделанную автором. Между тем летописный текст, заставивший исследователя задуматься над вопросом о существовании некоторых начатков корпоративности у московских купцов, сам по себе очень красноречив. «Того же лета, – записал московский летописец под 1479 г., – июля месяца, заложил церковь Иоанна Златоустаго великий князь Иван Васильевич камену, а преже бывшую древяную разобрав; бе же та изначала церковь гостей московских строение, да уже и оскудевати начят монастырь той; князь же великий учини игумена тоя церкви выше всех соборных попов и игуменов града Москвы и заградских попов еще за лето преже сего, егда обет свой положи, понеже бо имя его наречено бысть егда бывает праздник принесение Иоана Златоустаго, генуариа 27, а в застенке тоя церкви повеле церковь другую учинити, того же месяца 22, Тимофея апостола, в той день родися, а ту разбраную церковь древяную повеле поставити в своем монастыре у Покрова в садех, еже и бысть, первую малую розобрав». В более кратком сообщении другой летописи находим интересную деталь. Летописец называет церковь «бывшей гостиной древяной».[450]450
  ПСРЛ. Т. VIII. С. 201; Т. XXIII. С. 193.


[Закрыть]

Итак, церковь Иоанна Златоуста была строением московских гостей, а это позволяет видеть в ней патрональную церковь верхушки московского купечества – гостей. Известно, что патрональные церкви имели значение не только религиозного, но и гражданского учреждения. При них обычно устраивались подвалы и амбары для хранения товаров, хранилась общая купеческая казна, устраивались в определенные дни общинные праздники. Название церкви Иоанна Златоуста – «бывшей гостиной древяной», может быть, указывает на существование другого храма, принадлежавшего гостям, уже не деревянного, а каменного. Запустение монастыря, бывшего изначала церковью московских гостей, обратило на себя внимание Ивана III, что могло быть тесно связано с оживлением сношений с Италией в конце XV века.

Некоторое указание на такую же церковь, связанную с гостями, видим в названии другой московской церкви. Собор Николы Гостунского был поставлен в 1506 году, на том месте, «идеже стояла церковь деревяная старая Никола Лняной зовомый».[451]451
  Рукопись ГИМ, Синод. собр., № 485 (Вологодско—Пермская летопись), л. 524.


[Закрыть] Свое название «льняной» церковь могла получить от объединения купцов, торговавших льном. Николай Чудотворец считался покровителем торговцев льном и в Западной Европе,

Какие же права могли иметь объединения гостей и суконников» В XVII веке во главе суконников стоял «суконничий староста». На суконниках лежали обязанности платить золотые и пищальные деньги, поворотное, мостить уличные мосты и сторожить уличные решетки, от чего, впрочем, не освобождались и монастырские подворья. Обязанности суконников, обозначенные нами, окончательно оформились в XVII веке, но корпорация их сложилась гораздо раньше. Еще в 1621 году суконники просили о выдаче им жалованной грамоты, потому что такая «грамота» сгорела у них в московское разоренье,[452]452
  Материалы для истории, археологии и статистики гор. Москвы, собр. И. Забелиным. 1884. Ч. 1. С. 1105.


[Закрыть] следовательно, существовала уже в самом начале XVII века.

Что обязанности и привилегии гостей и суконников относятся к временам очень давним, можно увидеть из того, что об их службе говорится уже в междукняжеских договорах конца XVI века. В договоре 1388 года одна из статей устанавливает обязанности князей—совладельцев Москвы по отношению к гостям, суконникам и городским людям: «Блюсти ны с одиного, а в службу их не приимати».[453]453
  ДДГ. С. 32.


[Закрыть] В переводе на современный язык это звучит обязательством гостей, суконников и горожан не подчинять какому—либо князю, их ведать («блюсти») надо совместно.

Вопрос о том, что понимать под службой гостей, суконников и городских людей, вызвал полемику в исторической литературе. Одни исследователи полагали, что речь идет о военной службе городских людей (С. М. Соловьев и В. Е. Сыроечковский),[454]454
  Сыроечковский В. Е. Гости—сурожане. С. 30–35.


