Текст книги "Время уходит. Жизнь продолжается. Повесть"

Часть вторая. Жизнь продолжается

Выбор должен быть

Разговор о выборе здесь совершенно не случаен. Потому что человек на всех этапах своей жизни всегда стоит перед выбором, как тот рыцарь на развилке дорог перед камнем с высеченными на нём вариантами «приобретений» на каждом из предлагаемых дальнейших маршрутов.

Разумеется, пока человек не достиг этой развилки, у него навряд ли могли быть мысли о каком-то выборе, тем более, если сюда вела хорошая дорога. И о таких этапах на своём жизненном пути знает любой не притязательный на изыски человек. Зачем загадывать себе какой-то ребус, когда жизнь налажена, когда семейный механизм работает без неприятных скрипов, когда учёба, работа, отдых, воспитание детей и пр. идут своим чередом. Многие ли сочтут необходимым что-то менять в этом механизме, тем более, в условиях, как правило, загрузки «по горло» обыденными делами.

Пофантазировать, конечно, не возбраняется никому. Но если видно, что реализация возникшей идеи не сулит прямо и сейчас хороших дивидендов, то зачем тогда «грязь разводить», неизбежную при переналадке серьёзного механизма. Несомненно, улучшить своё положение будет стараться каждый человек, стремящийся выглядеть «не хуже других». И если он физически и психически здоров, не лежебока, то тщеславие и зависть будут подталкивать его к каким-то активным действиям. Это естественно. На этом и держится человеческое общество.

Жизнь практически каждого человека на этой земле проходит в семье, подвергающейся, как и все ей подобные в том же ареале обитания, воздействию всевозможных факторов. Будь они внешними (общество и окружающая природа) или связанными с ухудшением здоровья членов семьи. Эти воздействия постоянны, как, например, та же морская рябь, которая лишь то усиливается, то ослабевает, но никогда не исчезает совсем. К внешним и ментальным воздействиям все привыкают, меры защиты от них подбираются на основе установленного в обществе порядка и накопленного опыта, но, как правило, из-за обособленности людей друг от друга многие беды, сваливающиеся на семью, преодолеваются ими самостоятельно. Каждый думает лишь о собственном благополучии и ни о чьём больше. Такова реальность. В которой, конечно, бывают и исключения.

В зависимости от точки стояния на жизненном берегу, конфигурация упомянутой житейской ряби и всяких «неровностей» на её поверхности может выглядеть по-разному. Но при всём при этом будет некое однообразие. Куда не посмотри, везде одна и та же картина, иди в любую сторону без «страха и сомненья», а встретившиеся скалы при невозможности обжить их, просто обходи стороной, глотая слюнки. Участь твоя такова. Не смог сам стать скалой, смирись. Пока не соберёшься с силами взгромоздиться туда, наверх.

Другое дело, когда в этой стационарной идиллии вдруг возникли огромные волны, и человек, только что наслаждавшийся тишиной и покоем, оказывается во власти разбушевавшейся перед ним стихии, спровоцированной либо общественным, либо природным катаклизмом, либо резким ухудшением собственного здоровья и здоровья близких людей. И хорошо, если человек окажется на гребне волны, откуда можно увидеть берег, оценить складывающуюся обстановку и принять правильное решение для вызволения себя из этой беды. Но ведь кто-то может оказаться и у подножия волны, откуда видна только «вода, кругом вода», да ещё, может быть, сквозь брызги кусочек неба, такого далёкого и недоступного, без всякой надежды на его помощь в спасении.

И на кого в этой ситуации можно рассчитывать, чтобы спастись? Никого ведь кругом нет! Конечно, только на Господа. По крайней мере, человек так думает. Но это совершенно не означает, что Господь прямо подаст утопающему свою ручку. Конечно же, нет. Ибо Господь дал большее, ещё при сотворении человека вложив в него инстинкт самосохранения. Это и есть как раз та незримая Божья сила, на которую человек и может рассчитывать. И ни на что больше! Человек спасает себя сам!

