Текст книги "AC/DC. В аду мне нравится больше. Биография группы от Мика Уолла"

Глава 7
Немилая группа

В марте 1975 года Бон Скотт дал интервью журналу RAM, в котором рассказал о сложностях в поисках хорошего басиста для AC/DC. «Группе нужен достаточно редкий типаж музыканта. Он должен быть ростом до 5,6 фута, а также обязан уметь достаточно хорошо играть на басу». Он шутил, но на самом деле это было правдой. Пока что партии басиста играл Джордж Янг, которого позже заменил Малькольм, а Ангус остался единственным гитаристом. Они понимали, что нужно найти хоть кого-нибудь, кто будет в состоянии продержаться с ними на репетиции больше пяти минут. Они оставались репетировать в том же доме, постоянно были окружены фанатками, и все это могло показаться «старыми временами рок-н-ролла», но, несмотря на то, что Джорджу было столько же лет, сколько и Бону, он чувствовал себя слишком старым для такой тусовки. Кроме того, он уже все это проходил. Его цели лежали в другой плоскости. «Это было бы неправильно, – говорил он. – Они занимались своими делами, и я просто не хотел вмешиваться в их музыку». Тут он, однако, чуть-чуть лукавил. Вряд ли Джордж полностью контролировал музыку AC/DC, но он точно был своего рода частью группы.

Вместо этого ответ на проблемы группы лежал практически на поверхности. Девятнадцатилетний Марк Уитмор Эванс начинал как гитарист, а потом переключился на бас – «меньше струн» – и обнаружил, что у него есть способности в ритме и блюзе, вдохновляясь музыкой Рори Галлахера и Джонни Винтера, а также Фредди Кинга, Rolling Stones и Хаулина Вулфа, последний из которых был «величайшим из них всех». Но если его энтузиазм был реалистичным, то опыт был ограничен и дошел до уровня школьных групп и полупрофессиональных музыкантов, выступающих в пабах. К тому времени его старший приятель Стив МакГрас, которого недавно наняли в качестве одного из помощников группы, рассказал ему о том, что AC/DC ищут басиста, и за несколькими бокалами пива уговаривал его попробоваться на эту роль. У Марка «особо не было других вариантов», он работал клерком в местной администрации. «Поэтому я подумал: почему нет? Я жил в дешевом отеле с моим огромным “басом” и чувствовал себя виноватым в том, что не играю в хорошей группе», – рассказывал он.

Стив дал ему адрес дома на Lansdowne Road. Старшая сестра Марка Джуди жила прямо в доме напротив. На следующий же день Эванс просто постучал в дверь этого дома. К его радости, «очень привлекательная молодая леди» открыла дверь. Представившись девушкой Ангуса, она объяснила, что группа играет дневной концерт в отеле Matthew Flinders в Чадстоуне на окраине Мельбурна, но он может подождать их в доме, если ему будет удобно. Эванс прошел сквозь коридор, через который можно было попасть в спальни, и оказался в большой комнате, представлявшей собой что-то вроде гостиной, но, как оказалось, это была комната Бона, и девушка Ангуса предупредила, что нежелательно было бы там оставаться, когда «хозяин» вернется. Тогда парень вернулся в холл и расположился как дома, стараясь излишне не пялиться на «милашку» хозяйку.

Ему не пришлось долго ждать. Малькольм первым вошел в дом, следом за ним – Фил и Ангус. Увидев Фила, о котором он узнал от Бастера Брауна, Эванс понял, что теперь они не просто барная группа. Но Бона не было.

Эванс позже напишет в своих мемуарах Dirty Deeds, что первая вещь, на которую он обратил внимание – насколько братья низкого роста. «Мой рост 5,6 фута, но эти ребята заставили меня почувствовать себя реально высоким. Я не могу припомнить, что встречал кого-то ниже Ангуса».

