Текст книги "Виски"

Было бесконечно тяжело сидеть рядом с Ней. Все четверо о чем-то разговаривали и даже позволяли себе смеяться. Но что-то лицемерное и тяжелое витало в воздухе между ними. Андрей это очень хорошо чувствовал. Ему было противно от того, что он показался на Ее глазах в таком разобранном состоянии, но еще больше заставляло его сжирать себя изнутри сознание, что эта женщина уже не его. Он не может Ее обнять, забрать к себе на колени Ее ноги, их губы сегодня не прикоснуться друг другу. Он знал будущее, а это самое поганое, потому что в такие минуты становится неинтересно жить. Тем более, что это будущее было рядом с ним, но не с ним. Девушки пили вино, а молодые люди упивались абсентом. Андрею становилось противно находиться в этой компании, на этой кухни, рядом с Ней. «Почему все делают вид, что ничего не произошло? Или это такая шутка, которую ему не дано понять? А, быть может, все подумали, что это штатная ситуация? Так вот, господа, это не так». Андрей, качаясь, встал, слегка придержав свое тело, опершись на стеклянный стол. В его руке дрожала рюмка с абсентом, а его взгляд заставил замолчать всех присутствующих. Первой это сделала Она. Блондинка постаралась спрятать под столом глаза и напряглась, Она понимала: то, что сейчас будет сказано, будет касаться Ее и его, но куда повернет свою речь Андрей Ей было неизвестно.

«Сегодня я потерял женщину…»– так начал свой тост Андрей. То, что он сказал дальше, было уже тяжело вспомнить даже сразу после окончания тоста. Это была связная и долгая речь, но с большим количество пьяных причастных и деепричастных оборотов, что делало ее тяжелой для восприятия на слух. Он хотел вложить вновь, как и все те минуты, что был рядом с Блондинкой, в отведенное время для тоста всего себя. Получалось сумбурно, но искренне. Закончив речь и, давясь, выпив из рюмки, Андрей присел и закурил. Он озвучил то, о чем никто не решался заговорить. Но даже после его слов компания попыталась зажить по-прежнему. Слегка задумчивой только стала Она, а Андрей уже мог позволить своему разуму лечь на дно. Докурив и тщательно затушив сигарету, он встал и сказал, что устал от насыщенного дня и пойдет отдыхать.

– Андрюх, просыпайся. Нам пора. Давай, вставай. Поехали. – Андрей сквозь крепкий сон начал чувствовать настойчивые тычки в бок.

Он пробормотал что-то несвязное в ответ и перевернулся на спину. Вот оно. Стремительно становилось плохо. Лежачего, как в лихорадке, бросило в холодный пот, и он начал жадно глотать воздух, сбиваясь с дыхательного ритма. Резко открылись бешеные глаза, и он поднял свое туловище. Сердце заколотилось еще сильнее от Ее смеха, что доносился с кухни, и букета запахов, с которыми они в этой комнате вместе засыпали и просыпались. Внезапно в голове зазвучал голос: «Браво. Узнаю брата Колю. Да смирись. Все кончено. Соплячка тебя шваркнула, но на ней мир не сошелся. Она не твоя, ее не будет и ничего страшного». Андрей, услышав последнюю фразу, резко подскочил с кровати.

– К двери. Не впускай.– Коротко скомандовало вставшее тело и устремилось к окну.

Оконная ручка хрустнула, и пластиковая рама открылась нараспашку. Задуло холодным, бодрящим безвкусным воздухом. Андрей прогнулся через подоконник, посмотрел вниз на семнадцать этажей и начал выворачивать себя наизнанку. Такое ощущение, что он был отравлен. Медики бы сказали, что это была сильнейшая интоксикация, романтики бы сказали, что это была реакция на расставание с Блондинкой, сам же Андрей подумал, что сейчас-то он и подохнет. С каждой следующей отрыжкой разум становился все чище и светлее, а тело слабело и начинало дрожать в жаре. В этот момент раздался стук в дверь. Андрей не дожидаясь реакции Сергея, обернулся и еще раз повторил команду «не открывать». Сергей на скорую руку что-то соврал Блондинке по ту сторону двери и попросил товарища поторопиться.

