Текст книги "Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ"

Захваченный в плен ефрейтор СС показал: немцы вышли в наш район с целью добыть продукты. В окружении они голодали. А тут наткнулись на штаб и повели широкое наступление. Немцы под Демянском были не только голодны, но и плохо одеты. Платки, валенки, одеяла, стеганки можно было увидеть на гитлеровцах в зиму 1942 года. И все награблено у местных жителей…»

* * *

Батальоны лыжников МВДБ-1 постепенно сосредоточивались в густых лесах по-над Полометью.

Штаб бригады неутомимо собирал по крупицам сведения о противнике, взвешивал возможности малой кровью форсировать речку и выйти в обусловленный район. Была еще одна забота: никак не удавалось установить связь с 204-й ВДБ! Где она? Идет ли к заданному месту в тылу 16-й немецкой армии?..

В просторном шалаше под дубами собрались командиры и комиссары. Комбриг расхаживал посередине.

– Докладывайте, разведка! – коротко сказал начальник штаба МВДБ-1 майор Шишкин. Он сидел на пне и держал на коленях карту.

Старший лейтенант Федор Тоценко говорил о том, что почти все холмы, занимаемые противником, господствуют над местностью. Подступы к населенным пунктам хорошо просматриваются, немцы вырубили леса на околицах сел. Скрытый подход к ним в светлое время совершенно исключен. На просеках сторожевые вышки с пулеметами.

– Западную часть кольца обороняют 280-я и 30-я пехотные дивизии немцев, а также танковая дивизия СС. С севера, востока и юга защищаются части дивизии «Мертвая голова», 12-й и 32-й пехотных дивизий, на южной полудуге – полки 123-й пехотной дивизии. По населенным пунктам, как резерв, части и подразделения 290-й немецкой дивизии…

Местность вокруг – болота и топи с лесами. Много незамерзающих трясин. Як мени думается, открытые, ровные луга та сенокосные угодья, поляны до оборонительных полос противника десантники могут преодолеть только под прикрытием артиллерии и плотного минометного огня. – Тоценко говорил с сильным акцентом, перемешивая русские и украинские слова, изредка поглядывал на карту Шишкина.

Командир бригады Тарасов прервал старшего лейтенанта:

– Река Полометь укреплена?.. Подходы отысканы?.. Маршруты проложены всем батальонам и ротам?..

– По берегам Поломети – колюка, то есть колючка. Земляно-деревянные огневые точки. Минные поля густые. За береговыми укреплениями – блиндажи в шахматном порядке, бункера, укрытия из бревен. Противник занял все возвышенности, товарищ майор!..

– Прямо-таки Карфаген нарисовал! – Николай Тарасов гневно мял рыжеватую бороду. – Послушаешь, так падай в обморок!

Вмешался Павел Малеев. Его никогда не смущали крики нервного командира соединения.

– Есть участок, товарищ майор!.. Ребята только что доложили. Проползли, говорят, вместе с партизанами. С двух сторон если перекрыть засадами, перемахнем всей бригадой на ту сторону.

Командир отдельной разведывательно-самокатной роты показал на карте начальника штаба место, удобное для форсирования речки Поломети. Тарасов и Мачихин следили за его пальцем.

– Значит, южнее Весиков?.. Как, Шишкин, считаешь? – спросил комбриг, требовательно тыча пальцем в карту.

– По всем сведениям, подходящее место.

– Придется, товарищ Тоценко, идти в бой без прикрытия артиллерией! – Тарасов сердито глядел на начальника разведывательного отделения штаба. – Готовьте боевой приказ, товарищ Шишкин. Не возражаешь, комиссар?..

Мачихин согласно кивнул головой:

– Разведчики Малеева, сохранившие больше сил, должны будут прикрывать основные колонны десантников. В засады можно послать людей из роты Серебрякова и батальона Булдыгина.

– Не возражаю, комиссар!.. – Тарасов обратился к Шишкину: – Какие сведения о бригаде Гринева?

– Никаких, товарищ майор!.. Или не пошли в тыл, или отклонились от маршрута… Может, запросить штаб фронта?

