Текст книги "Вечная тайна футбола"

Отставка за отставкой

Сезон 1937 года стал «лебединой песней» для того состава московского «Динамо», который на протяжении нескольких лет задавал тон в советском футболе. Победили мы и в чемпионате, который впервые разыгрывался по наиболее справедливой двухкруговой системе с участием девяти клубов, и в Кубке страны.

После Квашнина нашу команду возглавил Виктор Иванович Дубинин, в прошлом игрок динамовского клуба и сборной СССР. Человек он был обстоятельный, интеллигентный, начитанный. В футболе разбирался глубоко, однако к тренерской работе, хотя ему впоследствии не раз еще вручали бразды правления в московском «Динамо», относился, мне кажется, без особого энтузиазма. Занятия организовывал четко, но в суть их особо не вникал, считая, что опытные и искусные футболисты сами знают, что им делать. В тот год, правда, удача сопутствовала ему – все высшие призы достались нам.

Незаметно пролетели праздники, и для нашей команды наступили невеселые будни. Из-за травм выбыли из строя и так в него окончательно не вернулись – возраст брал свое – два отличных нападающих: Василий Павлов и Василий Смирнов. Заканчивали играть и два основных защитника: Лев Корчебоков и Виктор Тетерин. И тут выяснилось, что полноценного резерва в клубе нет.

Тем временем у нас опять произошла замена тренера – в московское «Динамо» был приглашен Михаил Давыдович Товаровский, впоследствии известный теоретик, автор многочисленных трудов по технике и тактике игры, заведующий кафедрой футбола и хоккея ГЦОЛИФКа. Как и Михаил Степанович Козлов, он представлял новое поколение советской спортивной интеллигенции.

Товаровский сам немного играл в футбол, а получив высшее физкультурное образование, на протяжении многих лет тренировал киевское «Динамо».

В Москве он одновременно стал работать преподавателем в институте физкультуры, где сразу же в порядке эксперимента организовал Высшую школу тренеров. Слушателями школы стали практически все футболисты московского «Динамо» тех лет: Е. Елисеев, Е. Фокин, В. Смирнов, В. Павлов, А. Чернышев, Г. Качалин, А. Лапшин, я… Обучение наше продолжалось четыре года (в основном в зимние месяцы), и поскольку носило оно экспериментальный характер, то происходило как бы взаимное обогащение: преподаватели набирались от нас практических знаний, а мы от них – теоретических. Польза была обоюдная, и не случайно, видимо, многие выпускники школы стали впоследствии известными тренерами.

Товаровский начал работу в команде с того, что провел с каждым из нас индивидуальную беседу о том, как надо правильно готовиться к тренировкам и играм, интересовался вопросами быта, гигиены, питания, соблюдения спортивного режима. Были у нас в ту пору среди игроков курящие. Когда начинался сезон, они на время бросали курить или резко ограничивали дпевную норму папирос. Толку от временного воздержания никакого, конечно, не могло быть, и Товаровский научно обосновывал это.

О правилах соблюдения спортивного режима мы, разумеется, и раньше знали. Может быть, не в таких деталях, как Товаровский, но его беседы служили лишним подтверждением, что к этой стороне футбольной жизни надо относиться со всей серьезностью.

Новому нашему тренеру не повезло: оп пришел в команду в тот момент, когда она стала потихоньку разваливаться. И хотя тренировки велись грамотно, организованно, результата, которого ждали от клуба (а ждали от него только первого места), не было. Новые нападающие были не настолько хороши по классу, чтобы заменить Смирнова и Павлова. Из-за этих трудностей меня даже перевели на время в центрфорварды. Я по-прежнему вел игру команды из второй линии, но время тактической перестройки требовало, чтобы средний нападающий, по примеру торпедовца Синякова, действовал глубоко в тылу соперника. У нас такого типа игрока не было. На моем месте правого полусреднего, правда, неплохо заиграл 19-летний Алексей Гринин, которого мы пригласили из своей клубной команды. Игрок он был не столько комбинационный, чего прежде всего требовала от инсайда система «дубль-ве», сколько завершающий, но, несомненно, способный. Впрочем, Гринин это доказал своими последующими выступлениями в ЦДКА. К сожалению, руководители динамовского клуба не совсем верно оценили ситуацию, проявили к нему безразличие, и Гринин на следующий год ушел от нас.

