Текст книги "Электрический бал"

Глава IV
Mystère

Милая М., события закрутились так, что я еле нашёл свободную минутку написать вам. Помните, в прошлом письме я жаловался на скуку? Так вот, теперь скучать не приходится. В городе произошло нечто из ряда вон. Немыслимое злодейство постигло одну великосветскую особу – баронессу Армфельт. В городе она хоть и пользовалась несколько противоречивой репутацией, но также и обладала несомненным авторитетом. В частности, из-за того, что любого человека могла оболгать и осмеять так, что достоинство и честь его обращались в прах.

Видимо, за это и поплатилась. Одна из жертв её острого языка решила ей отомстить. Не буду утомлять вас подробностями, скажу лишь, что баронесса в свои преклонные лета завела себе молодого любовника – некоего Жоржа Безобразова.

Личность, как выяснилось, сугубо преступная. Например, один раз мсье Безобразов выдал себя за крупного промышленника и подписал контракт на поставку железа с мануфактурщиком Елисеевым, за что получил от того внушительный аванс. Безобразов предложил отметить взаимовыгодную сделку за его счёт там же, в трактире.

В ходе той двухдневной попойки, в которой, если верить рапорту, фигурировали: цыгане, развратные торбанистки, шпагоглотатели, плясуны русских плясок, хор из двадцати дьячков, хромой флейтист, один бурый медведь, труппа актёров-карликов и даже один безногий велосипедист, они превратили ресторан в такой вертеп, что хозяевам – как Жорж ни затыкал им кармашки ассигнациями – пришлось вызывать отряд жандармов. Тут-то и выяснилось, что Жорж Селиванович к промышленному производству отношение имеет самое что ни на есть никакое, а напротив, имеет отношение к кражам, махинациям, дракам и прочим нехорошим вещам.

Но удивительнее всего, что упомянутый выше мануфактурщик Елисеев Елисеев умолял не судить обманщика. Он так проникся широтой души афериста, что готов был заплатить любые деньги, лишь бы тот не ушёл в кандалах на каторгу.

Жорж на каторге, конечно, оказался. Правда, вскоре ему удалось бежать, и он обосновался в кривых переулках Хитровки, где его и приметил пробуксиривший наследство аристократ – князь Бобоедов. наследство аристократ – князь Бобоедов. Он-то и точил на старушку зуб за то, что она сделала его посмешищем на всю Москву. Князь подговорил Безобразова старушку убить, чтобы завладеть неким перстнем, из-за которого формально и был весь сыр-бор.

Как ни прискорбно, но судьбе было угодно, чтобы злодеяние это свершилось.

Мы застали заговорщиков как раз в тот момент, когда они, не поделив чего-то, пытались друг друга задушить. К моему великому стыду, из-за которого у меня краснеет даже седина на висках, во время задержания Жорж был убит, а его подельник с помощью сообщников бежал на неизвестной карете.

Первейшая задача – узнать побольше о том, кто такой этот князь, и разыскать таинственного сообщника.

Москва, истосковавшаяся по настоящим событиям, пришла в движение и сейчас, чувствует моё сердце, пухнет от слухов. В моих силах поймать всех соучастников и закрыть поскорее это дело, до возвращения генерал-губернатора. Ах, ангел мой, кажется, в моих руках появилось настоящее дело!

Ах да! Чем же обернулась история с поиском иностранного господина, наверняка интересуетесь вы. Как только мы завесили все столбы оттисками портрета Дюпре, к дверям моего кабинета десятками начали доставлять иностранцев. И если некоторые, надо признать, имели хотя бы какое-то сходство с портретом, то большинство не походило на картинку и близко! Больше всего меня поразил толстый булочник с бородой лопатой, которого схватили и насильно прямо в фартуке привели ко мне. «За что же вы его, братцы, схватили, – спрашиваю, – ведь не похож вовсе ни платьем, ни лицом», – а они мне: «Да это он на сайках московских разъелся, да и бороду отрастил для конспирации! У-ух! Рожа преступная!»

Пришлось награду отменить. Но боюсь, что ещё несколько дней моя прихожая будет забита встревоженными усатыми людьми.

