Текст книги "Патч. Канун"

Глава 09

Утром Андрей отправился на завтрак. Шведский стол в «Саут Косте» был приличным. Вообще, гостиница произвела на Андрея приятное впечатление – чисто, тихо и спокойно. Что было особенно приятно, вся сантехника работала идеально. Никакой капели из кранов, никакой течки из унитазного бачка, никаких засоров в ванне и душевой. Следуя печальной мудрости Михаила Афанасьевича, разруха, конечно, не старуха с клюкой, и не в сортирах она, а в головах – но начинается, по обыкновению, именно с сортиров. «Саут Кост» разруха обошла стороной.

Внизу на ресепшене молодой улыбчивый мужчина в форменном пиджаке приветственно поднял руку.

– Доброе утро, мистер Андрей! Вам посылка!

Андрею было странно обращение по имени, начинающееся с «мистер». Но, как объяснил Гугл, в здешних краях это вполне нормально и свидетельствует лишь об уважении к собеседнику. Андрею было немного неудобно – он впервые в жизни ощутил себя «мистером», а значит, человеком в некоторой мере солидным.

Портье протянул Андрею плоский бесконтактный ключ с баварской эмблемой. А, вот в чем дело – значит, Док сдержал вчерашнее обещание, улыбнулся Андрей. Ну что ж, пойдем, проверим, что там нам уготовано судьбой.

На стоянке стояло десятка два автомобилей. Машин с тем же логотипом, что украшал ключ, было три. Андрей нажал на кнопку, но ни одна из них не отозвалась. Нажал еще раз – снова тишина. Не может быть, что ключ есть, а машины нет. Андрей повернулся направо. Там, отдельно от всех, на служебных местах стоял еще один автомобиль. Андрей снова надавил на клавишу – машина послушно мигнула фарами. Ну надо же, слона-то я и не приметил!

Синий «икс-пять» со слегка тонированными стеклами и торчащим с обеих сторон учетверенным выхлопом действительно смотрелся слоном на фоне окружающих его мосек. Двадцать евро в сутки, вспомнил Андрей. Похоже, Док забыл дорисовать в конце еще один, вполне справедливый нолик.

Машина была предыдущего поколения, но чистая внутри, безо всяких посторонних запахов, отличающих старый автомобиль от нового. На переднем пассажирском сиденье лежал свернутый пополам лист бумаги.

«Дорогой Андрей! Хочу пригласить вас сегодня на скромный обед. Давайте около двух часов дня. Найти меня очень просто. На выезде из отеля поворачиваете налево и едете только прямо, никуда не сворачивая, пока дорога не закончится. Это займет у вас не более получаса. Прямо по курсу вы увидите таверну „Агиос Георгиос“. Звоните, если что. До встречи!» На часах была половина десятого утра. Андрей закрыл машину и поднялся в номер. У него было как минимум три часа для того, чтобы заняться делом.

Последние два года Андрей работал хэд-райтером в продакшне, принадлежащем Володе Зайратьянцу с партнерами. Но это только два года. А начинать пришлось со штатного сценариста. Володя, тогда, когда они случайно встретились ночью на улице Королёва, сказал просто – он вообще был человеком простым, располагающим к себе, вот без этого богемного сволочизма, – Володя сказал: старик, при всем уважении к тебе и с учетом твоих былых заслуг в деле шуток юмора, let’s start from the scratch[23]23
  Давай начнем с нуля (англ.).


[Закрыть]. И понеслась: офис, нагрузки «от забора и до обеда», один выходной в неделю, как белка в колесе, во все бочки затычка, и почти никаких денег. Андрей не обижался. Талант талантом, а ремесло ремеслом. И не побыв в подмастерьях, никогда не станешь мастером.

Продакшн снимал сериалы на деньги телеканала. Это означало, что рулил в компании не только собственный менеджмент, но и канальный. Ну, не то чтобы канал лез в текущие внутренние дела продакшна, но вот их замечания по контенту игнорировать было никак нельзя. Производство сериалов было для Андрея внове, а возможность контакта как с людьми от производителя, так и одновременно с сотрудниками канала он воспринимал как особое благо, поскольку нужный для работы опыт накапливался если не в два раза, то все равно существенно быстрее.