– Как говорил мой отец: «Сейчас не орём! Границу проходим». Не мешай мне, Сережа, когда еще поблюю с семнадцатого этажа?

– Зная тебя, это не придел. Давай прекращай.

Андрей отплевался, сделал пару глубоких вдохов и отошел от окна.

– Дерьмово смотришься. Лучше бы Она тебя сейчас не видела. – Сергей с некой пренебрежительной улыбкой смотрел на стоящего у окна Андрея.

– Поэтому ты сейчас пойдешь на кухню и задержишь их, пока я привожу себя в порядок и снова забываюсь сном. Дай мне часок, сейчас не вариант куда-либо ехать.

– Хорошо. Но через час мы уезжаем.– Сергей не решался вступать в дискуссию.

– Полтора.

– Час.

– Уговорил. –Андрей покорно свесил голову и поднял ладонь в знак обещания. – Полтора,– спокойно добавил он, выходящему из комнаты Сергею.

Хорошенько умывшись, Андрей вновь улегся на кровать и уснул. Что-то теплое и твердое начало сначала укладываться ему на грудь, а потом забилось подмышку. Он приоткрыл глаза. Свернувшись калачиком и закутав одну часть лица в свои пышные волосы, а вторую спрятав подмышкой Андрея, лежала Блондинка. В квартире было подозрительно тихо и спокойно. Девушка мирно лежала и слегка сопела в руку молодого человека. Андрей медленно и аккуратно положил второю руку на Ее голову и принялся гладить.

– Видишь, я поспешил, ворвался к тебе в жизнь, ты ко мне, тебя это насторожило, и вот она…. Старая добрая Хуйня. Ты сотворила полную ерунду. Теперь, я прошу, как дурак, тебя опомниться. Ты отказалась от того, чего даже не узнала. Самое обидное – упустить шанс, который мог изменить всю твою жизнь. Избитая фраза, которой прикрываются долбоебы, романтики и просто тысячи людей, не понимающие истинного значения этой фразы. Одни ее либо слишком высоко превозносят вверх, а другие держатся за нее, скрывая свое бессилие. Хочется понять, почему так?

– Ты как-то мне сказал, что можешь спокойно спать ко мне спиной. Я такого сказать не могу. Вижу как ты горишь мной, но я не чувствую то же самое, – Девушка шепотом поддержала разговор.

– Потому что я – это я. У меня так, а у тебя по-другому. Ты скажи, что не так. Хоть как-нибудь аргументируй. Или все дело в той ночи.

– О Господи. Я тебя очень прошу, не думай об этом. Дело совершенно точно не в том. Вообще выкинь из головы. Просто подумала и решила. Я сказала один раз и менять ничего не стану.– Голова девушки резко отпрянула от тела молодого человека.

– Тогда мне больше незачем здесь оставаться. Я поехал.

– Куда? В таком состоянии. Ляг, поспи, а утром поедешь.

– Зачем ты останавливаешь. Не надо включать эту заботу.

– Я ничего не включаю, я такая всегда. Хочешь уезжать – уезжай.

– Хорошо. Увидимся.

– Счастливо. – Диалог из спокойного русла перешел в некий шахматный размен словами, финальный и контрольный в голову выстрелы которого остались за Блондинкой.

Андрей проснулся в своей кровати от того, что его тело было накалено, как масляная батарея, работающая на полную. Виски гудели, нос был заложен, а внутри было бесконечно пусто. Недолго думая, он взял телефон и отправил абоненту «Моя женщина» короткое смс: «Я чертовски скучаю». Терять было нечего, а сказать нечто подобное очень хотелось. Он, было, прилег, чтобы еще подремать, но телефон сразу же напомнил о себе, завибрировав у уха. «Мне сегодня было очень холодно спать одной». Глаза не верили написанному, голова начала еще больше болеть, а сам Андрей почувствовал прилив сильной раздражительности и даже злобы. Что Она хотела сказать этим и зачем писать подобное человеку, с которым ты решаешь все закончить, было неизвестно.

