Текст книги "Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ"

По знакомому лесу вышли мы к огородам Малого Опуева. В густом ольшанике ребята Кости Возякова укрылись и остались в засаде. Мы с Костей обнялись. Что ждет меня в тех темных избах, чернеющих за белым выгоном?.. «Ждем до рассвета, Леня. Если напорешься на немцев, возвращайся. Прикроем огнем».

Малое Опуево. Лесное сельцо на краешке болота. От железной дороги отделено с севера топями и трясинами Невьего Моха. Снегом занесено до крыш. Летом сюда, наверное, можно только пешком: гиблое место!.. Куда забросила меня война?..

Село будто спит. Лишь со стороны Подсосенок доносятся редкие одиночные выстрелы – немцы пуляют от страха. Над темным небом мигает зарево, подсвечивая вышину багрецом.

Проверил, все ли прикрыто белым маскхалатом, засучен ли левый рукав. Насторожил автомат, которым меня снабдили в роте. Потопал. Верил, что ребята из засады следят за каждым движением в деревне, опередят врага. И теплилась надежда, что в Малом Опуеве свои, что Фомичев еще жив и держит оборону.

Удачно перебежал открытое поле, укрылся в кустах над речкой Чернорученкой. Съехал по откосу вниз. В затишье отдышался и выглянул на деревенскую сторону. Полуразбитое гумно. От многих изб пепелища! И затукало сердце учащенно: бой был!.. Проверить все же надо. До первой избы шагов с полсотни. Пополз, роя в снегу канаву.

– Стой! – Не успел я опомниться, как лежал с кляпом во рту. Подняли. Обыскали.

– Шаг в сторону – пуля в затылок! – предупредили по-русски. По улице вели без утайки. Кто они? Партизаны? Переодетые немцы? Изменники из местной полиции? В белых балахонах, валенках – угадай-ка!.. Втолкнули в подвал разрушенного деревянного дома. Пахнуло лекарствами и мокрыми портянками.

– Вот, крался в деревню из леса. – Человек в белом маскхалате отступил, и я очутился в свете немецкой плошки. Из темноты шагнул Фомичев, узнал меня. Торопливо вынул из моего рта грязную тряпку. Я сплюнул и выругался:

– На своих кидаетесь! Рукав зачем засучивал?..

– Мало ли.

– Не сердись, Леня, служба! – Фомичев обрадовался моему приходу. Угостил вареной картошкой и кислой капустой.

Немцы не раз пытались отбить Малое Опуево. Наши ребята умело применяли трофейное оружие: минометы, крупнокалиберный пулемет и гранаты на длинных ручках. После очередной стычки Фомичев и его товарищи ползали по снегу, иногда под носом у фашистов, собирали автоматы и патроны, добывали еду в ранцах убитых немцев. Захватчиков колошматили их же оружием.

Автомашины подрывались на трофейных минах. Лазутчики врага – на пехотных «сюрпризах». Наткнувшись на плотную стену огня, оккупанты откатывались ни с чем. Деревню бомбили. Обстреливали из пушек. Десантники же – словно вкопанные. Ранило десантника Семена Хлебникова с повреждением двух ребер – остался в строю. В гарнизоне нестроевых не было, даже тяжелораненые, приходя в сознание, набивали патронами рожки немецких автоматов, проверяли пулеметные ленты. Сердобольные женщины выхаживали больных и легкораненых. Умерших относили на берег Чернорученки и засыпали снегом. Копать могилу не было ни времени, ни силы.

С другого конца деревни, что ближе к Большому Опуеву, приходили десантники 2-го отдельного батальона. Фомичевцы делились с ними продуктами. Капитана Струкова с погибшими ребятами похоронили на обрыве оврага, в воронке от тяжелой бомбы.

Фомичев рассказывал обо всем обстоятельно, с подробностями, и нотки гордости звучали в его хриплом голосе: «Комсомольцы всюду первыми, так и передай Саше Кокорину!»

Понять ее, эту гордость, можно: горстка парашютистов-лыжников – на две трети раненые и обмороженные – удерживала село в центре стотысячной гитлеровской армии! Почти десять дней и на порог деревни не пускала врага.