* * *

Князь открыл занавеску и увидел почерневший от времени одноэтажный дом с фронтонным треугольником, стоящим на четырёх деревянных колоннах, купольной крышей и застеклённым бельведером.

– Теперь вы в безопасности, – улыбнулась Елизавета, вылезая из кареты.

– Сильно в этом сомневаюсь, графиня, – ответил князь, вылез следом и с удовольствием рассмотрел её затянутую в чёрное платье фигурку.

Их встретил ветхий дворецкий с невероятно пышными бакенбардами и колючими глазами. Строгость физиономии, старомодное платье, запах камфоры и парик с косичкой делали его похожим больше на призрака дворецкого, чем на человека из плоти и крови. Вообще, всё это – карета, дом, аллея – было будто выдернуто из прошлого и принесено в мир какой-то неведомой силой.

Дворецкий помог графине подняться на крыльцо и распахнул парадную дверь. Они оказались в большой светлой зале. Побледневшая золотая роспись украшала стены. По углам стояли неуклюжие кресла, обтянутые серым коленкором.

– Степан Савельич, проводи князя в гостевую, – сказала графиня, снимая перчатки. – Думаю, его светлости не терпится с дороги освежиться.

Дворецкий взглянул на князя с некоторой, как тому показалось, брезгливостью и указал жестом в сторону низенькой двери в конце зала. Они пригнулись и вошли в тёмный проход. Дворецкий шагал, ссутулившись, будто он и правда был привидением, заблудившимся когда-то в этих стенах. Наконец они оказались у крохотной спальни, окна которой упирались в цветущий яблоневый сад. Стены комнатки были выкрашены в нежно-зелёный цвет, на окне раздувались занавески, рядом с узкой кроватью стоял пузатый туалетный столик с зеркалом.

Дворецкий кивнул и, ни слова не говоря, удалился. Князь присел на краешек кровати, запустил руку в карман и извлёк перстень. Это был, без сомнения, тот самый. Выполненный в виде переплетённых золотых лилий, обнимающих громадный рубин. Солнечные лучи падали на камень, преломлялись его плоскостями и озаряли руку мистическим красным свечением.

Поль всхлипнул, вынул носовой платок и принялся протирать кольцо от кровавых отпечатков. «Подумать только, этот мерзавец точно бы придушил меня, не сорви я вовремя перстень с его груди! В тот момент сама удача перешла на мою сторону!»

Побег от полиции и появление графини, которая от этой полиции его и спасла, тоже язык не поворачивался списать на простую случайность. Боги снова благоволили ему. Долгий путь к обладанию вожделенным предметом проделан не зря. Малые и большие жертвы, которые он понёс на этом пути, были необходимы и не напрасны.

Он вспомнил аккуратную чёрную дырочку во лбу бывшего сообщника, и сердце его сжалось. Но печалиться по этому поводу не было никакого смысла. Жорж сам выбрал свою судьбу. Он выбрал умереть, чтобы не возвращаться на каторгу, и князь выбор этот уважал. Баронесса же, судя по всему, умерла от собственной необузданности. И его, Поля, вины в этом не было.

Появление дворецкого прервало ход его мыслей. Старик вкатил столик с кувшином воды, тазиком, полотенцем, бритвенными принадлежностями и мылом. Князь жестом показал, что помощь ему не нужна, и дворецкий удалился. Поль вымыл лицо и посмотрелся в зеркало. Разбитая губа распухла и саднила, рядом с виском выросла багровая шишка. Но в остальном князь выглядел более чем хорошо для человека, который три раза за день избежал встречи со смертью.

Он налил воды в маленькую баночку, намылил кисточкой мыло и распределил получившуюся пену по редкой рыжей щетине. Затем раскрыл бритву и с великим удовольствием побрился. После этого он хорошенько обтёрся полотенцем и почувствовал себя впервые за долгое время свежо.