В 1938 году чемпионат носил пробный характер. В нем участвовало сразу 26 команд, игравших в один круг. Шел, как было объявлено, отбор 14 клубов для первенства будущего года, с которого и хотели начать розыгрыш, подобный тому, какой проводится в европейских странах, – в два круга с большим числом участников.

В итоговой таблице московское «Динамо» заняло пятое место, что было для нас, конечно, ударом. Своему постоянному сопернику– московскому «Спартаку», который в этом сезоне повторил наше прошлогоднее достижение, выиграв и первенство и Кубок, мы уступили – 1:4. Единственный раз в жизни мне и моим товарищам пришлось тогда после матча покинуть раздевалку на стадионе «Динамо» не очень удобным путем. Через крохотное окошко мы вылезли наружу и потихоньку разошлись по домам – настолько стыдно нам было показаться на глаза своим болельщикам.

По окончании сезона руководство клуба устроило обсуждение его итогов, пригласив на собрание поклонников клуба, которых возглавлял директор специализированного магазина «Динамо» Иван Андреевич Ершов. Злой был болельщик. Дали нам там жару!.Особенно досталось Товаровскому. Кончилось тем, что снова у нас сменили тренера. Вернулся Дубинин, в (июне его сменил Корчебоков, а того в сентябре – Тетерин. Тренеры, каждый раз приходили новые, а в игре команды ничего нового не появлялось. Корабль шел ко дну, заплаты ставили, а толку никакого. 24 футболиста, из которых многие были просто случайными людьми, выступали у нас в том сезоне в основном составе. Количество игроков было большим, а качество игры – низким, Никак не могли боевой состав создать. Вот мы и оказались в первенстве аж на седьмом месте, а «Спартак» повторил свой успех, вновь став и чемпионом и обладателем Кубка СССР.

Стало ясно, что команда без каких-то коренных перемен не сможет выправиться. Три человека, приглашенные в конце 1939 года в московское «Динамо», сыграли большую роль в том, что коллектив наш в следующем сезоне преобразился до неузнаваемости: тренер Борис Андреевич Аркадьев, нападающие Сергей Соловьев и Николай Дементьев.

Организованный беспорядок

В своей книге «Тактика футбольной игры» Аркадьев впоследствии очень емко и точно, мне кажется, выразил суть всяких тактических перемен, происходящих в футболе: «Система игры– продукт коллективного творчества игроков и тренеров. В этом процессе игроки начинают, а тренеры завершают».

В давнишнем споре о том, игроков ли нужно подбирать под определенную тактику или строить тактику, основываясь на достоинствах игроков, я твердо стою на второй позиции.

Это не Рипус Михелс, известный голландский тренер, заставил Иоханна Круиффа играть практически на всех участках поля, в результате чего в «Аяксе» родилась так называемая система «тотального футбола». Прежде сам Круифф, который обладал редкими природными данными, почувствовал, что ему, как птице в клетке, становится тесно в рамках игры обычного нападающего, назойливо преследуемого бесцеремонными опекунами, и вырвался на свободу, которую обрел на всем большом пространстве футбольного поля. Заслуга же Михелса была в том, что он, не осадил своего талантливого ученика, а, разглядев все. выгоды необычайно широкоманевренной и универсальной игры Круиффа, обернул ее на пользу команде. Тренер стал поощрять и других футболистов следовать примеру лидера, наладил взаимозаменяемость и взаимодействие… Так было сказано новое слово в тактике.