Он также обратил внимание на школьную форму и «холодность со стороны братьев, которую он ранее никогда не замечал». Отвечая сейчас на вопрос, что под этим подразумевается, он говорит: «Я думаю, они просто такие сами по себе. Они похожи на большинство шотландцев, с которыми я вместе рос, которые также эмигрировали в Австралию в конце пятидесятых и в начале шестидесятых. Как только ты попадаешь в круг, ты являешься его частью. Конечно же, этому есть предел. Но все же они немного замкнутые».

Пока братья не замечали своего нежданного гостя, они наматывали на ус каждое слово, которое он произносил. Они попросили его прийти на следующий день на «пробы». Когда Эванс оказался там воскресным днем, то был поражен тем контрастом, который порой возникает между картинкой и звуком. Ангус «напоминал маленького старого мужичка» – пока он не начал играть. «Я был абсолютно не готов к шоу Ангуса и Малькольма. Я не был настолько опытным, но я знаю, что это нечто абсолютно иное», – говорил Эванс. Они проиграли большую часть песен с альбома High Voltage, потом попили чай, покурили, беседа была достаточно отвлеченной и сдержанной. Когда после часа репетиции Ангус положил свою гитару, Эванс подумал, что репетиция подошла к концу. Эванс боялся, что облажался, но потом немного пришел в себя, когда Малькольм пригласил его по меньшей мере заглянуть посмотреть, как группа выступает двумя вечерами позже в отеле Station в близлежащем пригороде Прахран – родном городе Марка.

Марк был в недоумении, но принял приглашение. Ральф, его приятель, который был одним из двух техников группы, сказал, что он уверен, что Эванс будет выступать на этом концерте. «В общем-то, он сказал: “Есть две вещи, которые тебе нужно запомнить: во-первых, это группа Малькольма, во-вторых, мы будем в Великобритании через 12 месяцев”. И это было еще до того, как я выступил с группой. Он мог также сказать мне: “Помни, что это группа Малькольма и что мы будем играть на Луне через 12 месяцев”. Я просто принял это к сведению. Но вскоре понял, что эти ребята настроены очень серьезно, в особенности Ангус и Малькольм. И это было вполне заразно. Очень скоро мне стало понятно, что группа собирается пойти далеко. Не было опции провалиться, была только одна – двигаться вперед. Мировое превосходство – единственный вариант».

«Как только ты попадаешь внутрь, ты погружаешься в группу с головой, и как только это произошло, стоит сказать, что ты достаточно отстранен от всего остального мира, – вспоминает Эванс, смеясь. – С AC/DC просто так работает, чувак, и так будет всегда.

Круг был очень и очень ограничен. В таком режиме мы и работали. Это не мы были против них; это были мы против всех их». Там была уверенность и надменность. Он добавляет: «Иногда это могло быть слишком удушающе. Я знал, что Бон страдал, когда они накладывали на его действия какие-либо ограничения в социальном плане, но такова была жизнь».

Меньше чем неделю спустя обновленные AC/DC дали свой первый концерт на новом национальном еженедельном телевизионном шоу Countdown. Countdown было недавно запущено в эфир по воскресным вечерам. Ведущим был Ян «Молли» Мелдрам, который раньше работал в журнале Go-Set. Программа выходила в том же формате, что и британская передача Top of the Pops: лидеры еженедельных хит-парадов приглашались исполнить свои композиции перед публикой. AC/DC выбрали Baby, Please Don’t Go вместо Love Song (Oh Jene) как беспроигрышный вариант для исполнения перед публикой. Бон, разумеется, пел вживую, в отличие от большинства исполнителей на шоу. Как ветеран такого рода представлений сначала с The Valentines, а потом и с Fraternity, на этот раз Бон хотел сделать что-нибудь эдакое, например, нарядиться школьницей, покраситься в блондинку, сделать макияж – голубые тени, надеть короткое школьное платье и блузу с закатанными рукавами, чтобы продемонстрировать свои татуировки. Своим обликом он поверг в шок всех, включая Малькольма и Ангуса. Посередине песни Бон еще и закурил сигарету – такого нельзя было прежде вообразить на телевидении. Ангус вспоминает: «Бон подумал: “Если мы будем притворяться и не будем теми, кто мы есть на самом деле, он [Мелдрам] просто уйдет с мыслью: «Ну да, скучновато»”. Но когда Бон вышел в таком образе, Молли был просто сражен!»

