Текст книги "11 звезд Таганки"

11.05.91, суббота.

Позвонил Евгений Андреевич Крылов. Ему мой телефон дал Семён Высоцкий. Есть у составителя двухтомника поэта, артиста и барда существенные, как сказал, ко мне претензии. Ну что ж, надо и через это пройти. А что же я хотел ввязываться в настоящие мужские игры и получать за то лишь гонорары? Нет, брат Мисько, ты подставляй шею и тебе её с удовольствием намылят. И будут правы. Однако беда в том, что «главный высоцковед страны» разговаривал со мной, как с приготовишкой, через верхнюю губу, с гонором и сердитостью в голосе. «Понимаете, у вас на каждой странице – нелепость». Так уж и на каждой. И у меня отпала охота с ним встречаться…

3.03.92, вторник.

Занимался распределением 150 билетов на презентацию нашего женского номера журнала «Вестник противовоздушной обороны», где я назначен главным редактором. Всем сотрудникам выделил по два. Передовикам и ударникам коммунистического труда – плюс ещё один. Двадцать билетов – для представителей СМИ. Десять для ветеранов редакции. Подумал и добавил ещё столько же. Пусть лучше у кого-то они пропадут, чем кто-то обидится. На эту «щедрость» меня, откровенно говоря, подвинул Семён Владимирович Высоцкий. Пару дней назад я отправил ему пригласительный билет, подписанный лично командующим Войсками ПВО генералом В.Прудниковым. Старик тут же позвонил: «Ну ты же не дурак, прекрасно понимаешь, что я теперь уже на такие сборища не ходок. Но то, что вспомнил обо мне, когда тебе хорошо, когда твой журнал в Доме кино буду нахваливать – это дорогого, сынок, стоит. Я тебе так скажу: если и дальше будешь шагать по жизни, не задирая носа, помня о людях которые с тобой, вокруг тебя – многого добьёшься. Не забывай меня, навещай». Он говорил, а у меня пощипывало в уголках глаз и слегка в горле першило. Семён хороший старикан, хоть и малёк брутальный. Но прожить такую жизнь и остаться благостным невозможно. К нему я успел привязаться. По-моему и он ко мне – тоже. Да, сто раз был прав Джон Локк: «Память – это медная доска, покрытая буквами, которые время незаметно сглаживает, если порой не возобновлять их резцом».

25.01.95, среда.

Татьянин день и день рождения Высоцкого. У России самая сильная поэзия в мире. Хорошие поэты были в Англии, Франции, Германии, Испании, во всех славянских странах. Однако такой плотностью служителей Лиры, какая была и есть в России на душу населения никакая из перечисленных стран похвастаться не могла раньше, теперь – и подавно. Есть у нас и недосягаемые для прочего мира вершины: Пушкин, Лермонтов, Блок, Есенин, Ахматова, Пастернак. А всё равно Высоцкий – самое большое поэтическое явление последних десятилетий. Уникальное, неповторимое, где-то даже мистическое. Примерно двадцать лет назад меня сподобило этой истиной глубоко проникнуться и близко познакомиться с поэтом, артистом, бардом. Сегодняшняя дата Владимира Семёновича как-то почти незаметно прошло мимо меня. В будущем я ещё не раз вернусь к его памяти, к нашим с ним отношениям. Хотя бы потому, что очень точно заметил Перси Шелли: «Никогда так не нужна поэзия, как в те времена, когда вследствие господства себялюбия и расчёта количество материальных благ растёт быстрее, чем способность освоить их согласно закону души». Времена нынче действительно гнусные, и бежать от них лучше всего в поэзию.

12.03.95, воскресенье.

Смотрел телепередачу о творчестве Михаила Шемякина. В моей рукописи мало написано о дружбе Высоцкого и Шемякина. Между тем из профессиональных музыкальных записей Владимира Высоцкого ни одна не может соперничать с коллекцией Шемякина по объёму, чистоте звучания, исключительному подбору песен. Эти записи уникальны тем, что Высоцкий пел не для пластинки, а для близкого друга, чьё мнение он ценил чрезвычайно высоко. Записи сделаны в Париже в 1975–1980 годы в студии Михаила Шемякина. Аккомпанировал Высоцкому на второй гитаре Константин Казанский. Записи были изданы только в 1987 году, после обработки в Нью-Йорке Михаилом Либерманом. Серия включает в себя 7 пластинок. К сожалению, ни одной у меня нет. В память о творчестве В.Высоцкого, Михаил Шемякин создал серию литографий, посвященных песням и стихам Владимира Семёновича. Два последних года художник выставляет свои картины в «Доме Нащокина». Но я эти выставки тоже не посещал. Это не только свидетельство моей лени, но и некоторая эстетическая огрубелость, против которой следует бороться, как против коросты.

