Текст книги "Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века"

Как и в период до египетской оккупации, во главе администрации сирийских провинций-эйалетов султан поставлял своих наместников-векилей в ранге министра и с титулом трехбунчужного паши. До Танзимата генерал-губернатор совмещал в своей должности две ипостаси – гражданского губернатора и командующего войском. Одновременно он отвечал за сбор налогов и перевод их в государственное казначейство (байт аль-маль) в столицу. Вали должен был находиться в постянной боеготовности и без промедлений вместе со своими подчиненными откликнуться на призыв султана и выдвинуться во главе вверенного ему войска на войну с противником на тот фронт, куда прикажет падишах. С введением Танзимата картина полностью изменилась, поскольку на первом этапе реформ властные полномочия генерал-губернатора были предусмотрительно урезаны, чтобы не допускать впредь возможности появления мятежных пашей, таких как, например, Мухаммад Али, угрожавших династии Османов в Стамбуле. Вот почему срок каденции паши ограничивался, как правило, одним годом.

С целью усиления централизации власти османского правительства генерал-губернатор (по примеру хедивского хукумдара) был наделен властными полномочиями над всеми наместниками сиро-палестинских санджаков. Это заключение подтверждается также и тем обстоятельством, что вали Дамаска, как и главы других провинций, были лишены военных полномочий. Введенная по Танзимату военная реформа предусматривала создание регулярного двадцатитысячного воинского контингента в составе Аравийского корпуса (Арабистан ордусы), дислоцированного в Большой Сирии под единым командованием сераскира в звании мушира. Его штаб-квартира размещалась в Дамаске. Сераскир был независим от гражданских властей, так как подчинялся военному ведомству (баб-и аскери)⁸⁶. Вали не имел права использовать регулярные войска без разрешения сераскира (714, с. 56). В случае необходимости генерал-губернатор получал специальное разрешение Порты на использование военной силы. Правда, теперь ему не требовалось оставлять Дамаск на время военного похода во главе собранного им (с помощью мутасаллимов и местных шейхов) войска для ведения боевых действий в разных уголках империи, как это случалось в дотанзиматную эпоху (867, с. 119).

С глав эйалетов была снята функция сбора налогов, которая была возложена на специальных чиновников министерства финансов (баб-и дефтери) – дефтердаров. Они стали независимыми от валиев, поскольку подчинялись баб-и дефтери и командировались этим ведомством из Стамбула в провинции. Функции дефтердаров сводились к сбору налогов и решению финансовых вопросов в эйалете, которые возникали в результате отмены в 1840 г. откупной системы ильтизамов (араб, ильтизам). В санджаке эту работу вместо откупщиков-мультазимов стал выполнять управляющий финансами (мудир аль-маль) в должности руководителя налогового департамента округа (мухассыля), который подчинялся напрямую дефтердару эйалета, а не каймакаму своего санджака.

Сокращение властных полномочий дало возможность местным шейхам усилить свое влияние в провинциях и округах, сотрясавшихся от междоусобиц аянов. Для исправления возникшего перекоса Порте потребовалось укрепить османскую администрацию. В январе 1852 г. султан Абдул Меджид пошел на расширение властных полномочий вали, которые были закреплены в султанском фирмане. Согласно новому эдикту, генерал-губернатор мог приостанавливать и смещать с должности мутасаррифов и каймакамов санджаков, управляющих каз, членов муниципальных советов, начальников полиции и всех гражданских служащих своего правительства. Валию подчинялись мутасаррифы и каймакамы вверенной ему провинции, которые, правда, назначались по его рекомендации, но по указу падишаха (867, с. 120).