Шоу произвело впечатление и на продюсеров, и на австралийскую публику, поэтому группу пригласили выступить снова три недели спустя, а затем – еще раз. AC/DC стали постоянными гостями Countdown, они появлялись на шоу 38 раз в течение последующих двух лет вне зависимости от того, выходил у группы новый сингл или нет. «Это шоу было достаточно влиятельным в отношении продаж в Австралии, а они были на Countdown постоянно, – вспоминает Браунинг. – Countdown действительно их любили – это было во времена вопящих девочек-фанаток». Когда бы они ни появлялись на шоу, то всегда пытались сделать из этого настоящее представление. Однажды Ангус пытался играть из телефонной кабинки. В другой раз они изображали, что ведут самолет с пропеллером. Бон также выступал в костюме супергероя с восьмью руками, а Ангус – в костюме гориллы и из клетки. А однажды Бон вышел на сцену в красно-белой соломенной шляпе и блейзере, из-под которого проглядывалась его волосатая грудь, с палочкой престарелого мужичка в руке. Если Ангус и не был явным героем семидесятых, Бон точно был не середнячковым рок-вокалистом. Скорее, шоуменом в стиле кабаре. Или каким-нибудь актером, который изобрел образ Бона Скотта, беззубого мужчины в татуаровках с анимированного фильма про рокеров AC/DC. «Когда он присоединился к группе, то просто взял нас за горло, – говорил Малькольм. – На сцене это выглядело как: “Вы не можете просто так тут стоять, делайте что-нибудь”… Чего бы AC/DC ни пытались достичь, Бон чувствовал ответственность за происходящее».

Шоу Countdown появилось в Австралии в то же время, что и цветное телевидение, и стало основой раннего успеха AC/DC. Позже Бон говорил: «Если ты не покажешь свой зад Молли Меллдрам [на Countdown], ты облажался». Бон и Молли, который любил описывать себя как «самого старого подростка в Австралии», были хорошими приятелями. Именно Мелдрам стал наибольшей поддержкой для AC/DC в те времена. Джерри Ивингу, австралийскому рок-критику, который в девяностые годы создаст журнал Classic Rock в Лондоне, было девять лет, и он жил в Сиднее, когда впервые увидел AC/DC на Countdown в 1975 году:

«На следующий день в школе все говорили об этом. И, конечно же, все в моем возрасте обращали внимание на то, что Ангус одет в школьную форму.

Это была та нить, которая нас связывала. Иначе это была бы просто очередная группа. На следующий день мы все бегали и притворялись, что играем на гитаре! Наконец, у всех был альбом High Voltage с красной обложкой. До этого любимыми группами моих товарищей по школе были Skyhooks и Sherbet. Потом появились AC/DC и по-настоящему напугали родителей».

В апреле RAM опубликовал свой первый большой обзор на творчество группы. Автор Энтони О’Грэйди рассказывал, как он впервые встретил Ангуса, «все его 5,5 фута и убийственный взгляд». Такой взгляд был из-за того, что до этого О’Грэйди опубликовал обзор на фестиваль Sunbury, где по ошибке указал, что промоутеры отменили выступление AC/DC, поскольку «группа покинула территорию фестиваля и была вне доступа». К счастью, Бон тоже присутствовал и свел дискуссию к обсуждению альбома High Voltage. «Это по-настоящему тяжелая музыка, поэтому ее хорошо играть на сцене, – говорил он. – На радио в Мельбурне и в Аделаиде играют песни из этого альбома». Хотя Малькольм предупреждал: «Одна из проблем данного альбома – тексты. В них много неприличных слов, которые нельзя играть на радио… На радио не может быть никакого климакса… И никто не хотел обидеть детей, понимаете». Он также отмечал, что и он, и Ангус не всегда следовали своему обычному музыкальному вкусу. «Мы также использовали что-то из джаза или прогрессива… по-настоящему сложные и знаковые вещи. Но это длилось всего лишь год, потому что мы действительно выросли на рок-н-ролле и с тех пор прогрессировали в этом направлении. Если мы не спустились со сцены в поту, мы не выполнили программу на полную мощность». По словам Ангуса, «гораздо труднее играть что-то простое так, как это никогда не игралось, чем что-то действительно сложное».