Вскоре Андрея повысили. Он стал автором на площадке, по сути – сценаристом, неотлучно живущим при режиссере и отвечающим перед ним за всю сценарную группу. То, что сценаристы через одного – идиоты, среди режиссеров даже не обсуждается; они, режиссеры, убеждены в этом незыблемо. Но вот что именно хотели сказать в той или иной сцене сценаристы, какую они хотели запустить тут шутку, с какой интонацией ее лучше подать, как что-то на ходу переформулировать, когда совсем плохо, когда режиссер на грани приступа падучей, – тут-то и нужен автор на площадке, человек «и нашим, и вашим», буферная зона между сценарием и режиссером. Без толкового автора на площадке любые съемки не будут вылезать из конфликтов. Да и кто позволит вместо десяти минут «чистовика» за смену снять всего три?! Время не ждет!

Андрей идеально подходил для такой работы. Он травил анекдоты, он всегда улыбался, он внимательно слушал режиссеров, он следовал их просьбам, но в то же время не позволял бездумно перекраивать под веянием сиюминутных эмоций готовый сценарий. Андрей всегда знал, как сгладить конфликт, и очень хорошо чувствовал ту тонкую грань, когда конфликт между режиссером и сценарием заходил слишком далеко и требовалось вмешательство «тяжелой артиллерии» из продюсерского состава.

Именно тогда Андрей и сконструировал свою «бэ-эм-эс», боевую машину сценариста. Съемки часто проходили на выезде, а на локации вопросы надежности и удобства приобретают первостепенное значение – особенно если рабочая смена длится по полусуток и на раскачку просто нет времени. В металлическом чемодане, оклеенном внутри поролоном с фигурными вырезами под содержимое, размещались, не мешая друг другу, большой монитор, запасной ноутбук, профессиональная двуручная клавиатура с подпорками под запястья, сетевые удлинители, хаб с раздаткой вайфая, ну и еще всякие штучки по мелочи. Боевая машина сценариста позволяла где бы то ни было развернуть профессиональное место для работы с текстами, оборудованное мобильным доступом в интернет, располагающее резервным компьютером и дополнительными жесткими дисками на случай непредвиденных обстоятельств.

Зайратьянц, когда Андрей впервые продемонстрировал ему свою установку, только присвистнул:

– Дрюн, да ты ни дать ни взять – президент с ядерным чемоданчиком!

На одних из первых выездных съемок над Андреем в группе ржали в голос. Но только до момента, когда ассистент режиссера, дама с нарушенной координацией, смахнула полную чашку растворимой кофейной бурды на режиссерский макбук. У бедняги не было сил даже материться – он просто замер в оцепенении. Выезд, чуть ли не чистое поле, полтыщи верст до офиса, и макбук, обтекающий коричневой жижей. Когда Андрей за полчаса вытащил все критичное содержимое режиссерского мака из облачного хранилища на свой большой и модный монитор, бедолага только и смог выдавить из себя:

– Ну, Андрей, ну ты…

Андрей стал хэд-райтером, руководителем всей сценарной группы продакшна, без пяти минут креативным продюсером, но с чемоданчиком своим не расставался. Вот и теперь его нутро было рассредоточено по обеденному столу номера в «Саут Косте». Слегка двинул мышкой, система ожила, недописанная позавчера сцена вылезла на монитор. Включил под сурдинку хоральные прелюдии Баха и в бешеном темпе застучал по клавиатуре. Работалось быстро, с охотой и очень «вкусно».