[Закрыть] тогда как другие (М. А. Дьяконов) видели в «службе» княжеских договоров финансово—хозяйственную службу, подобную тем обязанностям, какие несли на себе московские гости и торговые люди в XVI–XVII веках. Оба эти мнения, однако, грешат неточным пониманием слова «служба», имевшего в

XIV–XV веках совершенно определенный смысл вассальной зависимости. Русское средневековье выработало даже особый термин «приказаться в службу» для обозначения принятия на себя вассальной зависимости. Как всякий свободный человек, горожанин мог «приказаться в службу» к одному из князей—совладельцев Москвы со всеми вытекающими отсюда последствиями. В понятие же «службы» входили различные обязанности «слуги» – вассала, в том числе обязанность выступать с господином в поход против неприятелей. Поступая в «службу» к кому—либо из князей—совладельцев, городской человек переходил под власть дворского того или иного князя и тем самым нарушал корпоративные привилегии сурожан и суконников.

В чем же заключались эти корпоративные привилегии» О них можно судить по позднейшим грамотам московским гостям. В грамоте 1598 года, данной новгородскому торговому человеку Ивану Соскову по случаю пожалования его «гостинным имянем», находим освобождение его от стояльщиков, разрешение безъявочно и безвыимочно держать дома питье, установление подсудности только самому государю. Важнейшей из этих привилегий является подчинение гостя суду самого великого князя. Именно такое пожалование находим в грамоте Дмитрия Донского новоторжцу Микуле с детьми.[455]455
  Дополнения к актам историческим. СПб., 1846. Т. I. № 147, № 9.


[Закрыть]

Непосредственная подсудность великому князю и освобождение от уплаты пошлин и составляли те привилегии, которыми пользовались гости и суконники с давнего времени. «Нельзя не заметить некоторого родства между новгородскими пошлыми купцами и московскими гостями и людьми гостиной и суконной сотни», – пишет В. Сергеевич,[456]456
  Сергеевич В. И. Русские юридические древности. СПб., 1890. Т. I. С. 289.


[Закрыть] тотчас же, однако, указывая на отдаленность такого родства. Но это родство представляется отдаленным только потому, что Сергеевич сравнивает два явления, хронологически разделенные пятью веками: «пошлых» новгородских купцов XII века и московских гостей XVII века. Между ними лежит целая пропасть, но эта пропасть не существовала между московскими гостями—сурожанами и суконниками, с одной стороны, и их новгородскими собратьями – с другой, в XIV–XV веках. Понять же большое влияние на политические события названных столетий гостей—сурожан и суконников, отвергая существование у них купеческих союзов, гораздо труднее, чем допустить, что московские купцы времен феодальной раздробленности были похожи на своих новгородских собратьев. Да и как понять без этого постоянное указание на гостей и суконников как особые группы городского населения, а таких указаний в наших источниках немало. Порядки Московского государства XVII века уничтожили старину, оставшуюся только в традиционных названиях гостей и суконников, но она ясно выступает в ранних летописных известиях и говорит о том времени, когда гости—сурожане и суконники составляли особые купеческие корпорации.

Слово «гость» употребляется в московских документах в двояком смысле. Во—первых, это вообще купец, торгующий за пределами своего княжества или города; во—вторых, это гость—сурожанин, специфически московский термин, обозначающий купца, торговавшего с Причерноморьем. Только в летописях встречаем другое название московских гостей – «сурожане». Высокое общественное положение сурожан выясняется из сообщений о Некомате—сурожанине, который вместе с сыном последнего тысяцкого Иваном Васильевичем затеял заговор против Дмитрия Донского.[457]457
  ПСРЛ. Т. XXV. С. 190, 211; Духовные и договорные… С. 27. «А что Ивановы села Васильевича и Некоматовы, а в ты села тебе ся не вступати, а им не надобе, те села мне».


[Закрыть] Позже упоминается об убиении в Москве этого же Некомата, названного «брехом», то есть лгуном. Из докончания Дмитрия Донского с тверским князем выясняется, что «брех», как и сын последнего тысяцкого, владел селами, которые сделались собственностью московского великого князя.