AC/DC снова были в турне. Возможно, Эванс и не был лучшим басистом в мире, но он соответствовал тому, что от него требовалось. «Когда Малькольм играет на ритм-гитаре, а Фил на ударных, ты действительно летишь первым классом. Если ты не можешь играть на басу с этими ребятами, найди другую работу, понимаете, о чем я?» Марк был самым молодым членом группы, и ему нравилось веселиться, в том числе и с теми, кого он называл своими «ассистенками»: он фотографировался с толпами молоденьких фанаток, которых стало еще больше с тех пор, как группа появилась на телевидении. После Дейва Эванса и Колина Бургесса Малькольм чувствовал, что группа в большей безопасности с более молодым и неопытным Эвансом: «Малькольм был крепким орешком. Даже когда мы отдыхали, выпивали пиво вечером, играли в дартс и купались в бассейне, мы были под контролем. Обычно пили я, Малькольм и Фил. Ангус никогда не пил, а Бон занимался своими делами. Нам было весело, но иногда работы было так много, что для личной жизни не существовало практически никакой возможности».

Самые худшие моменты всегда наступали после неудачного концерта или выступления, которые были неудачным по мнению Малькольма. «Малькольм любил говорить: “Мы могли стать Beatles сегодня вечером, и публика была бы такой же”. Он никогда ничем не воодушевлялся. Если это был плохой концерт, то ничего не было сказано, но ничего и не должно было быть сказано, потому что это работало, как холодильник в комнате. Как будто бы там был огромный айсберг – настолько тихий, насколько возможно было представить. И ты думаешь, “ну, о'кей”. И все это было очень удручающе. А потом ребята могли перейти на другую тему без слов. В особенности это касалось Малькольма».

Звездой шоу для Эванса всегда был Бон. «Как фронтмен он всегда был золотым медалистом, чувак», – говорил тот. Ангус мог быть центром внимания, но с точки зрения Эванса, «Ангус был просто пулей, маленьким другом Бона на сцене, маленьким соучастником его преступления».

«Я думаю, это многое говорит об образе Бона на сцене и о его харизме», – добавлял Эванс. То же самое, по его словам, происходило и вне сцены. «Бон был человеком с большим сердцем. Конечно же, он мог выйти из-под контроля и все такое, но он был добрейшей души человеком. Он чувствовал большую ответственность и обязанность перед имиджем Бона Скотта. Когда ты смотрел на него, ты видел настоящего рок-н-ролльщика, но внутри он был все тем же хиппи, скажу я вам. Но если его разозлить, он мог быть достаточно жестким. Он мог драться. Мог защитить себя и людей вокруг себя, о да. Жесткий парень».

Как раз перед тем, как Эванс появился в доме на Lansdowne Road, Джордж Янг привел группу обратно на студию Alberts в Сиднее, чтобы записать новый сингл. Было важно поймать момент. Было принято решение записать High Voltage, промо-песню без особого смысла, которая была придумана еще во времена Криса Гилби. Джордж решил, что она будет построена вокруг аккордов A, C, D и C.