– Запросим из заданного района. Итак, сверим часы, товарищи командиры! – Тарасов резко вскинул руку с часами к глазам. Потом вдруг ожег взглядом бригадного интенданта Льва Николаевича Попова: – Будет ли конец голоданию?

Майор вытянул руки по швам, заговорил об ошибках летчиков, об отсутствии продовольствия у населения. Он был самым старым в бригаде – шел сорок первый год, – в переходе на лыжах страдал одышкой. Но никогда не признавался в своей слабости и буквально умолил врачей разрешить ему десантироваться во вражеский тыл.

– Смотри, майор, вернемся, как бы не попасть в ревтрибунал! – Тарасов обратился к бригадному врачу: – Что будем делать с ранеными, товарищ Ковалев?..

Военврач 3-го ранга, выпускник Московского медицинского института 1941 года, доложил о том, что часть ранбольных переправлена через боевые порядки 202-й стрелковой дивизии в медсанбат, а многих нужно где-то оставить, пока не наладится воздушная связь с Валдаем…

– Ясно!.. Все свободны… Готовьтесь к переходу!

Прошли с боями

Тут не убавить,

не прибавить —

Так это было на Земле.

Александр Твардовский

Из радиодонесения в штаб войск Северо-Западного фронта:

«В ночь на 10.03.42 с боем форсировал реку Полометь. Убито 18 немцев, сожжено 3 автомашины и 2 радиостанции противника. Лошади съедены отсутствием продуктов. Двигаюсь заданный район. Вошел связь партизанами Полкмана.

Тарасов, Мачихин».

Над головами десантников немецкие корректировщики. Тогда их называли «рамами», «костылями». Летали очень низко. Замечали малейшее движение днем лыжников.

Врач Николай Попов вспоминает сегодня:

«Малоподвижность приводила к обморожению, особенно нижних конечностей. На валенках появились дыры в местах крепления лыж. Во сне люди жались к кострам – горели куртки, валенки, брюки. Загорится вата, тлеет, утаивает огонь внутри – никак не загасить!

Сперва костры разводили из еловых дров. Они, как известно, в пламени стреляют мелкими искрами. Пусть и небольшие костерки, но ожогов было много. Кое у кого из карманов выпадали патроны. Стрельба! Люди спросонья не понимали, кто и что к чему. Патроны в огне взрывались. Ночью трудно двигаться по лесу – каждый скажет. А мы были на лыжах. Можно представить себе, каково было десантникам, если броски за темное время суток доходили до десятков километров! Под конец рейда обессиленные парашютисты едва шевелились.

Передвигались мы цепочкой по пробитой, как правило, разведчиками лыжне… Стоит колонне замереть, невольно от усталости облокачиваешься на палки и тотчас засыпаешь. И уже не замечаешь, как люди тронулись вперед. И вдруг удар лыжной палкой по спине: «Двигайся!» Это идущий за тобой требует лыжню. Встрепенешься и стукнешь спящего впереди. Бегом, как можно быстрее, стремишься догнать товарища…»

«Немцы пытались давить нас морально, – пишет Юрий Данилович Вечтомов из города Перми, бывший замполитрука роты 1-й маневренной воздушно-десантной бригады. – Как-то шли мы в очередной раз на посадочную площадку: авось продукты сбросят! Человек десять было. Лыжню пробили заранее. На полпути от базы старший группы притормозил – впереди что-то чернело. Подкрались, держа автоматы наготове. В снег были вбиты колья. К ним был прикручен десантник, завернутый в плащ-палатку. А воняло свежей палениной. Фашисты пытались сжечь живьем советского парашютиста. Меж кольями дымили головни. Обгорели валенки. Тлела десантная куртка и лоскуты маскхалата. Товарищ наш не подавал признаков жизни.

На груди жертвы – листовка: «Так будет с каждым из десантников Тарасова, кто не сдастся в плен!» И далее перечислялись фамилии бойцов и командиров, якобы перешедших в стан фашистов.

Сил у нас было мало. Но, видя такое зверство, ребята готовы были биться с гадами до последней капли крови. Ненависть к врагу закаляла нас.

Командиры и политработники, комиссары и все комсомольцы и коммунисты рассказывали потом об этом диком факте в беседах на привалах. Наша решимость громить захватчиков удесятерялась».