Для противовеса исполнительной власти султанских наместников, а также для контроля за деятельностью гражданских, военных и судебных властей Порта сохранила в Дамаске созданный хедивскими властями совещательный орган – Высший консультативный диван Сирийского эйалета, заменив слово «диван» на «совет» (араб, маджлис шура аш-Шам аль-‛алий). В Бейруте (новой столице Сайдского пашалыка) также стал действовать аналогичный консультативный совет. Процесс «раздиванизации» с одновременной «меджлисизацией», или «советизацией», совещательных органов проходил в эйалете на трех низовых уровнях: санджака (также каймакамлыка), казы и нахии. Состав совещательного меджлиса избирался и формировался по согласованию со Стамбулом, куда отправлялись списки для вычеркивания Портой неугодных ей лиц (714, с. 54; 603, с. 109–111).

Паша председательствовал в консультативном совете (араб. маджлис аш-шура), в который, помимо чиновников местной администрации и канцелярии паши (араб, диван аль-вали) как официальных членов маджлиса (ex officio), входили также сераскир и шариатский судья в качестве заместителя (векиля) паши. Кади мог осуществлять также функции «комиссара» (осм. меймур; араб. ма’мур) – чиновника, специализировавшегося по судебным делам, который публично оглашал приговоры и обладал правом вето в случае несоответствия принятых вердиктов нормам шариата (931, т. 3, с. 12; 603, с. 110; 722, т. 3, с. 79). Маджлис аш-шура пользовался широкими полномочиями уже как совещательный орган коллективного руководства, в котором без согласия его членов паша не мог утвердить ни одного важного решения (931, т. 3, с. 12). В своих попытках ограничить произвол и всевластие валиев, члены советов сами были не прочь заняться вымогательствами и давлением на местное население, «полномочными представителями» которого они считались (714, с. 60). Чтобы устранить это перекос «представительской» власти, османское правительство пошло на расширение прерогатив генерал-губернаторов. В 1852 г. был издан фирман, согласно которому все структуры администрации эйалета ставились под непосредственный контроль вали, который получал право назначать и смещать членов маджлиса эйалета, а также всех глав санджаков провинции (там же, с. 60).

Административные реформы продолжались. С 1864 г. стала изменяться система административных советов. В высший представительский орган управления эйалета (маджлис идарат аль-вилайа) вошли командируемые из Стамбула вали, кади, дефтердар. Помимо них в маджлис были включены два представителя улама из местного аянства: ханифитский муфтий и накыб аль-ашраф. Кроме того, к ним следует добавить также шесть выборных членов (трех мусульман, двух христиан и одного иудея) (там же, с. 66). Согласно закону о провинциях 1864 г., главы губернаторского корпуса (вали, мутасаррифы) председательствовали и в административных советах (осм. меджлис-и идаре; араб, маджлис идарий) в своих административных единицах. Согласно новому закону, административные советы стали действовать в провинциях, санджаках и казах. Административный совет, состоявший из официальных и избираемых лиц, помогал командированному из столицы паше лучше и оперативнее разобраться в возникавших ситуациях в пашалыке, давая ему те или иные советы, а также вводил некий элемент демократии, подключая избранных представителей местного населения, в том числе из местных христанских общин, к дозированному участию в административных делах.