Точка, с запятой

Очередное тяжелое утро. В комнате висит спертый перегарный воздух, которым поражаешься в детстве, зайдя в комнату к спящему отцу после гулянки; возле кровати валяются тренировочные домашние штаны, на которых покоится телефон; пустой стакан покрылся изнутри липкой пленкой засохших частиц «колы», но сам еще пахнет виски; на кухне открыто окно, потому в квартире холодно, но не свежо от вечернего сигаретного дыма. Если бы захотелось покончить с жизнью в тот момент, то достаточно было взять свой нос пальцами в прищепку и сильно попытаться выдохнуть через него. В таком случае точно виски бы не справились с давлением, так болела голова. В целом, все встало на свои места. Уже вторая неделя в пьяном умате подходила к концу, путая мысли, день с ночью, понедельник с пятницей и яблочный сок с виски.

Андрей каждое утро, умывшись и отбив слегка зубной пастой алкогольный выхлоп, поднимал к зеркалу свое лицо и говорил сам себе: «Соберись, тряпка. Она не должна видеть тебя таким». И каждый день, какая бы накануне не была пьяная ночь, Андрей собирался и ехал в университет или на работу или еще по каким-нибудь делам. Каждое утро он начинал очередной бой за себя и для Нее, но каждый вечер он, приходя домой, его проигрывал. Все было ясно и прозрачно. Он каждый вечер обречен был проигрывать, засыпая без Нее, упитый до омерзения, и понимать, что проявляет слабость, но о которой никто не должен знать. Это была одна из причин, по которой Андрей не пил эти две недели с одним и тем же человеком два дня подряд, чтобы тому думалось, что это всего лишь очередная веселая посиделка. Но те самые, кто соглашались на следующий день войти на повторном вираже в алкогольный штопор вместе с Андреем, выйдя из него, сами сдавались. У всех была жизнь, а у Андрея она остановилась, казалось, между воспоминаниями о Блондинке и очередной убитой бутылкой. Единственное, что оправдывало его, – так это то, что он не сдавался в Ее глазах. Похмельное или пьяное состояние приглушало голос Рацухи и оправдывало его нелепость.

Она продолжала писать, а Андрей, жадно вгрызаясь в каждое Ее слово, пытался увидеть в нем еще раз ту самую красную тряпку, которой когда-то Блондинка его зажгла. Он каждый раз искренне отвечал, более того, сам частенько начинал разговор или переписку. В словах Блондинки нередко прослеживались нотки флирта и даже сильного романтического влечения к Андрею, что его выводило из себя. Она не отпускала его, а причина была непонятна. Бывало, что Андрей мог измениться резко в лице и даже прикрикнуть, грязно ругнувшись, потому что не понимал, зачем все это делает Блондинка. Ее характера хватило бы на десятерых, и Она бы, если бы хотела, то давно бы сожгла все мосты между ними, однако, Блондинка позволяла ухаживать за собой, продолжая смотреть на Андрея взглядом, которым никого более не одаряла.

Свернувшись в вопросительный знак, положив ногу на ногу, а руки скрестив на бедрах, Андрей трясся от перепоя. «Слышь, хорош. Все. Делай что хочешь, но наш бухометр начинает зашкаливать. Посмотри на себя. Тебе скоро удастся Ее впечатлить, но только не собой, а своим пропитыми трясущимися ручонками, желтым цветом лица, вечно красными глазами и вместо парфюма перегаром. Сбавляем обороты», – Рацуха, как всегда, была права, но к удивлению Андрея, они снова были в одной лодке. Холодное, сухое, будто из недр самого себя вылезшее, Андрей уронил: «да пошел я…». Тело застыло, что даже рука с зажатой сигаретой между пальцев перестала трястись, глаза въелись в чашку с кофе бездушным и до страха пронизывающим взглядом, а лицо залилось решительностью. В следующее мгновение рука медленно и цинично начала заминать окурок в пепельнице, а изо рта сидящего сильнейшей струей уже несколько секунд вылетал дым, при этом у него поднялась, готовая собой разорвать весь лоб, бровь. Уничтожив окурок, рука потянулась к телефону.

– Дима, привет. – По-утреннему нетрезвый голос пустил басом и хрипотой вибрацию по кухне.

– Ну ничего себе. И тебе здравствуй. Ты вспомнил, что еще бармен? Чем занимаешься?– Дима начал ёрничать.

– Занимаюсь уборкой.

– И на какой стадии?

– Сейчас я ищу полку, куда убрать тот пиздец, что произошел. А еще сегодня утром пришел к открытию.

– Поделись, что на этот раз?