Братьев-близнецов Аркадьевых, Бориса и Виталия, в тридцатые годы знала вся спортивная Москва. Начинали они играть в футбол в Петрограде, где еще до революции получили классическое, как в то время говорили, образование в гимназии. В Москве же учились в институте физкультуры, закончили его и некоторое время работали в нем преподавателями. Оба они были неординарными людьми, слыли большими оригиналами. Рассказывали, что братья, получив в институте комнату на двоих, решили никакой мебелью не обзаводиться, вести спартанский образ жизни. Собирая осенью опавшую листву, устилали ею пол в своей комнате – и постель была готова. Какое-то время увлекались вегетарианством – ели только фрукты и овощи. С весны они не упускали ни одного луча солнца и удивляли всех ранним и ровным загаром.

Братья увлекались и фехтованием. Борис на протяжении многих лет преподавал фехтовальную науку слушателям Военной академии имени М. В. Фрунзе, а Виталий со временем достиг в этом деле больших высот, стал заслуженным тренером СССР, воспитал немало знаменитых чемпионов мира и олимпийских игр.

В футбол оба играли за клуб «Сахарники», который затем, после реорганизации, отошел к заводу «Серп и Молот» и стал называться «Металлургом».

Борис выступал на месте защитника, Виталий – на правом краю нападения. Игроки они были живые, динамичные, подвижные, звезд, правда, с неба не хватали, но пользу команде приносили несомненную. В «Металлурге» играли в основном ребята простецкие, в обращении они не особенно церемонились, и во время игр не раз можно было слышать, как партнеры Бориса Аркадьева покрикивали ему: «Ну ты, художник, играй!». Не по злобе, конечно, а просто так, блеснуть словечком, в душе даже гордясь, что с ними рядом играет такой человек. Борис Андреевич не обижался – он был выше этого.

Живопись была еще одним страстным увлечением Бориса Андреевича Аркадьева. Он и знатоком ее был большим, и сам рисовал. Я не специалист и не берусь судить о его способностях в этой области. Когда мы с ним жили в одном доме, он как-то заглянул к нам на огонек и, обращаясь к моей жене, сказал: «Аня, хотите я вам на стене нарисую вазу с флоксами?». Жена согласилась, и Борис Андреевич на одной из стен, покрытой меловой краской, цветными мелками профессионально выполнил рисунок. И этот рисунок сразу оживил нашу квартиру. Во время многочисленных поездок по разным городам Борис Андреевич обязательно посещал картинные галереи, приглашал с собой и нас и при этом давал интересные и поучительные комментарии…

Оба брата Аркадьева стали в конце концов футбольными тренерами. Виталий возглавлял московский «Буревестник» в чемпионате 1938 года, когда в экспериментальном порядке в турнир включили сразу 26 клубов. Команда ему досталась слабенькая, формировалась она в пожарном порядке, а игроков собирали, что называется, с бору по сосенке. Амбиции, однако, у руководителей «Буревестника» были немалые. Перед матчем с нами, рассказывали мне потом, вызвали они Виталия Андреевича и спрашивают: как, мол, команда думает сыграть с московским «Динамо»? Аркадьев с присущей ему прямотой отвечает: «А чего тут думать? Проиграем – сомневаться не приходится. Соперник ведь на голову выше нас по классу…». Руководители обиделись: «Что вы за тренер, если у вас перед матчем такое настроение?». Не знаю уж, что они хотели от него услышать, но тренер сказал сущую правду. И я в своей практике всегда смотрел на вещи реально и в заблуждение начальство не вводил, а говорил так, как есть на самом деле. И за это меня ценили. Хорош был бы тот же Виталий Андреевич, если бы он пообещал сыграть успешно с московским «Динамо», а в итоге, как это и произошло, «Буревестник» проиграл 1: 7. Что бы про него сказали те же руководители?