Роль судьи шариатского суда (кади аль-махкама аш-шариййа) и его авторитет в системе османской власти в провинциях и в центре были значительными, поскольку исламское судопроизводство традиционно играло важную роль в многоконфессиональном османском обществе. До египетской оккупации Палестины и Сирии судебная система Дамаска и других городов Сирийского эйалета всецело находилась в ведении кади, командируемого из Стамбула сроком на три года (559, ч. 2, с. 157, 159). Доходы дамасского кади со штатом чиновников в среднем составляли от 20 до 30 тыс. рублей серебром в год⁸⁷, в Халебе (Алеппо) и Иерусалиме – в два раза меньше⁸⁸. По сведениям Дж. Финна, кади получал гонорар в размере 3 % от стоимости выдвинутого иска, который выплачивала выигравшая сторона (662, с. 175). В отдельных случаях за ведение судебного процесса между греческим, армянским и францисканским духовенством иерусалимский судья получал за один раз от 30 до 40 тыс. рублей (там же, т. 2, с. 157)⁸⁹. Еще со времен правления Сулеймана I Законодателя паша и кади Иерусалима по традиции получали одинаковое жалование (800, с. 325). Верховный кади эйалета назначал в города санджаков, входивших в его юрисдикцию, судей из числа местных арабов, взимая с каждого из них плату в зависимости от важности и доходности данного судейского места. Судьи все чаще жаловались на существенное падение своих доходов из-за того, что судебные иски все чаще рассматривались в смешанных светских и консульских судах. Правда, дела чисто мусульманского характера, гражданского состояния и собственности слушались главным образом в махкаме (662, с. 175). В 1880 г. Порта предприняла очередную попытку секуляризировать религиозные суды миллетов путем официального введения в порядок их судопроизводства некоторых положений развивавшейся государственной системы светских судов (махáким-и низамийе, или низами), с помощью которых можно было бы обеспечить равноправие для всех османлы перед законом (859, с. 28). Более того, ожидая протестов со стороны духовенства, правительство признало за индивидуальными членами миллетов права обращаться в государственные суды даже по гражданским делам (наследства, завещаний и др.), которые издревле находились в ведении религиозных судов (860, с. 163–164).

В эпоху реформ Танзимата на уровне эйалета, санджака и каза стал функционировать новый судебный орган, меджлис-и дави, который состоял из председателя (хакима, или каймакам бати), муфтия, одного ма’мура (чиновника по судебным делам), троих выборных членов из числа османов-мусульман и трех избираемых лиц из числа зимми. Тот факт, что хакима назначал шейх аль-ислам, причем из числа кадиев, а с пятью мусульманами в меджлисе заседали трое христиан разных конфессий и один иудей, означало лишь то, что, несмотря на декларированное Портой разделение судебной власти на шариатский и смешанный суды, реформы Танзимата все еще сохраняли дискриминационное положение зимми (603, с. 112–113). Как и прежде, советы всех уровней защищали главным образом интересы Порты и мусульман. Если до Танзимата маджлис являлся одновременно административным советом эйалета (или санджака) и гражданским судом, то в ходе вводимых реформ судебная власть была отделена от административной, а бывший административно-судебный совет был разделен на два самостоятельных органа – административную (маджлис идарий) и судебную (осм. меджлис хукук; араб, маджлис тахкык) палаты (там же, с. 109–111).

Во второй половине XIX века продолжала развиваться система коллективных органов местного самоуправления в провинциях: административная палата (меджлис-и идаре), судебная палата по уголовным и гражданским делам (меджлис-и низами, или низамийе), апелляционный суд (меджлис-и тамйиз), коммерческий суд (меджлис-и тиджари, или тиджарийе). Закон о провинциях 1864 г. вводил еще один представительский орган в вилайете – генеральную ассамблею (осм. меджлис-иумуме; араб, маджлис у мумий). Она была призвана стать высшим коллективным органом местного управления на уровне провинции, куда стали входить представители от административных советов вилайета, санджаков и каз (там же, с. 120). На уровне вилайета, маджлис умумий должен был ежегодно созывать съезды для обсуждения хода развития «благотворных реформ» Танзимата (867, с. 120).

Помимо светского и религиозного судов в Иерусалиме действовали (правда, в гораздо меньшем объеме) консульские суды, рассматривавшие гражданские дела подданных своих стран. Русские подданные, как и другие иностранцы в Османской империи, пользовались, согласно режиму капитуляций, правами экстерриториальности и консульской юрисдикции. В качестве судьи в этом случае обычно выступал генеральный консул или консул, заместитель или его драгоман. Споры между иностранцами и османскими подданными, а также определенные уголовные преступления, совершенные иностранными подданными, разбирались османским судом по гражданским делам (402, л. 94—99об).

Местные христианские и иудейские общины Палестины имели свои собственные религиозные суды в Иерусалиме. В качестве судьи внутри арабской православной общины выступал патриарх Иерусалимский и всея Палестины. Аналогичным образом обстояли дела в Армянском патриархате Иерусалима. Иудеи имели раввинатский суд, возглавляемый верховным раввином (ивр. хахáм башú; араб. кабúр аль-хахамáт) (811, с. 120).

