Текст книги "Один на льдине"

Талант и успех, как хорошо и давно известно, связаны отнюдь не простой и честной связью. Что куда как естественно. Талант есть мало у кого, а быть знаменитыми и богатыми хотят все. И история, как взволнованный Некрасов, потрясая рукописью «Бедных людей», явился к Белинскому с восклицанием: «Новый Гоголь явился!» – это та сказка о Золушке, которая как миф на одном конце коромысла уравновешивает горестную практику. То есть насчет Некрасова с Достоевским считается это правда. Но рассчитывать на такую правду невозможно.

Вот в семидесятые годы, глухой застой, был удивительный случай. Ташкентская школьница вчерашняя Дина Рубина прислала в знаменитую «Юность» свою первую повесть. Рубину никто не знал. Повесть всем понравилась, и ее быстро напечатали – из самотека. Учтите еще нетитульную национальность автора в те времена: не приветствовалось отнюдь.

Вот – честно, сразу, само! Написала – послала – прочли – понравилось – напечатали. Известность.

Бывает? Бывает. Но почти всегда бывает наоборот. Потому что самотек отпинывали не читая, еврейские фамилии рассматривались как уже препятствие, очереди на публикацию уже принятых вещей были годами, а все живое душилось на корню. Однако. Иногда нужен процентаж новых имен и даже пример национального разнообразия. И милая, простая, чисто написанная и – абсолютно невинная и фильтрующаяся сквозь все ограничения и указания повесть Рубиной вскочила в номер. А это было – уже ого! «Юность»! Знак престижа, огромный тираж, всесоюзная известность сразу.

В те же годы уехали Кузнецов, Бродский, Гладилин, Солженицын, Галич, Довлатов, Аксенов, Некрасов… И не печатали ни Лену Шварц, ни Шаламова, ни много кого еще. И мое поколение в общем давилось, спивалось, кончало с собой, деградировало… Так что кому поп, а кому и в лоб. Ну, конечно, – тоталитаризм, идеология, СССР. И вот однако.

Мы сначала поговорим об общих законах и тенденциях, а потом уже затронем российскую специфику.

Во-первых, новое воспринимается с трудом. Не похожее на привычное – прежде всего вызывает мысль, что это неумело, неправильно, как-то не так. Давно отмечено умными людьми: чтобы новое было воспринято нормально, не отторгнуто с ходу – оно должно быть по форме в основном традиционно. Вот довести традицию до совершенства – такое воспринимается лучше всего – и критикой, и читателем. Вот писать, как все привыкли, в ту же струю – только чуть-чуть лучше. Это поощряется.

Вспомним, коллеги, что «Руслана и Людмилу» пушкинские критика радостно вознесла – это было в русле мощной традиции, проложенной великим Жуковским. А первые главы «Евгения Онегина» были встречены в основном прохладно и с разочарованием: мы-то надеялись, что талант разовьется, а Пушкин-то наш пишет какой-то примитив бытовой, какая ж это поэзия, эх…

Так что если вы забацали что-то такое эдакое – особенно-то уши для фанфар не развешивайте. Вероятнее всего – приговорят: ищет свою форму, оригинальничанье, ученический экзерсис, модный формализм, странный выпендреж и так далее.

Во-вторых: хороший литературный вкус, чутье, способность самостоятельно различить интересное в потоке рукописей – это встречается довольно редко. Особенно когда у профессиональных читчиков глаз замылен, а личного интереса и азарта отловить новую яркую книгу неизвестного еще автора – нет такого рефлекса. Так что нередки случаи, когда знаменитые книги поначалу долго валялись в издательствах и безуспешно перемещались из одного в другое. Годами бывало.

Кстати о птичках: книга настолько кассовая, какой была в 1993 году «Легенды Невского проспекта», к моему изумлению и непониманию, в течение полутора лет отвергались полусотней издательств – буквально всеми различимыми, которые тогда были в России. Все в один голос уверяли, что сейчас покупают только американские боевики и фантастику, на русские книги нет спроса вообще, и предлагали сразу договор и аванс за американоподобную халтуру, якобы переводную. И лишь «Вагриус» решил составить сборник из разных рассказов, включив кое-что из «Легенд», не обращая внимания на мои заверения, что эта фигня не пойдет. Она и не пошла, плохо пришлась и плохо продавалась. И только маленькое, никому не известное питерское издательство «Лань» приняло книгу как есть, без всяких пожеланий и редактур, и тогда она полетела стольниками, стотысячными тиражами то есть, и встала на первое место в рейтингах, критика была бурная и больше хвалебная, и ее тогда читали все. Бывает.