Предполагалось, что песня будет звучать достаточно шаблонно. На басу все еще был Джордж, на барабанах – Фил Радд. Все, что оставалось делать Ангусу и Малькольму – играть ритм. High Voltage была достаточно короткой и звучала наиболее аутентично из всех песен с альбома High Voltage. Песня стала первым классическим синглом группы и настоящим хитом сразу же, как только была выпущена в июне. Это был первый сингл AC/DC, добавленный во все плейлисты радиостанций, а также повод, по которому AC/DC снова появились в Countdown. Песня заняла шестое место в национальных чартах и также вывела одноименный альбом на лидирующие позиции. К концу той австралийской весны продажи High Voltage достигли 150000 экземпляров. «Для страны с таким населением, – говорил Майкл Браунинг, – продажи альбома были просто феноменальными».

Показателем того, как далеко зашли AC/DC, было и их появление на фестивале Melbourne’s Festival Hall в качестве хедлайнеров со Стиви Райтом на разогреве (и еще одним будущим протеже Ванды и Янга, Джоном Полом Янгом), что представляло собой обратную картину из выступления на разогреве у Райта в Sydney Opera House 12 месяцев назад. Это была еще одна часть маркетинговой стратегии Гилби. Группа никаким образом не смогла бы своими силами заполнить площадку, но с Райтом у них получилось создать самый большой концерт в Мельбурне на той неделе. По шоу также вышел фильм, который был выпущен Гилби вопреки желаниям Теда Альберта. «Были также ребята, которые пришли с огромным баннером AC/DC, я сначала думал, что Крис заплатил им, – вспоминает Браунинг. – На видео это выглядело фантастически».

Тогда же Джордж уговорил группу вернуться на King Street и начать работу над новым альбомом. Братья были в восторге. Это означало, что они могли снова вести комфортную семейную жизнь в Burwood. Остальные участники группы во главе с Боном, которые знали все те радости, которые Сидней мог предложить, тоже были воодушевлены. Трое из них жили в одном номере в отеле Squire Inn в районе Bondi Junction и, когда не работали, большинство вечеров проводили в клубе под названием The Lifesaver. Кодовым названием этого места было Wife Swapper, там было полно группиз с именами вроде Мандракс Маргарет, Амфетаминовая Энни или Руби Вторник (последняя позже прославится в известной песне AC/DC Go Down). Тут жизнь была еще большей вечеринкой, чем в доме на Lansdowne Road.

Бар-ресторан был открыт каждую ночь до двух часов и стал своего рода «офисом» Бона в июле и августе. Он чувствовал себя как дома и быстро закрутил роман с еще одной фанаткой-тинейджером, 16-летней Хелен Картер.

Она была регулярным посетителем пабов еще с раннего подросткового возраста и позже станет основательницей пост-панк группы Do-Re-Mi (которая займет топовые позиции в австралийских чартах в 1985 году с синглом Man Overboard). Спать в одной постели с Боном в Squire означало также жить в одной комнате с Филом и Марком. «У Бона была двуспальная кровать, потому что он был самым старшим, – рассказывала она Клинтону Уокеру. – Это было точно так же, как если бы там была невидимая стена». Хелен вспоминала Бона как «придирчивого» к своему стилю: базовые джинсы и футболка, но всегда «отлично выглаженные»; это был тот тип парня, который мыл голову каждый день и укладывал волосы. «Он очень гордился своими волосами. Он не был просто неотесанным рок-н-ролльщиком». На публике Бон вел себя по-другому, но заранее предупреждал Хелен не вопринимать все слишком серьезно. «Ты просто стоял и пытался вести нормальный диалог, и тут Бон поворачивался и говорил: “Не смотри”. Девушка просто поднимала свое платье, и они начинали этим заниматься. Не думаю, что кому-то это бы понравилось», – рассказывали окружающие.

Во время записи сингла High Voltage группа также начала записывать некоторые другие песни, например, School Days Чака Берри, также музыканты перезаписали Can I Sit Next To You Girl. Что более важно, они записали еще один новый оригинальный трек The Jack – это слово на австралийском сленге означало название венерического заболевания.