Поскольку судебные издержки в шариатском суде были значительными, то мусульмане нередко обращались в консульские суды, чтобы сэкономить деньги и снять с себя в случае выигрыша дела бремя издержек за судебное разбирательство (448, л. 25–32; 559, ч. 2, с. 227; 811, с. 120–121). После младотурецкой революции 1908 г. консульские суды постепенно были упразднены османскими властями как ущемлявшие государственный суверенитет империи.

В рамках Танзимата претерпевала некоторые изменения не только система административно-территориального управления провинциями, но и терминология османских должностей османской администрации на местах. Так, например, расхожее слово «пашалык» применялось в дотанзиматный период исключительно к эйалету, поскольку им управлял султанский паша в ранге визиря. В условиях бурного роста чиновничего аппарата Порты и отсутствия вакантного генерал-губернаторского кресла бейлер-бея паша был готов замещать губернаторский пост санджак-бея, чтобы не сидеть в османской столице на скромном должностном окладе османского чиновника. Падишах восстановил прямое османское правление в Великой Сирии, в 1842 г. должность мутасаллима была упразднена, правда, старое слово «мутасаллим» неофициально продолжало использоваться европейцами в отношении губернаторского поста в Палестине еще долгое время (662, т. 1, с. 238). Вместо мутасаллима был введен пост каймакама⁹⁰, или губернатора округа провинции, с титулом одно– или двухбунчужного паши. Таким образом, должность санджак-бея занималась уже не только чиновниками с титулом бея, но и османскими пашами. Это обстоятельство давало повод европейским консулам, путешественникам и миссионерам неофициально именовать Иерусалимский округ в своих донесениях и записках с 40-х гг. XIX века «пашалыком», «присваивая» ему этот статус, исходя не из официального статуса данной администативной единицы, а из титула и ранга паши, его возглавляющего (662, т. 1, с. 426, 450; там же, т. 2, 144; 815, с. 234). Даже К.М. Базили в своей книге «Сирия и Палестина под турецким правительством» называет Иерусалимский санджак-мутасаррифлык «пашалыком Иерусалимским» (561, с. 424).

Следует отметить, что с возврашением османского правительственного аппарата официальный статус аль-Кудса изменился не только де-факто, но и де-юре, что свидетельствовало об изменении отношения Порты к одному из заурядных санджаков сирийской провинции. Этот специфический статус «округа Горного Иерусалима» (лива Джабаль аль-Кудс) был придан в силу возрастания международного значения Иерусалима для европейских держав в 30-е гг. XIX века, а также заметного увеличения населения города и роста доходов от паломничества (800, с. 325). В результате его прежние окружные границы были расширены за счет территорий нескольких ранее равных ему по статусу лив, которые вошли в один мегасанджак, получивший официальное наименование мутесаррифлык (араб, мутасаррифиййа). Эта по сути новая административная единица вобрала в себя всю Палестину с существовавшими на ней санджаками (Наблусским⁹¹, Яффским и Хевронским), с их многочисленными казами и нахиями, Иудейскими холмами и Галилеей (Западным берегом реки Иордан). Иерусалимский мутасарриф в силу своего нового положения получал власть над включенными в его мегалива санджаками, официально именуемыми уже каймакамлыками и возглавляемые каймакамами. Мутасаррифиййя стала занимать некое промежуточное положение между провинцией (эйалетом) и обычным округом (санджаком). Вместо упраздненной должности мутасаллима во главе расширенного Иерусалимского санджака Высокая Порта ввела новый губернаторский пост мутасаррифа с присвоением ему генеральского чина мир мирана (561, с. 323, 579)⁹². Разница между пашами и генералами состояла в количестве парадных туй: ферик⁹³ имел один бунчук, а мир миран – два.