3.04.95, понедельник.

Долго говорил сегодня по телефону с Семёном Высоцким. Старика словно прорвало. Давно он так со мной душевно не общался. Ему, я полагаю, явно неуютно в окружении многочисленных родственников покойной жены почему-то, в основном, армянского происхождения. (Умирает старый армянин и шепчет окружившим его: «Берегите евреев! Не то истребят их – за нас возьмутся!»). Всё им сказанное я, конечно же, запишу в «блокнот правого кармана», как зарубку, к которой надо будет вернуться всенепременно. Но самое главное в разговоре сегодняшнем меня сразило наповал: «Слушай, Михаил, а вот как ты отнесёшься к такой моей неожиданной просьбе. Понимаешь, хочу всё же засесть и написать самому про свою жизнь, про войну, про мои непростые отношения с Володей» – «Господи, Семён Владимирович, да давно уже это надо было сделать. Сколько я вам говорил…» – «Ты не перебивай, не спеши, как голый … Не всё так просто. Мне же этим летом 80 стукнет – не фунт изюму. Авторучку тяжело уже держать. Но ты бы согласил мне, так сказать, в литературном плане подсобить?» – «Как вы любите говорить: со щенячьи восторгом соглашусь. В любое время я – в вашем распоряжении» – «Ну спасибо. Я знал, что ты не откажешься, но всё равно приятно. Мы к этому ещё вернёмся».

Только вряд ли Семён засадит себя за письменный стол. Вряд ли… Помню, как долго он возился с письмом в «Литературную Россию». И в руках у него уже хорошо заметный тремор. Ещё бы – такую жизнь прожить. Но видит Бог, я бы всё бросил и стал ему подсоблять.

15.05.95, понедельник.

В минувшую баню случилось так, что на полчаса прекратилась подача горячей воды. Наш газетный магнатик Витя Шварц тут же процитировал: «Если в кране нет воды, значит, выпили жиды». Кто-то сказал, что это строчка из Высоцкого. Стали спорить. Витя заметил, что среди нас, мол, присутствует специалист по Высоцкому – полковник. Вот он пусть и рассудит. Категорически я заявил, что такой строчки у Владимира Семёновича нет. Потом, когда спор столь же резко затих, как и разгорелся, я задумался: а прав ли? Да и как проверить? Текстовик из меня, как флаг из веника. Память худая, привыкшая к записям. А Высоцкого надо бы перечитать и вообще регулярно к нему возвращаться. Пусть даже в двухтомнике.

27.07.95, четверг.

Сегодня в «Красной звезде» опубликован мой материал о Володе Высоцком «Он в песнях на фронт уходил». Под рубрикой «Звёзды нашей памяти». Во врезе я написал: «Вот уже 15 лет, как нет с нами Владимира Высоцкого. Но голос его продолжает тревожить наши души. 25 июля я вновь, как и каждый год, приду на Ваганьковское кладбище к памятнику нашему народному, без всяких преувеличений поэту и артисту. И как каждый, с кем буду стоять рядом, вспомню «своего» Высоцкого. Своего, озвучившего армию и человека в погонах всей силой недюжинного, уникального таланта».

