Текст книги "Один на льдине"

Теория и практика литературного качества и литературного успеха

Лекция,

прочитанная на XXVIII Международном Форуме молодых писателей 18 сентября 2018 в Ульяновске

Уважаемые коллеги! Молодые дамы и молодые же господа! Как говорил нам, своим семинаристам, сорок лет назад мудрый Борис Стругацкий: «Никто, никого, никогда писать, разумеется, не научит. Да это и невозможно. Но можно предостеречь молодого, начинающего писателя от наиболее типовых, вечно встречающихся ошибок – и тем сберечь ему время. И кроме того молодому, еще непечатающемуся писателю совершенно необходима атмосфера творческого общения – где его поймут и где он сможет с себе подобными разговаривать на своем языке, иначе он закиснет, задохнется без воздуха». Так что я, имея несчастье быть намного старше вас, попробую просто поделиться с вами какими-то соображениями, чем-то из собственного опыта.

Все понимают, что писать надо хорошо. Писатель должен писать хорошо. Разумеется. Но вот что такое хорошо и что такое плохо – здесь возможны разные точки зрения.

Хорошо – это как?

Ну, во-первых – это грамотно. Конечно. Однако заметим, что были классики, которым жены и редакторы расставляли запятые и даже исправляли некоторые ошибки. Кроме Джека Лондона так сразу резко никто в голову не приходит, но он был вполне приличный писатель; и не он один был нетверд в синтаксисе и даже вообще грамматике. Это о чем? О том, что главное – речь должна хорошо звучать в голове и быть передана словами, а уже нюансы в пунктуации на письме – это вопрос школьного обучения, здесь как раз редактор может помочь таланту, не совсем твердому в запятых. Хотя – писать надо самому, конечно.

И здесь заметим: весь синтаксис – это графическая передача интонационного строя речи. Возможности синтаксиса формально весьма ограничены – ну сколько их, знаков препинания? Точка, запятая, точка с запятой, тире, двоеточие, многоточие, восклицательный и вопросительный знаки, ну еще комбинация восклицательного с вопросительным. О – девять: даже еще один палец не-загнутым остался! Однако – еще мы должны прибавить абзац с отступом и пробел между кусками, это важнейшие средства передачи интонации: это серьезные паузы, переходы темы и настроения могут быть. Итого одиннадцать.

А интонаций в речи человеческой множество! Особенно в речи мастера, рассказчика, наблюдательного и умного человека, умеющего оттенить мысль и настроение. И синтаксис – скупой набор графики – должен адекватно передать все это богатство мысли и чувства, выраженное уже не в словах, а в интонации. Это очень трудно. Правила синтаксиса очень условны. Всего объема интонаций и смыслов, которые требуется передать на письме, они охватить не могут.

И тогда – первое: правила надо знать, и знать хорошо, исчерпывающе, надо иметь свое мнение по спорным моментам, которые однозначно не решены Академической грамматикой. И второе: если надо – их надо нарушать, растягивать, взламывать, добиваясь того самого «выверенного аграмматизма».

Проще же всего, разумеется, писать короткими простыми предложениями. Но это лишь один стилистический вариант. Отличие благородной скупой простоты от примитива – это момент тонкий.

На будущее – писать кратко и просто, так чтоб это было хорошо – гораздо сложнее, чем писать затейливо и с красивостями, которые сразу всем видны и пленяют неискушенных читателей, даже критиков. Когда и если литератор овладевает стилем «плетения словес», свободным и многословным, – ему остается только поставить ключ в одну тональность, как правило элегически-минорную, и можно наворачивать обороты и слова бесконечно, варьируя их как угодно. Причем – это производит впечатление искусства.

В тексте же простом и обнаженном – каждое слово как голый на плацу. И это слово имеет единственное для себя место во фразе, и сочетается в этой фразе тоже только с одним словом. И только знаток оценит сияние маленького прозрачного бриллианта и отличит его от литой стекляшки.