Последний проект Андрея перед отъездом на Кипр выдался внезапно триумфальным. Это была история о взаимоотношениях и жизни группы молодых, пятнадцати-семнадцатилетних ребят, живущих в одном из продуваемых всеми ветрами и забытом всеми богами неуютном районе большого города на берегу холодного моря. Сериал сразу задумывался как некомедийный, без тупой «ржаки». Андрей писал мелодраму-драму в традиции реализма. Съемки с самого начала ориентировали на реальную локацию. Само производство не стоило особо дорого – группа, предваряемая ассистентами по актерам, выехала на место. Прямо там, на локации, нашли многих актеров и снимали сразу три сезона, вообще не уезжая. Кроме того, оператор с режиссером решили использовать минимум света и работали в технике «cinema verite»[24]24
  Настоящее кино (франц.).


[Закрыть], постоянно следуя за актерами с камерой.

Сериал стал бомбой среди молодежной аудитории. Андрей делал сценарий в соавторстве с двумя молодыми отвязанными авторами. Они, конечно, были с разными тараканами в головах и практически без самостоятельного опыта, разве что год-полтора работали в штате в других сценарных группах, но в этом и была «фишка». Эти ребята смогли очень точно и резко показать то, чем дышат их вчерашние сверстники. Поначалу они фыркали на Андрея – мол, поставили старпёра нам в начальнички, – но после нескольких рабочих ситуаций резко изменили мнение о нем и жили, что называется, душа в душу до самого конца съемок.

Доля канала среди молодой аудитории после выхода сериала резко скакнула в небеса. Тут же пришвартовались новые рекламодатели, и денег получилось сильно больше, чем продюсеры рисовали себе в самых светлых ожиданиях. Конечно же, рипы сериала лавиной наводнили «ВКонтакт» и торренты, но даже это не помешало телепоказу. Некоторые непрофессиональные местные актеры, снимавшиеся в сериале, перебрались в Москву, начали вполне успешно развивать карьеру, светясь во всевозможных интервью и всякий раз поминая свой дебютный проект, да и сам канал кучей добрых слов. Зай был счастлив.

– Дрюн! – хватал он за грудки Андрея как-то по совместной пьянке. – Андрюх, не, ну надо же было мне тогда в твою бомбовозку угодить?! А если б ты мимо проехал, бомбила хренов? Лишились бы мы счастья оба! Не, ну молоток ты, реально! – и лез целоваться как Брежнев к Хонекеру.

Как и предрекал Док, через двадцать семь минут с момента выезда из отеля двухполосное шоссе закончилось. Слева высилась церковь, перед ней – пустое пространство, вниз уходила небольшая асфальтированная дорожка, а прямо располагалось одноэтажное здание. Его левая часть представляла собой несколько гостиничных номеров с отдельными входами, а правая – павильон из стекла, металла и камня. Перед входом стоял уже знакомый Андрею фиолетовый «дефендер».

– На улицу не пойдем! Холодно, – Док поднялся из-за стола навстречу Андрею. – Вижу, вы не заплутали.

– Тут сложно заплутать, Док. Как вы и сказали, ехал прямо, никуда не сворачивал. И да, спасибо вам, не ожидал: машина – воистину царский подарок.

– Не за что, Андрей. Все равно она стоит у меня без дела. А продавать жаль, люблю я ее. Вот для гостей и приспособил. Кстати, такая особенность Кипра, – Док явно хотел спрыгнуть с темы, сопряженной с обменом любезностями, – поезжайте по любой дороге, и там, где она заканчивается, вы обязательно упретесь в таверну. Киприоты любят хорошую еду. Иногда даже чересчур, в ущерб своему здоровью. Вот я не киприот, а перенял у них деструктивную черту характера! – Док, дурачась, похлопал себя по заметно выпиравшему из рубашки округлому животу. – Я не очень нарушил ваши планы?

– Ну что вы, Док, нет, совсем нет. Я отлично поработал несколько часов с утра и вряд ли вернусь к работе сегодня.

Еда в таверне была свежей, вкусной, но приготовленной без особых гастрономических изысков. Скорее домашней, а не ресторанной.