Перед олимпийским турниром в Хельсинки в 1952 году, когда мы впервые приняли участие в этих крупнейших спортивных соревнованиях, начальником отдела футбола Всесоюзного спорткомитета и одновременно вице-президентом ФИФА был Сергей Александрович Савин, впоследствии кандидат педагогических наук, заведующий лабораторией футбола ВНИИФКа. Он непосредственно отвечал за подготовку сборной СССР. В ту пору у нас существовало все-таки, видимо, несколько преувеличенное представление о возможностях нашей команды, основанное на ряде успешных выступлений советских футболистов в международных товарищеских матчах. Поэтому от Савина требовали гарантий, что сборная СССР выиграет турнир. Савин, однако, незадолго до этого побывавший за рубежом и посмотревший там в деле наших возможных соперников, убедился в том, что они играют намного сильней, чем мы это себе представляем. Он отказался давать какие-либо гарантии. Его увещевали, стыдили, называли маловером, но Савин стоял на своем. Тогда его просто отстранили от работы. Сборная же СССР на Олимпиаде 1952 года проиграла в 1/8 финала югославам и выбыла из дальнейшей борьбы.

Если для Виталия Аркадьева футбольная тренерская деятельность оказалась лишь эпизодом в биографии, то для Бориса Аркадьева она стала смыслом всей жизни, она-то прославила его в спортивном мире (как Виталия Аркадьева – деятельность на фехтовальном поприще).

В те времена, когда Борис Андреевич Аркадьев пришел в московское «Динамо», профессия тренера только-только обретала права гражданства. Ни про кого из специалистов нельзя еще было определенно сказать, что он хороший, стоящий тренер и может «сделать» команду. Слышали мы, конечно, о работе Аркадьева в «Металлурге», где он трудился почти три сезона, знали его еще раньше как игрока, но все это были сведения общего характера, за исключением одного – уже тогда у Аркадьева была репутация тренера, умеющего наладить игру в обороне.

Переход на систему «дубль-ве» не только коренным образом поменял функции футболистов. Новая расстановка полевых игроков привела, по существу, к тому, что всякий из них имел теперь персонального соперника. Пошла игра, именуемая «каждый против каждого». Крайний защитник действовал против крайнего нападающего соперников, центральный защитник – против центрального, полузащитник – против полусреднего нападающего и наоборот. Так вот, «Металлург», где работал Аркадьев, решительно отказался от чисто позиционной обороны, характерной для системы «пять в линию», и перешел на подвижную защиту, то есть на плотное держание нападающих противника, – прием, в какой-то степени заимствованный из баскетбола. Тренерский замысел тут ясен: легче не дать сопернику принять мяч и начать игру, чем расстроить уже начатую им игру.

И в московском «Динамо» Аркадьев прежде всего занялся тем, что организовал по-новому игру в обороне. Центральным защитником у нас постоянно стал играть Аркадий Чернышев, который получил потом известность как старший тренер сборной СССР по хоккею. Он был довольно техничен, а высокий рост позволял ему достаточно уверенно чувствовать себя в борьбе за верховые мячи. Обходительный в обращении («Мишенька», «Сереженька»…), Чернышев и на поле был мягок в единоборствах, что в общем-то мешает защитнику, но позиционное чутье в какой-то мере компенсировало этот его недостаток. Вполне отвечали современным требованиям и два наших крайних защитника Всеволод Радикорский и Иван Станкевич.

В полузащите сразу четверо (опытные Алексей Лапшин и Евгений Елисеев, а также новички команды – Всеволод Блинков и Николай Палыска) готовы были занять два вакантных места в середине поля.

Палыска пришел в «Динамо» вместе с Аркадьевым из «Металлурга». В ту пору в нашем футболе как раз появилась новая форма игры в защите, известная под названием «персональная опека», мастером которой он и считался.