А уж это, заметьте, по форме – обычная ироническая проза, сатирическая, юмористическая, физиологическая, повествовательная, легкая в чтении, ничего такого сложного, неожиданного и трудного. М-да.

Третье: вы напишете хорошую книгу – но ее могут элементарно не понять. Не увидят там сложности и глубин ваших, не заметят мастерства вашего. Ну не въедут! Вот вышел «Герой нашего времени» – и все сплошь его полили. Аж не верится – ослепли, мозги отсохли?.. Была одна восторженная рецензия – Булгарина, и одна в общем положительная – Белинского. Против полутора десятков тупой фигни, начиная с императора Николая I и кончая всеми как либералами, так и державниками.

Был гениальный советский писатель Морис Симашко. Мы о нем уже упоминали. Он ведь и книги издавал, и даже стотысячник у него был, и в московских издательствах тоже, и в «Новом мире» когда-то раз печатался. А – вот не вошел в «обойму», с которой носятся критики. Не «вращался». Жил в Алма-Ате, переводился по миру, национальные кадры ему завидовали. В 90-е уехал в Израиль, в начале 2000-х там умер. Вот и вся слава. А уж он заслужил, он заработал.

Или. Живет сейчас в Петербурге замечательный писатель Александр Покровский. Бывший флотский офицер, подводник, служба на северах, куча автономок. Книги «Расстрелять» и «Расстрелять-2». Остальные не так, хотя и фильмы по ним были; но эти – шедевры! Жесткая короткая и очень короткая проза. Флотская, мужская, жесткая. Юмор непередаваемый, стиль просто блестящий местами, познавательно до дрожи. Хохот неудержимый! Фразы влипают в память. «Комдив повис на своем скелете, как шинель на вешалке, временно утеряв интерес к продвижению по службе». «Фуражка вращалась на шишке, как сомбреро на колу». «И замполит улетел в люк, выпучив глаза, как ночной лемур». Матерные фразы цитировать не буду. Жизнь подводника без мата не существует, сами понимаете.

Для критики он не существует. «Не вращается». Не делает плавательных движений в литературной жизни. Здоровенный красивый мужик. В гробу он их всех видал. Так конечно.

А четвертое, дорогие друзья, существует зависть. И писательская ревность. Если кто-то пишет лучше тебя, преуспел больше тебя – у собратьев происходит разлитие желчи и в животе поднимается мировая тоска.

Про зависть надо понимать. Человеку свойственно стремление к самоутверждению. Это социальный инстинкт: занять как можно более высокое положение в своей группе и своем социуме. И он имеет два аспекта: позитивный и негативный. Один – это стать значительней и выше всех. А второй – опустить всех ниже себя. Потому что это относительно: меришь себя-то относительно других.

А самая жестокая и беспощадная борьба – внутривидовая. Потому что президенту и олигарху ты явно не конкурент. Но уж промеж собратьев – шалишь! Тут ходьба по трупам – нормальный вид спорта.

Вот пролетарий из пролетариев – это актер. У него нечего продать, кроме себя самого. Он, его фактура, тело, лицо, голос, талант. А конкуренция на хорошие места и роли страшная! Какая там ревность, какие интриги, какое подсиживание друг друга, какие трагедии самолюбий – это ж непосвященным трудно себе представить! Там сожрать конкурента – святое же дело, аж хруст стоит! Как шла по головам великая Сара Бернар! Ну и вообще – вспомним хоть «Театральный роман», там еще все приличия соблюдены в изложении.

Здесь вы, если хотите понять, должны отбросить гуманистические иллюзии, привитые школой и русской классикой. Вы должны въехать в психологию, в сознание и подсознание, а это весьма мутная среда.

Вот Евтушенко. Слава его в 60-е годы была беспрецедентна, да и потом до конца Советского Союза по инерции. На его вечера попасть было невозможно. Его книги купить было невозможно. Он собирал стадионы! Он объездил с выступлениями весь мир, его принимали мировые знаменитости и дружили с ним, его президент США с госсекретарем принимал лично – никто больше этой чести не удостоился. И. Он многим помог. Тому же Бродскому помог. А под конец жизни он составил огромную, в пяти томах, беспрецедентную, «Антологию русской поэзии». И похоронить себя завещал в Переделкино, рядом с Пастернаком.