Поднялось солнце. Выходить из деревни стало рискованно: летали самолеты в поисках лыжников, осмелели патрульные на просеках и дорогах. Фомичев усилил охранение и повел меня в импровизированный лазарет. У входа в полуобвалившуюся избу с винтовкой СВТ стоял парень. Одежда гражданская. Выправка не строевая. Фомичев использовал добровольных помощников из местных жителей…

Вокруг развалины. Черные огарыши и голые печные трубы на пепелищах. Женщины разбирали головешки, искали сохранившийся скарб. Послышался гул самолета, и все убежали в укрытие. С ревом и грохотом пронесся над селом черный самолет…

К вечеру из батальона пришел гонец: гарнизону приказано покинуть Малое Опуево. Фомичев договорился с женщинами насчет тяжелораненых, неходячих. Кто мог самостоятельно двигаться – в строй!..

– Тебе, Семен Владимирович, вести их к отметке 64,1, – сказал Фомичев раненому Хлебникову. – Вот азимут… Двигайте помаленьку.

Скорбный ряд двинулся по улице за реку. Головы в бинтах. Руки на перевязи. Опираются на палки с трудом. Но с оружием.

Оставшиеся до темноты уничтожали в Малом Опуеве трофейную технику, приводили в негодность вражеское оружие – все, что не в силах захватить с собой. Минировали подходы к деревне.

Крестьянки наготовили ребятам картофельных лепешек, напекли хлеба, перестирали белье и портянки.

О тех далеких неделях вспоминает бывший десантник М.А. Главатских, что увезен был тогда с колонной Семена Хлебникова:

«Нашли лагерь бригады. Нас погрузили на самолет. Темнота кромешная. Нужно признать, летчики были лучшими нашими выручальщиками. На своих труженицах машинах У-2 прямо-таки чудеса выделывали – пятачок среди леса, а они изловчались садиться. Часто под огнем фашиста тянет над маковками сосен, глядишь, и сердце мрет – на волосок от смерти. В тот раз чувствую, как затряслось крыло: нас подвешивали в спальных мешках. Покатили. Ну, думаю, теперь у своих оклемаюсь. Только пожалел, что мало повоевал.

Хрясь! И все покатилось кувырком. Опамятовался – в крови, башка, как чугунная. Да кто-то, видать, сильно молился за меня – только ранило в голову. А кому молиться?.. Маманя! А вот Вениамин Бывальцев… Смяло мужика вчистую. Напоролся самолет на сухостоину. А чего удивительного?.. Не аэродром, а поляна среди топкого болота. Вторым самолетом вывезли меня в деревню Рубли, а потом направили в Кострому. Вылечили, тело-то молодое.

Еще вспомнил, извиняйте растерю. Когда шел бой за Опуево, дело было ночью. Нажимали десантники на немца сильно. Бегут это фрицы, а сами кричат как оглашенные: «Русы трусы!» А сами, извиняйте, в одном белье, как спали.

В лагере раненых старшина приносил из деревни хлеб, печенный наполовину с травой. Сказывали, женщины для нас тайком переправляли. Показался тот хлеб очень вкусным – четверо суток во рту ничего не было, пока добирались с Хлебниковым. Потом старшина угощал галетами и шоколадом германским – не тот вкус!.. Деревенский хлеб с травой – важнецкий. Приносили в лагерь еду и партизаны местные. Людская забота исцеляет живительно… Вспомнишь, бывало, как фашист издевается над людьми, скорее в строй бы да посчитаться с гадиной! Не довелось. Рука после ранения онемела, думалось, навеки. И давай приучать ее к делу: мял и парил, напрягал и гладил – заставил-таки! Сперва в путевых обходчиках на железной дороге. Флажки – в карман, молоток да ключ – через плечо и шагаешь по шпалам. Признаюсь, упорству научили меня командиры да комиссары в десантном войске…»

…Через одиннадцать лет после опуевских событий Морозов приехал в Губаху, на родную шахту. И вновь встретил Константина Михайловича Возякова. Он рассказал, что тогда, в лесу под Опуевом, они посчитали, что, мол, Морозова схватили немцы. Тем более что под утро на засаду десантников наткнулись лазутчики фашистов, и в перестрелке Костю Возякова ранило тяжело. Его доставили пулеметчики на лесной аэродром и позднее отправили на самолете из немецкого тыла.

