Текст книги "Частная жизнь москвичей из века в век"

Барышники

Не тот вор, кто ворует, а тот, кто потакает вору, говорит пословица. Можно, следовательно, сказать: кто принимает краденое. И действительно, барышники, которые заведомо скупают ворованные вещи, составляли одно из величайших зол для Москвы.

Барышники с двух часов ночи выходят в известные места в городе, иногда партиями в три-четыре человека, и поджидают охотников с добычей, которую приобретают иногда за самую ничтожную сумму. Вору возиться с вещью, особенно громоздкой, не с руки. К тому же он хочет как можно скорее получить деньги, чтобы вознаградить себя за труды и опасности щекотливого занятия. Барышники собираются преимущественно у театров, экзерциргауза (ныне Центральный выставочный зал на Манежной площади), Челышевских и Сандуновских бань. Они снуют также по бульварам, вокруг стен Китай-города и в некоторых других местах. Многие из воров спускают краденое и в другие руки, но все-таки большей частью по знакомству.

Барышники – специалисты очень быстро передавать так называемые «темные вещи» с хорошей для себя пользой некоторым евреям, проживающим в Москве с этой единственной целью. Последние отправляют вещи в родные города, где и происходит их ломка и переделка. Потом переродившиеся вещи развозят по ярмаркам.

Со второй половины XIX века барышники все более из непоседливого народа превращаются в сидельцев. Это хозяева притонов, владельцы ночлежек и лавочек, торгующих, главным образом, табаком и старым железом. Они покупают краденое лишь у знакомых им воров и перепродают через своих посредников на московских толкучках.

Стрелки

Профессиональные нищие в Москве известны под именем «стрелков». С пяти часов утра они отправляются на церковную паперть к заутрене и обедне, если успели приобрести за мзду там место, а потом «стреляют» по лавкам и трактирам. Часам к двенадцати дня капитал стрелка уже составляет копеек пятьдесят, и он идет всегда в одну и ту же закусочную, куда приносит с собой водки, и обедает. После обеда пристает к прохожим на улице. Так проходит время до восьми-девяти часов вечера, когда, предварительно напившись в трактире чаю или водки, он возвращается домой.

И летом, и зимой стрелок одет в рубище, чтобы легче разжалобить прохожих. В течение нескольких лет он снимает один и тот же «угол» или имеет постоянную койку в ночлежном доме. У каждого из них есть сожительница, которая занимается тем же ремеслом. В мелких лавочках близ места жительства стрелка хорошо знают и в случае необходимости дают в кредит. Но он почти никогда не нуждается.

Среди профессиональных нищих Хитрова рынка и Проточного переулка есть кроме того «интеллигенты». Они где-то чему-то учились, но курса не кончили, пристрастились к рюмочке, потеряли службу, пропили все и очутились в ночлежном доме. Они знают адреса многих благотворителей и время от времени просят у них помощи, то посылая письма, то обивая пороги. Как человеку интеллигентному, такому субъекту, «случайно попавшему в беду», благотворители дают денег больше, чем другим. Есть среди «интеллигентов» и такие, что по целым дням просиживают в трактирах и пишут по просьбе неграмотных стрелков за плату слезные прошения.

Но Москве есть достаточное число богатых людей, не принимающих никаких просительных писем, или таких, у которых подобного рода письма читают управляющие или секретари. На двор же к этим господам никого не пускают. Для русского стрелка, промышляющего попрошайничеством, даже «интеллигента», здесь – шах и мат. Сколько бы русский не писал, сколько бы ни хлопотал, он не только не получит удовлетворения своей просьбе, но не добьется свидания даже с секретарем или управляющим, не говоря о самом хозяине. Прислуга в таких местах великолепно выдрессирована и сразу по наружному виду отличает стрелка, а потому и отказывает ему даже прежде, чем тот успеет сказать, зачем пришел.

Совсем не то с немцами. Для немца подобные места – золотое дно. Они здесь получают такие суммы, о которых русским и не снилось.

Когда надо «обстрелять» замкнутого богача, егерферрейн, как в шутку называется немецкий союз стрелков, начинает снаряжать к нему одного из своих сочленов. Снаряжение заключается в том, что со всех собирают одежду – с кого сорочку, с кого шляпу, с кого пальто, – чтобы составить полный костюм для одного. Когда снаряжаемый готов, ему дают чью-нибудь визитную карточку, ибо собственную редко кто имеет, нанимают извозчика получше и в таком виде отправляют.