Десятилетиями с тех пор велись у нас дискуссии о персональной опеке. Известный тренер Виктор Маслов в полемическом задоре категорически утверждал, что она губит футбол, и стеной стоял за зонную защиту. Другие авторитеты так же страстно возражали ему. Мне всегда казалось, что в этих спорах подменялся предмет обсуждения. Главный довод противников персональной опеки был таков: что это за игра, когда грубят, держат за майку, за трусы? Я в ответ говорил: «То, что вы описываете, это не персональная опека, это суррогат, игра не по правилам, и ей вообще не место на футбольном поле».

И на самом деле, персональная опека – это не примитивные действия по принципу «держать и не пущать», как вульгарно ее толковали некоторые тренеры, дававшие соответствующие задания своим футболистам, а игра тонкая и сложная. Осуществлять ее может не любой, а только всесторонне подготовленный игрок – быстрый, выносливый, техничный, а главное – мыслящий, по футбольному интеллекту не уступающий тому, кого он опекает.

Но вот вопрос – нужно ли персонально опекать всех игроков атаки соперника? Я отвечал на него так: ни в коем случае. Опекать надо только хороших футболистов, тех, кто ведет игру, своего рода творческих работников, практически одного-двух. Плотная персональная опека по всему полю не дает таким игрокам проявлять свои лучшие качества.

Вообще я был сторонником комбинированной обороны – крайние защитники, а большей частью и центральный, действовали в своих зонах против тех нападающих, которые оказывались около них, а полузащитники (как правило, они, хотя встречались и иные варианты) персонально опекали наиболее опасных соперников по всему полю, как мы говорили, до конца.

Но умение не дать сопернику сыграть так, как он хочет, – это еще полдела. В те моменты, когда наша команда владела мячом, персональный опекун не то что мог, а обязан был с пользой для команды проявить себя и в атаке. Хорошо зная психологию нападающих, поскольку был им сам, я своим игрокам так объяснял ситуацию: большинство тех, кого опекают, напускают на себя в связи с этим излишнюю важность, показывая и партнерам, и тренерам, и зрителям, как им трудно приходится играть, а вы их на этом и ловите, поскольку они, «уставшие» от персонального внимания, всегда где-то недосмотрят за вами, допустят «зевок». И во многих случаях оказывался прав.

В истории нашего футбола игроков, показательно умевших осуществлять персональную опеку, не так уж и много. Из московских динамовцев я мог бы назвать того же Николая Палыску, Всеволода Блинкова, Виктора Царева. Если такое задание давалось спартаковцу Игорю Нетто, то он тоже, как правило, успешно справлялся с ним.

Остается ли целесообразной персональная опека в современном футболе с его неизмеримо возросшей маневренностью? В том виде, в каком она применялась раньше (то есть плотное держание игрока по всему полю), конечно, пет. Но в последней фазе атаки против соперника надо обязательно действовать персонально и вести такую опеку до конца эпизода.

После мексиканского чемпионата многие задавались вопросом: надо ли было персонально опекать по всему полю Марадону? Я склонен разделить точку зрения тренеров тех сборных, которые этого не делали. Марадона по классу и уровню игры настолько выше всех, что подобрать ему персонального опекуна практически невозможно. Кого бы ни выбрали, он все равно проиграл бы Марадоне, да еще сам ничего полезного для команды в атаке не сделал бы.