– Бухать – дорого. Мне нужны смены. – На другом конце провода раздался смех.

– Сегодня выйдешь? Большое мероприятие.

– Мой жопу, прячься в траншее. Батин ремень, слезы и шея! – Андрей преобразился в голосе.

– Оу, ну как скажешь. Давай, ждем тебя.

Андрей вышел из подъезда. За ним еще не успела щелкнуть дверь, а он уже прикуривал очередную сигарету, которая должна была, как он каждый раз надеялся, вернуть его к жизни. В этот раз все было непривычно: сигарета показалась еще более мерзкой на вкус; мысли, что кубарем в хаотичном порядке полезли в голову, никак не могли ни выстроится в ряд, ни даже определиться, какая из них приоритетнее, что очень сильно раздражало; худое лицо продолжало пульсировать от височной боли, но больше всего настораживало непонятное чувство дежавю. Он так давно не встречал подобным образом утро.

Под занавес рабочего дня Андрей стоял, облокотившись на стойку, и слушал очередную веселую театральную историю от Артиста, медленно потягивая из шейкера свой ледяной кофе. Он был увлечен процессом ловли и попыток раскусить мельчайшие частицы корицы, что плавали в его кофе, параллельно думая, чем завтра постараться удивить Блондинку. Его взгляд уперся в пол, а лицо приобрело придурковато-задумчивый вид. Женя принялся начищать бар, изредка обмениваясь через ползала с хостес Аней шутками, а Дима стоял неподалеку и внимательно пропускал мимо ушей Сашины слова. Артист закончил свою историю, взмахнул над запрокинутой головой стопкой текилы и с кислым лицом, закусив лаймом, уставился на Андрея.

– Ну что, Андрюха! А у тебя какие новости?– Саша с ухмылкой, но пристально уставился в образ задумавшегося.

– А у меня, Саша, две новости. Одна плохая, а вторая ахуеть какая плохая. – Взгляд Андрея продолжал тупить в пол.– Плохая – меня несколько дней назад послала нахуй невероятно-божественно-очаровательно до колик в районе поджелудочной красивая блондинка. А вторая новость заключается в том, что я пошел. – Взгляд медленно поднялся к глазам Артиста и уставился в него серыми камнями, покрытыми холодным инеем.

– В таких случаях я говорю, что с одной стороны ты красивая, а с другой у тебя лицо. Это к тому, что ничего страшного не свершилось. Стоп, это та самая, которую ты так воспевал? Мне даже интересно, как ты себя чувствуешь?

– У моей печени инфаркт, у моего сердца открытый перелом, а у мозга болит голова и месячные!

– О, так ты до сих пор с того раза переживаешь? Неужели действительно так зацепила? – Дима плавно вошел в разговор, припомнив Андрею посиделку, когда они выпили литр рома, чтобы Андрей выговорился.

– Я пью уже две недели, чтобы поменьше думать о Ней, а побольше о всякой херне. Я каждый раз, как появляется момент, еду к Ней, хотя знаю, что Она не ждет. Я отвечаю на Ее сообщения, более того, я сам их Ей пишу. У меня не встает на других женщин, и я могу не менять трусы два дня. Меня с каждой минутой все больше тошнит от самого себя.

– Так, господа, конструктивнее… – Сашу заинтриговало происходящее.

– Господа все в Париже!– Дима не удержался и перебил Артиста бородатой шуткой, которая вызвала у всех барменов улыбку на лице.

– Хорошо, мужики…– Артист вновь попробовал начать свою речь, но на этот раз был перебит уже Женей на другом конце стойки.

– Мужики в Сибири лес валят.– После этих Жениных слов уже все четверо, в том числе и Андрей, залились смехом.

– Короче, гомосеки! – Саша как отрезал,– Андрей, я смотрю ты улыбаешься, а это уже неплохо. Что случилось-то у вас?

Андрей вкратце, но со всеми основными вехами рассказал Артисту о произошедшем недоразумении между ним и Блондинкой. Ему было искренне интересно мнение Саши, потому что, если отбросить всю его шутливость и, на первый взгляд, несерьезность, то можно было убедиться в том, что это очень чуткий, мыслящий и даже местами мудрый человек. Пока Андрей рассказывал, Женя успел со всеми распрощаться и покинуть бар, а Дима продолжал стоять и внимательно слушать коллегу, изредка прерываясь по рабочим моментам, позволяя Андрею не отвлекаться от рассказа.