И что? И в нынешних изложениях советской послевоенной литературы его почти что нет – ну, присутствует наряду со многими еще. И все это усыпалище пребывает в тени раскидистого дуба Бродского – Бродский как зонтик над всем пространством советской поэзии раскинулся. Он не сам раскинулся – его раскинули. Я ничего сейчас абсолютно не имею против Бродского! Но он не сам. И все было не так. И Евтушенко – а равно многие еще, которые печатались и были знамениты и даже – страшный грех! – преуспевающи, они отнюдь не насаждались официально, отнюдь не вменялись партией в обязательный список изданий, не занимали секретарских мест. Их и критиковали жестоко и несправедливо, и зажимали, и жизнь портили, – но все же давали дышать и работать. Но все неудачники, все обойденные, все недобравшие успеха – тихо ненавидели. И при смене власти, после смерти – тусовка стала кусать, а поклонники состарились и поумирали, такое дело.

Особенность русской литературной жизни – сочетание трупоедства и некрофилии. Русской литературной тусовке, критикам и литературоведам вкупе с ориентирующейся на их мнения гуманитарной интеллигенцией, свойствен позорный порок. Простите за некорректную прямоту. Они склонны перепланировать кладбища и менять памятники на могилах и сами могилы местами. Постфактум они обожают по своему усмотрению и разумению переписывать историю литературы. Причем если одним сооружают мавзолеи, то другие могилы норовят обгадить, дать зарасти травой или вовсе выкинуть покойников за ограду. Милейшие люди. С живыми за это сажают. А покойники молчат, а современники уходят в мир иной.

Господа. Два главных события в России в ХХ веке. Это революция с Гражданской войной и Великая Отечественная. И если попытаться выбрать только одного поэта из ХХ века России – это будет Владимир Высоцкий. Он первый. Он самый народный, самый любимый. Слава его в стране непревосходима. Ни у кого и близко такой не было и не будет. Но до сих пор – до сих пор! – официальная критика относится к нему не то уже чтобы свысока, но как к чужому. Он вошел в поэзию, в жизнь русского народа – с улицы, из воздуха, с магнитофонов и гитар. Но официальная критика его уничижительно игнорировала при жизни – и старается обращать на него меньше внимания и сейчас. Высоцкий на вершине Олимпа – но этот Олимп любви и культуры народной находится как бы чуть-чуть не в том измерении, не в той системе критериев и ценностей, что Олимп литературный, на вершине которого разместили Бродского.

А главным стихотворением ХХ века остается «Жди меня» Константина Симонова. Стихотворения более знаменитого и более значимого, более важного и отвечающего чаяньям сердца человеческого, в ХХ веке на русском языке написано не было. И вот в новой России официальное литературно-критически-тусовочное мнение не может простить Симонову его Сталинские премии, тот фавор, в котором он находился. При том, что. Он с мальчишества был воспитан в советской идеологии, он был честным патриотом, он искренне верил в Советскую Власть и Сталина – это было вполне типично для его поколения, его слоя. Ему было 29 лет, когда кончилась война, и он всю оставшуюся жизнь понимал и чувствовал, что он так и остался там, на войне, тогда он прожил все свое главное.

Успех к нему пришел огромный, и быстро, у него были и блага от правительства, и любовь народа. Зад никому не лизал, патриотизм его стихов был искренний. И в точку попал, и ко двору пришелся. Ну, а потом стали мстить за успех. За востребованность таланта. Поносить и унижать после смерти стали. Хотя его поэзия – вся от «Завещания» Лермонтова, ну и киплинговские мотивы найдутся, что ж плохого. Вот есть и такой вариант.

Солженицына объявили автором великой прозы «Один день Ивана Денисовича». Хотя это проза вполне заурядная, и метод социалистического реализма чистенький, только идеологически под другим углом. А Варлама Шаламова не только не печатали – ну, крут больно, – но и не говорили промеж собой, какой это большой писатель; а ведь он таким был.

Успех Гладилина, Аксенова, Казакова, Балтера – это успех заслуженный и сразу. Но – надо было, чтоб Катаев напечатал тебя в «Юности». Вкус вкусом, ан не каждому удавалось попасть.

Прошло 50 лет – и их практически перестали читать. А продолжают читать, однако, – Стругацких, Пикуля, Семенова. Почему? Критика им отказывает в литературном качестве, и успеха именно критического у них не было и нет.