Потому «на Бога надейся, да сам не плошай», ибо «спасение утопающих -дело рук самих утопающих», как бы кощунственно это не звучало. Карабкайся, пока есть силы и именно в этом будет твоё спасение. Пусть даже на то время, на какое остался запас жизненных сил. Здесь надо быть реалистом, ибо организм может отдать лишь столько, сколько в него заложено Господом, стараниями самого человека, условиями жизни, благорасположением близких людей, и, возможно, медициной. Но у большинства людей превалирует всё-таки то, что дано Господом при рождении и приобретено ими благодаря развитию разумного начала. Остальное важно, но не для всех и не всегда.

При размеренном и благоприятном житии нет и особых потребностей отвлекаться на всякие подобные философствования. Положение коренным образом меняется, когда человек оказывается перед сложным выбором путей, ведущих к тому, чтобы выкарабкаться из-под волны, вздыбленной трагическими событиями. Именно в таком положении и оказался Матвей Трофимович, вынужденный теперь «философствовать» о своей судьбе, задумываясь пока лишь об укреплении своего здоровья.

О какой-либо перспективе своего жития-бытия он думать вообще не хотел, но помимо воли и желания в сознании нет, нет, да и мелькали различные житейские ситуации, навеянные, в том числе, и навязыванием невест. Никуда не денешься. Жизнь сейчас хотя и «такая-сякая», но она же ведь продолжается, а «живые думают о живом». Это закон природы, не отменяемый, непосредственно связанный с неотменяемым же (никем!), инстинктом к самосохранению, к выживанию..

С задачей укрепления здоровья и такой, может быть, даже примитивной, философией, и началась поездка на отдых. Матвей Трофимович ясно помнит, что хотя и проскакивали традиционные в таких ситуациях: «там видно будет», «как будет, так и будет», «как получится…» и другие, никаких других вариантов поведения в сознании у него не было. Но эти, вроде бы ничего не значащие обрывки фраз, на самом деле предоставляли возможность отложить решение трудной проблемы «на потом», практически снимающие её в данный момент, а потому и позволяющие обрести на какое-то время душевное спокойствие. А это уже автоматически переключает сознание на более далёкие темы, отвлекает от тяжёлых мыслей и, тем самым, предоставляет какие-то возможности для спокойного отдохновения.

Глава первая. Всякая дорога куда-то приводит
Дорожные встречи

Хотя Матвей Трофимович давно, очень давно, не пользовался для передвижения услугами железной дороги, но заняв своё место в купе скорого поезда, совершенно непроизвольно почувствовал, что в принципиальном плане здесь ничего не изменилось. Так же как и много лет назад, плавно, без громкого лязга на стыках рельс, поезд, медленно набирая скорость, оставил позади перрон и уже начал, выходя на главный путь, погромыхивать на стрелочных переходах, вызывая даже необходимость хвататься за поручень, чтобы не упасть.

За окном вагона проплывали многочисленные стоящие на путях и движущиеся во встречном направлении такие же пассажирские поезда, всякие постройки и дома большого города. Пока было ещё светло, а поезд шёл в черте города, Матвей Трофимович, единственный пассажир в купе скорого поезда Москва– Адлер, внимательно рассматривал проплывающую за окном картину. Со времени последней поездки по этому маршруту прошло более двадцати лет, городской и индустриальный пейзаж изменились до неузнаваемости, хотя названия проезжаемых пока без остановки больших и малых станций всплывали из глубин памяти, вызывая смешанные радостно-печальные эмоции. Несмотря ни на что страна живёт, явно проглядывает новый архитектурный стиль хотя бы в появлении разноцветных крыш, быстро возводимых построек для нужд не только железной дороги, но и торговых предприятий. То ближе, то дальше появляются отдельные фрагменты, а то и во всей красе огромные щиты со светящейся рекламой с непривычными пока для восприятия названиями в переводе с «чужого» языка.

Из окна вагона всегда, даже в голой заволжской степи (вспомнилась молодость!), видна какая-то картина, меняющаяся по мере перемещения поезда. Если часто ездишь по этой дороге, то можешь различить стоящих у норок недалеко от железнодорожной насыпи сусликов, причём каждый раз в разном количестве. Невольно, на какое-то мгновение, в сознании промелькнёт мысль о том, что и здесь, в голой степи, жизнь, пусть и сусличья, продолжается. Дальше эта мысль может и не повториться, но то, что она всё-таки была в той или иной форме, знает каждый по своему опыту.