Стрелок важно подкатывает к подъезду, смело звонит и передает визитную карточку. Извозчик, приличный костюм, визитная карточка – все это, вместе взятое, производит на лакейство известное впечатление. Подозревать стрелка в таком барине лакеи и не думают, а прямо идут и докладывают.

– Шульц… Шульц?.. Что такое? Не знаю такого… Что ему нужно?.. Впрочем, проси! – приказывает хозяин лакею.

Входит Шульц. Он начинает говорить или по-русски, страшно коверкая язык и перевирая слова, или же, когда уверен, что его поймут, по-немецки.

– Шульц, инженер-механик. Честь имею представиться.

– Очень приятно. Скажите, пожалуйста, чем я обязан вашему посещению.

Прежде всего, Шульц начинает хвалить вам себя, какой он гениальный механик. Затем следует длиннейший рассказ о том, как он приехал из Германии ставить машины одной известной фирмы для здешней известной фирмы, как здешняя фирма переманила его на свою фабрику, обещая всякие блага; как затем в этих благах его обманули, когда он стал не нужен, поставивши дело на прочное основание; как он, между тем, выписал из заграницы свою Каролинхен вместе с Пинной, Минной и Минхен; как он лишился места вследствие коварства русской фирмы; как все эти Каролинхен, Минхен и Пинхен заболели, опять переболели и теперь болеют, а он должен давать им и доктор, и кофе, и котлет, и квартиру. Он один, а их – шесть-семь.

– Что делать? Что делать? – заканчивает он. – Посоветуйте мне, господин, прошу вас. Я один, в чужой стране, людей не знаю, языка не знаю. Я один, а их – шесть, они хотят кушать, а у меня нет ни копейки, и все вещи, которые можно было продать или заложить, давно проданы и заложены. Скажите мне, научите меня, помогите мне, посоветуйте!

Если стрелок при этом обладает еще и актерскими способностями, то он состроит рожу «накануне самоубийства», или заплачет, или изобразит удручающее впечатление.

В самом деле, что делать в таком случае осажденному хозяину? В первый момент появляется неодолимое желание вытолкнуть вон господина инженера-механика. Но неловко, в самом деле, проводить русской зуботычиной образованного иностранца (хотя, черт его знает, образован ли он?). Сказать, разве, ему несколько слов утешения? Дать совет? Утешение – это так глупо. А что, собственно, он разумеет под советом?..

Единственный выход из такого положения – это выдвинуть ящик письменного стола, вынуть оттуда такое количество кредитных бумажек, которое соответствовало бы общественному положению, степени образованности, личной представительности, семейным обстоятельствам и величине критических обстоятельств господина инженер-механика, и затем это количество русских денег вручить немецкому пройдохе.

Так именно и поступают. Человек, привыкший всегда отказывать бедным в помощи, когда эти бедняки не на виду, не в силах произнести слова отказа стоящему перед ним проходимцу. Куш передается более-менее солидный. Шульц принимает его с видом человека достойного, не как благодеяние, а как нечто принадлежащее ему по праву, раскланивается и уходит.

– Больше этого господина ко мне никогда не пускать! – отдает хозяин сердитый приказ лакею.

– Слушаю-с, – робко отвечает лакей, не понимая, за что сердится барин.

Напрасный приказ. Шульц больше не явится. Но через месяц, а может, и раньше, так же важно, на хорошем извозчике, подкатит к подъезду Шварц, Шмерль или Шмит, и лакеев опять собьет с толку его наружность, и в кабинете строго охраняемого господина опять повторится та же история. Только теперь явится аптекарь или изобретатель.

К числу профессиональных нищих относятся и те, что ходят по грязным трактирам и портерным с лубочными картинками, старыми журналами и дрянными дешевыми книжками. Их зовут «фарисеями», и своей торговлей они наживают несколько десятков копеек в день.