Да, понятно, что есть успех читательский, он обычно называется унизительно кассовым или коммерческим, но мы на эту лицемерную дешевку не поведемся – читательский есть успех. (Да, читатель бывает разный, это отдельная тема.) И есть у критиков – у высоколобых, условно говоря. В идеале эти два рода успеха должны совпасть. Но это крайне редко.

Дюжина главных и лучших повестей Стругацких хороши на грани гениальности. «Попытка к бегству», «Хищные вещи века», «Трудно быть богом», «Второе нашествие марсиан», «Обитаемый остров», «Миллиард лет до конца света» – это шедевры. Чистого языка, интересного сюжета и глубины ненавязчивой мысли. Но! Знак скверны для идиотов от тусовки! «Фантастика». А «Гулливер», «Утопия» и «Мастер и Маргарита» им не фантастика. Учтите: критика имеет свои системные маркеры и предубеждения. Поэтому она искренне не в состоянии понять, что Стругацкие, скажем, гораздо большая литература, чем Трифонов.

У Пикуля надобно читать и знать две вещи: «Пером и шпагой» и «Реквием каравану PQ-17». Ими он и стал заслуженно знаменит. «Пером и шпагой» – лучший русский исторический роман вообще. Написан отлично! «Реквием» – лучшая книга о флоте в войну (хоть местами и передран ужасно из «Его Величества Корабль “Уллис”» Мак-Лина, но при советской власти мы его не читали.) Клеймо на Пикуле: «халтурщик, черносотенец, коммерческий беллетрист, исторические сплетни перевирал».

Юлиан Семенов – «кэгэбэшник, публицист, коммерсант, капусту косил». При том, что «17 мгновений весны» – написаны очень хорошо, очень; это высокой пробы книга, это идеал жанра, причем уникальный вариант.

Так что избегайте попасть под раздачу, не дайте наклеить на себя ярлык, если хотите именно всестороннего успеха.

И здесь мы сталкиваемся вот с какой печальной и циничной вещью. Esse quam videri, говорили римляне. Быть, а не казаться. Но! Дело-то имеют не с вами. А с вашим информационным образом. То есть именно с тем, чем вы кажетесь. Если вы кажетесь кому-то талантливым, умным, образованным и благородным вдобавок – так вы для него такой и есть. Произвели нужное впечатление. А на самом деле ты злой бездарный дурак – но отлично чувствуешь собеседника и говоришь ему те слова, которые нужно, чтоб он стал очень хорошо о тебе думать.

Казаться, а не быть. Вот формула современного успеха. Плевать, что ты есть на самом деле. Главное – что о тебе думают и говорят, каков твой образ в восприятии окружающих. Весьма тошнотворная правда…

Мало быть гениальным писателем! Надо еще и казаться таковым! Чтоб не оплевали, не игнорировали, оценили по достоинству и осыпали розами и златом.

Вот есть удивительный и показательный пример в русской классике – Фаддей Булгарин. Человек предельно оклеветанный, с предельно грязной репутацией. Доносчик и платный агент, Пушкина травил. А откуда мы это знаем? А нам написали, и мы прочли. У кого? Да уж не у друзей его. У врагов.

А друзья-то у него вообще были? Были. Кто такие? Грибоедов, Рылеев, Кюхельбекер. Вот те раз. Все рано погибли.

И мы начинаем разбираться в биографии Фаддея Булгарина, в его личности и творчестве – и выясняются-то вещи удивительные! Что у него было тяжелейшее детство, что нищего и беззащитного польского мальчика, который по-русски-то плохо еще говорил, командир роты однажды выпорол так, что он месяц пролежал в госпитале. Что Булгарин – боевой офицер, кавалерист, улан, участник многих сражений наполеоновской эпохи, не единожды ранен и награжден; в период мира между Россией и Францией служил в наполеоновской армии командиром уланской роты, награжден орденом Почетного Легиона.

Что он основал первую в России частную газету с политическими новостями, с него современная русская газета началась, там была масса разделов, им основанных. Что он родоначальник русской фантастики, и физиологического очерка, и фельетона. И что он – автор первого – первого! – русского романа, «Иван Выжигин», который читали все читающие люди той России, тираж 10 000 экземпляров, что в 10 раз больше пушкинских, и переведен сразу на 8 европейских языков, больше не было с русскими книгами той поры подобных случаев и близко. И одновременно почти с Загоскиным он родоначальник русского исторического романа, его «Дмитрий Самозванец» вышел ну каплю позже «Юрия Милославского» Загоскина и прогремел, и тоже слава и огромные тиражи. И не было у поляка, сына ссыльного революционера, никаких связей – только собственным умом и талантом, собственной энергией. Классический selfmade man.