Что уж говорить, когда за окном вагона мелькают подмосковные пейзажи, когда-то неоднократно виденные, а потому и отпечатавшиеся прочно в сознании. Имея такую основу для сравнений, в сегодняшней поездке легко увидеть многочисленные изменения той, далёкой уже теперь картины. Виднеющиеся тут, рядом с дорогой и там, на разном удалении от дороги, строящиеся большие и малые здания и ещё какие-то сооружения, невольно вызывают всё те же ассоциации о непрерывности жизни.

Вот и Ельцина уже почти два года как нет на посту, а «дарованные» им в частную собственность заводы, дома и всякие сооружения, видимые из окна вагона, пришедший ему на смену Путин возвращать государству и не собирается. Более того, принятыми законами он добился подтверждения «священного права частной собственности» на прихватизированное новыми нуворишами народное достояние. Разруха в стране, сотворённая Ельциным, была тогда такой страшной, что даже одно время казалось, что после такого разрушительного потрясения стране пришёл конец. Ан, нет! Как то выстояла. Подтверждением тому и этот движущийся поезд и видимые из окон вагона освещённые, а значит и «живые», различные сооружения, здания, улицы и пр. Вот она, какая жизнь!

Сравнительно лёгкие постукивания колёс на стыках рельс и проносящаяся за окнами картина как-то уж больно методично оживляли в сознании «общественно-индустриальные» мысли, такие уж злободневные для того времени, что только совсем недавно появилась возможность более или менее нормально питаться. В этом процессе путевых размышлений Матвей Трофимович совершенно не пытался даже проводить какие-либо аналогии с превратностями собственной жизни, особенно в последнее время. Тогда эти два процесса как-то не связывались воедино. Да и попыток связать их совершенно не возникало. Почему? По-видимому, время ещё не пришло, не созрела тема. Других причин не было!

Но зимние сумерки наступили быстро, освещённые участки дороги теперь встречаются всё реже и реже, а смотреть в темноту без всякой надежды там что-то увидеть становится скучно. Одинокий пассажир теперь внимательно осмотрелся, вышел в коридор и убедился, что, по крайней мере, до следующей станции у него соседей в купе не будет. Матвея Трофимовича такое обстоятельство совершенно не огорчило, а, наоборот, даже обрадовало, избавив его от неудобств, как правило, часто доставляемых попутчиками. Ну и, слава Богу! Приятная неожиданная возможность отдохнуть от всяких, часто пустых разговоров. При взгляде со стороны можно было увидеть, что у него отсутствует всякое желание к общению. Выглядел он довольно усталым, грустные глаза выдавали какие-то сильные внутренние переживания, мысли явно были обращены в себя, и были они связаны, вероятно, с испытываемым психологическим дискомфортом.

Приобретённая на вокзале периодика особого интереса не вызывала, несколько раз откладывалась, затем опять перелистывалась, но внимание задерживалось на ней лишь на короткое время. Затем опять взгляд упирался в тёмное окно, а изредка мелькавшие за окном ближние и дальние фонари уже никаких эмоций не вызывали. Что они там освещали? То ли продолжение активной дневной жизни людей, то ли уже сонный покой заслуживших такое благо за ушедший день работы. А может и ещё что-нибудь. Вот так всегда и проявляется неопределённость в оценке тех или иных явлений при отсутствии более полного набора сведений о них.

При наличии заинтересованных собеседников в таких случаях формулируются какие-то гипотезы, обсуждением которых и поддерживается разговор, часто совершенно формальный без всяких претензий на выяснение истины, так как каждый из собеседников, высказывая доводы «за» или «против», как правило, остаётся при своём мнении, часто этого не показывая. Не пришли к единому мнению, ну и ладно. Предмет разговора остался позади, проехали. И тут же практически забыли о нём. Но зато скоротали время, не заметив, как преодолели большой участок пути.