Даст Бог здоровья и века, я ещё не единожды напишу про Володю. Всё-таки Судьба мне даровала великое везение и счастье: близко знать ТАКОГО поэта. Да и он ко мне замечательно относился. Есть множество свидетелей и, прежде всего, его отец, близкие, друзья поэта, которые, как говорится, не дадут мне солгать. Но краснозвёздовский материал дорог не только тем, что как бы узаконивает мой приоритет в высоцковедении среди военного люда. Он ещё и олицетворяет мою правоту и мою личную победу в борьбе за то, чтобы главное военное издание страны, наконец-то признало великого поэта, воспевшего Великого Защитника Родины. Эту борьбу я начал ещё в 1981 году, когда вышел первый поэтический сборник Владимира Высоцкого «Нерв» совершенно смехотворным для страны тиражом. Мне ничего не оставалось, как с помощью друзей снять ксерокопию со сборника. Бумажные множители тогда были редкостью. Все копии на них фиксировались «для органов» в специальной книге. То есть, требовались и связи, и умение, чтобы незаметно снять копию с целой книги, пусть и не очень толстой (всего 127 стихотворений). Так вот, сидя за рабочим столом, я, довольный и счастливый, раскладываю за нумерацией перепутанные Людой Дедовой (работала у нас машинисткой-делопроизводителем) листы. За этой работой меня застает мой редактор по отделу вузов и вневойсковой подготовки полковник Мороз. Какое-то время молча наблюдает за мной, потом, гневно вращая сверкающими глазами, произносит:

– Убей Бог, не пойму! Ну что тебя может привлекать к этому внутреннему эмигранту, этому злопыхателю, вражине, который всегда чувствовал себя чужим в нашей стране, который откровенно смеялся над нами?!

Чтобы «не завестись» по тому времени на бесполезную дискуссию о Высоцком, я быстро нахожу стихотворение «Мы вращаем землю» и молча протягиваю его Виталию Ивановичу. Вслух, отстраненным голосом, он начинает читать: «От границы мы землю вертели назад./ (Было дело сначала)./ Но обратно её закрутил наш комбат,/ Оттолкнувшись ногой от Урала. Наконец-то нам дали приказ наступать,/ Отбирать наши пяди и крохи./ Но мы помним, как солнце отправилось вспять,/ И едва не зашло на Востоке».

Если бы я даже не подозревал о несомненном творческом потенциале своего редактора, то даже по интонации его чтения определил бы, что стих берёт человека за душу. Уже третью строфу он произносил с неподдельным чувством взволнованного пафоса и торжества: «Мы не меряли землю шагами,/ Понапрасну цветы теребя,/ Мы толкали её сапогами/ От себя, от себя».

Мороз особой сентиментальностью не страдал, однако последние строки декламировал с явным комком в горле. Долго потом молчал, кивая головой каким-то своим внутренним мыслям, наконец, обронил:

– Да, сильно написано, ничего не скажешь…

Обрадованный, я попытался ковать железо, пока оно ещё горячо, и предложил: а давайте опубликуем это стихотворение в нашей курсантской странице «Азимут». Ведь что-что, а такие строки, по-моему, никак не повредят воспитанию будущих офицеров наших армии и флота.

Редактор чуть не поперхнулся от моей дикой наглости! Он вдруг побагровел и весь запылал ярким пламенем от распирающего гнева. Глаза его полыхали уже зверским негодованием из-за моей дремучей непонятливости той политики, которая была, есть и вечно пребудет в нашем уважаемом, но специфическом печатном органе.

– Никогда, – произносит он с визгливой, бритвенной сталью в голосе, – слышишь, ты, никогда наша газета не опубликует ни строчки из этого вражеского поэта. Пора бы понимать такие прописи, коли здесь работаешь!

Мне бы, дураку, замолчать, а я робко лепечу насчёт того, что, мол, придут когда-нибудь другие времена, лучше, терпимее, чем наше. Ведь это же глупо держать под спудом такие стихи, тем более, что они уже опубликованы в книге. И тогда, чтобы окончательно поставить точку в нашем всё-таки вспыхнувшем споре, доказать мою чудовищную тупость и бестолковость одновременно, Мороз высоким фальцетом закричал:

– Даю голову на отсечение, что никогда этого не случится! Слышишь, ты, никогда! Голову даю на отсечение!

И, положив голову на стол, для пущей убедительности, несколько раз сильно врезал себя по шее ребром ладони, словно действительно намеревался её снести. Ну, что мне оставалось, как не умолкнуть, пристыженному и растерянному от подобного неистового отпора. Да и что можно было противопоставить такой святой уверенности, такой непоколебимой убеждённости?

…Накануне пятидесятилетия со дня рождения Высоцкого «Красная звезда» (я в ней не работаю с 1986 года) дала большой материал, посвященный поэту. Публикация называлась «У меня военная семья…» Там, правда, лишь перечислялись названия известных песен о войне Высоцкого, зато обильно цитировались его высказывания. К тому времени и в судьбе моего редактора тоже произошли изменения – он стал заместителем главного редактора газеты.