В 1841 г. султан Абдул Меджид издал фирман о переподчинении Иерусалимского мутасаррифлыка сайдскому валиювизирю, состоявшему в одинаковом фельдмаршальском чине мушира со своим дамасским коллегой.

В 60-х гг. XIX века на базе развития административно-территориальных реформ Танзимата 40-х и 50-х гг. возникла идея реорганизации провинций в более крупные административные единицы, во главе которых султан назначал тщательно отобранных и высоко квалифицированных чиновников⁹⁴. Предполагалось расширить их прерогативы в провинциях в интересах реализации генеральной задачи – централизации османской власти (911, с. 28). С этой целью в 1864 г. был принят проект закона о провинциях (осм. тешкыл-и вилайет⁹⁵ низамнамеси; араб. канун аль-вилайа), опробованный в качестве пилотного проекта на Дунайском эйалете, генерал-губернатором которого был назначен Мидхат-паша⁹⁶. В 1867 г. этот закон с рядом поправок был опубликован в официальной османской печати, а его действие стало законом для целого ряда других провинций. Согласно вводимому закону, эйалеты были переименованы в вилайеты. В 1871 г. был опубликован дополнительный административный акт для местной администрации – закон о провинциальной администрации, в соответствии с которым практически во всех провинциях Османской империи вводилась обновленная система управления вилайетами. В 1913 г. Порта приняла в развитие законов 1864 и 1871 гг. еще один закон о «всеобщей провинциальной администрации» (канун-и идаре-и умумийе вилайет). В соответствии с новым законодательным актом, их главы вилайетов получали дополнительные властные прерогативы, полностью отвечая за все политические, финансовые, юридические, военные и общественные дела в своей провинции (911, с. 28).

В соответствиии с положениями законов о провинциях установливалась следующая иерархия административных единиц в провинции: санджак-лива подчиняется вилайету; каза – санджаку; нахия – казе, а карья подчинялась нахийе. Произошло изменение в наименовании глав этих единиц как бы с повышением в должности: глава санджака (бывший каймакам) стал называться мутасаррифом; глава казы (бывший мудир) – каймакамом; глава нахии (бывший мухтар) – мудиром, а глава карьи (бывший шейх) становился мухтаром в результате выборов⁹⁷. Так османское правительство в рамках политики централизации власти на местах вовлекало в сферу деятельности своей администрации местных шейхов, пытаясь превратить их из мятежных аянов в послушных эфендиев.

Командируемый в округ Портой мутасарриф теперь вновь, как и до Танзимата, стал ведать финансовыми, военными и политическими делами и отвечать за то, чтобы все судебные решения в вверенной ему мутасаррифиййе исполнялись надлежащим образом. Он подчинялся генерал-губернатору. В 1871 г. Порты издала новый закон о провинциях, внесший ряд поправок и дополнений в закон от 1864 г. В новом законе были детализированы полномочия всех глав административных единиц от генерал-губернатора до деревенского мухтара. В нем были конкретизированы сферы деятельности чиновничьего аппарата, административных советов (маджáлис аль-идара), муниципалитетов и администраций нахий (там же, с. 29).

Границы провинций несколько изменились, поскольку Сирия была разделена на два мега-вилайета – Сирийский (Сурийе) и Халебский (Халабийе). В состав Сирийского вилайета вошел Сайдский пашалык, который в 1867 г. и вовсе был упразднен, получив «второстатейный» статус лива-санджака. В 1887 г. Порта вывела из Сирийской провинции Сайдский пашалык, восстановив ее в «первостатейном» трехбунчужном статусе, а также присвоив ей новое официальное наименование – Бейрутский вилайет, который охватил в своих рубежах Бейрутский, Триполийский, Латакийский и Наблусский санджаки (там же, с. 25). Для восстановления былого статус-кво в том же году из состава Сирийского вилайета была выведена Аккская лива (вместе с ее «исторической» Хайфской казой) и включена в состав Бейрутского пашалыка. К.Д. Петкович назвал в своей книге образованный Портой Бейрутский вилайет «автономным ливанским генерал-губернаторством» (622).