Одежда, которую принёс дворецкий, была старомодна и чрезвычайно ему мала. Сорочка, чиновничьего цвета сюртук и старые панталоны – всё это обтягивало полную фигуру Поля и делало его похожим на карикатуру из газетного листка. Выходить в таком виде к обеду не было никого желания. Поль хотел было плюнуть и переодеться в своё платье, но, посмотрев на грязную кучу на полу, передумал. Он вытянул из неё лишь галстук, вывернул наиболее чистой стороной и нарочито неряшливо повязал. Поль никогда не покидал помещения, не прикрыв шею. Что-то в самом факте, что это его ранимое место будет открыто для жестокого мира, вызывало в нём дискомфорт. К тому же должно же быть всё-таки что-то, что скроет от взора прелестной графини гармонь его многочисленных подбородков.

Последним делом он водрузил на палец перстень и почувствовал себя, несмотря на тесную одежду, будто бы прежним собой. Снизу – и очень кстати – донёсся звук колокольчика. Поль не ел со вчерашнего дня, и жгучий голод разгонял по его телу волны пустоты и слабости, доходящие до самых колен. Поэтому он, ни минуты более не медля, спустился в гостиную, где его уже ждал накрытый стол.

Графиня обмахивалась веером на стуле напротив большого арочного окна. На ней теперь было простое чёрное платье без украшений. И под вуалью, там, в карете, не укрылась от него красота её лица, но теперь, когда он увидел её бледную кожу, тонкий, будто выточенный носик, большие, умные и чуть грустные глаза, он застыл на месте, не смея пошевелиться.

Графиня отвлеклась от окна и улыбнулась ему. От этой улыбки князя бросило в жар.

– А вот и вы, беглец. Боже, как вам идёт это платье.

– Несколько не впору, – смутился Поль и втянул, насколько смог, живот.

– Да, муж мой был несколько сухопарым человеком.

«Значит, траур носит», – догадался князь и опустился на безвкусный в своём стремлении к роскоши стул, более всего переживая, чтобы от этого действа не треснули панталоны.

Открылась дверь, дворецкий вкатил в комнату столик с большой фарфоровой супницей. Поль сглотнул подступившую слюну.

– Не будет лишним нам хорошенько перед беседой отобедать, князь, – сказала Елизавета и села напротив него за стол.

Дворецкий расставил еду и открыл крышку супницы. Внутри булькала янтарная уха, над поверхностью всплыла облупившаяся стерляжья спинка. Вырвавшийся густой пар долетел до ноздрей князя и скрутил его желудок в струну, готовую в любой момент лопнуть.

Дворецкий принялся наполнять тарелки. У Поля перед глазами поползли масляные круги.

– С вами всё в порядке? – поинтересовалась графиня, с хитрой полуулыбкой рассматривая метаморфозы на лице Поля.

– Вполне, – кивнул князь и зачерпнул уху ложкой.

На какое-то время он потерял себя в еде. Забытое чувство сытости с каждым мгновением наполняло желудок. На лбу выступила испарина. Он ел, по-видимому, слишком быстро и шумно, так как графиня то и дело посмеивалась.

– Аккуратнее, князь, не хватало вам ещё ко всему прочему подавиться.

Сама графиня ела медленно и с той утончённостью, какая бывает только у великосветских дам. Она помещала ложку в едва приоткрытый ротик и через мгновение вытаскивала её. При этом ни один мускул на её лице не выдавал процесса, который в это время проделывали её язык, зубы и щёки.

Закончив с ухой, Поль едва не вскрикнул от восторга, когда на столе появился молочный поросёнок, запечённый в яблоках. Князь съел его почти целиком один. И лишь когда подали суфле, он понял, что больше не может проглотить ни кусочка.

«А ведь это и есть счастье, – подумал он, дивясь, как ловко слова “есть” и “счастье” встали в одно предложение. – И ведь не зря. Ох, не зря».

Он откинулся на спинку и упёрся ногами в пол, боясь соскользнуть с крохотного для его комплекции сиденья. Сердце гнало по всем венам кровь к желудку, голова слегка кружилась. И, если бы не графиня, он бы точно позволил себе соснуть с полчаса прямо здесь, на этом чёртовом стуле.

– А вы охотник поесть, Ваша светлость, – сказала графиня.

Князь виновато улыбнулся в ответ:

– Прошу простить мои манеры. Не могу вспомнить, когда я в последний раз так хорошо питался.

– Насколько я могу судить, голодные времена не отразились на вашей комплекции.

– О, вы не видели меня раньше! Старая одежда висит на мне.