Ну, на уровне ликбеза всем, конечно, объясняют, что надо избегать слов-паразитов типа «как бы», да и словечка «типа» сегодня, нельзя ставить два «что» в одном предложении, а лучше даже не ставить их дважды в одном абзаце, а еще лучше вообще их не употреблять. «Чтобы», «потому что», «для того, чтобы» и тому подобное – не надо.

А еще надо иметь богатый активный словарь и не повторять одно и то же слово два раза в одном предложении, и даже абзаце; вот Флобер – он и на целой странице старался одно слово дважды не употреблять; Флобера в таких случаях любят ставить в пример.

Гм. Ну и, в общем, этим перечень стилистических рекомендаций и ограничивается. И этого, конечно, очень мало, чтобы усвоить и ощутить, что такое писать хорошо.

Вообще, прежде чем стать писателем, чукча вынужден стать читателем. И понятно, что представление о том, как надо писать хорошо, как подобает писать, что есть идеал и вершина писания – это закладывается в школе. Начиная, безусловно, с Пушкина.

О стихах мы сейчас не говорим, мы говорим о презренной прозе, жанре приземленном, тяжелом и низком.

Вот «Повести Белкина». По мнению многих, и моему в том числе, гениальная короткая проза. А вот «Дубровский» и «Капитанская дочка». Можно ли писать так, как Пушкин? Ну, имитировать его стиль безусловно можно, люди вон Рафаэля подделывают так, что эксперты в микроскоп с трудом различают. Язык Пушкина все-таки несколько романтичен, и сентиментален, и возвышен бывает… несовременен, в общем. Лексикон, обороты, выражения чувств – порой архаичны, ну несколько старомодны по форме, так сказать. Оно и естественно.

А вот непревзойденный «Герой нашего времени». Блестящий язык, шедевр непревзойденный! Ну, тоже несколько церемонен и старомоден… Но можно же учиться его легкости небывалой, его чистоте, изяществу, тонкому обаянию цинизма Печорина же можно учиться!

Сейчас старик Хоттабыч выдернет волосинку из бороды, порвет, пошепчет – и вы все научились! Как Лермонтов!

Двести Лермонтовых – это же прогресс литературы?! Но мы не останавливаемся, мы растем над собой дальше – мы у Достоевского, у гиганта всемирного русской литературы, Федора Михайловича, тоже учимся! И чему же мы учимся?.. О-па… Ничего общего с Лермонтовым.

Как бы вы ни старались – хуже Достоевского вы не напишите. Мы сейчас только язык имеем в виду, естественно, только стиль. Какая работа над словом, какое что? Свои поздние великие романы он вообще диктовал, да иногда по пятьдесят страниц за ночь – какая работа над словом, о чем вы!.. Это корявое, спотыкливое, тяжелое многословие с массой повторов и вполне скромным словарным запасом из области разговорной лексики в основном.

Так а почему Достоевский великий писатель? Если писал фигово? Фигово-то фигово – а мысль свою, через десять повторов крученых-корявых, все-таки доносил до читателя с огромной точностью и силой. Идеи имел гениальные, характеры создавал глубочайшие и сложные.

У кого учиться?.. Лесков, Чехов, Бунин – ну совершенно же по-разному писали, а все трое вроде ничего. Нет, мы все понимаем: большой писатель – это всегда яркая индивидуальность в творчестве. Но: формально, по форме то есть, их достоинства противоречат друг другу! То есть: а учиться-то у кого и чему?

Джойс и Бабель – вот полные антагонисты, и мастерство одного и другого находятся просто в разных измерениях.

Хорошо. Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. В. И. Ленин. Нет, это не из «Мира мудрых мыслей», это плакат сбоку сцены во всех гарнизонных клубах и домах культуры. Советской Армии, естественно. Итак – берем идеального начинающего писателя и обогащаем его память всеми литературными богатствами.

Он владеет как суммой приемов классицизмом, романтизмом, сентиментализмом, критическим реализмом, а также модернизмом всех изводов, постмодернизмом, мовизмом уж заодно – ну, и всеми видами контрлитературы от Крученых до Буковски.