Аферисты

Лица, составляющие эту категорию, принадлежат к разным званиям, начиная с мужика и кончая дворянином. Между ними есть и мужчины, и женщины. Но все они имеют между собой неразрывную связь, потому что зачастую барин не может действовать без мужика и наоборот. Почти каждый аферист имеет под рукой агента, в которые, по преимуществу, избираются люди промотавшиеся, но с умом и образованием, особенно по бильярдным и карточным играм. Агент обязан разузнавать: не ищет ли кто-нибудь под расписку или под залог денег, не продает ли кто или не покупает имение, не вдался ли молодой человек с будущим наследством в распутство и т. п.

Например, агент узнает, что молодой человек, у родителей которого есть хорошее состояние, но они не дают сыну денег, немного зарапортовался, нахватал во многих местах деньжонок, а заимодавцы теперь его теснят. Агент адресуется к такому господину с предложением: не угодно ли ему совершить заем? Он, мол, слышал, что молодой человек ищет значительную сумму и может это устроить. Разумеется, от подобной благодати отказаться молодому, еще неопытному человеку и в голову не приходит. Да и как отказаться, когда, сделав заем, можно удовлетворить и неотвязчивых назойливых кредиторов, грозящих адресоваться с заемными письмами сначала к папеньке или маменьке, а потом и в Управу благочиния; когда притом из занятой суммы можно оставить еще и себе маленькую толику и пожуировать недельку-другую. Юноша изъявляет согласие, но под условие небольших процентов. Комиссионер отвечает, что дадут из учета восьми процентов, что состояние кредитующего ему известно. Только девятый процент ему. У заимодавца и ушки на макушке: занять из восьми процентов ему и во сне не грезилось! В тот же день или на следующий комиссионер везет молодого человека к аферистам, которые для подобных случаев имеют приличную и хорошо меблированную квартиру или берут на сутки номер в гостинице и рекомендуют себя за саратовских или херсонских помещиков. После общих разговоров о плохих урожаях и, вообще, о безденежье, помещик-степняк обращается к приехавшему юноше:

– Вам нужно пятнадцать тысяч? К сожалению, не могу вас удовлетворить в настоящее время такой суммой. Вчера сосед по имению вымолил пять тысяч, а со мной и всех-то денег – билет в шестнадцать тысяч да рублей пятьсот на расходы. Если вам угодно десять тысяч, они к вашим услугам.

Ни о каких пятнадцати тысячах при разговоре и речи не было. Юноша мечтает о сумме втрое меньшей, а тут неожиданная благодать.

– Делать нечего, – отвечает юноша и, чтобы не уронить своего реноме, добавляет: – Остальные пять я уж где-нибудь прихвачу.

– Так не угодно ли вам завтра в эту же пору пожаловать ко мне, – говорит «саратовец», – а нынче я заеду в Совет разменять билет.

При этом иногда показывается какой-нибудь опубликованный и давно не действующий билет или переделанный из пятнадцатирублевого в пятнадцатитысячный.

Молодой человек уезжает в полном восторге и уверенности, что удалось отхватить хороший куш. Комиссионер следует за счастливцем и объясняет, что так как очень важные дела заставляют его сегодня же недельки на две отлучиться из Москвы, то он, имея нужду в деньгах, покорно просит удовлетворить его условленным процентом. Разумеется, на радостях деньги, если их и нет в наличности, выпрашиваются у родителей, и комиссионер с другими аферистами получают за ловко разыгранный водевиль сотню рублей. На другой день оказывается, что «саратовские помещики», конечно, съехали. Коридорный или дворник отвечает, что номер или квартира были взяты на одни сутки для вечеринки или бала. Впрочем, вечеринка, иногда и с дамами, действительно справлялась.

Вы желаете купить дом – комиссионер опять тут как тут с предложением и услугами. Он везет и показывает вам дом, который вы находите очень удобным и, что главное, необыкновенно выгодным по цене. Аферисты во время вашего внимательного осмотра разыгрывают роль хозяев. После осмотра покупщик вместе с «хозяевами» отправляется к ним на квартиру, ибо они в «своем доме» не живут. Начинается торг, составляют условия, в которые непременно включают неустойку, на случай попятной с какой-либо стороны. Покупщик в восхищении от выгодной сделки, продавцы в восторге, что сумели продать чужую собственность. Берется задаток. Комиссионер тоже получает свою долю от покупателя.