– Говорят, сейчас это даже модно.

– Что модно? – спросил князь, нехотя ковыряясь серебряной ложечкой в суфле.

– Голод. Для здоровья полезно. Выводит из тела всякую гадость.

– Чего не придумают только люди, лишь бы оправдать свою бедность.

– Может, и у бедности есть положительные черты? – спросила графиня с улыбкой, наклонив голову.

– У бедности, графиня, – Поль приподнял себя руками на стуле, чтобы окончательно не сползти, – нет никаких положительных сторон. Это всё одна отвратительная червивая безнадёга.

– О, я позволю себе согласиться с вами… Степан Савельич, убери лишнее.

Дворецкий принялся избавлять стол от пустых блюд. Поль кивком головы показал ему, что всё-таки доест десерт.

– Однако для человека, которому светит каторга, у вас отменный аппетит, – рассмеялась графиня.

Поль вздрогнул. Дрёма его испарилась. Слова графини вырвали его из счастливой страны обжорства и бросили обратно в злую реальность.

Стало так тихо, что князь услышал, как шумит его желудок.

– Что вам известно? – спросил он, пристально рассматривая насмешливое лицо графини.

– За вами гнались не какие-то бандиты, как вы пытались заверить меня в карете, а люди в мундирах. Также я успела заметить экипаж самого обер-полицмейстера.

При одном воспоминании о старике с бронзовой лысиной, громадными усами и револьвером Поль поёжился.

– Вы его знаете?

– Только слышала о нём. Много всего.

– И что же?

– Упёртый и принципиальный человек. Порядочный. Из неберущих. Такой здесь не приживётся. Но до вас он добраться успеет, будьте покойны.

Вошёл дворецкий с большим расписным самоваром и не без труда водрузил его на стол.

Елизавета кивнула, и дворецкий разлил кипяток по фарфоровым чашкам.

– Вот мне и стало интересно узнать, что же ему мог сделать такой человек, как вы, что он лично приехал в ту дыру?

– Всему виной недоразумение, – сказал Поль и опустил глаза.

– Недоразумение, говорите… Старик Победоносцев – это настоящий осколок Николаевской эпохи, таким, как он, надёжнее было бы всех на всякий случай перевешать. И уверяю вас, милый князь, дайте ему только повод, и он найдёт причину расправиться с вами. Поэтому рассказывайте всё по порядку. И не вздумайте врать, потому что, если соврёте, я собственноручно свезу вас в ближайший участок.

Елизавета широко улыбнулась и отпила небольшой глоток из чашечки. Огромные чёрные глаза её блеснули дьявольским огнём.

«Какая женщина!» – подумал Поль не к месту.

– А колечко на вашем пальце, между прочим, не что иное, как улика, которая приведёт вас на каторгу.

– И про кольцо знаете?

– Вы и ваша одержимость этим перстнем известны всей Москве. И последние события лишь придадут вам знаменитости. Но действительно ли вы так веруете в его силу?

Князь шумно выдохнул, отделил щипцами от сахарного осколка небольшой кусочек и кинул в дымящуюся чашку.

– Не сочтите меня за сумасшедшего, графиня, но есть во мне иррациональная вера, которая, впрочем, подтверждается множеством фактов, что перстень этот, – он поднял руку и в гранях камня заиграл солнечный свет, – обладает весьма занятными свойствами…

– Но стоило ли ради этой безделушки убивать несчастную баронессу?

Холодная игла будто пронзила позвоночник князя. И одновременно с этим пот градом полился с его лба. Он выронил ложечку, которой мешал чай, и в неверии посмотрел на Елизавету:

– Сдаётся, неслучайно вы оказались в том переулке. В одном, однако, вы осведомлены неверно – старуху я не убивал.

– Убили вы или по вашему приказу. Какая разница?

– Нет-нет. Всё совсем-совсем не так… Видите ли, старушку никто не трогал. Она умерла сама. А мой подельник просто оказался не в то время не в том месте. И сделал совершенную глупость…

Поль нервно рассмеялся.

– Вам это смешно? – Её холодные глаза теперь пронзали его насквозь.

– Совсем не смешно, графиня, прошу простить меня. Нервы.