Как же тогда против Марадоны играть? Тут должна быть разработана целая программа действий. В середине поля надо стараться лишать Марадону возможности получить мяч, перекрывая его, – пусть партнеры делают передачу кому угодно, только не ему. У своей штрафной Марадону надо, конечно, уже держать персонально. Что у него главное? Игра на опережение. Значит, и тот, кто действует с ним, должен уметь сыграть на опережение. Но Марадона хитер, он видит за спиной партнера и уводит за собой из центра штрафной опекуна, который его уже бросить не может, в сторону, освобождая зону для товарища. Тут должно быть четкое взаимодействие. Любой из обороняющихся обязан немедленно занять освободившуюся зону в центре, независимо от того, будет туда сделана передача мяча или нет, По той игре, которую Марадона показал в Мексике, я его ставлю выше Пеле. Из матча в матч он повторял свои мастерские индивидуальные действия, из чего я сделал вывод, что такая игра не случайность, а система. А главное, Марадона и быстрее, и значительно мобильнее, чем был в свое время Пеле…

Как только при системе «дубль-ве» команды наладили игру в обороне, введя в свой арсенал плотное держание и персональную опеку нападающих, призадумываться стали форварды: а как им в новой обстановке перехитрить защитников?

Вы, наверное, помните, что еще во времена «пять в линию» мне, выступавшему на месте правого полусреднего в московском «Динамо» и сборной столицы, пришла в голову мысль отойти чуть назад и начать маневрировать по фронту и в глубину, с тем чтобы более свободно получать мяч pi вести игру команды. Как нельзя лучше это мое открытие подошло для «дубль-ве». Только теперь, с появлением персональной опеки, мне пришлось значительно расширить зону своих действий. Опять-таки это была моя инициатива. Скрываясь от опеки, я стал много смещаться и на правый фланг и на левый, поскольку так играть мне было выгодно и удобно. И команде это приносило большую пользу, потому что я чаще стал владеть мячом и, следовательно, лучше мог организовать атаку, а к тому же в освобождаемую мной зону теперь то и дело неожиданно врывался на скорости кто-то из моих партнеров и сразу создавал ситуацию, угрожающую воротам соперников.

Досаждала мне персональная опека? Очень. Поскольку я считался главным организатором атак, мой «сторож» ходил за мной буквально по пятам по всему полю, не брезгуя подчас и запрещенными приемами. Бутсу иной раз перешнуровываешь, сидя на земле, а он все равно стоит рядом. Но я в общем-то всегда считал, что техничный и сообразительный нападающий должен перехитрить своего опекуна. Прежде всего потому, что форвард, а не защитник, образно говоря, хозяин старта. Я знаю, а он не знает, когда я буду стартовать, и достигаемый благодаря этому минимальный выигрыш во времени дает преимущество мне.

Когда мы еще до прихода Аркадьева пригласили в команду из ленинградского «Динамо» двух форвардов – Николая Дементьева и Сергея Соловьева, то состав линии нападения как бы сам вырисовал нашу игру по системе «дубль-ве». В самом деле, у нас были типичные крайние нападающие – слева Сергей Ильин, справа Михаил Семичастный или Василий Трофимов, два природой, можно сказать, подобранных для «дубль-ве» полусредних – я и Дементьев и, наконец, центрфорвард новой формации, если хотите, «таран» – Сергей Соловьев.

Николай Дементьев, младший брат знаменитого Пеки Дементьева, был игроком необычайно топким. Он очень хорошо владел мячом, моментально устанавливал связь с нападающими и полузащитниками. Основной его задачей в нашей команде было организовать атаку на левом фланге, с чем он справлялся блистательно. Но Дементьев не только дирижировал партнерами, но и сам то и дело оказывался на переднем рубеже атаки. 15 мячей он забил в чемпионате 1940 года, а это очень хороший показатель для полусреднего нападающего. В игре мы с ним понимали друг друга с полувзгляда, да и в жизни дружили. И тем более обидно, что в тот период, когда я был уже старшим тренером «Динамо», Дементьев ушел из команды. Оба мы, конечно, виноваты в случившемся, но я больше. Получилось так, что в «Динамо» был приглашен еще один незаурядный левый полусредний – Александр Малявкин. Раз пригласили, надо ставить в состав, а Дементьеву вроде бы места теперь постоянного не находится. Играл он в сезоне 1945 года лишь от случая к случаю и, естественно, обиделся – футболист-то он высокого класса! Подал заявление о переходе в «Спартак». Мы стали уговаривать его остаться, но Николай Тимофеевич, человек с характером, стоял на своем. Ну, тут и я характер проявил – ах так, пусть уходит. Тренеру нельзя, конечно, вставать в позу и поддаваться минутным эмоциям. Он должен всегда думать только о пользе команды и все свои поступки соизмерять только с этим. Сколько лет прошло, а до сих пор будто червь меня гложет – зря мы расстались. В «Спартаке» Николай Дементьев играл (и прекрасно играл) до 39 лет.