А теперь любуемся на полные противоположности и впадаем в тупое отчаянье:

Чехов – и О. Генри. Бессюжетность и сюжет, депрессия и ирония. Да Чехов ненавидел О. Генри, уничижительно называл его рассказы «шарнирными», считал фиглярством. При том что сам, увы, сюжеты строить не умел: он пел «прямо по жизни», прямотоком.

Хемингуэй – скупость слов и честность чувств. А вот Гюго – море р-рымантики и высокого штиля.

Ну вот Мериме считал Стендаля бедолагой, который плоховато писал, словом не владел.

А вот Томас Манн – писатель, на мой взгляд, невыразимо скучный и длинный. А вот «Мост короля Луи Святого» Уайлдера – отточенная проза, философский роман на ста страницах.

И что получается? Писать как Достоевский и думать как Хемингуэй – ну не фиг же делать! Один неряшливо, небрежно, плохо писал – другой мысли имел весьма нехитрые, и те в очень ограниченном количестве. Мыслей у Хемингуэя – штуки четыре, и с ними он прожил жизнь: мир жесток и норовит убить, сражаться надо в любых условиях, любовь прекрасна и обречена, мы проиграем, но не сдадимся. Аллес капут. Все.

Так что же значит «писать хорошо», если абсолютная посредственность во всем Чарлз Буковски писал вообще никак, это графоман полный, строго говоря – и вот он считается классиком ХХ века? Ну, в Америке считается.

И тут мы прежде времени подходим к важнейшему моменту: писать хорошо – и иметь успех, – это часто разные вещи. Совсем разные.

В теории писатель должен владеть сюжетом, хорошо складывать композицию, иметь глубокие и оригинальные мысли, создавать богатые запоминающиеся характеры, и излагать все богатым, гибким, точным, чистым и красивым языком.

Короче – это Шекспир. Начитавшийся Аристотеля. Остальные могут застрелиться.

И тогда получается так. В теории – что значит писать хорошо? Это ты такой грамотный, с таким богатым словарем, с языковым слухом, с умением и строить сюжет, и создавать характеры, и проникать в глубины психологии человеческой, и идеи выдавать оригинальные и мощные. И при этом – у тебя свой стиль, почерк, язык, свое собственное оригинальное лицо.

То есть. Не в том дело, что в наихудшем случае ты выходишь Аксенов или Шукшин. А в том, что ты качественно, по мощи, по сумме аспектов искусства, равен не Толстому, так Булгакову. Вот тогда ты качественно работаешь, тогда ты, значит, пишешь хорошо.

Ай-я-яй! Но тогда и Трифонов не велик писатель, и Катаев ничего такого эдакого не написал. А уж современная западная литература, Америка и Франция прежде всего – это вообще отстой. Уэльбек и Вербер по сравнению с великими классиками французскими, да хоть с Сартром или Ионеско в ХХ веке – это жалкие ремесленники с мозгами пэтэушников от литературы. Примитивные переростки. Но Чак Паланик – это вообще урод, весь этот «неопримитивизм» и «буквализм» с «журнализмом» придуман изнывающими от бестемья критиками-либерал-прогрессистами, чтобы придать какое-то значение потоку упаднической примитивной фигни и создать поле для дискуссий и обсуждений.

И тогда выходит. Что в идеале писатель должен уметь все. Владеть всеми стилями и приемами великих. То есть – владеть мастерством на уровне профессионала. Что есть условие для писательства недостаточное, но необходимое. В идеале, конечно. На деле так крайне редко бывает.

Например. Сорокин хорошо имитирует разные стили: классики, архаичный, молодежной прозы 60-х. По каковому поводу некоторые критики захлебываются от восторга. В принципе правильно захлебываются: это мало кто умеет. Хотя по-хорошему рассуждая, должен был бы уметь каждый, мнящий себя профессиональным литератором. Ну, я слишком много хочу.