А здесь некому отвлечь от собственных и, должно быть, нерадостных дум. И ночь темна, и народ в соседних купе уже угомонился, никто и ничто не мешает погрузиться в сон. Но мысли одна короче другой непрерывно проносятся в голове. И о чём только не думает человек в своём одиночестве? Можно даже и о чём-то прекрасном, если полно полученных ранее впечатлений и, тем более, свежих. Но что-то не вспыхивают прежние бодрящие огоньки. В душе уже давно обретает тёмная и глубокая пустота. А мысли крутятся теперь о наболевшем, воскрешая наиболее значимые события, переосмысливая их и, может быть, даже меняя прежние оценки. Время делает своё дело. Оно либо стирает из памяти отдельные менее значимые фрагменты прошедшего бытия, либо, наоборот. усиливает их под влиянием вновь полученной информации и даже благодаря внутренней переоценке пережитого. Можно, конечно, пытаться убедить себя в том, что ты уже ни о чём не думаешь. Но это, по мнению Матвея Трофимовича, не более чем самообман. Живой человек не может не думать. Даже об отдыхе.

Вот и он, как бы стряхнув с себя хотя и невидимый, но ощущаемый во всём его облике и поведении груз каких-то значимых для него мыслей, улёгся под включённым софитом на нижней полке купе и опять начал перелистывать прессу, лишь кратковременно задерживаясь на некоторых статьях и картинках. Это занятие не приносило ему полного отвлечения от тяжёлых дум и не  давало хотя бы временное, частичное отдохновение от прежних раздумий.

Но вот вся пресса уложена на столик, а взгляд устремился на полуоткрытую дверь купе, как бы приглашающую кого-то посмотреть на этого пассажира со стороны, из-за этой двери. А из-за неё невидимый сопровождающий в поездке всё так же настойчиво подталкивает к ответу на совершенно простые и естественные вопросы: зачем сел в этот поезд, куда и с какой целью едешь? То ли для напоминания, то ли для уточнения. По-видимому, у сопровождающего были какие-то резоны получить более определённый ответ на эти вопросы. Хотя Матвей Трофимович всё-таки имел материалистическое образование, но ощущение присутствия рядом с ним кого-то (чего-то) бестелесного, не видимого, не ощущаемого иногда и ранее не покидало его какое-то время. Причём, оно как приходило внезапно, так и исчезало так же. Как будто никого и ничего не было. Но не забывалось иногда долго.

Действительно, раз человек передвигается по собственной воле, значит, он уже перед поездкой сформулировал для себя её цель. Могло ли быть иначе? Не часто встретишь чудака, едущего куда-то «просто так». Все нормальные люди едут к кому-то, зачем-то (ради чего-то). Даже если и сказали, что делают это без всякой цели, то это не более, чем враньё. Всё равно решаются какие-то задачи.

Вновь и вновь осмысливая звучащие в голове вопросы о цели предпринятой поездки, по-видимому, у пассажира появилась убеждённость в правильности принятого решения, потому что он встретил наступившее утро уже в несколько ином настроении. Нельзя сказать, что лицо его преобразилось, конечно, нет, глаза оставались грустными, никакой улыбки на его измученном переживаниями лице не появилось. Да и улыбаться было некому, кроме, разве, зеркала на дверце купе. Но движения его стали более уверенными, а открывающиеся в окне новые пейзажи с новостройками как бы преобразовывались в некое умиротворение на лице. Жизнь то, оказывается, продолжается. И это было, пожалуй, главное в данный момент.

Перемены в поведении неожиданно произошли, когда поезд остановился на большой станции, а в дверь купе кто-то постучал. Это оказались новые пассажиры. Их было всего двое: женщина в возрасте лет 32—35 и с ней мальчик лет 5—6ти. Зашли они довольно скромно, и тихо стали устраиваться на свои места. «Старожил» этого купе, приученный еще в те давние времена не мешать устроиться появившимся попутчикам, вышел в коридор и занялся опять отысканием в пейзаже за окном утешительных для его сознания перемен к лучшему. Чем дальше поезд увозил от столицы, тем всё меньше попадалось новостроек, а встречающиеся теперь более часто элеваторы ещё советской постройки, производили впечатление заброшенных разваливающихся сооружений. По крайней мере, некоторые из них.