– Так я не понял, как Она аргументирует происходящее?– Артист уже был полностью поглощен рассказом.

– А в ответ гробовое нихуя.

– Так. Давай подытожим. Я правильно тебя понимаю? Тебе понравилась какая-то крашеная блондинка; ты ее добился, въебав на это кучу всякого «себя»; как с тобой бывает, влюбился; вы переспали спустя только месяц; на следующий день она тебя опрокинула, сказав, что у вас «нет будущего», а ты «не ее человек»; и ты продолжаешь верить в прекрасное далёко с Ней?

– Если убрать поэтичную романтику и не описывать Ее духовную красоту и вполне материальную ебабельность, то – да.

–Мудак.

– Очень приятно. Андрей.

–У меня была женщина, потеря которой, казалось, несовместима с жизнью. Но мне пересадили печень, и я снова с вами. Вот посмотри на того парня, – Артист показал аккуратным кивком в сторону сидящих за столиком двух мужчин, один из которых был похож на персонажа из мифов древних викингов, столь брутальное и заросшее у него было лицо.– Как думаешь, зачем ему борода? Чтобы не подумали, что он пидор. Так и ты. Ты пытаешься спрятаться за своими переживаниями, а особенно ты переживаешь с бутылкой. Это не просто так говорят. Ты Уже сделал больше, чем любой другой бы сделал, ты показал, что будешь биться за Нее, но насильно мил не будешь. И ты не прав, говоря, что тебя послали, а ты пошел. Как раз наоборот, ты, как дурак, не пошел. А надо было бы сходить, конечно, не «на хуй», но в какую-нибудь пизду точно!

– У меня сейчас такое состояние, когда из меня лезет пиздец, обгоняя всякую хуйню. Я буквально вчера накидался, залез на ларек и начал с него мочиться прямо на улицу, по которой ходят люди и ездят машины. Подсознательно я жду, когда найдется сила, которая врежет мне хорошенько и, может, выбьет из меня немного Блондинку. Но случится это еще не скоро. А сегодня я чувствую, что поездка с Димой и похмельем меня приведет обратно в саркастическое отношение к жизни.

– Отпусти ты ситуацию. Дай я тебе нарисую расклад. Вот смотри, ты крутишься, вертишься вокруг нее и вот оно! В какой-то момент, становясь все ближе и ближе, она оказывается совсем рядом, возможно даже голая. Не об этом сейчас. Но ты ей себя навязал. Говоришь, у нее горят глаза? Говоришь, что у нее Ниагара? Тогда че паришься? С этими двумя показателями девочки уже никуда не деваются. Ты сделал все, чтобы показать себя, она сделала все, чтобы выебать голову и себе, и тебе. Отпусти, пусть покривляется. И однажды она, проснувшись, уже не захочет тебя отпускать. Ну… Или захочет. Но тогда я за эти переживания откажусь даже стопку барматухи поднимать.

– Может ты и прав…

– К примеру. Я сейчас работаю над новым теле-проектом и по должности должен драть семь шкур с одной, но и меня есть кому нагибать. Но я железный, хуй сломаешь. А в целом, что бы мы ни говорили, вся жизнь из этого состоит. Мы просто не говорим об этом. Вопрос только: ради кого и чего? – Саша одним махом выпил еще одну стопку текилы, запив послевкусие остывшим кофе.– Как думаешь, оставить ей что-нибудь от жопы?– Он с прежним выражением лица махнул в сторону новенькой администратора, которая изредка подходила и пыталась найти повод прикоснуться к Андрею.

– Не, зачем? На британский флаг ее…

–Не, на левый верхний угол американского.– Саша встал, и, было видно, что умышленно не прощаясь, будто этого разговора и не было, оставил деньги на стойке, а сам направился к выходу, по пути прихватив за талию администратора.

Пробуждение

– У тебя странное сегодня настроение?

– В смысле?

– С одной стороны, я очень рад за твое состояние, но, с другой, я его знаю. Тебя лучше сейчас вырубить, пока ты не начал заниматься всякой херней.

– Шоты вверх, солнце вниз! Наливай!