В вечерних сумерках лыжники под командой Сергея Фомичева походной колонной выступили из Малого Опуева. Миновав развалины баньки на берегу Чернорученки, охранение перемахнуло русло и веером рассыпалось по лугу, оберегая раненых, что с трудом взбирались по снежному крутому берегу речушки.

«Фомичев Сергей Яковлевич, рождения 1922 года, из села Измайлово Баркинского сельсовета Ермаковского района Ярославской области, член ВЛКСМ.

Девять суток держал деревню Малое Опуево, отражая все атаки немцев. Лично водил в атаку бойцов. Ими истреблено свыше 150 фашистов из дивизии «Мертвая голова», уничтожено 4 автомашины с боеприпасами, 13 мотоциклов, 3 велосипеда, одна радиостанция противника.

Когда деревня была окончательно разрушена огнем врага, Фомичев вывел группу бойцов, в том числе 31 раненого и обмороженного, к своей части. При этом принесено: 4 немецких пулемета, один миномет, 5 автоматов и другое вооружение».

Из боевой характеристики:

«Струков Алексей Николаевич, капитан, комбат 1-й МВДБ, 1909 года рождения, русский, член ВКП(б), из села Круглое Леско Орджоникидзевского края.

При следовании на Малое Опуево боевое охранение возглавил лично тов. Струков и окружил немецкую засаду, уничтожив ее. Истреблено 40 немцев из 2-го пехотного полка, 13-й роты отряда СС. При этом захвачено: 4 ручных пулемета, 10 винтовок, 8 автоматов, около 2000 патронов и другое снаряжение врага.

Тов. Струков А.Н. первым ворвался в Опуево. Будучи тяжело раненным, он оставался в строю и командовал группой бойцов и раненых десантников. В том населенном пункте был убит».

За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество капитан Струков А.Н. и старший сержант Фомичев С.Я. награждены орденом Красного Знамени.

…В 1979 году по следам былых боев МВДБ-1 прошли красные следопыты Демянской средней школы во главе с военруком Львом Михайловичем Сысоевым. Они увидели на берегах Чернорученки заросшие травой воронки снарядов, мин, бомб, оплывшие ямы блиндажей, окопов, помятые каски, ржавые трубы минометов, озеленевшие гильзы…

Слушали печальные рассказы Евдокии Федотьевны и жительницы Большого Опуева Зинаиды Петровны о давних временах войны.

– Безусые мальчишки воевали. А какие смелые – видеть надо! Голодные, обмороженные, пораненные… Немец кричит: «Рус, капут!» А наши молча отбивались. Совсем озверели фашисты. Эвон, за огородами, схватили неходячих. – Зинаида Петровна указала за Чернорученку. – Штыками да ножами кололи. Облили бензином, живых подожгли. Которые факелами прыгали в воду, побили из ружей… Полегло их тут, в болотах, им-м-м… Вспомнить страшно…

Зинаида Петровна посоветовала школьникам найти в деревне Черный Ручей некоего Петра Иванова:

– Говорят, он знает место на Осиновом острове, где лежат останки пяти незахороненных десантников.

И еще она передала следопытам письмо из Туапсе от летчика Василия Макаровича Пономарева:

– Помогал десантникам с неба. Продукты, оружие, лекарства… Книгу об этом пишет, о кровавых днях на Невьем Мохе. Бывал у нас в мирные дни, ходил да всхлипывал от горя…

Уроки мужества продолжались: нашли юные следопыты Осиновый остров!

Из газеты «Авангард» Демянского района Новгородской области за 18 декабря 1979 года:

«…Зал музея Боевой славы средней школы. На столах, покрытых кумачом, урны в траурных лентах. Покоятся останки пяти неизвестных героев-десантников. Приспущены изготовленные ребятами знамена воинских частей и соединений, освобождавших от фашистов Демянск и Демянский район в годы Великой Отечественной войны. Звучит скорбная музыка. Замер почетный караул. Его несут красные следопыты. Через зал проходят жители Демянска, отдавая последние почести патриотам, погибшим в борьбе за счастье людей. Серьезные лица. Уважительное молчание.