Толпившийся на остановках возле вагонов местный «торговый» люд предлагал пассажирам яблоки якобы мичуринских сортов, вяленую рыбу без ссылки на производителя, мёд и кое-какие продукты собственного производства. Выражение лиц у торговцев было просительным, если не умоляющим. Лишь бы хоть что-то продать. Значит, здешнему тамбовскому народу перемены, происходящие в стране, радости пока не принесли. Хотя и Ельцина уже стали забывать и поток слюны в его адрес стал иссякать, а молодые «вожди», выдвинутые им себе на смену, пока ничем хорошим себя не проявили. Воровство в государственных, областных, районных и ниже масштабах продолжалось открыто, нагло, без оглядки на «народные массы», которых теперь начали называть «электоратом», который своей молчаливостью и часто беспринципностью благословлял на царствование избираемую якобы ими же власть. Вид этого замученного и страдающего народа у выходов из вагонов, серый и не ухоженный вид станционных построек и территорий, мог вызвать только тоску под стать внутреннему душевному состоянию.

– Пожалуйста, заходите.

От этого неожиданного предложения Матвей Трофимович даже как бы встрепенулся и обернулся назад. В проёме двери купе стояла уже успевшая переодеться новая пассажирка с ничего или почти ничего не выражающим лицом, с совершенно отсутствующими на нём какими-либо эмоциями, приличествующими при встрече хотя и с незнакомым человеком, но всё-таки с попутчиком. Только в глазах едва угадывался какой-то интерес к личности человека, ставшего волею случая теперь её попутчиком.

– Как Вас зовут? – прозвучал из уст женщины первый вопрос, как только все оказались в купе.

Матвей Трофимович, спокойно, ровным голосом представившись, задал, как это часто и бывает, аналогичный встречный вопрос.

– Валентина Алексеевна.

И как всегда в таких случаях, прозвучали формальные реплики об очень приятности и радости от знакомства. Хотя, конечно, радости, тем более приятности, естественно, не было и не прогнозировалось. По крайней мере, со стороны Матвея Трофимовича.

– А как тебя зовут? —обратился он к самому младшему пассажиру, тихо сидевшему на застеленной простынёй полке и рассматривающему какую-то книжку.

– Вова, – очень быстро ответил мальчишка, вроде бы даже изучающе посмотрев на пожилого дяденьку, ожидая, по-видимому, очередных вопросов. Который и последовал незамедлительно.

– Куда же вы с мамой едете? – полюбопытствовал этот дяденька. Мальчишка смог назвать только город на море, а ответ дополнила его мама, сообщив название ведомственного санатория. По-видимому, уловив невысказанный этим любопытным дяденькой вопрос о причастности к организации, которой принадлежал санаторий, мама Вовы заявила, что она капитан налоговой службы, поэтому и получила сюда путёвку. Может быть, служба в этой организации и наложила свой отпечаток на видимую даже невооружённым взглядом замкнутость и немногословность, с подобием чего этот навязчивый дяденька сталкивался и ранее при встречах с такими же «капитанами налоговой службы». Но оказалось, что такое поведение было обусловлено и другими причинами.

После таких «разъяснений» дяденька, скорее всего, машинально спросил у мальчишки, почему они едут без папы. С ответом произошла явная заминка, мальчишка вопросительно смотрел на маму, которая, по-видимому, колебалась в необходимости отвечать на это вопрос. По всей видимости, он был для неё не из тех, на которые легко можно ответить.

– У него нет отца, его воспитывают бабушка с дедушкой, -был её ответ. Должно быть, впервые за многие годы своей жизни, этот пожилой дяденька нечаянно попал в ситуацию, когда кажущийся самым обыденным и безобидным вопрос оказался в этой ситуации бестактным и не уместным. С его точки зрения, конечно. Мама Вовы никак не высказала своего негативного отношения к этому вопросу, возможно, что он не впервые задавался, и она уже свыклась с необходимостью как-то отвечать на него. Привыкла. Может быть. Как знать. Сообразив, что дальнейший расспрос может быть и не уместным и болезненным, дяденька перевёл разговор на отвлечённые темы, даже близко не касающиеся этого всегда щекотливого вопроса.