The Jack должен был стать одним из ключевых живых номеров AC/DC, и он остается таковым по сей день. Конечно же, песня, как и в большинстве случаев, основана на реальных событиях. В данном случае Малькольм получил письмо от девушки, с которой он когда-то провел одну ночь, где она сообщала, что у нее нашли венерическое заболевание, и поэтому, скорее всего, он тоже болен. «Я стал играть блюз, и мы с Боном начали петь: “Она больна венерическим заболеванием”, – вспоминал Малькольм. – Мы даже почти забыли про это, но пару дней спустя у нас была очередная репетиция, и Бон снова начал это напевать. На самом деле эта песня так и родилась».

Болеть «the jack», на самом деле, было обычным делом, ведь все музыканты спали с одними и теми же группиз, но при этом «качество» этих девушек было под вопросом. Некоторые из них были из борделя по соседству с домом на Lansdowne Road. Бон говорил, что все доктора и медсестры в венерологических клиниках знали его по имени, а всех остальных вызывали по номерам. Кэрол Клерк, автор музыкального еженедельника Melody Maker, который познакомился с группой, когда те впервые приехали в Лондон, вспоминает, как столкнулся с Ангусом в баре, когда тот кричал: «Бону 21!» Клерк знал, что Бону уже почти тридцать: «Как оказалось, речь шла о двадцать первой попытке борьбы с гонореей».

Однако в тексте The Jack особенно хорошо прослеживается талант Бона Скотта как автора. Тед Альберт, консервативный семьянин, который, однако, уже пересмотрел свои взгляды с момента выхода She’s Got Balls, был все же поражен такими строчками из The Jack, как «Она была номером 999 в больничном списке / И должно быть, была влюблена в какого-то грязного парня…» Джордж осторожно попросил Бона заменить их и был приятно удивлен, когда он вместо этого написал строчку: «У нее не было пары, но я должен был попробовать / Ее двойка была дикой, а мой туз был старшей картой…» Перевернув значение «The Jack» из венерического заболевания в метафору карточного джокера, Бон сделал что-то «крайне умное», по словам Джорджа. Именно тогда тот осознал, что может вести дела с этим вокалистом.

Как у автора текстов, у Бона было поразительное внимание к деталям, и он не тратил время на то, чтобы докопаться до моральной сути истории. Ему было все равно, что в какие-то моменты это делало его «плохим парнем» и даже абсурдным. Жизнь была примерно такой же, а все тексты Бон действительно брал из реальной жизни, но зачастую они были написаны высоким языком, схожим со стилем европейских рассказчиков, таких как Жак Брель. У братьев Янг была точно такая же внимательность к деталям по части риффов, но, опять-таки, они никогда не придумывали ничего лишнего. Ирония в том, что такой популистский подход сделал их аутсайдерами не только по мнению критиков, но и по мнению всего рок-н-ролльного сообщества семидесятых. Но только поначалу в их песнях был юмор, неравнодушие, и в своем желании понравиться никому другому, как самим себе, они добились того, что смогли впечатлить всех.

«У него были годами накопленные тексты, которые его предыдущие группы не давали ему использовать, – говорит Малькольм. – Он мог придумать текст для песни за ночь с помощью бутылки Jack Daniels. Ты читал этот текст и говорил: “Это потрясающе, Бон”». На самом деле Бон часто находился в ступоре по части лирики, и ему было неудобно, когда его за них хвалили. По словам Ангуса, если Бона спрашивали о текстах, он всегда отвечал, что написал их, сидя в туалете. «Но он был очень талантливым, поверьте мне», – говорит Ангус.