 
Эти люди, что славы
такой удостоены,
Рядом с нами сегодня,
мы помним о них…
 

Траурная процессия движется от школы к братской могиле возле гражданского кладбища поселка. Митинг. Искренние слова. Память ранит сердца. Человек не умер, если о нем помнят…

Позднее по следам героев-десантников в Демянском районе Новгородской области дважды прошли ученики Кирово-Чепецкой средней школы № 2. Они посетили Любно, Дубецкий Бор, Голиково, Глебовщину, Старое Тарасово, Анино, Демянск, Невий Мох, беседовали со старожилами, собрали на местах боев каски, винтовки, гильзы, штыки, патроны… Теперь в школе музей парашютистов 1-й МВДБ. Организаторами, душой патриотических поступков школьников являются учителя Ирина Ариановна Симонова и Нина Николаевна Глызина. Деятельность здешнего клуба «Поиск» подчинена девизу «Никто не забыт, ничто не забыто». По инициативе этих женщин в школе проводятся встречи с ветеранами воздушно-десантных частей, участниками похода по тылам немецкой 16-й армии в марте – апреле 1942 года.

Лыжня ведет на юг

Он в бой пошел, как мы с тобою,

В тот первый, что мы проиграли,

И ранен был на поле боя,

И мы его не подобрали.

Теперь отыщутся, пожалуй,

Такие, что поправить рады:

Мол, на войне так не бывало…

Нет, так бывало, лгать не надо!

Константин Симонов

В немецкие штабы, расположенные в марте 1942 года в Пеньково и Новотарасово, Песках и Доброслях, шли донесения от командиров частей: «Парашютисты русских разгромили обоз», «На охрану аэродрома напали русские диверсанты», «Русские лыжники подорвали мост через Черный Ручей», «Десантники захватили офицера связи», «Убиты радиоспециалисты, пеленгаторная установка сожжена неизвестными лицами»…

Все светлые часы мартовских дней в небе кружили «хейнкели», бросали бомбы, вызывали артогонь на малейшие дымки внизу, выискивали красных лыжников. Бойцы и командиры тем временем, затерявшись в густых лесах, непроходимых болотах, дневали, приводили в порядок себя и оружие.

«Воевали мы не очень хорошо, на мой взгляд, могли сделать гораздо больше, – пишет самокритично из Москвы бывший старший инструктор политотдела МВДБ-1, позднее сотрудник отдела контрразведки «СМЕРШ» того же соединения, Николай Павлович Сиделкин. – Эти мысли приходят обычно после драки. А тогда, в начале сорок второго, у нас не было опыта – ведь десантные войска только еще создавались, крепли. Теперь понимаю: в тех условиях парашютисты-лыжники вызывали огонь на себя, ослабляя оборону, подрывая моральный дух окруженных в Демянском котле немецко-фашистских войск. Платили за это жизнями».

Эта оценка разделяется всеми участниками лыжного рейда по тылам врага в марте – апреле 1942 года юго-восточнее озера Ильмень. В ней скромность десантника, воевавшего до последнего патрона, думавшего сперва о Родине, а потом о себе. Воевавшего в составе молодежной комсомольской бригады парашютистов.

Немцы тогда ожесточенно отбивались в окружении от советских воинов и одновременно копили силы на юго-западе от Старой Руссы, на внешнем обводе кольца, с явными намерениями прорваться к осажденным под Демянском. При недостатке резервов для восполнения потерь на главном, западном направлении под Москвой немецкое командование вынуждено было перебросить из Западной Европы на укрепление группы армий «Север» шесть дивизий и одну бригаду. В середине марта 1942 года неприятель предпринял яростное наступление из района сосредоточения на восток. Авиация завладела небом.

На пути фашистского «кулака» стали советские армии, зарылись в снега, грудью встретили гитлеровцев. 2-я гвардейская, 62-я и 84-я бригады моряков два месяца перемалывали резервы немцев, обороняя единственное шоссе Старая Русса – Демянск.

Кровопролитные изнуряющие бои вели части 254-й стрелковой дивизии полковника П.Ф. Батицкого, впоследствии Маршала Советского Союза. Стояли крепостью на пути фашистов солдаты и командиры 180-й стрелковой дивизии полковника И.И. Миссана.