Через некоторое время мальчишка, по-видимому, почувствовав благосклонное к себе отношение, показал результаты воспитания его дедушкой и бабушкой. Воспитанностью даже и «не пахло», тем более уважительностью в отношении совершенно постороннего для него пожилого человека. Этому его не научили. По мере того, как Матвей Трофимович вводил разгулявшегося шалуна в нормальное русло отношений детей и взрослых, и по мере того, как у мальчишки возникал интерес к рассказам дяденьки и он начал получать доходчивые ответы на непрерывно задаваемые им вопросы, менялось и поведение его мамы.

То ли она начала связывать причины неугомонного поведения собственного ребёнка с отсутствием у него хорошего воспитателя, коим может быть только отец, то ли её человеческая суть безмужней женщины требовала хотя бы в мыслях обрести отца для ребёнка. Да и для себя получить возможные и желанные утешения. По крайней мере, в поведении молодой женщины стали звучать заинтересованные нотки, особенно после того, как она получила ответ на свой вопрос о целях поездки в этот город на берегу моря.

– А далеко ли ваш санаторий находится от моего? -явно заинтересованно прозвучал вопрос из её уст.

– Все санатории здесь находятся в пределах досягаемости общественного транспорта, -прозвучал ответ, -а общественный транспорт на этом побережье работает хорошо. А на такси можно уехать куда захочешь.

Удивительно, но после такого ответа в её глазах вспыхнул радостный огонёк какой-то надежды. А на что можно было надеяться? Ведь этот дяденька ничего о себе не рассказывал, никаких даже намёков на сохранение этого случайного знакомства не высказывал, надоедливостью мальчишки явно тяготился. И вообще даже не наблюдательному человеку было видно, что мысли этого возможного в глазах молодой женщины кандидата в воспитатели её Вовы были заняты больше его внутренними переживаниями, но никак не установлением тесного знакомства с ними. Но, по-видимому, психология женщины с ребёнком, но без мужа, такова, что она пытается даже подсознательно использовать любой шанс для решения своих женских проблем. А иначе зачем надо было просить телефон у попутчика? Не для коллекции же! Должно быть, если и не «на публику», но «для внутреннего руководства» каждая молодая, да, должно быть, и не молодая, одинокая женщина едет на курорт не только поправить своё здоровье, но и найти в новой для себя обстановке что-то более существенное. А вдруг повезёт встретить человека, который сможет облегчить и даже изменить её судьбу. Всяко бывает. Всё может быть.

Поезд между тем уж катил по прибрежной полосе, пассажиры прильнули к окнам, наблюдая с правой стороны по ходу движения почти спокойное, даже какое-то ленивое, декабрьское море, кружащиеся над ближней кромкой чайки и ещё какие-то птицы. Пляжи были пусты и безлюдны, изредка встречались лишь отдельные зрители, стоявшие на молах. Хотя окна в вагоне и были закрыты, но сюда каким-то образом проникал не только запах моря, но и тепло, струящееся от этой бескрайней морской равнины.

Человека всегда тянет к теплу костра и к воде, особенно «большой». По-видимому, сказывается зов далёких предков, а может и то правда, что колыбелью всех жизненных проявлений на земле является море. Разве не является доказательством высказанного тезиса то, что абсолютное большинство пассажиров столпилось у окон, устремив свои взоры не на подступающие прямо к полотну железной дороги горы, а на море. И на их лицах читалось выражение то ли благоговейного трепета перед безмерностью мироздания, то ли приятного умиротворения и предвкушения удовольствия быть располагаемое время рядом с этой бескрайностью, любуясь её переменчивостью.

Поезд медленно подходил уже к Лоо, когда от нескольких окон раздались возгласы: «смотрите, смотрите!» Метрах в двухстах от берега параллельно движению поезда и в том же направлении резвилась небольшая стайка дельфинов, периодически выскакивающих из воды и на короткое время исчезавших в ней. Как будто эти смышлёные морские обитатели, несмотря на довольно серую погоду, приветствовали пассажиров как братьев своих старших и желали им приятного отдыха и успешных дел. Каждому своё!