– Даже если то, что вы говорите, правда, то кто вам поверит? Вы прилюдно обзывали уважаемую женщину потаскливой старушкой.

– Всего лишь вздорной бабёнкой, но…

– Имели неосторожность угрожать ей. Разнесли про неё отвратительные слухи. И что теперь? Перстень блестит на вашем пальце, а баронесса мертва. Вы убегали от полиции. И лишь дело времени, когда Победоносцев узнает, чья карета увезла вас сегодня. А дальше, наш бедный князь, с вами никто не будет разговаривать. Вас схватят и предадут суду.

– Ну всё, хватит! – не выдержал Поль. – Пожалуйста, прекратите!

Графиня замолчала и отпила из дымящейся чашки, расписанной васильками.

Поль принялся тереть заломившие вдруг виски. Картина, которую описала графиня, встала перед его глазами. Он осознал, что его положение со стороны действительно выглядит совсем невыигрышным.

– Что же вы хотите узнать, раз сами всё знаете? Догадываюсь, что у вас был свой интерес спасать меня.

Графиня встала из-за стола, обошла его и оказалась за спиной Поля. Князь почувствовал себя некомфортно. Она подошла к нему вплотную, положила руки на плечи и нагнулась к самому уху.

– Мне нужно знать всё о нём, слышите. Где вы его видели, при каких обстоятельствах. Как он выглядел, что говорил, кто его сопровождал.

По шее Поля пошли мурашки.

– Жаль вас расстраивать, Елизавета, но боюсь, я смогу рассказать лишь то немногое, что знаю…

– Любые сведения будут полезны.

– Что ж, с удовольствием удовлетворю ваше любопытство… Право, не могу только взять в толк, почему вам так интересен этот Победоносцев…

– При чём тут Победоносцев? К чёрту Победоносцева! – крикнула она ему на ухо. – Я говорю о Дюпре! Как вы получили инвитацию? Кто дал вам контакт?

Пальцы её впились в его плечи. На мгновение князю показалось, что его сейчас начнут душить.

– Отвечайте же!

Князь тряхнул головой, чтобы собраться с мыслями:

– Я узнал, что в Москву приехал колдун-иностранец, который способен исполнить любое желание. Я пребывал в крайней степени отчаяния, и возможность эта, подкреплённая восторженными отзывами многих уважаемых людей, меня чрезвычайно заинтересовала. Но на беду, в Москве оказалось слишком много людей, охочих до подобных услуг. И потому попасть на приём оказалось невозможно. Благо мой упоминаемый уже ранее подельник Жорж, имея связи с преступным миром, умудрился приглашение довольно скоро раздобыть…

Графиня обошла Поля и заглянула ему в глаза. На бледном лице её выступил румянец. Одна прядка выпала из причёски на вспотевший от чая лоб. «Прелестно, – подумал князь. – Обворожительно».

– Где ваш подельник сейчас? Надеюсь, он имел сообразительность укрыться от полиции?

«Она не знает…». – понял князь. Сколько бы много ни ведала прелестная графиня, новости о смерти подельника никак не могли дойти до неё, ведь в трактире её не было, а после этого они в карете сразу выехали за город.

– Интересно, какое необоримое желание зреет в вашей прелестной головке…

– Это вас уж не касается. Так вы поможете мне?

Князь откинулся на стуле и заложил ногу на ногу, старясь, чтобы узкие панталоны при этом не лопнули.

– Обещайте, что поможете мне скрыться из России.

Елизавета раскрыла в удивлении рот.

– Ах, какой вы! Не зря про вас говорят. Не успела я вас спасти, как вы уже ставите мне условия в моём же собственном доме!

Князь ответил дерзким взглядом:

– Как вы сами успели заметить, я нахожусь в ситуации весьма незавидной. Не вправе ли я цепляться за каждый предоставленный мне шанс, чтобы выйти из неё с головой на плечах?

– Справедливо, – согласилась графиня. – Я обещаю, что помогу вам. Но сначала вы отвезёте меня к вашему подельнику.

– Жорж знает места, где можно бесследно затеряться. Я с удовольствием организую вам встречу с ним. Но до этого вы наградите меня суммой денег, которая позволит мне скрыться и жить в безопасности в Европе.