– Да, – продолжал Док, – тем, кто привык к мишленовским звездам, на Кипре делать нечего. Здесь все просто. Слишком по-настоящему, без глупостей и условностей. Много солнца, много ветра, много вкуса. Много жизни. Кстати, Андрей, выходя из дома, никогда не забывайте солнечные очки. Они тут совсем не модный аксессуар, а физиологическая необходимость.

Андрей знал. Аэлита тогда, в первый день, вышла без очков, а потом несколько часов «зайчиков» ловила, уцепившись за Андрея во внезапной куриной слепоте.

– Док, я вам в прошлый раз о себе рассказал. А вы чем занимаетесь?

Док, похоже, ждал этого вопроса. Широко улыбнувшись, он сказал просто и без рисовки:

– У меня успешные бизнесы, Андрей. Бизнесы, не требующие моего ежедневного присутствия. Так что я могу позволить себе быть просто пенсионером.

– Вам не скучно, Док? Честно говоря, вы не похожи на пенсионера!

– О, нет! Я составил себе список. Там книги, что прошли мимо меня. Там фильмы, что я не видел. Там целые дискографии, а я не имел о них представления. На ближайшие тридцать лет я занят, и занят весьма плотно.

Андрей замолчал. Такой список был и у него. Только у Андрея не было ни времени, ни сил, ни возможности перевернуть в нем хотя бы первую страницу.

– Какой кофе вкусный! – Андрей с блаженством на лице смаковал последние капли из маленькой чашечки.

– Здесь сложнее найти место, где кофе плох. Сколько тут живу, столько получаю удовольствие от нюансов букетов местного шираза и неподражаемого кофе, – согласился с ним Док. – Еще не поздно. Прогуляемся, осмотрим окрестности?

Они вышли на стоянку.

– Садитесь ко мне. Можем, конечно, и пешком, но дорога сильно под уклон. А мне, с моим лишним весом, будет весьма затруднительно подниматься в гору. – Док открыл двери Росинанта.

Машина устремилась вниз по узкой асфальтовой дорожке. В конце спуска дорога делала петлю вправо и заканчивалась в двух сотнях метров, возле меленькой бухты, очевидно, в теплое время года используемой для купания.

Однако Док не доехал до бухты. Там, где начинался изгиб дороги, Росинант, свернув налево, а не направо, по-сайгачьи перескочив через бруствер, оказался на пересеченной местности и бодро устремился туда, где мощно гудел морской прибой. Не доехав до кромки обрыва метров десять, Док улыбнулся:

– Поезд дальше не пойдет. Просьба освободить вагоны.

Когда они подошли к краю обрыва, Андрей взглянул вниз и оторопел. Это был вовсе не обрыв. Там, где заканчивалась земля, где они с Доком стояли, в метре ниже начиналось гладкое молочно-белое зеркало, полого спускавшееся от берега в море. Видимый его участок имел не меньше ста метров в ширину и метров двадцати от кромки земли до полосы прибоя.

– Что это? – Андрей недоуменно повернулся к Доку. – Это же искусственное образование!

Док лишь усмехнулся.

– Андрей, а теперь вам самое время повернуться на сто восемьдесят градусов.

Они были возле берега моря. И храм, и гостиница с таверной, где они только что обедали, и автомобильная стоянка – на ней виднелся выданный Андрею во временное пользование «икс-пять» – стояли на плоской равнине сотней метров выше. Но это была не равнина.

Точнее, геометрически это была равнина. Но холм, где они провели предыдущие полтора часа, не был холмом. Он оказался весь сложен из ровных огромных каменных блоков. Торец каждого блока был не менее десяти метров в ширину и метров семи-восьми в высоту. Блоков было очень много. Их ряд уходил влево и скрывался за изгибом бухты. На них, словно детские игрушки, как раз и стояли дома, автомобили, росли деревья, суетились люди. Блоки образовывали безупречно ровную площадку, а сразу под ними и вплоть до берега начиналась полоса, очень похожая на застывшие потеки какой-то расплавленной породы. По ней и была проложена автомобильная дорога.