И с Пушкиным у него до 1830 года, до выхода «Дмитрия Самозванца», прекрасные отношения были, пока тот его в плагиате не обвинил. (Причем то обвинение в плагиате давно стараются даже не поминать, критики оно не выдерживает.)

И не писал он никаких доносов, а составлял иногда обзоры русской культуры и давал рекомендации – как, впрочем, и Пушкину случалось, и прочим. И разбогател он заслуженно собственным трудом. И помогал многим, а ему никто. И «Горе от ума» друг Грибоедов ему доверил, и архив арестованного друга Рылеева он укрыл и сохранил. А доводилось ему самому, напротив, сидеть под арестом по царскому указанию: непочтительно отозвался о книге, понравившейся Николаю. Николай выразил неудовольствие разносной рецензией – так в следующем номере Булгарин напечатал еще большую поливу. Ну, так пришлось наглеца посадить слегка.

Откуда же такая несправедливая, грязная, злобная репутация?!

А слишком значителен и независим он был. Слишком высоко сиял и много значил в русской литературе и издательском деле 1820–40-х годов. Многим помогал – а ему никто. Он был самым читаемым, самым успешным, самым зарабатывающим, самым влиятельным в своей области. Тираж газеты огромен, от рецензий зависят продажи и заработок, зависит репутация книги и автора. Ну – и кто не взревнует? За что же ему так много всего досталось?!

Поначалу критика Булгарина хвалила, и Пушкин хвалил, и Белинский. Но терпеть чужой превосходящий успех под своим носом трудно.

Зависть и ревность. Ревность и зависть. К тому, кто своей значительностью умаляет и принижает значительность твоего положения и успеха в твоих собственных глазах. Его успешность делает тебя мельче – а это вызывает активное желание изменить положение. И если ты не можешь стать выше него – необходимо его опустить ниже себя.

Уязвленные завистники всегда объединяются в мнении, что предмет зависти ничего особенного из себя не представляет. Его успех – незаслужен, читатели имеют низкий вкус, да и человек он пустой и скверный. И ждется только повод, чтоб выплеснуть свою ненависть открыто; а если повод не находится – его выдумывают.

Не в силах конкурировать с Булгариным ни в литературном успехе, ни в издательском, его стали поносить – от обычной литературной критики и до черной ругани. И вот тут шляхетская гордость Булгарина, его независимость материальная и во мнениях, вспыльчивость и прямота его характера, не раз отмеченные современниками, – сыграли с ним дурную шутку.

Он полагал, что писатель и благородный человек не должен опускаться до полемик с критиками и клеветниками. Должен быть выше. Такая точка зрения существует, и вы с ней много раз столкнетесь. Но! Он просчитался в одном. В российском общественном мнении весьма силен закон тюрьмы: если ты не снизошел до ответа клеветникам и промолчал – значит, по факту ты признал их правоту и такой ты и есть.

Никогда не оставляйте никакую клевету, никакую ложь, никакую брошенную в вас грязь без ответа! Никто не оценит вашего благородства! Напротив – вас таковым и сочтут, а по мере повторяемости – утвердятся в этом мнении. Вы не будете иметь дела в литературе с аристократами, отдохните от этой иллюзии, – вы будете иметь дело с ревнивыми и лицемерными плебеями.

И вот Булгарин, считая ниже своего достоинства снисходить до разговоров с нечестными критиками и клеветниками, сознавая правоту и прочность своего заслуженного положения в литературном и издательском мире, с высоты своих заслуг и достоинств не отвечая лаю – с тысячекратным повторением этого лая… вместо реального образа был сформирован информационный образ для сторонних людей – совершенно ложный, грязный, низкий. Что бы ни было повторено десять тысяч раз без опровержений – в представлении людей это станет истинным.

И шло время, старые друзья уходили, а новая публика уже имела его образ как нечто скверное. А потом – что потомки? Они читают и чтят тех, кто утвержден как авторитеты в прежние времена. Потомки наследуют готовую картину истории, как им уже нарисовали.