Особый статус сохранялся за тремя округами-мутасаррифийами: Иерусалимом, Горным Ливаном, Дейр аз-Зором; первый в силу международной и духовно-политической значимости, второй – из-за сложного этноконфессионального состава населения края, третий – в силу преобладания кочевого и полукочевого населения (714, с. 66). В 1873 г. Стамбул предоставил возможность Иерусалимскому мутасаррифлыку напрямую вести контакты с Портой, что свидетельствовало о беспрецедентно высоком уровне этого расширенного округа, сопоставимого с уровнем вилайета (811, с. 115). Предпринимавшиеся неоднократно в начале XX века попытки преобразовать Иерусалимскую мутасаррифиййю в вилайет не возымели успеха, и округ так и остался в своем прежнем статусе.

В 1906 г. Назаретский каймакамлык был вновь выведен из состава Аккского округа Бейрутского вилайета и снова включен уже в Иерусалимский мутесаррифлык с целью облегчения движения паломников, посещавших Святые места Палестины. Этот статус-кво продержался лишь до 1909 г., когда Назарет был повторно передан Аккскому санджаку Бейрутского вилайета (867, с. 115). В 1908 г. в Иерусалимском мутесаррифлыке в приграничном с Египтом районе был образован Хафирский каймакамлык (там же, с. 22). К началу XX века территория Большой Сирии делилась на четыре эйалета: Сирийский, Халебский, Бейрутский и Аданский с тремя отдельными мутасаррифлыками – Горным Ливаном, Иерусалимом и Дайр аз-Зором (714, с. 117).

Реформы Танзимата осуществлялись в контексте сложного международного воздействия на Порту, влиявшего на внутреннюю и внешнюю политику Стамбула и на двусторонние отношения с европейскими государствами. С 40-х гг. после нейтрализации попыток Петербурга подчинить своему влянию Стамбул (Лондонские конвенции 1840 и 1841 гг.) усилилось вмешательство европейских держав (Великобритании, Пруссии, Франции) и США, направлявших в Левант миссионеров, деятельность которых в немалой степени способствовала возникновению расколов и конфликтов внутри восточных христианских общин, а также нагнетавших отношения с другими нехристианскими общинами. Следствием этой политики стали кровавые конфликты между друзами и христианами в Горном Ливане, на время приглушенные египетской администраций. Столкновения были возобновлены не без европейского вмешательства. В результате их продолжения в 1842 г. был смещен эмир Башир III, а на его место назначен новый губернатор Омар-паша. Однако это решение создало еще больше этноконфессиональных проблем, в результате чего представители европейских держав предложили султану план раздела Ливана на два сектора – христианский и друзский. Султан принял предложение и в декабре 1842 г. издал соответствующий указ, в котором предписывал Сайдскому валию Асаду-паше разделить весь Ливан на два округа: северный – во главе со своим заместителем (каймакамом) христианского вероисповедания и южный – с каймакамом-друзом. Эта система получила название «двойного каймакамата», поскольку оба округа подчинялись Сайдскому пашалыку.

Рост межконфессионального противостояния в этом районе Большой Сирии привел в 1860 г. к мусульмано-христианским столкновениям в Горном Ливане и в Дамаске, что свидетельствовало о нежелании мусульманского населения смириться с идеей равноправия с зимми. После резни христан мусульманами султан, попавший под массированное давление европейских держав, прежде всего Франции, был вынужден в 1861 г. издать эдикт, согласно которому «двойной каймакамат» был упразднен, а Горный Ливан был преобразован по примеру Иерусалимского мутассарифлыка в автономный округ (мутасаррифиййю) во главе с мутасаррифом-христианином. В соответствии с Органическим статутом Ливана 1861 г., вступившего в силу в 1864 г., этот округ, в котором марониты составляли большинство населения, стал полностью независимым от Сирийского эйалета (со столицей в Дамаске) и Сайдского пашалыка (с административным центром в Бейруте).