В тылу наносили ощутимый урон врагу десантники и партизаны. Командование войсками Северо-Западного фронта отводило большое место диверсионным действиям парашютистов МВДБ-1 и ВДБ-204.

В марте 1942 года фашисты здесь не прошли. Но только не прошли… Сил у фронта было мало, чтобы докончить немцев в котле под Демянском.

«Но дело заключалось не только в ограниченных возможностях фронта, – пишет член-корреспондент Академии наук СССР генерал-лейтенант П.А. Жилин в предисловии к сборнику «На Северо-Западном фронте». – К числу других важнейших причин затяжки ликвидации демянской группировки противника относилась также шаблонность в действиях войск фронта. Противник к этому настолько привык, что всегда оказывался готовым к отражению наших ударов».

Удачи и упущения составляют ткань нашего опыта. Опыт же войны – особый. Как правило, добывается он страданиями и кровью.

* * *

У десантников МВДБ-1 после нападения на Опуево образовалась вынужденная пауза. Парашютисты в своем большинстве недоумевали: «Почему не идем к главной цели рейда?» Все чаще поглядывали на майора Тарасова: «Чего ждем?» Более горячие головы из политработников определеннее строили догадки: «Командование бригады растерялось!» Еще жестче судили о передышке в особом отделе: «Промедление и голодовки граничат…»

Комбриг Н.Е. Тарасов, комиссар А.И. Мачихин, начштаба И.М. Шишкин получили в Валдае четкий приказ: «Действовать совместно с 204-й ВДБ (воздушно-десантной бригадой), собравшись в заданном районе».

Батальоны и роты 1-й маневренной воздушно-десантной бригады к 10 марта 1942 года форсировали сильно укрепленную по восточным берегам речку Полометь. Лишь отдельные группы, отбившиеся в темноте, в чащобах, не смогли переправиться в тыл фашистов и вернулись на базу в Выползово. К условленной в Валдае отметке в районе болот Невий Мох вышло около двух тысяч бойцов и командиров МВДБ-1.

Тогда же, несколько севернее, как докладывал штабу войск 34-й армии комбриг подполковник Г.З. Гринев, «…к полосе обороны немцев вышла и 204-я воздушно-десантная бригада. Сосредоточившись в районе населенного пункта Пожалеево, предприняла попытку перейти линию фронта на участке Соловьево – Весики. Протолкавшись трое суток, так и не одолели укрепрайон противника на Поломети. Начальник политотдела Тадеуш вывел батальоны из боя. Как отмечено в оперативной сводке по 34-й армии, «батальоны 204-й ВДБ сосредоточились на Заостровье – Барышево – Бычково. Штаб дислоцировался в Бычково. Всего вышли 1705 человек. Из них 100 человек раненых и 540 обмороженных. Данных о третьем парашютно-десантном батальоне нет. Не вышли из тыла командир и комиссар бригады. Прорвались на исходную позицию через боевые порядки 370 сд севернее железной дороги Лычково – Старая Русса основные силы 204-й ВДБ, вернувшиеся от Поломети…»

Лишь 3-й ПДБ из этой бригады и часть роты связи, проявив мужество и упорство, пробились за Полометь и двигались в заданный район. С этой частью десантников находились комбриг и комиссар.

Ничего этого, естественно, не знали ни Тарасов, ни Мачихин, ни Шишкин. Тем более остальные командиры и рядовые бойцы. Осложнилось все и тем, что 204-я потеряла в боях средства связи. Отсюда сложились многие обстоятельства дальнейшей судьбы МВДБ-1 и 3-го батальона из бригады Гринева.

Вестей из 204-й ВДБ комбриг Тарасов не получал. Предпринять поход на Добросли без нее не отважился.

У командиров батальонов и отдельных рот появились возможности подвести приблизительные итоги минувших стычек, перестрелок и боевых вылазок. Готовили оружие, считали и пополняли боезапас, временное жилье налаживали. На болота Невий Мох на парашютах опускались сухари, шоколад, сгущенное молоко, сало, водка, концентраты – ребята на базе в Выползово во главе c комиссаром Николаем Гагулиным, переживая, что сами не попали в тыл фашиста, старались вовсю!..

Малыми группами десантники нападали на обозы немцев, на их маршевые команды, зенитные батареи, комендантские патрули в селах, опорные пункты на коммуникациях.