Вот борец вольного стиля. Вот он подходит к уровню мастеров. Он знает с вариациями две сотни приемов, и выполняет их хорошо. Но. В соответствии со своими индивидуальными физическими данными, ростом и сложением, скоростью и реакцией, он имеет пять-шесть любимых. Коронных. Которые у него лучше всего идут. Если он на этот прием ловит соперника – это выигрыш. И вот сюда он уже вкладывает собственные нюансы, у него есть свои особенности в исполнении этих приемов: чуть иначе довернул ногу, чуть больше или меньше сделал скрутку и тому подобное.

Мы о писателях. У каждого лучше всего получается что-то одно обычно. У одного легкое перышко. У другого чувство юмора от бога. Третий закручивает сногсшибательные сюжеты. Четвертый умеет так подмечать и описывать детали, что просто глаза читателю на мир раскрывает. Вот на практике – хорошо бы определить свою сильную сторону, свой любимый уклон, и на него нажимать. Василь Быков видел как никто до него трагические конфликты между людьми, между своими же, вроде, на войне. А у Искандера было прекрасное, легкое, радостное такое чувство юмора – даже когда он писал о Сталине и тому подобном.

Вот Зощенко Михаил Михайлович. Прекрасный был человек. Хотя в общей писательской бригаде тоже прославил большую стройку НКВД – Беломор-Балтийский канал. Писательское дарование имел очень небольшое. Все, что он умел – это писать коротенькие, фельетонно-анекдотического характера рассказы о быдловатых советских мещанах 20-х годов. Эти все рассказы, которых наберется на один средней толщины том, написаны одним языком и скроены по одному лекалу. Но! Некоторые из них очень хороши. Юмор одновременно и светлый, и черный, и циничный. Рассказчик, от лица которого идет речь, придурковат и косноязычен. В результате? Есть такой жанр, и в этом жанре Зощенко – безоговорочный лидер; на втором месте никто, на третьем группа мелочи. А вот писать вещи длинные, сюжетные, психологические и прочее – решительно не умел.

А сам Чехов? «Ионыч» хрестоматийный – это шедевр фантастический. Это ведь полнообъемный роман на пятнадцати страницах. Но «Степь», «Драма на охоте» и прочая «Моя жизнь» – практически нечитаемы. Сюжет строить не умел вообще, в большом объеме терялся и переставал чувствовать размер и соотношение частей: тянул колбасу бесконечную. Но не за это мы любим его! А именно за шедевры.

Я что все пытаюсь выразить. К чему гну. Что сегодня писатель может писать вообще как угодно. Только ему нужно нащупать какой-то свой собственный доворот в литературе. Вот чтобы его как-то можно было отличать от всех остальных, чтоб чем-то он выделялся, был непохож.

Понимаете, вот в 1960-м году писать сложно, витиевато, узорчато, с украшениями – было стыдно; было дурновкусием, эпигонством и банальщиной. Кумирами поколения и эпохи были Хемингуэй, Ремарк, Экзюпери, Сэлинджер. Простота, честность, прямота, без затей и романтических финтифлюшек.

Прошло полвека. И что же мы видим? Наворотить красот, эпитетов и прочих метафор, построить фразы неожиданным образом, придать щеголеватости стилю через элементы архаики, поэтичности, всевозможные тропы и хронотопы – почитается стилистическим мастерством. Во Франции 1920-х годов они были бы образцом эпигонства и дурновкусия – а у нас ныне канают по мастерам. Быват-с.

Сегодня Бабеля обвинили бы в лапидарности. А вот мадам Лидия Чарская, особенно если бы выдать ее замуж за Бенедиктова, вполне бы процветала.

И вот что я вам скажу. Надо культивировать в себе языковой вкус и языковой слух. А для этого. Не надо и даже нельзя читать плохих книг. А надо читать и перечитывать хорошие, и только хорошие. Перечитывать очень медленно, взяв в привычку смотреть и анализировать: как это сделано, как построено, как составлены слова, каков эффект словосочетаний. Но так – медленно, с точки зрения языка именно – можно перечитывать только шедевры стиля. «Повести Белкина». «Княжну Мэри». «Легкое дыхание».