– «Смех и радость мы приносим людям»– Сказал бармен, держа в руках Джека. Держи.

Андрей залпом выпил «крестного отца» и поставил перед барменом стакан. Тот повторил в пропорциях напиток и снова его пододвинул к сидящему за стойкой. Андрей на этот раз попытался насладиться вкусовыми качествами напитка и даже в момент ароматного миндального послевкусия и жгучих паров виски в носу, пожалел, что первый стакан был им выпит без должной культуры пития.

– Если я что-то хочу, то я всегда это трахаю. Но в этот раз, похоже, захотели меня. Мне кажется, это начало депрессии.

– Депрессии нет! Ее придумали психоаналитики, чтобы из таких, как ты, качать реальные бабки, а, на самом деле, ее нихуя не существует.

– Тоже верно. Ведь со мной доктор Джек и симпатичная медсестричка «Жизнь», которую ты упорно пытаешься развести на секс, а она лишь ставит тебе клизмы и делает болезненные уколы.

Зима наступала на пятки и уже чувствовалась на кистях, если забываешь перчатки. Первый снег падал с некоторой ленцой, нехотя тая на теплых капотах машин и людских лицах, под ногами упоительно раздавались похрустывания, и чувствовался ранний декабрьский гололед. Люди перебежками метались от машин к зданиям и обратно, некоторые наслаждались солнечным, в белую шубу переодевающимся, городом, а кто-то угрюмо мерз на остановках, переминаясь с ноги на ногу и потряхивая для согрева руками.

Андрей, выспавшись накануне вдоволь, зашел в свой бар, чтобы пропустить стаканчик. Он был в приподнятом духе, а пил так, будто что-то отмечает, но никому не рассказывает, что именно. Однако, если присмотреться повнимательнее, то можно было увидеть, что с каждым следующим стаканом смех у него приобретал все более висильный оттенок, а глаза тускнели, хотя шутки все также рвались из него, а его голос затмевал играющую музыку. С утра Андрей тщательно и с наслаждением побрился, и крехтя от термитного, но все же приятного жжения одеколона после бритья, принялся гладить рубашку. Последние ночные гуляки, наркоманы и бабушки были разбужены разрывающимися в басах музыкальными колонками, которые истошно выбрасывали из себя то классический рок-н-ролл, то хип-хоп, а бывало даже и молодежные электронные темы-однодневки. Андрей очень педантично и с максимальной концентрацией подошел к глажке, хотя больше всего на свете он не любил это дело. Закончив, он развернул перед собой рубашку и, повернув ее сначала спиной, а потом передом к себе, насладился результатом трудов. Она действительно была идеально отпарена: ни единой складочки, что так любят оставаться и портить настроение, обращая на себя внимание; никакого намека на стрелки на рукавах, что так любят оставлять ленивые или просто незаботливые женщины, которые гладят своим мужчинам подобный элемент гардероба; манжеты были доведены до четкой конической формы, а воротник притягивал к себе внимание своей дизайнерской оригинальностью и правильностью проглаженных изгибов. Андрей подошел к вешалке, на которой уже покоились не менее тщательно отпаренные черные брюки. Под самой вешалкой блестели своей чернотой начищенные до ослепительного сияния классические туфли. Он бережно повесил рубашку на плечики и, подпевая играющей песне, пошел окончательно приводить себя в порядок.

В этот день часто вспоминались диалоги с Блондинкой. Она упорно не хотела покидать его голову, а все происходящее вокруг либо напрямую, либо косвенно напоминало о Ней: начиная от песен, что попадались, как назло, те, что когда-то связывали их, заканчивая спортивными новостями, что для фона мелькали в беззвучном телевизоре, которые акцентировали свое внимание на хоккее, что так Ей понравился, когда они однажды вместе сходили на один из матчей. Поначалу это забавляло Андрея, но с каждым следующим «напоминанием» становилось все неприятнее внутри, а все вокруг начинало потихоньку раздражать.

– А знаешь, что больше всего взрывает? Что не обманываю ни тебя, ни себя и не сотрясаю воздух. А когда нарушу хоть что-нибудь из этого, дай знать, я в тот же момент уйду из твоей жизни. Я далеко не идеален, но не позволю, чтобы ты пережила неидеальность моего отношения к тебе. И пока так, никогда не смей мне запрещать или просить не дарить тебе мороженку!