С конца 30-х – начала 40-х гг. XIX века Иерусалим стал объектом пристального внимания европейских государств. Первой в борьбу за Святой Град «вступила» Великобритания, которая в 1838 г. назначила в Иерусалим своего вице-консула⁹⁸. В 1841 г. статус британского вице-консульства был повышен до консульства. Ее примеру последовали Пруссия (1842 г.), Франция⁹⁹ и Сардиния (1843 г.), Австрия¹⁰⁰ (1847 г.), Испания¹⁰¹ (1854 г.) и, наконец, Россия¹⁰² (1858 г.) (634, т. 2, с. 619, 623; 800, с. 351).

Повышенный интерес Европы к Иерусалиму подстегивал межконфессиональные распри между католиками, армянами и православными, пытавшимися добиться расширения или сохранения своих прав на христианские Святые места Палестины. Вовлеченность в спорные отношения Папского престола, Франции и других европейских держав (Бельгии, Австрии, Сардинии и Великобритании) заставила султана Абдул Меджида изменить свою позицию и поддержать не османских подданных православного вероисповедания, а мюстеминов-католиков. Вмешательство России в греколатинский спор на стороне православного духовенства обернулось крупным военно-политическим противостоянием между Россией, с одной стороны, Портой, Францией, Великобританией и Пьемонтом – с другой¹⁰³.

После окончания Крымской войны в 1856 г. султан издал хатт-и хумаюн, расширивший права немусульманского населения, провозглашенные в Гюльханейском хатт-и шерифе. В хатт-и хумаюне де-юре уравнивались в правах все османские подданные, мусульмане и немусульмане. Были отменены харадж и джизья, вместо которых Османы ввели для немусульман новый налог на освобождение от воинской службы (осм. бедел-и ‛аскери; араб. аль-бадаль аль-‛аскарий), который фактически означал все тот же подушный налог только под другим названием (810, с. 75; 811, с. 115). Одновременно с провозглашением равноправия мусульман и немусульман подтверждались привилегии традиционных религиозных общин, что, с одной стороны, наносило урон авторитету султанской власти в глазах мусульман, а с другой – подрывало властные прерогативы глав христианских и иудейского миллетов.

В отсутствие губернатора его могли замещать заседания административного совета, которые проходили под председательством особой комиссии (Ладжна), в которую входили кади, муфтия и накыб аль-ашраф (622, т. 1, с. 405; 811, т. 1, с. ИЗ). Комендант военного гарнизона в звании бин бати (майора) не подчинялся ни этому коллективному органу, ни паше, поскольку получал приказы напрямую от своего непосредственного начальника, сераскира в чине мушира, штаб-квартира которого находилась в Дамаске (622, т. 1, с. 405). Под его командованием в Иерусалиме дислоцировался гарнизон регулярных войск – низами^ который мог быть задействован пашой для боевых операций только с письменного разрешения дамасского сераскира (там же, с.165). Единственной вооруженной силой, которой могла распоряжаться администрация, были баши бозуки (там же, с. 166).

С уходом египтян из Палестины стали обостряться споры между христианскими общинами, в ходе которых представители различных исповеданий (православные, армяне, францисканцы, копты, сиро-яковиты, эфиопы-абиссинцы) часто жаловались султанским наместникам друг на друга, пытаясь добиться от османо-мусульманских властей тех или иных привилегий за счет другой христианской общины. Неправославные конфессии не желали признавать за православным духовенством привилегированного статуса и преимущественных прав на христианские Святые места Палестины. Тем не менее, несмотря на непростое положение христиан в «Мусульманской империи» и постоянные распри между христианскими конфессиями, их мирное сосуществование друг с другом было бы гораздо проблематичнее без вмешательства и посредничества османо-исламских властей (832, с. 36–37).