– Кто? Кто все это сделал? – Андрей стоял, открыв рот от изумления, словно восьмилетний мальчишка.

– Одно я знаю точно, – Док вкусно пыхнул трубкой, – тех, кто это сделал, сейчас среди нас нет. Садитесь в машину. У нас еще час-полтора, пока не стемнело. Покажу вам еще кое-что.

Росинант выбрался на дорогу, поднялся на плато и поехал в сторону Пафоса. Буквально через полминуты Док свернул налево, на неприметную асфальтированную дорожку. Прижался к обочине, остановился, включил полный привод:

– Пригодится.

Через километр дорога резко пошла вправо и вниз, в ущелье. Потом резко влево и вверх, из ущелья. Тут-то асфальт и кончился.

– Ну вот, Росинант наконец-то дорвался до своей стихии! – Док ехал по каменистой тропе небыстро, чтобы не растрясти Андрея, не привыкшего к прелестям офф-роуда.

Спустя где-то километр дорога пошла вниз. По бокам были отвесные стены, и дорога словно ненадолго уходила в тоннель без верха. В пятидесяти метрах располагался каменный мостик, а за ним, еще километра на два, простиралась равнина. Море было слева.

Док съехал на мостик, перескочил через него, проехал еще метров пятьдесят и остановился.

– Знаете, Андрей, в моей машине чистые и прозрачные стекла. Зачем высаживаться, мы и так всё увидим.

С этими словами Док резко развернул машину в обратном направлении. Дорога, по которой они только что съехали, прорезала стену из таких же монолитных блоков, как и те, что были на берегу. Только размеры блоков здесь были раза в полтора солиднее, чем там.

Постояв с полминуты, Док снова развернулся и выехал на то самое двухкилометровое плато, что они видели впереди. Андрей пригляделся и понял, что справа, на все два километра вперед, стоит стена из таких же монолитных блоков. Некоторые из них покосились, некоторые были разбиты, один или два стояли вообще на ребре.

– Кстати, Андрей, если бы мы с вами сейчас переместились в море – ну, например, была бы у нас лодка, – то увидели бы, что наш Росинант стоит на плато, состоящем точно из таких же «кубиков». А теперь посмотрите направо, только выше верхнего края этой стены.

Где-то в полукилометре выше был следующий такой же уступ из блоков. А за ним, еще выше, угадывался еще один.

– Не может быть, – у Андрея пересохло в горле, и он жадно присосался к бутылке с водой, – не может быть, чтобы вот такой искусственный фундамент тянулся на два километра кряду!

– Конечно, не может, – голос Дока звучал глухо и буднично, – на самом деле эти образования тут имеют протяженность километров в двадцать. Может, в тридцать. А может, и еще больше – просто ближе к городу начинается застройка и современные домики маскируют мегалиты: они на них стоят. Ведь как сейчас строят? Выскребают сантиметров пятьдесят вглубь и заливают фундамент.

– А чего так мало?

– А зачем больше? Мегалиты и так отлично держат дома. Зачем заглубляться?

Андрей молча курил в открытое окно.

– Вот знать бы, кто все это построил.

– Так зачем? – вздохнул Док. – Вы думаете, это что-то изменит? Думаете, будет полезно? Многие знания умножают скорбь, друг мой. Все, что мы знаем, – думаю, вполне достаточно. Вот был кто-то, кто все это построил. Потом произошло что-то. И этих кого-то больше здесь нет. Зато теперь есть мы. А та цивилизация, судя по тому, что я видел и экстраполирую из увиденного, была уничтожена. Уничтожена кем-то, кто смог. А те, кто строили, они проиграли. И были стерты с лица земли.

– Это несправедливо. А как же этика? Как можно было разрушить такой мир, способный на строительство таких сооружений?!

– Андрей, вы о чем? Какая-такая этика? Этики не существует. Она лишь в умах писак и виршах пиарщиков. На самом деле природа руководствуется лишь целесообразностью. Сегодня здесь одно, завтра другое. Вы же киношник?