И надо ж было такому случиться (!) номер с моим материалом о Высоцком выпало читать именно Морозу! Удивительно, но Виталий Иванович почти его не поправил!

Так многолетний исторический спор (пишу об этом безо всякого опасения быть неправильно понятым) завершился моей сокрушительной победой. При этом я, конечно же, знать не знал и ведать не ведал, что рухнет Советский Союз, что уйдёт в небытие великая Коммунистическая партия и вообще социализм прикажет долго жить. Зато я всегда непоколебимо верил, что творчество Владимира Высоцкого рано или поздно станет достоянием тех самых «широких масс» или, проще говоря, – народа. Другими словами, я верил своему народу и понимал, что он обязательно признает своего Великого Творца. А Мороз народу не верил. Он искренне полагал, что во имя каких-то там привходящих, пусть и очень высоких идеологических соображений, у народа можно отнимать его любимца.

Опережая время

В самом начале 2012 года в издательстве «Московские учебники – СиДипресс» при финансовой поддержке правительства Москвы вышла книга «Босая душа, или Каким я знал Высоцкого». Тираж – 3000 экземпляров. Издатель снабдил мой труд следующей аннотацией: «Выдающийся поэт, актёр, бард В.С.Высоцкий, родившийся в семье кадрового офицера, всю жизнь в своём творчестве воспевал мужество людей военной профессии, вообще мужество человека в этой жизни – эти темы сегодня особенно актуальны. В книге много новых уникальных сведений из жизни В.С.Высоцкого, тонких замечаний об его творчестве и подлинно гражданской позиции. Издание снабжено подробнейшей библиографией вышедших произведений поэта и работ о нём и его творчестве и адресовано массовому читателю».

Даже если бы я в своей жизни ничего больше не сделал для пропаганды творчества Высоцкого и родной ему «Таганки», а только выпустил в свет эту книгу – жизнь полагал бы прожитой не зря. По счастью, Провидение позволило мне написать о великом поэте России, без преувеличения, в тысячах газет Советского Союза, когда я работал корреспондентом ТАСС. Повесть «Босая душа или Штрихи к портрету Высоцкого» частично или полностью я опубликовал в газетах: «Страж Балтики» Балтийского флота, «На страже» Бакинского округа ПВО, «На боевом посту» Московского округа ПВО, «Красный воин» Московского военного округа, «Советский солдат» Центральной группы войск, «Ленинское знамя» Киевского военного округа, «За Родину» Уральского военного округа, «За Родину» Прибалтийского военного округа, «Ленинское знамя» Южной группы войск, «Флаг Родины» Черноморского флота, «Советский пограничник», «Фрунзевец» Туркестанского военного округа, «Ленинское знамя» Закавказского военного округа, «Боевая вахта» Тихоокеанского флота, «Боевое знамя» Среднеазиатского военного округа, «Защитник Родины» Одесского военного округа, «На страже Заполярья» Северного флота, «Красное знамя» Северокавказского военного округа, «На боевом посту» Забайкальского военного округа, «Советская Армия» Группы советских войск в Германии, «Винницкая правда», «Советский патриот», «Красная звезда», «Народна армия», «Младеж», «Болгарски воин» – Болгария; «Бакинский рабочий», «Радянськэ Подилля», «Вышка» Баку, «Щит и меч» Министерства внутренних дел РФ. Та же повесть опубликована в журналах: «Радуга», «Советский воин», «Энергия Востока», «КПР в войсках», Вестник ПВО». В отрывках она прозвучала на Всесоюзном радио и в телепередаче «Служу Советскому Союзу!»

Однако, честно признаюсь, больше всего я горжусь собственными публицистическими заметками «Блатарь или златоуст?», опубликованными в «Литературной газете» № 2–3 (6400) от 23–29 января 2013 года – накануне 75-летнего юбилея Владимира Семёновича Высоцкого. В соцсетях они были признаны лучшими на тот период. Ими и закончу свои воспоминания о великом русском поэте.

«Легенды, мифы и правда о Высоцком

«Нет, всё-таки прав был Андрюша Вознесенский: какого златоустого блатаря мы потеряли!» (Случайно услышанная фраза после демонстрации фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой»).