Немцы, казалось, не осмеливались трогать лыжников, опасаясь, как представлялось командованию МВДБ-1 тогда, повторения опуевского урока.

Позднее стало известно, что в те внешне затишливые дни для парашютистов МВДБ-1 фашистские окруженные части пытались прорубить коридор на Ромушево и остановить на юге котла войска генерала А.С. Ксенофонтова, в частности 130-ю стрелковую дивизию, которая упорно вгрызалась в оборону гитлеровцев под деревней Черной. Немцам было не до десантников…

Именно в тот момент командование Северо-Западного фронта и ожидало удара МВДБ-1 и 204-й ВДБ по штабу 2-го армейского корпуса фашистов в Добросли.

Но из-за неудачи на Поломети и панических действий начальника политотдела 204-й ВДБ рейд замедлился. Десантники комбрига Тарасова подвергались воздействию фашистской авиации. «Костыль» вертелся над лесами, бросал на биваки лыжников обыкновенные мины и нередко «попрыгунчики», рвавшиеся над самой землей и наносившие большой урон бригаде.

Разведчики парашютистов расширяли район поиска и наблюдения врага, выходя далеко на юг от болот Невий Мох на маршрут предполагаемого движения бригады. В штабе МВДБ-1 сводили воедино список личного состава, потерь временных и безвозвратных, осмысливали разведданные, получаемые ежесуточно от Павла Федуловича Малеева и Федора Ивановича Тоценко, из батальонов и отдельных рот.

Саперы соорудили под соснами на фронтовой базе МВДБ-1, отметка 60,1, просторный шалаш для штаба. Под потолком его парашютный шелк, натянутый на стропы. «Мозговой центр» трудился, наверное, больше других участников лыжного рейда.

Как рассказывает В.М. Рыбин, «перед штабом бригады с первых дней в тылу врага встало много проблем. Вокруг фронт, порой мы терялись в обстановке постоянных тревог и ожидания боя. Закончилась стычка огневая или вернулись из утомительного марша (прямое участие в них принимали штабисты), десантники отдыхают, а нас переполняют заботы. Собрать данные о потерях, организовать охранение, разведку, спланировать действия бригады на следующий этап, проверить наличие припасов всех категорий… Были случаи, работники штаба валились с ног и засыпали где придется. Ищешь, ищешь да и сам уснешь в снегу…»

…Иван Матвеевич Шишкин побывал в командирском шалаше. К себе, в «шелковый шатер», вернулся озабоченным. Комбриг против обычного был резок и суров: он был человеком действий, а тут – опасная волынка!.. Тарасов, конечно, понимал, что Шишкин не виноват в сложившейся ситуации, но обошелся с ним круто. Иван Матвеевич упорно носил армейскую каску. «Запомнилось это, надо думать, потому, что было исключением. Когда я и другие обстрелянные фронтовики видели Ивана Матвеевича в каске, то невольно ухмылялись, рот до ушей, – пишет В.А. Храмцов из Москвы. – Начальник штаба напоминал нам новобранца, прибывшего из запасного полка. В каске, с противогазом через плечо. На фронте обычно после первого боя вся эта амуниция куда-то сама собой бесследно исчезала, несмотря на все старания и угрозы старшины. Так было и в МВДБ. Но эти улыбки по поводу каски нисколько не уменьшали нашего уважения к толковому начальнику штаба бригады…»

Иван Матвеевич по своему обыкновению потоптался у входа, пошаркал валенками по веткам, снял каску и машинально бросил ее в угол, едва не попав в старшего лейтенанта Ивана Мосалова. Тот клевал носом, ожидая начальство.

Шишкину было не до него: командирский разнос расстроил его. Одолевали мысли: что делать в первую очередь, во вторую, в третью… Разведка принесла весть о выдвижении резервов немцев к укреплениям по Полоти: что сие значит?..

Комиссар и комбриг, не получая данных о 204-й ВДБ, ставили задачу движения на юг котла: промедление вело к большим потерям от неприятельской авиации и снайперов-«кукушек» врага, обморожения ослабляли боеспособность людей. Нужно срочно наряжать разведку в Игожево и Старое Тарасово. Да, срочно!.. Начальник штаба отправил связного в роту:

– Малеева ко мне!