– Ха-ха, хорошо, не буду. Почему ты так добр ко мне?

– Я просто пытаюсь превзойти себя вчерашнего, каждый раз просыпаясь с твоим именем. Это не сложно.

– Мне нравится, когда ты такой.

– Какой?

– Серьезный. Люблю тебя слушать и читать. В то же время милый и романтичный.

– Прямо, невостребованная ахуенность. Ко мне можно много подобрать эпитетов.

– И одну меня…

– Точно…

–Приехал бы, я бы тебя обогрела, накормила и составила тебе компанию.

– Обогреть, накормить и составить компанию могут мне много женщин. Я хочу, чтобы меня ждали.

– Это заявка на победу.

Подобным образом развивались и заканчивались все диалоги с Блондинкой. Невероятно страстный и элегантный флирт прослеживался в них, который в ту же секунду мог обрываться холодной репликой, показывая Ее нежелание брать на себя какую-то ответственность за то, что она делает с мужчиной. Это можно было бы даже расценить как игру со стороны девушки: игру, в которой Она всегда будет победительницей, а сам процесс будет настолько долгий, насколько Она пожелает, при этом всегда гарантировано приятный, потому что Андрей не скупился на изощренные признания и оригинальные, порой на грани фола, комплименты. Однако складывалось впечатление, что Блондинка слишком искренняя, чтобы так тянуть душу из ухажера, а глаза Ее до последнего мерцали маячными огнями, на которые так стремительно и, несмотря ни на что, плыл айсберг Андрея. Подобные диалоги оставляли страстное и интимное настроение даже после того, как Блондинка тогда возле университета озвучила, что Андрей «не ее человек». Сам Андрей испугался тогда только одного, что у Блондинки хватило ража и отчаянности сотворить то, что Она сотворила и не хватит смелости признаться в том, что Она была не права. Он же не верил в то, что Ее глаза лгут ему, горя столь искренне и горячо, а Ее руки втирают в него фальшь и медленно действующий яд обмана в те редкие минуты, что касались его.

Почему Блондинка так себя вела после «точки», что была Ею поставлена, Она не могла объяснить или этого не хотела. Порой было видно, что девушку захлестывают бунтующие штормы и землетрясения внутри себя, но Она безуспешно пыталась сохранить гармоничный и спокойный вид, хотя Ей из раза в раз это не удавалось. Понять же, в чем кроется причина, руководствуясь логикой и цепочкой рассуждений, также было столь безуспешно, сколь пытаться согреться мокрым шерстяным свитером. Так или иначе, Андрей, плюнув на последние обглодки здравого смысла, продолжал ухаживать за Блондинкой, а та ему это позволяла, иногда даже давая возможность почувствовать, что вот-вот маленькие невиданные человечки в Ее голове устранят сбой программы, отвечающий за роль Андрея в Ее жизни, и все встанет на свои места. Но из раза в раз, когда ситуация начинала захватывать Блондинку с головой, приводя Ее губы к его губам, а руки в ласкающих мягких прикосновениях к лицу Андрея, вновь происходил очередной скачок смены вектора поведения.

Бар был пуст, Андрей изрядно вкидан, а у бармена, казалось, еще длиннее стала щетина на лице. Начинала сильно болеть голова, потому что пился Андрей уже долго, миновав «точку невозврата», когда человек либо ужирается окончательно и просто вырубается, или, перетерпев и закусив этот момент, остается в состоянии опьянения, но с более-менее мыслящей, но уже гудящей головой. Часовая стрелка биологических часов Андрея показывала «похмелье», минутная – «вискИ», а секундная – «вИски».

– Так, все. Праздничек окончен, всякая, в гости приглашенная, хуйня в моей голове может расходиться, а я залью свечи вискарем. – Андрей ударил двумя ладонями по стойке, одновременно с чем его голова провисла, как у отчаявшегося каторжника при виде ждущего его кнута, а глаза уже еле открывались.

– Как себя чувствуешь?

– Хочется расстреляться. Поэтому, думаю, самое верное – найти сейчас какую-нибудь страшную шкуру, обдолбаться с ней героином, кончить в нее, а через девять месяцев посмотреть, кто страшнее: мамка или то, что получилось.