При виде такого благожелательного проявления природы навряд ли найдётся такой человек, у которого бы не потеплело что-то в груди и не улучшилось бы настроение. На лице задумчивого пассажира, коим всю дорогу и был Матвей Трофимович, высветилась еле заметная с грустинкой улыбка. Должно быть, ему вспомнилась картина 15-ти летней давности, когда он вместе с дорогим для него человеком неоднократно наблюдал многочисленные стаи дельфинов вблизи Ялты. Теперь вот и не стало дорогого и близкого человека, грусть-тоска терзает душу, а дельфины, как и много лет тому назад, как будто ничего и не произошло в их мире, продолжают резвиться. Как это они, должно быть, и делали многие тысячи лет назад. Значит жизнь в глобальном, что ли, её проявлении, несмотря на уход из неё дорогих и любимых людей, не остановилась. Всё так же плещется море, всё так же с криками носятся чайки, и дельфины не исчезают с лица моря, что они только сейчас и продемонстрировали пассажирам поезда, явив свою жизнеспособность и те же повадки в поведении. Да и пассажиры практически не изменились и способны по-прежнему удивляться и даже умиляться близкими им по их внутреннему убеждению проявлениями жизни. И никому из них дела нет до незнакомого им пожилого мужчины с его переживаниями о понесённых им утратах и размышлениями о продолжении его собственной жизни.

Но вода и камень точит, тем более такая большая, как тёплое море. Никого оно не оставляет равнодушным, даже еле слышимый через стекло, но достаточно хорошо «видимый» шум перемещающейся набежавшей волной прибрежной гальки, вызывает успокоение в душе. И может даже даёт какие-то надежды на то, что подобный этому водно– галечному движению, но своеобразный жизненный шелест человеческого общества как своеобразного подобия морской стихии с течением какого-то времени сгладит многие острые углы, вылезающие наружу, несмотря на упорные иногда попытки удержать внутри себя свои переживания. И человек обкатается в этом безбрежном человеческом море и приобретёт облик такого же голыша, подобного многим и многим сделанным из того же «теста» камешкам-индивидам. Только скалы удерживаются относительно долго над бушующим морем, но и они когда-то падают. Да и много ли их вообще возвышается над поверхностью?

С такими мыслями и сошёл на перрон железнодорожной станции Сочи и этот пожилой мужчина, известный теперь нам всем под именем Матвей Трофимович, уже выглядевший менее уставшим и обречённым как в начале пути. Попутчица с ребёнком никак не хотели отставать, по-видимому, рассчитывая на его помощь, а может и ещё на что-то.

– Ой! А я не знаю, как нам добраться до санатория, – последовала обычная для женщин в таких случаях замаскированная просьба о помощи.

– Обычно санатории к приходу московских поездов высылают к вокзалу свои автобусы за прибывшими к ним на отдых. Так что идёмте на привокзальную площадь.

Но то ли пассажиры были не расторопны и потому долго шли, а автобусы уже уехали, а может быть и вообще не приходили. В стране всё реорганизовывалось, так что возможно и здесь предоставили пассажирам самим решать свои проблемы. Ведь сделали же из двух Сочинских санаториев (имени Фабрициуса и имени Ворошилова) один «Сочинский военный санаторий», хотя они и расположены на значительном удалении друг от друга. Так что удивляться не приходилось.

Руководствуясь «железным» правилом, что «кучер дорогу знает», сели в подвернувшегося здесь же извозчика и следуя логике дороги сначала прибыли в санаторий им. Ворошилова (по старому обозначению), где Матвей Трофимович к нескрываемому разочарованию попутчиков, читавшемуся на их лицах и по огорчённым репликам, вышел у приёмного отделения. Он не собирался их опекать, хотя дорогу до их санатория оплатил ещё при посадке на вокзале. Извозчик дорогу знал, а потому окончание знакомства с попутчиками произошло быстро и навсегда.