– Это большие деньги, князь! Почему вы считаете, что мне не проще сдать вас полиции?

– Потому что, дорогая графиня, вам, очевидно, позарез нужен этот иностранец. И, судя по тем отчаянным поступкам, которые вы совершаете, – а, согласитесь, спасти такого человека, как я, и буквально сделаться моим сообщником, поступок чрезвычайный, – вы уже многое перепробовали. И теперь я, возможно, ваша последняя надежда.

Князь поднял чашку и отпил остывший уже чай.

– К тому же неподкупный, принципиальный Победоносцев, – продолжил он, – сделает всё, чтобы отправить вас на каторгу за пособничество вместе со мной.

Графиня долго, сжав губы, смотрела на князя.

– Если ваш знакомый действительно знает, как найти его. Если он достанет приглашение. И только после этого я дам вам столько, сколько вы просите.

Она встала и, гордо держа голову, пошла к выходу.

– Прекрасный чай, – крикнул вдогонку князь, делая большой глоток. – Исключительный, исключительный сорт.

* * *

Виктор Георгиевич глотнул кофий из фарфоровой чашечки, затянулся из длинной трубки и запел от удовольствия: «Мне много благ сулят они, не обмани-и-и, не обмани-и-и».

За окном невпопад надрывались синички. Солнечные лучи пронизывали занавески и припекали спину. Прохладный ветер заносил в кабинет ароматы сирени и колыхал необъятные усы обер-полицмейстера.

Он отложил перо на подставку и осмотрел ровные, как ряды гвардейцев, буквы. Ни одна капля чернил не запятнала поверхность – в противном случае пришлось бы, конечно, переписывать.

Удовлетворившись, он схватился за рукоятку пресс-папье, выполненную в виде расправившего крылья журавля, и прокатал его полукруглой поверхностью по листу.

Излишки чернил впитались в шершавую ткань промокательной бумаги и оставили на ней призрачное отражение.

Победоносцев сложил письмо вдвое, засунул в продолговатый конверт и запечатал сургучом, по обыкновению втянув терпкий приятный запах.

На глаза ему попался другой конверт, который он уже несколько дней игнорировал. Тёмная бумага и шоколадная печать выдавали в нём очередное великосветское приглашение. Победоносцев поморщился, но на этот раз не сумел побороть собственную порядочность. Он схватил назойливый конверт и вскрыл. Оказавшаяся внутри надушенная ландышем карточка сообщала:

«В день рождение сына нашего Савелия Фёдоровича покорнейше просим вас пожаловать на бал, вечерний стол и невиданное праздничное представление, на коем загадочным гостем будут явлены публике удивительные чудеса! Ждём вас сего 13-го мая в 8 вечера. Фёдор Савельевич и Акулина Еремеевна Шереметевы».

Победоносцев взвыл. Он терпеть не мог провинциальных московских балов. Но повод был значительный. Как и адресант.

Граф Шереметев был в городе персоной видной и оставался, кажется, последним настоящим хлебосолом, защитником дворянских традиций и, судя по всему, убеждённым пьяницей, потому как Победоносцеву ни разу не довелось увидеть его трезвым.

Обер-полицмейстер отбросил приглашение на край стола. Всё это было очень некстати и не вовремя.

Раздался стук в дверь.

– Войдите.

В кабинет вкатился гигантский ком из протокольного сукна, который при ближайшем рассмотрении оказался полицмейстером Брейстером.

– Ваше превосходительство, тело нашли.

– Тело? Чьё? – вскочил Победоносцев.

Всё спокойствие улетучилось из него.

– Похоже, что беглого князя, Ваше превосходительство. Но доподлинно неизвестно.

– Как это неизвестно?

Брейстер подошёл к столу, наклонился и зашептал, выпучив водянистые глаза:

– Обстоятельства-с не позволяют.

– Ну говори, мил человек, говори! – не выдержал обер-полицмейстер.

– У покойника головы нет.

Победоносцев посмотрел на подчинённого, пытаясь понять, шутит ли он. Но потом вспомнил, что Брейстер шутить не умеет.

– Куда же она делась по-твоему?

– Не могу знать. Срезана неизвестными лицами. Нечистая, говорят.