Кто помнит стихотворение Вознесенского, знает, что есть в нём и такие строки: «Спи, шансонье Всея Руси», «Шёл популярней, чем Пеле», «Носил гитару на плече, Как пару нимбов», «Спи, русской песни крепостной» – очень впечатляющие, доложу, поэтические тропы. Но на слуху у всех только эти: «О златоустом блатаре рыдай, Россия!/ Какое время на дворе – таков мессия». Чего, собственно, автор добивался. Из-за неосознанной (хотя, может, и осознанной!) зависти к сумасшедшим популярности и славе Высоцкого. Кто-то заметит: какая дичь, вздор, нелепость! А не спешите с выводами.

Эти же чувства разделял и Евг. Евтушенко. Из его предисловия к фантастически бездарной пьесе Э.Володраского «Мне есть что спеть…»: «Высоцкий, по-моему мнению, не был ни большим поэтом, ни гениальным певцом, ни тем более композитором. Но всё-таки вместе компоненты его жизни слагаются в крупную поэтическую фигуру».

И вот перед вами первый, едва ли не главный миф о Высоцком. Никакой он не поэт вовсе, а так – немножко пишущий, немножко играющий, немного поющий. Вдобавок ещё и пьющий, и колющийся (в смысле балующийся наркотой), и чрезвычайно вздорный человек. Именно таким Владимир Семёнович изображён в упоминаемой, откровенно маразматической пьесе. Что жирным росчерком-предисловием и подтверждает Евг. Евтушенко – в Росси даже больше, чем поэт. И рядом с ним, настоящим поэтом, Высоцкому, стало быть, и не место. Других, более мелких «отрицателей» перечислять не стану – много чести. А – правда?

Сделанное Высоцким в театре, уйдёт со временем в небытие. Фильмы с его участием проживут долго, но, в конце концов, тоже забудутся. И даже песни растворятся в туманной дымке будущего. Без всяких оговорок останутся лишь стихи Высоцкого. Как всякая настоящая поэзия они будут жить, сколько существовать будет русский язык. Почитайте. Нынешний юбилей поэта – прекрасный повод вернуться к его стихам.

К сожалению, дурная советская власть запрещала их публиковать, и Высоцкий при жизни своей так и не увидел ни строчки из собственных сочинений.

Вот вам и вторая совершенно вздорная легенда. Хотя бы потому, что восемнадцать своих стихотворений Владимир Семёнович напечатанными всё-таки видел. Только не в них дело.

Если бы Владимир Семёнович по-настоящему, с присущей ему целеустремленностью и хваткой взялся когда-нибудь за издание своих стихов – несомненно, добился бы своего. Но, во-первых, как он сам не раз утверждал: «Не люблю быть просителем, обивать пороги редакций». А, во-вторых, он не хотел ни при каких обстоятельствах идти на компромиссы с редакторами, издательствами, редакциям газет, журналов. Притом, что даже в те застойные времена находились удалые, смелые люди, которые хотя бы ради принципа могли пробить в печать то или иное стихотворение Высоцкого. Ведь маленькая, хрупкая, далеко не деловая Белла Ахмадулина сумела напечатать в альманахе «День поэзии» сочинение Владимира Семёновича. А Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Окуджава, Самойлов и ещё многие, многие другие поэты, считавшиеся друзьями Высоцкого, – выходит, не могли помочь в публикации хотя бы по одному стихотворению каждый? Или Высоцкого постоянно преследовал злой рок? Но почему же тот рок дрогнул перед тщедушной Ахмадулиной?

Кстати, читатель, небось, подумал, что Владимир Семёнович горячо и сердечно поблагодарил поэтессу за участие в публикации его стихотворения? Как бы не так. «Когда-то давно уже, я поздравляла читателей «Литературной газеты» с Новым годом, с чудесами ему сопутствующими, в том числе, с пластинкой «Алиса в стране чудес», украшенной именем и голосом Высоцкого, вспоминает Ахмадулина. – А Высоцкий потом горько спросил меня: «Зачем ты это делаешь?» Я-то знала – зачем. Добрые и доблестные люди, ещё раз подарившие нам чудную сказку, уже терпели чье-то нарекание, нуждались хоть в какой-нибудь поддержке и защите печати. И ещё один раз Высоцкий так же горько и устало спросил меня: «Зачем ты это делаешь?» – когда в альманахе «День поэзии» было напечатано одно его стихотворение, сокращённое и искажённое. Мне довелось принять на себя жгучие оскорбления за отношение к нему как к независимому литератору. Я знаю, как была уязвлена столь высокая, столь опрятная его гордость».