Другой наш тогдашний новичок, Сергей Соловьев, был футболистом, я бы сказал, уникальной работоспособности. Сам он из под Вологды, служил в армии в Ленинграде, здесь стал играть за команду Дома офицеров, а потом за «Динамо». К нам он пришел в 25-летнем возрасте и сразу стал ведущим нападающим. Это был форвард таранного типа, мощный, с высокой скоростью. Может быть, в сравнении с партнерами он выглядел менее техничным, но зато тонко чувствовал ситуацию и всегда знал, куда ему надо рвануться. А уж точный пас у нас было кому отдать. Получая же мяч, Сергей Соловьев становился неудержимым. Бил по воротам хлестко и точно и к удару всегда был готов. И по сей день его результативность осталась рекордной для московского «Динамо» в чемпионатах страны – 126 мячей в 195 матчах.

Став тренером, я не раз предлагал ему роль своеобразного оттянутого нападающего на месте левого крайнего, который должен еще и помогать команде вести оборону, зная, что его высочайшая работоспособность позволит ему поспевать и в атаку и в защиту, И Сергей Соловьев блестяще справлялся с этими заданиями.

В жизни это был простой и прямой человек, и работал он затем с клубными командами «Динамо» так же честно, как играл.

Игроки начинают, а тренеры продолжают… Каждый из пятерки нападения московского «Динамо» тех лет – Дементьев, Соловьев, я и в меньшей степени крайние форварды Ильин и Семичастный, чтобы избежать подчас очень плотной опеки со стороны соперников, начали совершать на поле постоянные маневры. В то время меня как раз избрали капитаном команды, и в беседах с партнерами я твердо настаивал на таком ведении игры, причем мы договорились друг с другом о взаимодействии и о проведении различных комбинаций, основанных на неожиданных для противника перемещениях. Борис Андреевич Аркадьев, разумеется, заметил все наши игровые хитрости, одобрил их и возвел это в принцип игры. Спустя восемь лет он в книге «Тактика футбольной игры» написал: «По мере перехода игроков защитных линий с зональной игры на держание игроков возникла тактическая целесообразность стать „блуждающими“ игроками всей пятерке нападающих и даже полузащитникам. Вполне осмыслили и систематизировали эту сугубо маневренную игру в 1940 году московские динамовцы и автор этой книги, тогдашний их тренер. С тех пор, варьируясь в частностях, эта тактика игры остается общепринятой в нашем футболе».

В какой-то мере эпохальным в этом плане стал наш матч второго круга чемпионата страны 1940 года со «Спартаком», в котором соперники потерпели самое крупное поражение в довоенных первенствах. И сейчас еще болельщики, которые видели ту игру, встречаясь со мной, называют ее одним из самых памятных для себя событий в футболе. Для нас она была важна еще и потому, что «Спартак», первым перестроивший свою оборону на новый лад, обладал в тот период очень сильной и грамотной линией защиты. Но и у спартаковских защитников пошла голова кругом, когда наше нападение повело свои атаки с постоянной сменой мест. В том и для меня памятном матче мы с Сергеем Ильиным тряхнули стариной и успешно разыграли эффектную комбинацию, которая удалась нам еще во встрече со сборной Праги в 1935 году. Когда я с мячом вбежал в штрафную площадь «Спартака», меня успел перекрыть Андрей Старостин. Ударить по воротам не было никакой возможности. Тогда я рванулся влево, краем глаза заметив, что Ильин мой маневр понял. Старостину ничего не оставалось, как двинуться за мной, поскольку бросить меня в штрафной площади с мячом он не имел права. Утянув его подальше от ворот, я пяткой послал мяч назад на ход Ильину, который мгновенным рывком освободился от своего опекуна и на бегу нанес неотразимый удар.