Исход этих межхристианских споров во многом зависел от позиции иерусалимского губернатора, который традиционно выступал в роли третейского судьи в межхристианских спорах. Усиление европейского присутствия в Иерусалиме потребовало от Порты более внимательного подхода к подбору кандидатур на этот ответственный высокий в османской чиновничьей иерархии пост. В книге К.М. Базили «Сирия и Палестина под турецким правительством» автор подробно пишет о положении христианских общин в условиях османо-мусульманского владычества с начала XIX века до второй половины 40-х гг. XIX столетия. Гораздо меньше сообщается о должностных обязанностях султанских наместников, от отношения которых во многом зависело благополучие местных конфессий зимми, мирно сосуществовавших с мусульманским населением. Проблемы османских властей при усмирении местных аянов и при решении межконфессиональных споров и проведении реформ Танзимата свидетельствовали, прежде всего, о несоответствии профессионального уровня большинства губернаторов масштабу стоявших перед ними проблем (662, т. 1, с. 407). Так российский консул характеризует как «самый неудачный» выбор пашей Портой в 40-х гг. XIX века, когда в «продолжение семи лет (1841–1848 гг.) восемь пашей сменились последовательно в Бейруте и столько же в Иерусалиме» (561, с. 324). Ему вторит его британский коллега в Иерусалиме Дж. Финн (1845–1863 гг.), который сообщает: «Между 1846 и 1853 годами я видел шесть успешных пашей в нашей провинции, из которых только один был наделен теми качествами, которые можно было бы признать соответствующими этой должности» (662, т. 1, с. 352). Этим редким исключением стал выходец с острова Кипр мутасарриф Иерусалимского санджака Мехмед-паша Кыбрыслы (по прозвищу «Киприот») (1813–1865; 1846–1847 гг.), который за непродолжительный срок своего губернаторства сумел навести порядок в турбулентной Палестине, решительно подавив стычки между арабскими племенами шейхов Западного берега реки Иордан и укрепив авторитет османской власти в «Иерусалимском пашалыке» (там же, т. 1, с. 10, 450, 453; т. 2, с. 287)¹⁰⁴.

Если в дневниках британского консула в Иерусалиме Дж. Финна можно встретить характеристики некоторых иерусалимских губернаторов, то в книге К.М. Базили таких подробных зарисовок пашей не содержится, поскольку, будучи генеральным консулом с резиденцией в Бейруте, он посещал Иерусалим один-два раза в год, не имея возможности поближе познакомиться с тамошними губернаторами. Тем не менее, даже в этом труде можно заметить, что Базили особо не жалует султанских наместников, давая наместникам падишаха первой половины XIX века далеко не лестные характеристики. Так, паши у него в книге зачастую характеризуются «алчными», «фанатиками до неистовства», «безумными», «избалованными», «буйными тиранами», «строптивыми», «самоуправными», «нерадивыми», преисполненными «врожденного неистовства» (561, с. 128, 130, 132, 135, 136, 200, 330, 333–334). После восстановления османской администрации Базили от негативных эпитетов, казалось, переходит к более конкретной информации о султанских наместниках, сообщая, что вернувшиеся в Сирию османские «паши, вопреки собственному чувству и вследствие навязчивого надзора консулов, проповедовали веротерпимость и силились выказать себя правосудными к подвластным» османлы без различия вероисповедания, как об этом говорилось в Гюльханейском хатт-и шерифе (там же, с. 332–333). Правда, и тут автор книги «Сирия и Палестина под турецким правительством» при описании взаимодействия новой османской администрации с местным христианским населением и европейскими консульствами (в частности, с российским) вновь лаконично характеризует султанского наместника как «тупоумного пашу» (там же, с. 334). В своей консульской переписке с Константинополем генеральный консул в Бейруте Базили продолжает нелестные отзывы об османских пашах, сообщая, что при попытке британского консула Дж. Финна покровительствовать абиссинскому духовенству иерусалимский губернатор «Этем Паша» (Эдхем-паша [1849–1851 гг.]. —М.Я.) – «человек самаго ограниченнаго ума», пытался «распоряжаться по своему усмотрению в деле, подлежащем высшей власти» (124, л. 238—239об).