В нашей традиции – в традиции советского перевода с английского и французского на русский – лучшие переводчики писали по-русски лучше почти всех писателей. Жили мы за железным занавесом, без контактов с заграницей, языками не владели, доступа к иностранной литературе прямого не имели – и школа блестящего советского перевода создавала для читателей шедевры на русском языке.

«Вся королевская рать» в переводе Виктора Голышева, Воннегут в переводах Райт-Ковалевой, «Мадам Бовари» в переводе Ромма (только не Любимова!), «Хроника времен Карла IХ в переводе Кузмина (только не Любимова, опять же!), «Три товарища» в переводе Афонькина (Шрайбера не надо); Хемингуэй в переводах школы Кашкина, О. Генри и Джек Лондон в переводах старой школы Калашниковой, Топер, Дарузес и других – вот на этих текстах можно и имеет смысл учить себя языку, учиться чувствовать его.

Из советской литературы (так она называлась с 1918 года весь ХХ век, и когда ее называют русской – это вряд ли правильно, потому что Набоков, Газданов и другие – это русская литература, но другого мира, другого измерения) – из советской литературы довоенной я назвал бы только: Бабель прежде всего и обязательно, Булгаков не в «Мастере», а «Жизнь господина де Мольера», блестящее произведение без единого провиса, а также – «Гиперболоид инженера Гарина» и «Аэлиту» Алексея Толстого. «Белеет парус одинокий» Катаева. Вот это может служить образцами языка.

А позднейшая, шестидесятники – это рассказы молодого Аксенова, лучшие рассказы Казакова, их всего несколько наберется, три дюжины лучших рассказов Шукшина. А также Стругацкие главного периода – от «Попытки к бегству» 1962 до «Миллиард лет до конца света», десяток лучших романов (раньше они назывались повестями). Плюс писатель блестящий и малоизвестный ныне – Морис Симашко: «Емшан», «Маздак», «Искупление дабира». Короткая повесть и два романа. Алмазный стиль, мысль как нож. А также – только не смейтесь: «Пером и шпагой» Пикуля и «17 мгновений весны» Семенова. Снобы – а снобы это светская чернь и их подражатели – не желают видеть, как это хорошо и чисто именно написано.

И – лично мой совет – не вздумайте всерьез, как пособие, читать Трифонова, или Тендрякова, или кого там еще из «серьезной епархии». Они серы и занудны. Ну, у нас сейчас не литературный обзор. У нас практическое занятие: что значит «писать хорошо» и что для этого нужно.

Любовь для этого нужна. Любить это дело надо бесконечно. Тогда будет и терпение, и любопытство, и упорство, и стремиться будет писатель добиться совершенства, идеала. И смыслом работы будет не слава и не деньги, не статус, а достижение совершенства, создание шедевра. Такое дело.

Но. Литературное качество включает в себя не только литературное мастерство, отнюдь. Блестящее владение формой – это еще не все. В том смысле, пардон за банальность, что кроме формы есть еще содержание. И всю эту казуистику насчет того, что содержание и форма едины, вы можете оставить философствующим литературоведам. Потому что тот же Юрий Трифонов с точки зрения формы писал элементарно плохо. А за счет чего же он был читаем и любим? Да за счет материала, содержания.

В глуховые застойные 70-е годы Трифонов писал, с унылой безнадежной интонацией, о том, что жизнь дерьмо, а люди слабы и подлы. А читающая интеллигенция видела и полагала, что это так и есть! И хватала новый роман Трифонова жадно – жаждая и встречая подтверждение своим мыслям и чувствам.

Вот это – литературное качество или что? Мог ли бы Трифонов с такой же заунывностью написать роман о героях-космонавтах, открывателях-мореплавателях и тому подобное? Оу нет! Характер дарования – уже определяет, какой материал ему подходит. Тягучие бытовые драмы.

То есть! Характер таланта – сам диктует жанр, который он изберет, и какой материал он возьмет для вещи.