Пожурить бы начальника связи Громова и помощника Рыбина, младшего лейтенанта Алексея Бархатова – радисты и шифровальщики не всегда четко работают. Некоторые шифрограммы из бригады в Валдае не могут раскодировать – влетело от комбрига! И вновь связной – вперед!

Иван Матвеевич был расторопным не только в штабе. Так случилось, что ему и комиссару А.И. Мачихину пришлось вести в тыл почти половину МВДБ-1. Шишкин хорошо проявил себя в новом качестве командира.

На западной оконечности болот Невий Мох, в заданном районе, обе части комсомольско-молодежной бригады соединились, и Шишкин вновь приступил к исполнению нелегких обязанностей начальника штаба.

В углу чума по-прежнему посвистывал во сне Мосалов. Он побывал в разведке под Доброслями, в считаных километрах от Демянска. Поиск прошел удачно, но Иван Степанович намаялся с фотографом Ильей Фердом. Он запечатлял боевые стычки. И в тот раз увязался за Мосаловым. Сперва Иван Степанович не брал его, но вмешался начальник политотдела Ф.П. Дранишев:

– Пусть! Для истории…

Ферд ходил на лыжах, что называется, в два притопа, три прихлопа – измучил разведчиков в доску. Да еще умолял: «На свет выдвиньтесь, пожалуйста. Без света выйдет дрек, а не кадра!» Выдвинуться, значит, подставить голову под пулю врага. И сам фотограф не прятался…

– Разведка, хватит дрыхнуть! – окликнул начальник штаба.

Иван Мосалов потянулся до хруста в суставах. Куртка распахнулась, и в свете коптилки тускло блеснуло золото ордена Ленина. Иван Степанович получил его за бои с белофиннами: разведкой занимался!

– Люди заметили в Игожеве немецкого генерала. Живет, понимаешь, там. Как думает разведка, чего ему надо в лесном сельце?..

– А что Тоценко? Не мог узнать? – Иван Степанович потряс головой, потер глаза, прогоняя сон.

– У тебя лучше получается. Не штаб ли осел в Игожево?.. А?..

– Когда нужно?

– Завтра.

– Не гони лошадей, ямщик!.. Игожево… хм-м, туда же полсуток ходу… Людей-то брать у Малеева?..

– Можешь взять у Гитлера, если тебя устроит! – Шишкин считал разговор оконченным. Облапил за плечи Ивана Шебалкова, оперативника штабного, склонившегося над картой.

– Нужно, Иван Феоктистович, побывать в батальонах и еще раз проинструктировать насчет ночлега. Указание комиссара Мачихина. Спать только группами под присмотром дневальных. Сорок минут – и дневальный должен будить десантников. Промялись пять минут – и вновь сон. Подстилка из хвои. Сверху – плащ-накидка. Обморожения продолжаются. Потери больше, чем в боях! Учим-учим, на ветер слова!..

– Мосалова послать бы в четвертый батальон. Потери увеличиваются. Батальон без командира, – напомнил из своего закутка начальник оперативного отделения Василий Рыбин.

Шишкин потирал подбородок, вспоминая поручения комбрига и комиссара.

– С Малеевым идет Мосалов – разведка вне очереди! Та-ак… Активность противника уменьшилась, если верить сводкам из батальонов. В охранение можно посылать днем одиночных автоматчиков, Иван Феоктистович. Так и передайте комбатам! – Иван Матвеевич поморгал в раздумье. – Еще раз проверьте, товарищи, какие дрова применяют в кострах. По сводкам, опять потери валенок, горелые куртки, подпаленные маскхалаты. Бедлам какой-то! Елку исключить напрочь из топлива!.. От ее искр беды – неужели трудно догадаться?!

Иван Феоктистович чувствовал боль в ногах и пояснице – результат дальней боевой вылазки, но виду не подал. Он догадывался о разносе в шалаше комбрига и бодро чеканил:

– Есть! Понятно! Принято!

Иван Матвеевич оборотился к Рыбину:

– В Четвертом батальоне, Василий Мокеевич, есть командир. И неплохой командир! Комиссар Куклин, как вы знаете.