«Обморожения ног одолевали нас, – сообщает из Зуевки бывший пулеметчик 4-го ПДБ М.П. Пономарев. – Это настоящая беда! В тех местах, где ступню перетягивали лыжные крепления, появлялись мертвые пятна. Валенки мокрые. Портянки мокрые. А морозы за двадцать градусов…

Пришлось командирам думать о лесном лагере. Как мы полагали, таковой не входил в расчеты командования в Валдае. Думалось о скоротечной операции. Так нам говорили комиссары. Десантник в тылу врага всегда в движении. А тут раненые и больные – куда их денешь?.. Мы, комсомольцы, горой стояли друг за дружку: сам умирай, а товарища не оставляй в беде! Расчет на деревенских не оправдался – села и хутора заняли немцы. Круговая оборона по кольцу населенных пунктов шла. Вот и таскали боевых друзей на волокушах, на лодочках…

Когда переправились за речку Полометь, саперы наши построили шалаши из веток в глухом лесу, западнее озера на болоте Невий Мох. Раненых и обмороженных оставили под охраной, а здоровые продолжали выполнять боевые задачи…»

Из разведывательных схваток, дезорганизовавших тылы окруженной группировки немцев, пожалуй, характерна та, что описал бывший автоматчик 3-го отдельного парашютно-десантного батальона МВДБ-1 Аркадий Афанасьевич Домрачев, поселившийся после войны в городе Нововятске Кировской области.

«Ночью залегли в снегу за высоким валом – немцы чистили дорогу и накидали гору, – пишет Аркадий Афанасьевич, – «зимником» называли такие времянки. Слышим: моторы!.. Приготовились. Эх и лихой был командир роты Алексей Маркин – весь подался вперед, как птица перед взлетом. Любили мы ходить с ним в разведку – удачлив был и ловок. Первым бросил гранату командир взвода Владимир Синельников, поднявшись над валом белым призраком. Угодил под передние скаты – готова. Тут и командир роты – хлоп! Вторая машина уткнулась радиатором в сугроб. Немцы побежали было – их пощелкали. Лежали-то мы почти у края дороги. Правда, пока суд да дело, и наших двоих ранило. Отбивались немцы отчаянно…

На машинах были снаряды. А в заплечных мешках немцев – барахло! Женские блузки. Яловые сапоги. Детские трусишки. Губная гармошка. Банка консервированной крови. И галеты россыпью… Дивились мы, глядя на этот багаж культурных европейцев – мародеры паскудные!..

Автомобили мы взорвали. От бензина загорелись ящики и кузова. Когда отошли в лес, то позади начались гулкие выбухи – рвались снаряды. После наши ребята говорили: зимник исковеркали будь здоров!.. А Маркин был раздражен: хотя б один живой немец! Сведения нужны были… Пришлось в ту ночь давать круг по глубокому снегу и в новом месте караулить немца».

А к другому зимнику, идущему вдоль Поломети, пробирались на лыжах по целине вятский комсомолец из деревни Боровка Морозовского сельсовета Алексей Эндаков и его командир Ефим Бабиков. Перед речушкой Чернорученкой затаились в чапыжнике. На дороге из Большого Опуева показалась лошадь, впряженная в розвальни. Три немца в немыслимого цвета зипунах. Очевидно, сгребли в чьем-то доме. Закуржавела лошадка. Обындевели добела немцы, спины согнули.

– Эндаков, полосни! – приказал Бабиков.

Короткая очередь ручного пулемета, и гитлеровцев будто смело с саней. Ездовой гнал лошадку прочь.

Бабиков бежал на лыжах к дороге, одолев лесенкой крутой вал. А на обочине, возле сугробов, темнели убитые враги. Командир собрал их документы. За пазухой тучного немца нашел почтовую сумку, тугую от пакетов и конвертов. Присвечивая ручным фонариком, Бабиков нащупал в сумке на пакете сургучные печати.

– Важнецкая почта!

Со стороны Большого Опуева раздались всполошенные очереди «шмайссеров» – патруль!.. Вдали в морозном воздухе загудели моторы автомашин. Осмелев и не слыша отпора, из серой ночи на зимник выходили немецкие автоматчики.