– Телевизионщик.

– Да какая разница. В первом павильоне «Мосфильма» бывали?

– И не раз.

– Ну вот. А теперь представьте. Сегодня там снимает Бондарчук-младший. Через две недели Бекмамбетов. А сорок лет назад снимали Рязанов, Митта, Гайдай и Швейцер. Каждая группа свои декорации строила, творила в них. А потом – раз! – и пусто, хоть шаром покати. А следом – раз! – и другие декорации. Все изменяется, одно только остается неизменным.

– Что?

– Не что, а кто. Хозяин павильона.

Уже начало темнеть. Солнце в декабре светит ярко, но за горизонт заваливается быстро. Росинант было тронулся в обратный путь, но кофе и вода сделали свое дело.

– Док, давайте остановимся.

– Вы что, в туалет хотите? Проходи, не стесняйся! – отозвался Док голосом Крючкова из «Осеннего марафона». Андрей в голос заржал.

Они стояли рядом и с удовольствием облегчали мочевые пузыри.

– Кстати, Андрей. Вы там что-то про этику говорили, как сейчас помню. Под ноги себе посмотрите.

В метре от них была муравьиная тропа. Она именно была – до того самого момента, когда Андрей и Док вышли из Росинанта. Теперь же она была смыта мочой. Маленькие мертвые муравьишки плавали в лужах. Это была катастрофа.

– Андрей, а ведь еще бы тысячу поколений – и среди них стали бы рождаться свои Микеланджело, Менделеевы и Капицы. А вы взяли – и уничтожили их цивилизацию. Вот так, походя. Раз и всё. Зачем вы это сделали? Вы так хотели?

– Никого я не собирался уничтожать, – огрызнулся Андрей. – Мне просто хотелось ссать.

Глава 10

Загонять Росинанта в подвальный гараж было лень. Машина уснула возле ворот под проливным декабрьским дождем. На двери уже вывесили рождественский венок.

Док вошел в дом.

Дом был пуст. Домработница ушла. Обычное состояние дома – без эмоций, как-то буднично, подумал Док. Горел нижний свет. В гостиной работал телевизор – легкий шумовой фон создавал иллюзию, что в доме кто-то есть. На журнальном столике валялся маленький пупсик с оторванной ручкой. Док улыбнулся: за Марией заезжали сын и внучка – девочка забыла сокровище.

Он снял одежду, забросил рубашку и белье в стиральную машину, закутался в халат и босиком пошел в кухонную зону. Пол был теплым. «Умный дом» давал три возможности отопления – кондиционеры, водяные радиаторы и пол. Док любил, когда голые ступни касались теплой шероховатой поверхности.

Налив немного вина, спустился в подвал. Док любил подвал. На самом деле то был не подвал – место для уединения. Странно, но даже в совсем пустом доме иногда хочется побыть в одиночестве. Развалившись в одном из двух глубоких кресел музыкальной комнаты, пощелкал пультами. Не хотелось ничего громкого. Док включил музыку тибетских поющих чаш и закрыл глаза.

От себя не уйдешь. И врать себе бесполезно. Еще там, на кругу, когда Андрей въехал Росинанту в корму, Док понял, что пропал: Андрей был так похож на Вальку, что оторопь брала. Только Андрей – молодой. И живой.

Валька подошел к Доку на вступительных.

– Я Валентин. Мы с тобой в одной экзаменационной группе. Привет!

Так они и сдавали вместе. Вечером, в тот день в конце августа, когда вывесили списки, Док не хотел ехать читать – боялся, что пролетел. Валька не испугался. Поехал. Позвонил, смеясь:

– Всё норм, мужик! Мы с тобой в одной группе!

Высокий, чуть полноватый, глаза – голубые озера. Голос нежный, глубокий, ему бы в «Песнярах» солировать – он любую девчонку своим голосом мог в кровать уложить. Но любая ему была не нужна. То ли седьмого, то ли восьмого сентября первого курса в лекционной аудитории физического корпуса в Измайлово, как раз перед лекцией доцента Фарбера, Валька затормошил Дока:

– Смотри, там, на верхнем ряду… Да не туда смотришь, справа, ага, третья, нет, четвертая от прохода, ну, вот эта, прическа каре. Ты ее знаешь?