То есть. Важно. Очень важно. Почувствуй себя, ощути свои склонности и симпатии – и пиши о том, к чему тебя больше всего тянет. Грубо говоря – вообще: если тебе попался кислый лимон – делай из него лимонад. Пардон за древнюю пропись бизнеса.

Лучше всего человеку удается то, к чему он склонен, вот тянет его, душа лежит. Вот мечтаешь о романе-эпопее – пиши роман-эпопею. Напашешься – до полусмерти: это как одному храм строить, да еще по ходу сто раз переделывать сделанное и менять проект. Ничего не бойся. Как сказал великий Чингиз-хан: «Делаешь – не бойся». Еще он сказал в продолжение: «Боишься – не делай». А чего бояться? В худшем случае – провалишься. И что? Лучше сделать и раскаяться, чем не сделать и сожалеть.

Чтобы у тебя получилось хорошо – очень важно, готов ли ты расшибиться в лепешку. Работать до смерти, только бы добиться своего. Поставить на карту все. Вот быть готовым победить или умереть – это уже половина победы. В нашем случае победа – это именно писать хорошо. Чтоб у всех мурашки по спине побежали.

Психологический настрой на наилучший результат любой ценой – это очень важная составная часть творчества. Заверяю вас. Потому что. Бывает – когда работа идет хорошо и легко, весело, слов и ходов с вариантами теснится море, только выбирай и поспевай записывать – писатель счастлив, и кажется, что так будет всегда. Но! И особенно вначале! Когда ни хрена не получается, и фразы уродские, и слова не те, приблизительные какие-то, и впадаешь в растерянность в конце концов, в злобу на себя самого, в тупость и отчаянье впадаешь даже, – вот тогда ты должен знать, что ты будешь не торопясь, спокойно, с перерывами, работать сегодня до упора, и завтра, и послезавтра, и всю неделю, месяц, год, пока не сдохнешь, но свое ты сделаешь как считаешь нужным, ты добьешься – тогда тебе жить и работать гораздо легче и спокойнее.

Возможно, я передавил ту точку зрения, что терпенье и труд все перетрут, что «сделай или сдохни», что каждую страницу нужно писать как единственную и последнюю в жизни, и вообще удел и образ жизни писателя – самосожжение. И чтобы уравновесить этот тезис, я от него немедленно отрекаюсь! Не совсем. Но – на пятьдесят процентов.

Бывает иной вариант, просто противоположный, но редок – страшно. Это вдруг! Ночь Руже де Лиля, написавшего «Марсельезу». Века идут – а это гимн Франции. Это – сумасшедшее вдохновение и сумасшедшая удача, то есть попадание в самый центр, в нервный узел бушующей стихии всеобщих настроений и социальных катаклизмов. Бог сверху поцеловал – и художник через себя выразил суть эпохи. М-да. Все остальное о саперном капитане де Лиле не имеет значения.

Рассчитывать на такое божественное озарение невозможно.

Зато. Если бы де Лиль был человеком серым, необразованным, не начитанным, никогда раньше в жизни не сочинял бы стихов – ни фига бы он и «Марсельезу», разумеется, не написал. Он в принципе был все-таки подготовлен к тому, чтобы выразить себя и эпоху вот в такой форме. Может, там была магнитная буря, или перепады давления, или необыкновенного счастья любовное свидание, или вдруг чей-то плач на фоне грозного заката его потряс – черт его знает, что тут может служить спусковым крючком. Чаще – это чисто внутренний психологический момент. Но! Удача приходит только к тому, кто к ней готов!

И когда человек овладел профессионализмом, и поставил руку, и отточил вкус – вот тогда случаются порой забавнейшие вещи. То есть:

Вот Стивенсон, Роберт Льюис. Дальше вы уже знаете. Погоды были плохие, делать было нечего, и для развлечения мальчика он стал писать пиратский роман. В день писал по главе и читал потом мальчику. За 34 дня он и написал без напряжения этот шедевр, 34 главы. По которому мир его и помнит. Однако – он был поэт, он был блестящий эссеист, он был стилист и эрудит. И это помнят только специалисты-филологи. Но! Без всей этой блестящей школы, блестящей подготовки – никогда бы он с чудесной легкостью, в одно касание пера, не написал бы «Острова сокровищ».