Так что успех бывает и таким. Когда быстрый и ранний прижизненный успех сгрызают конкуренты и догрызают крысы, а потом остается лживая и унизительная репутация.

В основах это просто, если грамотно подойти. Вот пример самый яркий: товарищ Троцкий. Лев Давыдович. Первый оратор революции. Реальный вождь Октябрьского переворота. Отказавшийся от должности первого председателя Совнаркома: «Еврей в России им быть не может». Первый нарком иностранных дел: важнейшая была должность – тянуть время с Германией, она должна вот-вот рухнуть под ударами союзников, и не надо тогда ничего отдавать и платить за помощь. Потому и «ни войны, ни мира», потому архивы сто лет и засекречены. Троцкий же – создатель и организатор Красной Армии, он написал Присягу, он учредил орден Красного знамени – первый советский; его портреты висели во всех воинских частях. Его авторитет был огромен, заслуги неоспоримы, после смерти Ленина он был Номером Первым.

Великий интриган Сталин его сожрал, поначалу чужими руками. И вот в 24-м умер Ленин, в 27-м Троцкого полностью отодвинули от партийного руководства, а в 37-м «троцкизм» было уже самым страшным обвинением, а Троцкий – злейшим врагом революции и Советского Союза. И новые поколения, вообще ни хрена уже не знавшие, верили в это, как в таблицу умножения.

Вот так могут обойтись с успехом. Да не литературного ранга, а мирового. Умный человек может съесть другого умного человека завсегда. А дураки – они всему поверят: на то они и большинство.

А кого мы называем умным? Того, кто думает так же, как и мы.

Таким образом. Для успеха. Нужно. С одной стороны: Если вы талантливы и написали что-то классное – избежать зависти. О, избегать зависти – это целая наука, и не такая уж простая.

Первое – люди падки на лесть. Они глотают любую лесть. Уж совсем грубая и огромная лесть, которая все-таки не пролезает всерьез – подается с улыбкой и идет по классу комплимента. А в каждом комплименте все равно проглатывается частица за правду. При этом! Чтоб совести подставить костыль, чтоб ей легче было идти с вами по пути. Нет ясной границы между: видеть в человеке хорошее и это отмечать ему – говорить человеку приятные вещи – говорить комплименты – льстить – льстить цинично, с расчетом, чтобы он к тебе хорошо относился и был полезен при случае, чтоб ты стал ему приятен, вызывал положительные эмоции.

Вообще лесть древна, как человечество, ею всегда помогали карьере, это банально. Но – безотказно! А уже способы лести могут быть разными, это отдельная наука, да? Превозносить вкус, талант, храбрость, силу, красоту, поражаться уму. А также скромно спрашивать совета, оценки.

Для людей гордых и с чувством собственного достоинства это не подходит. Тем хуже для гордых.

Новое время родило жутко поганый оборот: «Он умеет дружить». То есть: на плечо в драке рядом поставить, не из беды выручить, не в горе утешить – а быть приятным, полезным, безотказным, готовым к услугам, при этом вести себя скромно и ничего не требовать. Рома Абрамович «умел дружить» с Таней Дьяченко. Шашлыки жарил на даче. Надружил на тринадцать ярдов в результате. Можете учиться. Но за книги столько не платят.

Так вот, литературный успех у критики сродни карьере. Умей нравиться и создать о себе впечатление. Льсти.

Говори то, что надо. Никогда не опровергай мнений тусовки! Ее авторитеты и гении, ее бездари и враги, ее шедевры – не подлежат нападкам! Обсуждать только обсуждаемое. Поддакивай авторитетам!

И. Держи себя скромно. Принижай себя, пока не стал большим авторитетом сам. Не хвастайся. Не огорчай коллег своей успешностью. В разговоре ставь их выше себя. Если ругают – ругай себя сам дополнительно, соглашайся и кайся, уже раскаялся. Если хвалят – смущайся, отнекивайся, благодари.

Ты должен выглядеть зависимым от любого, кто может сказать о тебе что-то значимое, внушать ему, что ты мельче его, а он крупнее тебя.

Бедный Макиавелли… Он писал об управлении государствами – а у нас тут мелкое занятие по мелкому лицемерию. Я к нему призываю? Я его презираю. Я говорю лишь о путях и способах добиться успеха, которые существуют объективно независимо от нашего с вами желания.