– Кто говорит?

– Люди, Ваше превосходительство.

– Что ещё люди говорят?

– Говорят, дьявол в Москву заявился. Вот и безобразничает. И что баронессу именно лукавый к рукам прибрал. За прелюбодейство. А теперь вот это.

– Так откуда ж они знают всё уже, люди твои! – Победоносцев ударил ладонью по столу, отчего Брейстер вздрогнул и попятился. – Приказано было всё в тайне держать!

– Так как такое скрыть? Весь город на уши встал.

Победоносцев до боли сжал челюсти. Он надеялся удержать новости хотя бы до следующего утра, когда виновника и заказчика смерти баронессы удастся изловить. Впрочем, как он теперь уже понимал, надежда эта была наивной.

– Что ж, едем!

На улице у экипажа Зыбкин протирал свои круглые очки.

– Ещё один труп, Ваше превосходительство, – сказал он. – Вдовин уже на месте.

Коляска затормозила около небольшого посеревшего особняка. У входа крутились дворник и пара квартальных. Кучка зевак галдели неподалёку, пытаясь разглядеть что-то в тёмной пасти раскрытой двери. «Начальник приехал», – сказал кто-то из них, завидев полицейский экипаж. Победоносцев соскочил со ступеньки на землю. Все стихли. Квартальные и дворник отдали прибывшим честь и проводили внутрь.

Победоносцев прошёл по коридору и оказался в зашторенной пыльной комнате. Трупная вонь полоснула по ноздрям. Он вынул платок, прижал к лицу и огляделся, к неудовольствию замечая безбожно истоптанный свежими следами своих подчинённых пол. Повсюду валялись доски, молотки, стамески и прочие предметы столярного промысла.

На столе в центре комнаты лежал посиневший обезглавленный труп.

Врач Вдовин стоял, склонившись, над кадавром и рассматривал его через увесистую лупу.

– А, Виктор Георгиевич. Вот и вы. А мы с мсье заждались вас.

– Что мы здесь имеем?

– Летальный исход-с.

– Шутки в сторону, – пробурчал Победоносцев. – И откройте окна, бога ради.

Жандармы кинулись к окнам. Через мгновение в помещение ворвался свежий воздух и закрутил клубами пыль, сделав её почти осязаемой. По углам тревожно заколыхалась древесная стружка.

– Труп мужчины, возраст около пятидесяти, – задекламировал Вдовин.

Зыбкин, который предпочёл держаться подальше, у дверей, раскрыл блокнот и застрочил карандашиком.

– Голова аккуратно отделена острым предметом (скорее всего, хирургическим инструментом), – продолжил доктор. – Сама голова на месте преступления не обнаружена. На теле видны круглые отверстия неясного назначения в районе паха, груди и шеи.

– Что за изуверство, – перекрестился Брейстер.

Победоносцев обошёл труп по кругу.

– Наш беглец, надо полагать?

– Сомневаюсь, – протянул Вдовин. – Староват. Да и, если судить по трупным пятнам, смерть наступила более двух дней назад. А ведь ещё вчера, как вы помните, наш князь довольно резво бегал, что для трупа, согласитесь, несвойственно.

Победоносцев устало посмотрел на Вдовина. У доктора было довольно мрачное чувство юмора.

– Если хотите поумничать, скажите тогда, кто это?

Доктор пожал тощими, почти мальчишескими плечами, на которых висел аккуратный старенький пиджачок:

– Документов при теле не нашли. Могу сказать одно: этот человек точно не из хитровского отребья. Тело больно холёное. Да и руки работы не знали. Но пальцы при этом тонкие, не купеческие. Да и на ногти посмотрите. Следил человек за красой ногтей, как говорится.

– Выясните, не пропадал ли кто из чистых [11]11
  Чистыми людьми называли представителей высшего сословия, особенно дворянства.


[Закрыть] людей в последнее время, – приказал Победоносцев.

– Да что тут выяснять? – моргнул Брейстер. – Если б такое было, уже бы знали.

– Прошу, Виктор Георгиевич, подойдите, – сказал Вдовин.

Обер-полицмейстер прижал платок к носу сильнее, подошёл ближе и вгляделся в тёмно-серый обрубок шеи.