Док не знал, и каре его не впечатлило:

– Валь, отстань.

– Ну ладно, я пошел тогда.

Взял портфель и отправился на последний ряд. Так у Вальки появилась Ольга. Ольга была серьезная и сразу взяла Вальку в оборот. Через два месяца они поженились. А через четыре случилась внематочная. Неудачная операция – одна, вторая, – потом сепсис, потом еще два месяца в больнице. И бесплодие. Не могло быть и речи, чтобы Валька ее бросил. Они были взаимозависимыми – она, жертва, и он, палач, во всем виноватый, всегда виноватый. Только вот палачом был совсем не Валька. А он любил и был согласен быть кем угодно, лишь бы с ней.

Док поначалу пытался ему объяснять, что неправильно это и никакой он, Валька, не палач. Но Валька не слышал:

– Ей и так тяжело. А мне без нее вообще кранты.

В интернатуру Вальку распределили в ту же больницу, что и Дока, только во вторую терапию. Валька стал какой-то заторможенный, с виноватым взглядом, иногда надолго исчезающий из внимания Дока. Потом Док понял: вещества.

Прошел год, Ольга с Валькой развелась. С «Юго-Западной» Валька вернулся в свою маленькую однушку в Перово. Док был у него несколько раз – берлога берлогой. Валька хорохорился: все наладится. Но чтобы наладилось, нужно бросить. А бросить сам он не мог. Док к тому времени был уже крепко в бизнесе. Поэтому к решению вопроса подошел конкретно.

Пришел к завотделением, где работал Валька, сказал: мне нужно, чтобы он продолжал у тебя работать. Что бы ни случилось. Делай, что хочешь, – он должен работать. Я буду платить тебе еще одну твою зарплату. Каждый месяц, по первым числам, каждый месяц, пока он у тебя работает. Все остальное не твои проблемы. Заведующий, печально посмотрев на Дока, взял первую порцию денег. Как раз тогда, когда Док только вложился в «швейцарцев».

Три раза он «вылеживал» Вальку в клиниках. В хороших, в честных.

– Валька, брат, ну ты же обещал! Ты сможешь! Давай, ну! Совсем чуть-чуть остается!

Валька зубами скрипел, потом холодным исходил, бледнел в полотно, в собственной блевотине корчась:

– Я справлюсь!

И Док верил. Видел, что Валька не тюфяк какой. Он борется, он сдюжит! Валька поднимался. По стеночке, по стеночке, шатаясь, как листочек на ветру, – а все с каждым днем уверенней, все сильней, все кожей розовей, и вот уже взгляд осмысленный, и улыбка – робкая, такая родная:

– Я справлюсь! Я обещаю! Я…

Каждый раз хватало на два-три месяца.

Работу не прогуливал, да какие могут быть прогулы – жил там практически! Дежурств набирал выше крыши. Записные свои с левыми телефонами в кострах жег. Звонил Доку:

– Я уже вторую неделю на работе!

Док приезжал, еды привозил, чаю, кофе, денег. Сидели в его однушке, «Арабески» с «Чили» слушали, институтские фотки пожелтевшие разглядывали. Валька шутил по поводу и без повода, Док смотрел на него – как на сына, как на надежду свою. Чувствовал себя виноватым, что не вместе они теперь, виноватым, что нашел свое счастье и свой успех совсем в другой жизни, на другой орбите – и взял бы Вальку с собой, но не дойдет туда Валька, не доскочит, не сможет. Звонил ему каждый день. Ему, тому, прежнему Вальке из восьмидесятых, тому, что ближе брата.