– Ты омерзителен, вали из моего бара! – Бармен засмеялся, но дал понять, что Андрею стоит остановиться с выпивкой.

Сквозь сон уже слышался трамвай. В кровати было тепло и уютно, а подушка заботливо держала голову, лаская собой левую щеку спящего. На его лицо можно было бы по-разному отреагировать. Мать, увидев бы его, разрыдалась в переживаниях за то, как выглядит сынок; отец бы тряхнул за грудки, но после поставил бутылку пива; жена бы устроила разбор полетов; а незнакомец бы просто посмеялся над комичностью и шаржеобразностью выражения лица спящего. Красная от непонятной алкогольной кожной пигментации, молодая, неестественным образом деформированная морда, утопив свою левую часть в подушке, лежала, чуть пустив слюну из приоткрытых, слегка вытянутых в трубочку губ, и сколь тихо вдыхала относительно свежий комнатный воздух, столь сипло извергала отвратительный спиртовой перегар. Уже на этой стадии пробуждения чувствовалась гулкая и непобедимая боль в висках, нараставшая с каждым следующим выдохом, который все ближе вел к пробуждению Андрея. Хотелось сделать все, что угодно, только бы не просыпаться. Даже после того, как сознание окончательно вернулось к лежащему, а его болезненные красные глаза открылись и уставились вперед, лицо ничуть не изменилось, не позволив ни одной мышце дернуться на себе.

Глаза холодно и удрученно повернулись к входной двери в комнату. Это заставила сделать первая раздражающая слух мелодия домофона. Не успел Андрей моргнуть, как домофон вновь раздался звоном. Виски еще сильнее загудели, а молодой человек продолжал лежать в кровати и молча смотреть на дверной косяк, за которым уже в третий раз орал звонок. Андрей, было, уже себя поймал на мысли, что нужно бы подойти и ответить, но на середине четвертого повторения мелодия характерно для сброса вызова оборвалась. Глаза вернулись в исходное положение, и взгляд облокотился на впереди стоящую стену. Так меньше болит голова. Мелькнула мысль, что можно даже попробовать еще раз заснуть, но в этот момент снова раздался звонок домофона. Молодой человек по уже обхоженной тропе к дверному косяку пустил свои глаза. Лицо продолжало лежать мертвым камнем на подушке, не выражая никаких эмоций. Звонок повторился, что начало уже откровенно раздражать и заводить лежащего. На третий вызов Андрей подскочил с кровати и быстрой походкой направился к входной двери, прокручивая в голове, как бы сейчас не сорваться на очередную бабулю, дважды ошибочно набравшую не тот номер квартиры. Поспев к трубке домофона, мужская рука резко с пластмассовым хрустом сорвала ее с места, но в последний момент за что-то зацепила и выронила. Белоснежная трубка полетела вниз и спружинила на проводе, ударившись об стену. В момент, когда Андрей наклонился, чтобы ее поднять, он пожалел, что вообще встал с кровати. Кровь прилила к вискам и ударила по ним залпом тысячи орудий. Нос в момент отложило, а перегар, что вырывался изо рта, показался еще более спиртяжным и отвратительным. Андрей уже с откровенной злобой поднес к уху трубку и нервным баритоном произнес: «Да! Слушаю». Ответом наградила его тишина. Он еще пару раз подал признаки своего присутствия у аппарата и с силой, будто желая втереть трубку в телефонную базу, повесил ее на крючок. Шепотом, потому что голосом говорить было больно, он произнес несколько несвязанных нецензурных слов и направился обратно в спальню. У самой кровати его остановил вновь звонок в домофон. Степень негодования держащегося за виски было невозможно передать. Но на этот раз он с невероятным хлоднокровием в глазах и завораживающим спокойствием в каждом движении тела направился к трубке. Он напоминал зверя, который совладал со своими эмоциями после двух неудачных попыток поймать жертву, но сейчас готового выточить каждое движение, и, попадись она в его лапы, он ее разорвет в ту же секунду на клочья. Звонок не успел в третий раз прозвинеть, как Андрей поднес телефонную трубку к уху. Он решил ничего не говорить: пусть первым начнет тот, кто последние пять минут его, и без того погибающего от похмелья, пытался добить своими звонками.