Вот раз за разом Толстой правит «Войну и мир», а Софья Андреевна переписывает. А вот Достоевский в бешеном темпе не поспевает диктовать… язык не поворачивается сказать «начисто», но ведь в общем так и оставалось… он не поспевает за развертыванием мыслей, за сшибками идей, он гонит шар скороговоркой! Вот Флобер бьется и корпит пять дней над одной страницей, а Хемингуэй все утро над одним абзацем. А вот Чарльз Доджсон, томясь тягой к девочке, сочинает «Алису в Стране чудес», и мучится отнюдь не работой над текстом – напротив, сочинительство, которое должно развлечь и увлечь девочку, его отрадно развлекает и увлекает.

Леди и джентльмены – нет в нашем деле рецептов. Нет-нет-нет-нет-нет. Но! Если удача придет – надо быть к ней готовым. Но рассчитывать на нее нельзя. Если вдруг тебя подцепит и попрет, и текст будет ложиться как асфальт на новой трассе – это замечательно, только играй пока играется: поспевай записывать и не бросай. Но рассчитывать на это нельзя.

Понимаете – вот ты нашел огромный слиток золота. Но. Во-первых, ты должен был собраться, правильно экипироваться – и проявить силы и умение добраться до этого глухого места. Ты должен научиться тяжелой работе, научиться жить в лесу и в тундре, научиться по приметам определять возможную жилу… Короче, везет только тому, кто сам себя везет.

Удача приходит к тому, кто без нее обошелся бы. Это надо понять. Запомнить.

А еще бывает: человек вообще не писатель, и уже не молод, и решил написать о своей жизни, и как в их работе все происходит с людьми и делами – и вдруг отлично выходит! Вот Марк Галлай: под пятьдесят, заслуженный летчик-испытатель, Герой Советского Союза, инструктор по пилотированию первого отряда космонавтов – и вдруг выпускает книжку документально-мемуарной прозы, но: с иронией и юмором, отличным языком, интереснейшие вещи, такой крутой инсайдер, выражаясь современным языком: как летали и спасали аварийные машины, как ловили птиц в лобовые стекла, как постоянно подначивали друг друга и так далее. Бестселлером стала сразу, Галлай стал знаменит. А вот просто язык хороший, и чувство юмора, и важнейшая способность отличать главное от неглавного и показывать крупным планом самое интересное и характерное. Вот как он учился писать? Никак. Ему некогда было. Он был вот такой.

Так что практически: в ранце каждого молодого писателя лежит маршальский жезл классика. Он вдруг может вывалиться из ранца прямо тебе в руку. Это один случай на сто тысяч. А вот выслужить его и дорасти до него – это можно.

И очень важная вещь, ребята: вам никто не судья. Судьи, критики, оценщики – это для графоманов. Ты должен сам ставить для себя планку на максимальную высоту. На высоту шедевра, классики, идеальной вещи. И должен сам видеть, чего достиг и на сколько не достал до верха. Только ты сам знаешь исчерпывающе, что ты и как написал – и только ты сам можешь судить свой текст по полной, абсолютной строгости. И тогда все сторонние мнения, снисходительные, похвальные или ругательные, ничего не должны для тебя значить.

В теории качество текста – это литературная образованность, владение литературными приемами, языковой слух, умение создавать характеры, давать детали, делать описания, сочетать части повествования композиционно, чтоб все не разваливалось на куски, скручивать сюжет и нанизывать на него все происходящее. И. Это – ум, талант, трудолюбие и хороший вкус. Как вы уже поняли, все это в одном человеке – почти невозможно. Это некое божественное совершенство. Это не так трудно перечислить. Но практически невозможно все это в одном человеке соединить.