– Удивительно чистый срез. – Доктор ткнул пинцетом в разрез шеи. – Мышцы рассечены просто-таки ювелирно. Жилка за жилкой. Сосуды и артерии аккуратно отделены и купированы, чтобы избежать истечения крови. Кто бы ни был наш злоумышленник, он, несомненно, знаком с анатомией и проводил эту, с позволения сказать, операцию с большим тщанием.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что мы имеем дело не с каким-нибудь молодцем из Мясного ряда. Полагаю, жертва была обездвижена каким-то сильнодействующим препаратом и некоторое время, пока это длилось, без сомнения, была жива.

Повисло молчание. Лишь зудение весенних мух, которые в избытке повисли над телом, прерывало его. Даже Зыбкин перестал скрипеть карандашом в своём блокнотике. Его кадык метался по шее так, что, казалось, его сейчас непременно вырвет.

– Но зачем, скажите, это кому-то могло понадобиться? – спросил наконец Победоносцев.

– Дело ясное, что дело тёмное, – сказал Брейстер.

– Нестор Игнатьич, как никогда, прав, – вздохнул Вдовин. – Obscurum per obscurius[12]12
   Объяснять неясное ещё более неясным (лат.)


[Закрыть]. Больше смогу сказать, когда покопаюсь в этом голубчике в морге.

Взгляд Победоносцева зацепился за странный предмет в дальнем углу комнаты. Он проследовал туда и достал из-под вороха стружки странного вида стеклянную колбу. Из её лопнувшего горлышка выливалась пахучая прозрачная жидкость.

– Батюшки, а это что?

Вдовин подошёл и втянул запах тонким горбатым носом:

– Азотная кислота, надо полагать.

– Но зачем кислота? – прошептал Виктор Георгиевич, чувствуя, как увлажняется затылок.

Тысячи колючих мыслей закопошились в голове обер-полицмейстера. Азотная кислота, как он прекрасно знал, использовалась при нитрировании глицерина. Сравнительно несложной операции, которая позволяла получить вещество в двадцать раз более мощное, чем порох,  нитроглицерин. Именно из нитроглицерина делали динамит – новое оружие террористов. Он вдруг осознал, что в Москве прямо сейчас за его спиной могут готовиться бомбы для нового покушения.

Слабость прострелила колени Победоносцева.

– Все вон! – крикнул он. – Кроме Зыбкина, Вдовина и Брейстера.

Жандармы пятясь вышли из комнаты, Брейстер прикрыл за ними дверь.

Вдовин поднял очки и заглянул обер-полицмейстеру в глаза:

– С вами всё в порядке? Что-то вы бледны.

Победоносцев отмахнулся:

– Да-да, в порядке. Запах этот…

– Понимаю, – ответил доктор меланхолично. – Разрешите, пожалуй что, и мне откланяться, если я вам более не нужен, мне ещё баронессу резать. Ну и день. Ну и день.

– Не смею задерживать.

Доктор накрыл тело простынёй, отряхнул руки, подхватил саквояж, кивнул в знак прощания и удалился. Стук его каблуков растворился в коридоре.

Виктор Георгиевич огляделся и без труда нашёл в поле видимости ещё множество примечательных предметов: обрезки резиновых трубок, мотки проволоки, разбитые стеклянные трубки. Всё это, без сомнения, помогало преступникам в изготовлении смертоносных снарядов. И, судя по всему, цели они своей добились.

Зыбкин после того, как труп накрыли, чувствовал себя явно спокойнее. Он теперь с отвращением на лице нарезал круги вокруг стола.

– Постойте, что это у него в руке?

Победоносцев сорвался с места, схватил руку, которая торчала из-под простыни, и с трудом раскрыл синие окоченевшие пальцы. В ладони мертвеца был зажат комок бумаги.

Он вытащил его и развернул. С листа на него смотрела череда символов.

F I N I S

I A V A I

N V X V N

I A V A I

S I N I F

Присутствующие молча уставились на листок.

– По-вашему, что это? – спросил Победоносцев.

– Буквы, – заявил Брейстер, который бросил заглядывать бесцельно в углы и теперь стоял за спиной Победоносцева.