– Отходи! – Эндаков, чтобы отвлечь фашистов от командира, отбежал за взлобок с кустарниками и выстрелил. Немцы засуетились и кинулись за ним. Вятич бегал на лыжах мастерски и увел преследователей за собой. Солдаты противника не решились углубляться в чащу и вернулись на дорогу. К ним подкатила грузовая автомашина с брезентовым верхом. В снег выпрыгивали автоматчики в серых шинелях.

– Ходу! – Бабиков и Эндаков наддали…

В пакете с сургучом был приказ командира 2-го армейского корпуса, окруженного под Демянском, генерала фон Брондорфа. В секретном документе давалась подробная характеристика болотистой местности, имеющей мало хороших дорог, прогнозы на весеннюю распутицу и делались далеко идущие выводы:

«Исключена возможность, что русские могут продержаться весной со своей многочисленной армией в этих сырых, низких местах. При снеготаянии они сдадутся или отступят».

Генерал фон Брондорф, как мог, успокаивал своих солдат, находившихся в окружении, отражающих атаки советских воинов и ожидающих из-за каждого куста русскую пулю.

– Молодец! – похвалил Наташу Довгаль комиссар бригады Мачихин, будто бы она перехватила приказ.

– Что вы, товарищ старший батальонный комиссар!.. Мое дело – точный перевод…

– Как положено отвечать, товарищ техник-интендант? – грозно сдвинул брови находившийся рядом комбриг Тарасов.

– Служу Советскому Союзу! – Дивчина лихо кинула пальцы к серой ушанке.

Александр Ильич улыбнулся ей, приложив пальцы к головному убору.

* * *

Начальник штаба Иван Шишкин потребовал от разведчиков данные о наличии сил врага в деревне Пекахино, разузнать пригодный маршрут для лыжников на Добросли.

Дорога дальняя, неизведанная. Возглавил группу сам командир разведывательно-самокатной роты. Малеев был удачливым первопроходцем. Взял с собой проверенных в походе ребят: сержанта Чукаева, ефрейтора Эндакова и красноармейца Трошкова. Сильные в ходьбе на лыжах десантники-парашютисты. Да и покрепче других.

Николай Трошков, пермяк из Верхнегорского района, восемнадцати лет парень, выносливый комсомолец. Уже отличался в стычках с фашистами. Сержант Чукаев постарше, в белофинскую прошел по снегам не одну сотню верст, наторел. Не боялся трудностей. Терпелив в бедах. Ну а ефрейтор Алеша Эндаков – пулеметчик. Управлялся с оружием на загляденье. Двадцати еще нет, деревенский вожак комсомола до призыва, сил у вятича на двоих.

Вышли из лагеря засветло, чтобы к ночи попасть в район Чернорученки да Волочьи. Сперва держались лыжни по кромке болота Невий Мох. Над головами гудели вражеские самолеты – вереницей тянулись на Глебовщину. Белые маскхалаты надежно укрывали десантников сверху. И самолетов не трогали лыжники. Уроки пригодились: без нужды в тылу врага не стреляй!.. Уже не раз было, когда на одиночный выстрел парашютиста фашисты отвечали лавиной огня.

Малеев пробивал лыжню, а мысли впереди, в Добросли, в Пекахино, маленьких лесных деревушках, облюбованных гитлеровским командованием 2-го армейского корпуса 16-й немецкой армии. Если, конечно, доверять данным разведотдела Северо-Западного фронта. Как лучше, понезаметнее подобраться к ним?.. Разведчикам предстояло выведать наиболее удобные подходы к деревням, прощупать силы врага в соседних окрестностях…

* * *

Комиссар Куклин сидел на пне у маленького костра. Меховая куртка распахнута. На скуластом лице играли отблески пламени.

На ворохе елового лапника, напротив, лейтенант Иван Александрович Гречушников. Стянув валенки, он подставлял босые ноги синеватому огню. Над головами зеленые ветки густой, раскидистой сосны. Пошумливал ветер, роняя хвоинки с деревьев. Поодаль от бивака командира роты темнели шалашики взводных стоянок. Там отдыхали десантники.

На палочках коптились кусочки свежего мяса. Капала сукровица на угли, шипела, пыхал облачками пар.