Одной июльской ночью, когда группа записывалась на Alberts, встал вопрос о том, какая песня станет первой на новом альбоме. И ей стала It’s A Long Way To The Top (If You Wanna Rock’n’Roll). Идея возникла благодаря строчке в блокноте Бона, которую случайно увидел Джордж. «Там не было больше никаких слов, просто название». Опять-таки, смысл текста лежал на поверхности и был взят из жизни: это была беспощадная история о том, какова настоящая цена успеха в музыкальном бизнесе. Когда Джордж на волне вдохновения предложил добавить волынку к гитарам и ударным, Бон, который упомянул о том, что играл в группе, где была волынка (но не упомянул о том, что сам он играл там на ударных), подхватил волынку и начал играть, как будто вся его жизнь зависела от этого. Малькольм и Ангус не могли поверить своим глазам. Когда, наконец, Бон получил от братьев одобрение, Джордж просто записал звук и склеил дорожки. «Так и была сделана эта песня, – вспоминает Марк Эванс. – Рифф появился во время репетиций, Бон наложил на него слова, а Джордж склеил все воедино». Песня была выпущена в качестве следующего сингла группы и стала их самым известным австралийским хитом.

Так как теперь Бон должен был играть на волынке во время живых выступлений, эта часть шоу стала его нелюбимой. «Он начинал ненавидеть этот номер», – вспоминает Майкл Браунинг.

Были и другие вещи, которые вводили Бона в депрессивные настроения. «Написание текстов в целом было достаточно тяжелым для Бона». Братья втроем работали над написанием самой музыки, а вот Бон должен был сочинять тексты сам, и это нужно было делать в достаточно короткие сроки. По воспоминаниям Браунинга, «он был прекрасным автором, но это нельзя поставить на конвейер, понимаете?» У него был блокнот, в который он записывал свои идеи: «Я думаю, сначала у него появлялись концепции, а уже потом у Малькольма возникал какой-нибудь рифф, и так и появилась песня TNT».

Песня TNT, название которой стало и названием нового альбома, была построена вокруг припева, и, по словам Марка Эванса, этот припев происходил от типичного ответа Ангуса на вопрос о том, как у него дела. «У Ангуса было выражение “Я TNT, я динамит” – он повторял это все время. У нас были идеи для этого текста в отношении гитары, но как только мы оказались в студии, песня зазвучала совсем по-другому, потому что Джордж ее немного изменил». Благодаря выкрикам «Oi! Oi!» в начале композиции, напоминавшим кричалки на футбольном матче, сразу стало ясно, что эта песня – для живых выступлений. При этом первая строчка второго куплета была взята из телевизионной рекламы спрея против насекомых. «Когда мы делали текст, Бон зашел и сказал: “Я застрял на этом припеве”. Тогда Джордж вмешался и сказал: “Что ты делаешь? Зачем что-то придумывать, если у тебя уже есть эти строчки?”»

Остальные три песни с альбома TNT были написаны и записаны во время поздних сессий на студии и стали хитами AC/DC. Одной из них была Rock’n’Roll Singer, которая брала начало со времен Дейва Эванса, но теперь стала хитом нового уровня, дополнившись текстом и вокалом Бона. Что касается остальных двух песен, Live Wire стала превосходной работой, которая открывала шоу AC/DC на протяжении последующих пяти лет, а вторая, Rocker, была быстрой и яростной рок-песней из старой школы. Тут было много полуироничных отсылок к «Кадиллакам», подростковым мечтам, голубым замшевым ботинкам и татуировкам. В песне было меньше трех минут, но при живом выступлении в исполнении Ангуса она разрасталась до 10.

Альбом был записан и смонтирован за две недели, и AC/DC продолжили завоевывать Австралию, начиная с Сиднея.

Бесплатное шоу в Victoria Park было объявлено в начале сентября, и Крис Гилби должен был вести новую радиокампанию, которая могла бы вернуть группе былую славу, как когда-то шоу Countdown. Гилби брал вдохновение из знаменитой в то время в Великобритании фразы «Твоей маме это бы не понравилось» (название шоу на лондонском коммерческом радио с ведущим Ники Хорном). Он брал интервью у молодых фанатов группы на пляже Bondi. Вскоре выяснилось, что, по сути, никто из них не знал, кто такие AC/DC. Тогда он просил ребят рассказывать о том, какие группы они в принципе слушают, а потом просто редактировал записи, как будто речь шла об AC/DC. Когда голос на радио спрашивал: «А что ты думаешь об Ангусе?», ответом было: «Мне нравятся его ноги!», что было цитатой о вокалисте группы Sherbet Дэриле Брайтвайте. Еще один элемент – Гилби смог записать томный и сексуальный голос своей девушки, где ей нужно было притвориться матерью подростка, который хочет пойти на концерт AC/DC. «Она изобразила то, насколько отвратительны и ужасны AC/DC, – это было превосходно!»