Да, Высоцкий был горд, порою – слишком. Но только этим объяснять его строптивую несговорчивость со всеми печатными органами и организациями (а она была, была!) – не упрощенно ли? Получается, что все остальные поэты, печатавшиеся в застойные времена, были напрочь лишены этой самой гордости? Что-то тут не стыкуется, явно не вписывается в ставшие уже дежурными утверждения: Высоцкий так хотел увидеть напечатанными свои произведения, но литературные чиновники всячески препятствовали этому.

Точно не способствовали. А скажите, к чему хорошему, здоровому, критически задорному, неординарному, нестандартному, вырывающемуся за узкие «параграфные» рамки, – к чему в те годы чиновники благоволили? Какого оригинально мыслящего и творящего художника они не затирали, не крутили в бараний рог? Почему же мы все задним числом так упорно сетуем на них за неблагосклонность именно к Высоцкому? Ведь даже гипотетически нельзя предположить нечто противоположное, а мы упорно долбим одно и то же, как заведенные, сладострастно раздирая уже давно зажитые исторические раны.

Правда же заключается в то, что всерьёз, по большому счёту публикацией своих сочинений Высоцкий сам никогда не занимался. Более того: это не лежало в русле основных его тогдашних творческих устремлений. Бард ориентировался исключительно на слушание, а не чтение. Именно поэтому выпуска своих пластинок он как раз добивался с упорством неслыханным, подключая к этому процессу порой многих своих влиятельных знакомых. И, как мы знаем, выходили они гигантскими тиражами. Здесь он шёл на любые компромиссы. Первые диски совсем не удовлетворяли его, если не сказать – огорчали. Тогдашние чиновники из фирмы «Мелодия» были ничуть не прогрессивнее своих собратьев из литературного цеха. И каждая песня, прежде чем попасть на пластинку, «обкатывалась» в стольких инстанциях, что даже у очень пробивных людей, бывало, опускались руки. Однако Высоцкий с упорством и настойчивостью искал и находил с бюрократами от песни общий язык. Даже гитаре ради этого изменял, чего не сделал ни на одном из своих многотысячных (более тысячи) концертов! А как он стремился со своими песнями (и прорывался-таки!) в кино, в театр!

«Иногда я на очень высоком уровне получаю согласие, а потом оно, вдруг, как в вату уплывает. Прямо не знаешь, кого брать за горло, кого конкретно надо душить. (Подчеркнуто – М.З.). Потом я смотрю, «Мелодия» вместе с болгарами издает пластинку, в которой есть ещё несколько вещей из этих дисков, а у нас они так и не случились. Когда спрашиваешь отвечающего за это человека о причине, он говорит: «Ну, вы знаете, там не все песни «бесспорные». Я говорю: «Так давайте спорить!»

«Высоцкий яростно боролся против партии, власти, идеологии. Он был «совестью народа», «не солгал ни одной своей строкой» и потому числился вечным изгоем тогдашнего общества. Его везде и всюду запрещали, не пускали». Так или примерно так до сих полагают многие на Западе да и в нашей стране тоже. Такие непоколебимо уверены, что система постоянно травила певца и, в конце концов, свела его со света. Большей ерундой выглядит только утверждение о том, что «ГКБ зорко следило за каждым шагом опального поэта», к чему мы ещё вернёмся!