Да, бывают прекрасные и редкие случаи без всей этой фигни. Когда боссы литературной кухни решат и согласятся, что вот этот молодой парень талантлив, им искренне понравится его работа, – и они его продвигают. И волны расходятся сверху, и его начинают все хвалить – при том, что он и читателям нравится сам по себе, и его читают охотно. Но это случаи единичные, редкие. Причем – хвалимому-продвигаемому необходимо правильно, достаточно спокойно и скромно вести себя с теми ключевыми фигурами, от которых конкретно и зависит продвижение в поле успеха: маститые критики, главные редакторы журналов и т.п.

Технология построения имиджа – это отдельная наука. А «Технология литературного успеха» – это была бы крайне полезная книга для молодых писателей. А у нас тут, понимаете, одно занятие на всё.

Вот Грин Александр Степанович. При жизни успеха не имел. Печатался в паршивых мелких журнальчиках, критика поругивала снисходительно. Умер в нищете в 52 года в крымском захолустье. Через 30 лет после смерти стал неслыханно знаменит и любим. Вот вам ежегодный праздник выпускников в Петербурге: «Алые паруса». Да что праздник. Вот одна фраза только. «Они жили долго и умерли в один день». Писатель, написавший за всю жизнь одну только такую фразу, уже может считать свою судьбу состоявшейся, еще как.

А вот Даниил Гранин. Был знаменит, при советской власти как настоящий коммунист, после ее конца – как настоящий либерал. Ничего ведь заметного, стоящего, оставшегося в литературе – не написал, и вообще писал очень редко и мало. Но построитель собственной блестящей репутации – умнейший и ловчайший. Солгал себе геройскую военную биографию, невероятной ловкости демагог и лицемер, говорил что надо где надо. Председательствовал на собрании, где ходатайствовали о суде над Бродским, был в составе собрания об исключении Солженицына, и с лицом героя слыл человеком чести и благородства. Этому научиться нельзя, это уже гений имиджа. Но возможности человека понятны, да?

А вот Маканин. Писал в 70-е и начале 80-х гениальные рассказы и короткие повести. И книги хорошо выходили. Но критика и тусовка его в упор не видели: они не понимали, как маканинские парадоксы понимать и трактовать. А потом он напечатал в толстом журнале второго ряда – в «Севере» – длинную и сравнительно простую повесть «Предтеча», там все ясно, просто, критика обрадовалась и стала дружно хвалить. А пятнадцать лет в упор же не замечала!

Так что талант и шедевр – оно конечно. Иначе зачем все здесь. Но и это еще не гарантия успеха. Будьте скромны, стройте отношения, льстите цинично, ни с кем не ссорьтесь, придерживайтесь публично нужных взглядов. Не высовывайтесь раньше времени слишком высоко, помните, что масса коллег – на самом деле жестокие конкуренты, готовые вас сожрать при первом удобном случае. И не забывайте, что почти все критики – несостоявшиеся писатели, причем многие из них рассчитывают ими стать.

Но. Если вам все это противно. Если вы все это презираете. Если вы хотите только прямо и честно – или никак, на фиг себя уродовать. Тогда будьте готовы к тому, что справедливость не для вас. И верить нельзя никому, кроме себя. И писать надо предельно хорошо, так, как только можешь, насколько только способен. А там – как Бог рассудит и кривая вывезет.

В завершение – пардон за цитату. «Судьба благосклонна к тем, кто твердо знает, чего хочет».

Всем спасибо. Вопросы?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Когда говорят: «В литературе места всем хватит» – это напоминает поговорку киллеров девяностых: «В земле места всем хватит». Киллеры циничны, но правы. Литераторы гуманны, но лицемерны.

Отбросим пошлые выражения «литературный рынок» и «читательский рынок» и скажем изящно и современно: информационное пространство литературы. Вот это информационное пространство не безгранично. Миллион писателей никому не нужен. Спрос ограничен. А круг под прожектором славы и вовсе ограничен: десять знаменитых, сто известных, пятьсот кое-как перебивающихся. Остальные не поместились в поле зрения.

Творческие люди честолюбивы, амбициозны и ревнивы, стремление к самореализации и самоутверждению влечет их вверх через труды и преграды. И чем выше – тем острее конкуренция: за славу, деньги, тиражи. Поймите: внутривидовую борьбу никто не отменял.

В литературном мире идет острейшая и жестокая борьба за информационное пространство. Там пожирают друг друга живьем. При этом положено улыбаться и проповедовать заботу о благе литературы.