После матча со «Спартаком» и вошло в обиход крылатое выражение «организованный беспорядок», брошенное кем-то из журналистов.

Теперь только так характеризовали игру московского «Динамо» в атаке, имея в виду широкоманевренные действия нападающих со сменой мест. В том сезоне мы уверенно выиграли звание чемпионов страны, установив рекорд результативности – 74 мяча в 24 встречах.

Но не только хороший подбор игроков, высокая техническая оснащенность и тактическое новаторство вновь вывели нас в лидеры отечественного футбола. Как никогда прежде, команда московского «Динамо» была подготовлена на этот раз и физически.

Аркадьев вообще уделял тренировкам много внимания и внес в них немало нового. Так, в частности, ему принадлежит честь изобретения столь популярного до сих пор в среде футболистов игрового упражнения для совершенствования технического мастерства под названием «квадрат». Разновидностей его сейчас существует множество. Любимым у Аркадьева был «квадрат 3х2». На ограниченном участке поля – «квадрате», размеченном белой лентой, – три футболиста владели мячом, а задачей двух других было отобрать его у них. На столь малой площади мяч сохранить очень сложно, поскольку обводка затруднена и в пас непросто сыграть. В основном идут бесконечные тяжелые единоборства. Собственно говоря, в этом и есть цель упражнения – научиться владеть мячом в ближнем бою с соперниками при постоянном их сопротивлении.

С этими «квадратами» у меня связаны забавные воспоминания. Борис Андреевич, как натура артистическая, был забывчив, и каждый раз, когда на тренировке приходило время играть в «квадрате», он виновато разводил руками, что означало одно – вновь ленты для разметки где-то оставлены. Следовала традиционная команда: «Доктор, бинты!». И бедный доктор вынужден был скрепя сердце отдавать нам перевязочный материал, с помощью которого и обозначался «квадрат».

Было в арсенале у Аркадьева и одно чрезвычайно интересное упражнение, благодаря которому и крепились наши физические возможности – игра 4х4 на полполя без ворот в два касания. Сколько же мы пота в этой игре пролили! В чем ее сложность? Получая мяч, я первым касанием обрабатываю его, а вторым уже должен отдать партнеру. А отдать зачастую бывает некому, поскольку все закрыты. Поэтому надо бежать на помощь к тому, кто владеет мячом. А если партнер далеко (скажем, метрах в тридцати), то, чтобы выручить товарища, нужно сделать рывок метров на пятнадцать-двадцать. Так и происходили эти бесконечные быстрые перемещения, выматывавшие до предела.

Став тренером, я взял на вооружение это упражнение Аркадьева, правда несколько видоизменив его: разрешил делать сначала три, а потом и произвольное число касаний, чтобы приблизить его к игровой ситуации. И применял его обычно в тех случаях, когда мне надо было резко повысить физическую готовность команды. У этого упражнения был и воспитательный эффект. Сразу выяснялось, кто готов к игре, а кто нет. Нарушители спортивного режима и те, кто тренировался недобросовестно, выявлялись мгновенно. Тут ведь обязательно каждый против каждого играет, и если хотя бы один из игры выпадает, то это сразу становится заметным. Не открывается, скажем, футболист – значит, плохо подготовился. Партнеры тут же начинают выказывать ему обиду – упражнение-то коллективное, здесь все зависят друг от друга. Мне, как тренеру, было уже легко отчитать игрока за нерадивость – она становилась очевидной.