Меж тем, главная трагедия Высоцкого-творца заключалась вовсе не в его «борьбе со своими врагами» внутренними или внешними. Таковых, по существу, у него никогда и не наблюдалось. (Как не было им сочинено ни единого текста, который был бы официально кем-то запрещен! Буквально – ни строчки!) Это мелкие творческие сошки, задиравшиеся с мелкими же сошками во властных структурах обижались, оскорблялись, озлоблялись и убегали за бугор, нещадно потом понося и поливая дерьмом и помоями оттуда всех и вся. И выдавали эту жалкую ублюдочную возню за борьбу с системой. Высоцкий никогда на мелочи не разменивался и всегда оставался прагматиком, нонконформистом до мозга костей. Вослед Сергею Михалкову он мог с полным правом утверждать: против пороков социализма не надо бороться. Их надо умело использовать в своих интересах. И он использовал их по полной форме. Смею утверждать, что как умный человек он никогда даже теоретически не рассматривал перед собой комичной цели сражаться с властью, тем более «наносить удары по системе». Он грамотно, умно и хладнокровно воевал за свою личную свободу и добился на этом поприще успехов невиданных. Даже самые правоверные, ушлые, но ортодоксальные слуги социалистической идеологи, тогдашней власти, типа Е.Евтушенко, Г.Маркова, А.Софронова и «несть им числа» выглядели перед Высоцким пацанами, желторотиками. Ибо все они жили, творили и кормились с рук власть предержащих, находясь в ошейниках и на куцых поводках. Скажем, любую поездку за границу того же Евтушенко всегда могла отменить группа коммунистов-старпёров при рядовом райкоме партии. Высоцкий же никогда и ни перед какой комиссией не отчитывался, когда желал ехать за рубеж. Бард из Таганки вообще, сколько хотел, столько и общался со своим народом. Напрямую и в живую. Степень его свободы по-своему верно воспринималась даже его недругами.

«Мне кажется, что те, кто изо всех сил раздувает «пузырь Высоцкого», сами осознают ущербность своих усилий. Поэтому в ход пошли байки о каких-то преследованиях хрипуна с гитарой, о его страданиях. А этот хрипун является махровым цветком периода застоя. Именно в те годы он имел в своем распоряжении целый театр, в любой день мог без всяких помех полететь в любой конец земного шара – подумать только, он, пожалуй, единственный из советских людей, кто отдыхал на Таити! Запойный пьяница и наркоман, он жил и хрипел свои сочинения под постоянным объективом кинокамер. Его еще в те времена, еще живого, уже готовили на недосягаемо высокий пьедестал. Шутка сказать, отснятый киноматериал исчисляется многими километрами. И когда наркотики все же сказали свое слово, у подъезда его дома моментально оказались все машины специфической скорой помои, которыми в то время располагала Москва. Так что какие уж там гонения!» («Молодая гвардия», № 8, 1989 г.).

Когда у Высоцкого действительно возникали какие-то сложности и проблемы, он писал (и не раз!) в Министерство культуры, в ЦК КПСС. И ТАМ ненавистные «гонители» всегда (!) шли ему навстречу!

«…Песни мои, в конечном счете, жизнеутверждающи и мне претит роль «мученика», эдакого «гонимого поэта», которую мне навязывают. (Выделено – М.З.). Я отдаю себе отчет, что мое творчество достаточно непривычно, но так же трезво понимаю, что могу быть полезным инструментом в пропаганде идей, не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу. Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. (Выделено – М.З.). Странно, что об этом забочусь я один. Это не простая проблема, но верно ли решать ее, пытаясь заткнуть мне рот или придумывая для меня публичные унижения?

Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество.

…После моего обращения в ЦК КПСС и беседы с товарищем Яковлевым (да, да, тот самый Александр Николаевич, знаменитый «архитектор перестройки» в то время первый заместитель отдела ЦК КПСС – М.З.), который выразил уверенность в том, что я напишу еще много хороших и нужных песен и принесу пользу этими песнями, в «Литературной газете» появилась небольшая заметка (В.Левашов, «Критиковать значит, доказывать», 31 июля 1968 года – М.З.), осуждавшая тон статьи в «Советской России» («О чем поет Высоцкий?» – М.З.).

Итог этих обращений. В феврале 1978 года приказом № 103 Министерства культуры СССР Высоцкому выдали удостоверение артиста за № 17114 с присвоением высшей категории вокалиста-солиста эстрады, и его разовая ставка увеличивалась до 19 рублей. (Для сравнения: народный артист СССР, выступая на той же эстраде, мог получать 25 рублей – М.З.).

На фоне нынешнего разгула вседозволенности и безбрежной гласности, кто-то и в данной способности-«приспособляемости» Высоцкого усмотрит ущербность. Мы же мастера мнить себя стратегами, даже не видя боя со стороны, а только читая старые боевые сводки. А поэту, меж тем, приходилось, и жить с волками, и выть по-волчьи. И альтернатив на сей счёт для него не существовало. Мы же в своих рассуждениях о прошлом постоянно данным обстоятельством пренебрегаем.