Когда доверчивый покупатель, не найдя в условленный день продавцов ни в палате, в которой должна совершиться купчая, ни на их квартире, является в покупаемый дом, то получает от дворника ответ такого рода:

– Дом не продается, господа за границей, а мне велели отдавать квартиры внаем и смотреть за порядком.

– Да я четыре дня тому назад здесь был и осматривал этот дом. Разве ты забыл?

– А бог вас знает, может, и были. Всех ведь не упомнишь.

– Как же это? – восклицает одураченный покупатель. – Ты ведь сам нас водил и по квартирам, и по чердаку, и по конюшням.

– Как не водить – начальством приказано.

– Каким начальством?

– Известно каким – начальством. Когда вы были, в тот самый день приходил от частного пристава хожалый. Говорит, о вашем доме бумага есть, так что осмотреть его надо, балки в нем да переводы подгнили. Так вот, говорит, приедут к вам ноне из округа. Ты им все и покажи. Ну, я и показал. И на чай дали, дай Бог здоровья, добрые чиновники! А что касается продажи, господа об этом и не думают. Дом в приданое пойдет, сказывали, за старшей барышней. Может, изволите знать ее?

Покупщику остается присесть и застыдиться; пощупать карман, вздохнуть и ехать поскорее домой.

Жулик предлагает свой товар

Аферисты мелкого сорта употребляют другие фортели. Идете вы хотя бы Кремлем. Навстречу вам женщина с невинной просьбой:

– Не прочтете ли, батюшка, записочку?

В записочке написано примерно следующее: «Посылаю тебе, милая крестница, золотой крестик червонного золота 92-й пробы». Из любопытства, а иногда и с затаенной корыстью вы просите взглянуть на присланную вещицу. Вам как бы нехотя, с заметной осторожностью показывают ее и, между прочим, прибавляют:

– Не купите ли, сударь?

Объясняя, что это не червонное золото, вы начинаете торговать вещь, как вызолоченную бронзовую. После многих сомнений со стороны продающей, что вещица может оказаться и золотой, вам удается купить ее очень дешево. Положим, рубля за два или три. Вы, радостный, что объегорили женщину, приходите домой и дарите свое приобретение супруге или дочери, или племяннице. Те, более опытные и менее доверчивые, показывают покупку золотых дел мастеру. Оказывается, вещь не стоит и гривенника, она медная и плохо вызолоченная.

Забирохи, громилы, разбойники

К ним принадлежат люди исключительно низких податных сословий, а также дезертиры, бежавшие с каторги и поселений. Люди самого трагического свойства и характера, самые отчаянные. Они производят не только грабежи, но нимало не задумываются и не стесняются при надобности пускать в работу лом и кистень по головам, особенно если подвергающийся ограблению задумает сопротивляться. Они сходятся по вечерам в известные трактиры, полпивные и другие питейные заведения, куда являются также для заседаний задушевные, известные им извозчики, метко прозванные лихачами.

Эти лихачи принадлежат по внешности к той особой породе извозчиков, которые и сидят не так, как другие, и вожжи держат не так, и едут не так, и запряжку имеют отличную, залихватскую. Со двора лихачи выезжают не утром, а в послеобеденное время или под вечер. Останавливаются они не на биржах, а около трактиров, где происходят попойки и кутежи. Лихач за тридцать-сорок копеек и с места не тронется. Ему подавай и седока лихого, который за один конец на какую-нибудь Драчевку или на Патриарший пруд бросит пятирублевую, или барышню в отчаянном кринолине с цветником на голове, которую бы он на полных рысях подкатил к трактиру в Марьиной Роще. Барышня денег не жалеет – платят за нее добрые люди да широкие господа.

В начале сходки грабителей, вооруженных ломами, кистенями, гирями, коловоротами, ножами разной конструкции и тому подобными инструментами, идет совещание, и каждый высказывает свое мнение, куда в эту ночь ехать. На ничтожные кражи они не рискуют. Не из чего руки марать – громить так громить. Если попасться, погибнуть, так хоть было бы из-за чего. Окончив совещание, громилы приступают к расчету и делят по-братски добытое за прошлую ночь. Затем следует попойка, после которой разъезжаются, наконец, на погром. Если возникает вдруг помеха, громилы становятся в грозное оборонительное положение, которое бывает очень опасно как для полиции, так и для всякого встречного. Случается, дорогой громилы заметят запоздавшего пешехода в порядочной шубе. Тогда один забироха соскакивает с экипажа, подходит к путнику и без дальних разговоров требует шубу. Если следует возражение, непокорному мгновенно попадает в голову кистень. Подбегают другие, обирают несчастного и оставляют на произвол судьбы.