Напоминание о 4-м батальоне приводило к мысли о Вдовине Андрее Дмитриевиче. Удачно вошел в тыл. До этого сто прыжков с парашютом, ни царапины. Воевал с 1940 года. Уходил от костлявой. А тут – осколок… Нелепо, горько…

За десять дней потеряли двух командиров батальонов!.. Шебалков понимал: на войне не без потерь. А как не переживать, если смерть отобрала боевого товарища?!

День был ясным. Небо синело по-весеннему. Пахло перегноем. Прошлогодний лист парил на солнцепеке возле корней деревьев с южной стороны. Вдали трещали сороки, гневаясь на людей.

Навстречу Шебалкову шел начальник связи бригады капитан Алексей Громов. Лицо просветленное, взгляд размягченный. Он нюхал голую веточку, в пальцах растирал березовую почку. Шапка на макушке.

– Здравствуй, Иван Феоктистович!

– Привет, Алексей Алексеевич! Настроение явно не боевое. В чем дело, если не секрет?

– Какой секрет! Смотрите – кочки из-под снега показываются. Весной пахнет. И гад ползает, фашист. Почему? А?.. Почему, Иван Феоктистович? По какому праву ползает? – Алексей Громов близоруко щурился. Отбросил ветку. Требовательно ждал ответа.

Шебалков был занят своими думками и не сразу ответил связисту.

– На то и мы тут, чтобы меньше ползал фашист!

Алексей Алексеевич Громов прибыл в МВДБ-1 из Сталинграда, в училище преподавал. А до этого окончил Академию связи РККА. Когда был в местах формирования бригады, каждый день отправлял письма домой.

– Что-то мы не торопимся… Иван Феоктистович, а почта сюда приходит?..

– Ну-у, товарищ капитан!.. – Шебалков только махнул рукой. Громов и сам понял несуразность вопроса, виновато усмехнулся.

– Как настроен Шишкин?

– По-боевому, Алексей Алексеевич! От комбрига вернулся. Радистов упоминал. Каска на месте!

Громов понимающе улыбнулся, бросил почку, вытер пальцы полой маскхалата и погасил улыбку. Что услышит от начштаба? Строевым шагом двинулся к «шелковому шатру».

«По характеру моей работы в тылу противника приходилось дело иметь с начальником разведывательного отделения штаба МВДБ-1 старшим лейтенантом Ф.И. Тоценко, – сообщает Виктор Аркадьевич Храмцов из Москвы. – Он всегда высоко отзывался о Шишкине: «Оцэ голова!» Я хорошо помню неутомимого, смелого командира отдельной разведывательно-самокатной роты Павла Федуловича Малеева и его комиссара, старшего политрука Ивана Никаноровича Шеронова, командиров взводов Ефима Васильевича Бабикова и Виктора Петровича Журавлева. Все они много и полезно работали в интересах разведотдела Северо-Западного фронта. Нередко брал я обобщенные данные у Шишкина. Одно могу сказать: командиры честные, верные присяге!..

Продукты в бригаду доставлялись воздухом. Сбрасывали с самолетов ТБ-3 без парашютов, в больших спаренных мешках. Лопался при ударе о землю почему-то только внутренний мешок. К таким посылкам с неба привязывали длинные ленты яркого оранжевого цвета – тотчас обнаруживалось место падения груза. При том недостатке питания, который испытывали десантники продолжительное время, находились пройдохи, готовые попользоваться даровщиной. Комиссар бригады А.И. Мачихин не спускал глаз с площадок сброса. И отряжали туда, как говорится, самых-самых…

Именно таким был Виктор Петрович Журавлев. Пришел он в молодежную бригаду из 201-й ВДБ, имел 19 прыжков с самолета, бывал в огневых стычках. Бойцы Журавлева не только аккуратно собирали грузы, но и зорко охраняли их от любителей потрошить мешки. Дежурил на болотном аэродроме и Федор Тоценко. Спокойный и добродушный был у него характер, но к расхитителям он был беспощаден – под горячую руку мог лично расстрелять! Он удивлялся, как хватало у меня терпения бриться в зимнем походе. Когда давал мне рекомендацию в партию, так и в ней упомянул он об этом бритье. Такой он был, Федор Иванович, офицер десантных войск!»