Конечно, если сравнивать былую успешность Высоцкого с нынешними продвинутыми деятелями шоу-бизнеса, хотя бы с тем же голосистым Киркоровым, то Владимир Семёнович не мог себе позволить иметь собственный самолет, которым располагает Филипп Бедросович. Но если мы будем ставить поэта и артиста рядом с тогдашними настоящими деятелями культуры, обязательно удивимся: какая же завидная ему выпала доля! И не надо тут изобретать всевозможные глупые идеологические фигуры, если правда такова, что Высоцкому при его даже очень короткой жизни досталась невиданная слава, огромные деньги, опека многих очень влиятельных и сильных друзей, покровительство и высочайший блат в самых верхах власти, твёрдо проторенная дорога за границу. Большего в те годы нельзя было добиться никому! (Как-то неудобно вспоминать в этой связи Пушкина, которого царь так и не пустил за границу. А уж на фоне многих отечественных страдальцев ушедшего века Высоцкий, простите, просто баловень судьбы. Каковым по существу и являлся).

Вот сухой остаток всего вышесказанного. За 42 года жизни Высоцкий снялся более чем в 30 фильмах, выпустил несколько пластинок многомиллионными тиражами, 16 лет проработал в популярнейшем столичном театре, где сыграл несколько десятков интересных и различных ролей. С 1965 года выступал в самых престижных залах страны, да что там залах – он пел свои песни на многотысячных стадионах. Я уже не говорю о том, что он объездил полмира. Кто ещё в отечественной культуре за такие годы столько сделал? И разве всё это можно называть «подавлением»?

Высоцкий – всего лишь малограмотный, но задиристый и нахальный самоучка. В начале 90-х в журнале «Континент» он даже был назван «Недоучкой 60-х».

А на самом деле? Владимир Семёнович окончил Школу-студию МХАТА – высшее, пожалуй, что и самое уважаемое театральное училище в стране. В разное время здесь преподавали М.Кедров, В.Станицын, А.Тарасова, В.Топорков, И.Раевский, В.Орлов, А.Карев, Г.Герасимов, Б.Вершилов, А.Грибов, А.Степанова, П.Массальский, О.Ефремов, Е.Морес, В.Марков, С.Пилявская, Е.Евстигнеев, В.Шверубович (Качалов), профессора В.Радомысленский, А.Зись, В.Виленкин. Можно говорить и писать всё, что угодно о фундаментальной, базовой подготовке Высоцкого. Нельзя лишь отрицать того бесспорного факта, что его учил, формировал его мировоззрение цвет советской театральной культуры. Да, он был от природы наделён недюжинным талантом, необыкновенными и разносторонними способностями. Но именно в школе-студии этот природный алмаз бриллиантом сделали творцы, всем народом признанные. (На всякий случай напомню, что литературу Володе преподавал Андрей Донатович Синявский. Тот самый, который писал под псевдонимом Абрам Терц и который был в 1966 году осужден вместе Юрием Даниэлем). В обширной поэзии Высоцкого мы встречаем прямые или косвенные аллюзии, параллели и реминисценции из Библии, из многих восточных учений, из античной мифологии, из «старинных скетчей», из Пушкина, Гоголя, Булгакова, Зощенко, из целой плеяды погибших поэтов-фронтовиков, из Д.Самойлова, Е.Евтушенко, А.Вознесенского, Б.Ахмадулиной, которую очень высоко ценил и называл «своим любимым поэтом». В личной библиотеки Высоцкого, которую он совершенно точно начал собирать ещё со студенческой скамьи, мы опять-таки находим не только полные собрания Есенина и Маяковского, но и тома А.Ахматовой, М.Цветаевой, Б.Пастернака, О.Мандельштама, И.Северянина. Высоко ценил Владимир Семёнович Николая Клюева. Часто употреблял крылатое клюевское «избяная Русь». Николая Лескова и Павла Мельникова-Печерского тоже не раз цитировал. А, казалось бы, куда уж самобытные и «не раскрученные» писатели, о которых многие и не слышали. Помимо Куинджи, Высоцкий высоко ставил творчество И.Босха и С.Дали. Очень глубоко и серьезно знал Владимир Семенович мировую, особенно современную драматургию и демонстрировал просто-таки завидные познания в мировом кинематографе, в чём автор этих строк имел возможность многажды убеждаться лично.