Грабители нередко зорко следят за жертвой, которую назначено ограбить; замечают за иным, куда он ходит, когда возвращается, имеет ли привычку носить с собой большие деньги. Все это преимущественно узнается через прислугу. В этих случаях громилы подговаривают извозчика, который обязан везти седока за плату, которую тот с первого раза предложит. Разумеется, извозчик везет жертву глухими переулками и в одной из них встречается с «честной компанией». Лошадь хватают под уздцы, извозчика для отвода подозрения сваливают наземь, а седока обирают. Потом как бы насильно садятся к тому же извозчику и уезжают. Ограбленный иногда кричит, но след грабителей уже простыл. Если и прибегут на крик ночные дворники и полицейские, то виновных все равно не найти. Ограбленному остается благодарить Создателя за спасение жизни.

В то время, когда воры этой категории производят кражу, один из партии сидит обыкновенно на приготовленном извозчике, другой стоит для наблюдения поодаль. Когда сторожевой заметит, что идет дозор или обход, извозчик, не подавая и тени подозрения, сходит с дрожек или саней и поправляет упряжь. Седок понуждает его, чем и отводит от этого места дозор. А в случае опасности, заслышав условленное слово, сторожевой бросается в экипаж и мчится напропалую.

Все награбленное сбывается барышникам.

Дурманщики

Дурманщики бывают разного сословия и обоего пола. Они действуют на так называемую «собачку» – экстракт дурмана в жидком виде. Дурманщики постоянно присутствуют в пивных заведениях, преимущественно около застав и при рынках. Как скоро дурманщик заметит в заведении подгулявшего гостя с деньгами, он старается свести с ним знакомство и вместе пображничать. Случается, дурманщик потчует новоприобретенного знакомого на свой счет. Он подливает в стакан нового приятеля «собачку». Тот чумеет и становится хуже, нежели пьяный. Содержатель заведения выталкивает его на улицу. А на улице всякому своя воля. И одурманенного обирают. Случается, при этом присутствует и помогает сам хозяин заведения. По крайней мере, он почти всегда содействует ограблению прямо или косвенно.

Заходит, например, в полпивную с рынка мужичок, продавший в базарный день муки, картофеля и капусты на десять рублей. Буфетчик, всегда ловкий и полированный, выспрашивает: откуда гость, по какой подмосковной дороге направляется, зачем или с чем приезжал, хорошо ли торговал и т. д. После этого допроса вскользь замечает:

– Приходила давеча поутру одна женщина, богомолка. Должно полагать, искала попутчика в вашу сторону.

Эта женщина, ищущая попутчика, иногда вновь заходит в заведение, а иногда и не заходит. В последнем случае буфетчик сообщает, что «богомолка» в настоящее время должна быть уже у заставы. Мужичок торопится догнать попутчицу, в чем, конечно, и преуспевает, потому что дело устраивается очень ловко. Если же попутчица заходит в заведение, тут же и сговариваются о подвозе. Мужичок теперь порожняк, рад везти за безделицу. По окончанию сделки «богомолка» требует бутылку-другую пива для своего возчика и бутылочку меда для себя. Наконец, они отправляются. Мужичок, в невинности своей хвативший в заведении или дорогой за заставой пивца с «собачкой», сваливается где-нибудь в канаву. На другой день, опамятовавшись, он возвращается пешком в Москву отыскивать своих лошаденок и, разумеется, нигде их не находит. Погоревавши и наплакавшись вдоволь, обобранный, он отправляется домой пеший и с пустыми руками.

Дурманщики действуют и многими другими способами. Так, они стараются заводить знакомства, очень кратковременные, с прислугой. В отсутствие хозяев прислуга, всегда падкая на даровое угощение, ублаготворяется пивцом, винцом, чайком с «собачкой» и одуревает. Дурманщики тогда делают в доме свое дело.