– Генералу наверняка икается… Как считаете, Иван Александрович? – Комиссар сглотнул слюну и повернул шашлыки над жидким пламенем. Разведчики ПДБ-4 захватили жеребца за Полометью, говорили, что генеральский, из Малого Опуева.

– В обморок упал, как пить дать!.. Спасибо ребятам – не пожадничали… А жеребец, скажу вам, Александрович, закачаешься!..

Иван Александрович в молодости, окончив школу помощников тепловозных машинистов, жил и работал среди азербайджанских железнодорожников. С тех пор пристрастился к мясу с жгучими приправами. И теперь сожалел: шашлык пропитается еловой смолой! Святотатство для знатока фирменного блюда: мясо на смолевых палочках!.. Нужны луженые шампуры, а еще лучше – из ореховых прутьев.

– У нас, на Волге, картошка – вареная, томленая, пареная, жареная, мятая, печеная… И во всех видах хороша! Что там экзотические шашлыки…

Гречушников покашливал, прикрывая рот ладонью. Подставлял подошвы ног к самому пламени.

– Сухарь для жизни – мало. Сухарь для смерти – много! – продолжал комиссар батальона, обдувая пыль с рыжего ломтя сухого хлеба, умащиваясь на плащ-палатке, брошенной на верх ельника. Протянул половинку лейтенанту Гречушникову. – Съедим последний, Иван Александрович?.. Пусть желудок рассудит… Давайте шашлыки!

Иван Александрович прокашлялся, потер глаза, прослезился, вероятно, от дымка. Подвинулся к Куклину.

– Старое нахлынуло… Первая жена от туберкулеза, сами понимаете, товарищ комиссар… А тут меня – к финнам, под Выборг… Потом в Мордовию… А Толику не было и четырех лет. С Любовью Ивановной оставил, понимающая она у меня… Трудно растить чужого ребенка… Вот вы были комсомольским секретарем, разных людей встречали. Выдержит ли ее сердце, по-вашему?..

– Не расслабляйте себя, Иван Александрович! – Куклин потрогал плечо командира роты. – Любовь Ивановна доведет до ума вашего Толика. А вернетесь с войны – вместе потянете…

– Вернетесь… Вон что вокруг!.. Сухарь, как лакомство великое. И тот на двоих…

– Один поэт сказал так: «Ты дура – смерть: грозишься людям своей бездонной пустотой. А мы условились, что будем и за твоею жить чертой…» Не раскисать, командир!

– Стараюсь держаться в норме, Михаил Сергеевич…

К ним подошла Манькина, невысокая чернявая переводчица 4-го отдельного парашютно-десантного батальона. В больших валенках. Ватных брюках. Ступала косолапо. Глаза налиты болью.

Гречушников прикрыл ноги портянкой. Комиссар встал. Она подала Куклину мятые конверты. Разведчики захватили солдатскую почту немцев, Манькиной поручили разобраться в ней.

– Одни стенания, товарищ комиссар. Описание мерзостей. Насилие и грабеж. – Манькина брезгливо скривила губы.

– Садитесь к огоньку, Любовь Наумовна. На ногах, как утверждают старые люди, правды нет…

– В ногах, товарищ комиссар, – поправила Куклина переводчица.

– Что там пишут женушкам фрицы?.. Докладывайте подробнее!

Манькина говорила тихим голосом, с сипом – простудилась вконец. Михаил Сергеевич смотрел на комсомолку с состраданием. Каждая встреча с ней – как новая боль. Что повело ее, двадцатилетнюю девушку из интеллигентной семьи, в этот изнурительный рейд?.. Неведение страха и лишений? Только ли? Порыв неискушенной души?.. Должно быть. А старшие почему не остановили? Ты, комиссар, где был?..

Манькина стеснялась ребят, идя в колонне. Не отстанешь. Не свернешь с лыжни. Не убежишь в кусты по нужде. Одна девушка на весь батальон! А чем облегчить ее участь?..

– Натерла до крови ноги, ходит с превеликим трудом, врастопырку, – с дрожью в голосе докладывал батальонный врач X.И. Альперович. – Ни один мужик, смею заверить, не выдержал бы! Так я скажу вам, мученичество одно, а не движение. А вы думаете разве по-другому?..