Хотя – в стремлении к совершенству мы достигаем того, чего вообще достичь в состоянии. «Будьте реалистами – добивайтесь невозможного!» – как писали парижские студенты на баррикадах в 1968 году.

А на практике можно быть отвратительным многословным стилистом, как Достоевский. Или не шибко умным лириком-стоиком, как Хемингуэй. Или наивным романтиком-развлекателем, как Дюма. Или скупым и честным гиперреалистом, как Шаламов.

Качество текста неотъединимо от материала, задачи, угла зрения. Гениальный рассказ Казакова «Проклятый север» – импрессионизм, ни о чем, нет сюжета, два друга-моряка пьют в отпуске в зимней Ялте. Но в нем столько всего! – долго пересказывать было бы.

На практике – примерно так. Ты подчиняешь главной задаче все: отбор материала, тональность, стиль, композицию, все. И тогда может оказаться, что для сильнейшей книги тебе ничего не нужно, кроме памяти, честности и владения языком на уровне образованного человека. Все! И получается «Воспоминания о войне» Николая Никулина – лучшая на мой взгляд книга о Великой Отечественной.

Ну – совершенный ежик лучше уродливого льва.

…Итак – наша курица снесла совершенное яйцо и стала гордо кудахтать, предъявляя миру свое творение. Она рассчитывает на заслуженный успех. Она будет горько разочарована.

Успех – это трубы, фанфары, белый конь и ковровая дорожка. Сейчас. К тому времени Мольер имел полную возможность убедиться, что слава выглядит совсем не так, как ее себе обычно представляют, а выражается преимущественно в безудержной ругани на всех углах. Цитата.

Страус удивится этой горошине, малиновка запрезирает за бесцветность, ворона укажет на безответственное отсутствие гнезда. Зато расхвалит лисица, которая при первой возможности сопрет его и съест. Вот такова литературная жизнь.

В теории как? Живи по уставу – завоюешь честь и славу. Если ты написал хорошую книгу – ее заметят критики и читатели, выделят, похвалят, напишут хорошие рецензии, книгу издадут большими тиражами, выдвинут на премию, наградят, переведут, ты станешь заслуженно знаменит и уважаем. Радостно трубя, Козлевич мчит приезжих в Дом крестьянина.

Дамы и господа. Всем нам часто приходится слышать, что в литературе места всем хватит. Увы – вынужден вас разочаровать. Это не так. У киллеров девяностых была пословица: «В земле всем места хватит». Цинично, но правда. Но литература – это не земля. В нашем сознании, в сознании публики, в читательском сознании – количество писателей ограничено. Вот, условно говоря, емкость американского рынка русских художников – десять человек. Больше просто не востребовано. И чтобы одиннадцатому войти – он должен вытеснить одного из прежних десяти. Ну не безгранично пространство нашего внимания, памяти, времени и кошелька, наконец! Всех не перечитаешь! И на объективном уровне – в литературном мире, а хотите – можно сказать «в литературном рынке» постоянно кипит борьба. Все хотят быть в центре круга. И никто не хочет вылететь с края круга вон, в невостребованность, в незамечаемость.

В литературе нет места всем. В литературе, как и везде, выживают и остаются победители. Победители в борьбе за внимание и любовь читателя и критика, за кошелек покупателя, за бумагу и машинное время типографий. Ну представьте себе, что писатели – все, все люди. И кто читает, кто востребован? Жизнь производит жесткий отбор.

И горе в том, что отбор в литературе не всегда происходит по качеству написанного. А часто – по созданной репутации. По имиджу то есть, а не по сути. Это необходимо понимать и учитывать. Об этом почти никогда честно не говорят.

А как насчет посмертной славы? Как насчет неизвестных гениев? Насчет затравленных талантов? А что делать с торжеством посредственности, которая всегда старается занять все командные высоты – от первого секретаря Союза писателей СССР и министра культуры до распорядителей всевозможных грантов, премий и комитетов? А слепота современников и пошлый вкус толпы?