Сурожане и суконники иной раз прямо вмешивались в политическую жизнь и распри московских князей. В числе заговорщиков, замысливших свержение великого князя Василия Васильевича Темного, находились бояре и гости. Некоторые гости и суконники затеяли крамолу («вскоромолили») против Василия и бежали в Тверь. Они же давали деньги в долг дяде великого князя Юрию Дмитриевичу. И хотя Юрий занимал эти деньги для борьбы с Василием, интересы заимодавцев не пострадали. Василий взял на себя обязательство заплатить чужой долг.[458]458
  ПСРЛ. Т. XVIII. С. 196; ДДГ. С. 77, 87–88, 102, 104.


[Закрыть] Этот факт сам по себе служит великолепным показателем того высокого положения, какое гости и суконники занимали в московском обществе середины XV века. Аннулировать долги, хотя бы сделанные враждебным князем, значило затронуть влиятельное московское купечество.

Впрочем, средневековое время накладывало свой отпечаток на купечество, состав которого не был устойчивым. Крупные купцы охотно переходили в разряд землевладельцев, так как в феодальное время только земельное имущество было прочным обеспечением. Ховрины—Головины, как мы видели, заняли место в первых рядах московской знати. Более скромное положение имели Ермолины, Саларевы и т. д. Но так или иначе, в третьем или четвертом поколении богатые купеческие роды переходили в разряд феодалов, занимавшихся уже эксплуатацией своих вотчин, попадали в разряд служилого дворянства и теряли свои связи с торговлей.

МОСКОВСКОЕ БОЯРСТВО

В средневековой Москве мы встречаемся с существованием в самом городе и ближайших к нему окрестностях устойчивого боярского землевладения. Это легко выясняется из любопытной московской топонимики. Многие подмосковные села, впоследствии вошедшие в черту города, носили имена их первых владельцев, а может быть и основателей, которых мы найдем в числе знатнейших московских бояр. В непосредственной близости к Кремлю, в современном Замоскворечье, находилось село Хвостово. Рядом с ним стояло Новохвостовское, где теперь на Ордынке стоит церковь Николы в Пыжах. Еще И. М. Снегирев отметил происхождение названий этих московских урочищ: «Старое Хвостово от московского тысяцкого Алексея Хвоста, а от внука его Федора Пыжа смежное с Хвостовым урочище Пыжи».[459]459
  Снегирев И. М. Москва. Т. I. С. 104. Издатели «Собрания государственных грамот и договоров» (Т. I. С. 58, № 34) считают, что слова духовной Дмитрия Донского надо читать так: «А из Московских сел даю… Хвостовское, у города Луг Великий за рекою», но в духовной Василия Дмитриевича читаем уже ясно: «Да Хвостовское селце, да луг великий у города у Москвы за рекою». Так читает и Л. В. Черепнин (ДДГ. С. 33 и 58).


[Закрыть]

Другим знатнейшим московским боярам, Воронцовым—Вельяминовым, принадлежало село Воронцово. О нем напоминало москвичам название улицы: «Воронцово поле» (теперь улица Обуха). Еще в самом начале XVI века это село считалось подгородним. По Яузе располагались владения третьего крупного рода московских бояр – Свибловых. Эти села так и прозывались Свибловскими, и одно из них до сих пор называется Свиблово. Село Воробьево, стоявшее на горах того же названия, также восходит к боярскому роду Воробьевых, известному в середине XIV века. На южной окраине Москвы стояло село Голенищево—Кутузово, получившее свое название также по своим первым владельцам боярам Голенищевым—Кутузовым.

Предания об отдельных городищах, которые были разбросаны на территории Москвы, возможно, указывают на местоположение укрепленных боярских усадеб—городков. Захват этих городков московские князья праздновали с не меньшей радостью, чем это делали их собратья – французские короли, получив в свои руки правдами и неправдами феодальные замки у ворот Парижа.

Наиболее знатные боярские фамилии Москвы владели селами первоначально в непосредственной близости к городу. Позже боярские подмосковные села перешли в руки великих князей, хотя боярские роды, владевшие ими, продолжали существовать и нередко стояли еще в первых рядах московского боярства. Город поглотил боярские села.