«Что же теперь думать, дорогой врач? Думать нужно было раньше, когда готовили поход, давали лечебные заключения. Разве не могли подобрать мужчин?..» Куклин вспомнил Москву, рассказ генерала А.А. Игнатьева, открывавшего в августе 1941 года краткосрочные курсы военных переводчиков. 11 октября 1941 года в Москве мела поземка, как зимой. Где-то за окраинами столицы явственно гремели пушки. Курсы грузились на пароход в Южном порту. Неделю плыли до места назначения, Ставрополя-на-Волге. Курсантов разместили в избах. Первый выпуск – ноябрь 1941 года. Девушки получили направление во вновь сформированную 1-ю маневренную воздушно-десантную бригаду. Тогда в батальон и прибыла Любовь Манькина…

– Вы слушаете, товарищ комиссар? – требовательно спросила переводчица.

Куклин смущенно потер лицо, кивнул головой. Манькина продолжила доклад. Когда она замолкла, Михаил Сергеевич сказал:

– Спасибо, Любовь Наумовна. Значит, заскулили шакалы?.. – Куклин все еще был во власти своих горьких дум. – Жестокость, бессердечие, устрашение – все ведь от бессилия!.. Товарищ Гречушников, нужно донести до каждого бойца вами услышанное. Комсомольский секретарь Новиков пусть включится. Вы, Любовь Наумовна, дадите ему материалы… Пусть ненависть к фашистам ведет ребят в бой. Пусть ненависть питает их поступки.

– Ясно, товарищ комиссар! – Лейтенант быстро намотал портянки, сунул ноги в валенки и встал. – Проведем работу, не сомневайтесь, Михаил Сергеевич…

– Садитесь, товарищ Манькина. Грейтесь тут. Ладно?.. А мы к бойцам. – Комиссар ободряюще улыбнулся и тронул переводчицу за руку. – Ешьте шашлыки. Угощаем от сердца! В этой жизни умереть не трудно. Жизнь сделать куда труднее. Так, кажется, товарищ техник-интендант второго ранга?..

– «Сделать жизнь – значительно трудней». У Маяковского так написано, товарищ старший политрук! – Манькина опустила руки по швам. Локоны черных волос выбились из-под ушанки.

Комиссар вновь улыбнулся, поправил свою шапку перед дорогой.

– Шашлыки сочные. Ешьте на здоровье! А Маяковского я подучу на досуге…

Лишь поздним вечером вернулся Куклин к штабному шалашу 4-го батальона. Плюхнулся в угол, вытер исподом ушанки пот с лица. Молча поглядел на задумавшегося комбата Вдовина и прилег…

Командир 4-го отдельного парашютно-десантного батальона МВДБ-1 капитан Андрей Дмитриевич Вдовин – кадровый командир Красной Армии. За время военной службы успел прыгнуть с парашютом сто раз. Получил подготовку на курсах «Выстрел». К моменту входа в тыл 16-й немецкой армии ему исполнилось 35 лет. Побывал он и на финской границе, и в освобожденной Бессарабии, и бился с фашистами на Западной Двине…

Над шалашом сверху лапник ели. Ветки нагрелись от костра – смолой попахивало.

Одолевали мысли комбата Вдовина: бойцы и командиры не получали продовольствия, силы чахли с каждым днем. А боевые стычки учащались. Маскхалаты загрязнились и порвались – сверху десантники видны. Обнаруживают их и наземные противники. Просушиться, погреться, сварить пищу над костром – редкий праздник. И в этих условиях парашютисты воюют, наносят урон фашистам… Надолго ли хватит запала? Почему не меняется положение к лучшему?..

Комбат с завистью глядел на комиссара. Тот, натянув на голову меховой воротник десантной куртки, посапывал во сне. Батальон после переправы через Полометь выполнил несколько диверсионных заданий на зимнике в сторону Демянска. Переход к стоянке в лесу был длинный, под огнем фашистов. Люди валились от усталости и голода. Комиссар Куклин первым прокладывал лыжню. Личным примером вел бойцов через завалы и сугробы. А еды не было уже трое суток! И патронов мало. И гранаты на счету…

Не спится комбату. Думки давят мозг. Как же быть дальше?..