А потом начиналось снова. Куда уходил, где находил?! – и опять в омут, в танец чертей, в красно-фиолетово-зеленое небо для него одного, в люси ин зе скай виз даймондз[25]25
  «Lucy in the Sky with Diamonds» (рус. Люси в небесах с алмазами) – песня из альбома The Beatles Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band (1967) в исполнении Джона Леннона.


[Закрыть], – а Док на берегу, и вода бурлит, и не вода то уже – кровь, руку не протянуть, не достать, не предотвратить.

И снова, зубы стиснув, по новому кругу ада. Валька – никакой, Док – с болью в сердце да с верой в душе. А в паху Валькином – уже «колодцы», а печени-то нет совсем, и желтуха эта каждый раз, такая, что хоть диализ каждый день делай, и разговор такой, пустой – что уже не поговорить, и деменция все явнее…

Один раз Док вывез Вальку в Подмосковье, на частную дачу. Нанятые ребята заперли его в подвале, кормили, поили, не били, но и не выпускали. За две недели вроде переломался. Вышел как стекло. Через месяц все началось снова. Прошел год. И еще четыре месяца. Валька исчез. Телефон не отвечал. Док поехал в Перово. Выломал плечом дверь. Валька болтался на кухне в петле.

Ольга на похороны не пришла. После похорон Док сидел в доме на Новой Риге, пил и выл. Выл как зверь. Татьяна, чувствуя, чем дело обернется, заранее увезла детей к матери. От воя и водки Док охрип. На третий день, утром, выпил полстакана коньяка, его вырвало на персидский ковер. Впервые за три дня вырвало. Он перестал пить. Лежал на полу. Татьяна сидела рядом, держала за руку, приговаривала:

– Ну хватит, ну успокойся, ну пожалуйста, ну он же сам виноват, ну ты же сделал всё что мог, ну, пожалуйста… – и снова, снова, снова, будто ее заело, как патефонную пластинку. – Ну что ты так, он же сам во всем виноват…

Док еле встал с пола, упал, потом пополз, качаясь, в ванную. Сел в горячую воду и явственно понял – как на духу, хрустально так понял, до звона в ушах и до искр в глазах, как будто тем хрусталем пропороли его сердце: случись с ним самим что, Татьяна не будет за него бороться. И стало ему прозрачно и легко. Он скачал из интернета песню Жана Татляна «Осенний свет» и слушал ее весь день, пока не уснул, выздоравливая и прощаясь с кошмаром.

Не тут-то было. Он просыпался теперь по утрам, зная и помня, еще глаз не открыв, что Валька не вернется. Он просыпался теперь по утрам, спохватывался, что нужно на работу, – но никакой работы у него больше не было. Бизнесы проданы, деньги вложены. Все прекрасно. Все просто изумительно. Он просыпался теперь по утрам и не знал, что ему делать. Поначалу он садился в машину и ехал куда глаза глядят. Уезжал на сто, на двести километров. Просто так, бесцельно. Ел в придорожных кафе. Курил и пил теплый кофейный суррогат из термосов у дальнобойщиков. Спал в машине, где застанет ночь. Потом возвращался домой. От него воняло потом и куревом. «Мерс» был в дерьмище по крышу. В салоне на полу валялись окурки – он часто промахивался мимо пепельницы, засыпая горячим пеплом дорогущую «наппу» сидений. За полгода он постарел лет на пять.

А потом ему приснился Валька. Валька сидел на берегу озера с оранжевой водой, почему-то в индейской одежде, на Чингачгука похожий. Веселый, румяный. Ладный такой. Док подошел к нему, а Валька:

– Садись!

Док его обнять хотел, но Валька движением руки остановил:

– Рано тебе еще. Не надо.

Помолчал немного.

– Простили меня. Ухожу. Не горюй.

Встал и прямо по оранжевой воде пошел в горизонт, в солнце, в небо.

Впервые за долгое время Док проснулся совсем здоровым. В ванной поглядел на себя в зеркало – а на лице улыбка. Светлая, детская. Сутки держалась, не сходила.

На следующее утро сказал:

– Таня. Уезжаю я.