Гилби добавил еще один финальный аккорд в кампанию: голос известного в Австралии радиоведущего Майка Дайсона, который говорил: «AC/DC совсем не милые». И это сработало: шоу в Victoria Park стало триумфальмым, а альбом High Voltage снова поднялся в чартах. Неожиданно AC/DC стали популярными и в Сиднее, и в Мельбурне, и в целом по всей Австралии. В Мельбурне группа подписала новый пятилетний контракт с Майклом Браунингом. Было объявлено первое выступление в рамках австралийского тура в декабре, как раз во время выпуска альбома TNT. Долгосрочные планы также включали их поездку в Лондон в рамках небольшого промо-турне. Альбомы AC/DC еще не выходили за пределами Австралии и Новой Зеландии, и шансы на то, что их заметят в Великобритании без каких-либо дополнительных манипуляций, были минимальными, поэтому Браунинг понимал, что группу по меньшей мере стоит туда привезти.

В то же время AC/DC была все еще очень популярна благодаря шоу Countdown, и Браунинг решил организовать им концерты в универмаге Myer в Мельбурне во время школьных каникул. Идея состояла в том, чтобы вновь оживить подростковую базу фанатов. На первый взгляд казалось, что это ерунда, пока тысячи поклонников не стали пытаться попасть на их первое в рамках тура шоу. Группе пришлось прекратить выступление уже на второй песне, потому что мероприятие перестало быть безопасным. У Бона были порваны джинсы, он потерял оба ботинка. Универмаг при этом тоже заметно пострадал, многие вещи просто украли, убытки исчислялись десятками тысяч.

Пэт Пикетт, старый приятель Бона, который недавно стал его персональным помощником, вспоминает: «Ожидалось, что придет семьсот-девятьсот подростков, а пришло 7–10 тысяч, это было что-то невообразимое. Зрелище было ужасающим». Даже когда Пэту удалось вытащить Бона через заднюю дверь, десятки девчонок смогли пробраться за ними. «Они нас просто облепили. Это было жутковато…» Однако музыканты нравились не только девушкам.

У группы были организованы выступления в десятках школ и детских лагерей, и однажды они даже выступали перед детьми с нарушениями слуха. «Они сидели прямо перед сценой, положив головы на пол и слушая вибрации. И им это понравилось, даже самым маленьким».

Джерри Эвинг рассказывает: «Это было очень по-австралийски, никто и не предполагал, что они родом из Шотландии». Он был одним из 11-летних детей, которые с ума сходили по AC/DC: «У нас у всех были длинные волосы. Мы любили AC/DC. Были дети, которым они не нравились, но это были аутсайдеры. Все остальные дети в Австралии любили группу».

В октябре музыкантов пригласили выступить на ежегодной премии журнала TV Week. В отличие от шоу Countdown, которое лояльная аудитория смотрела каждую неделю, шоу King Of Pop предназначалось для семейного просмотра и, таким образом, привлекало более широкую аудиторию. Бон снова был настроен поразить публику и оделся в очень узкие джинсы, белый жилет на шнурках на голое тело и пиджак сливового цвета в стиле Тедди-Боев. Образ завершал красный галстук-бабочка вокруг обнаженной шеи. Такой наряд был «вишенкой на торте» полного образа группы вкупе с синей школьной формой Ангуса, высокими сапогами на маленьких ножках Малькольма и Филом и Марком, которые не могли убрать ухмылки со своих лиц. Для того чтобы произвести должное впечатление на организаторов, на ужине после концерта Бон вынул из кармана пиджака большой и шумный вибратор и тряс им перед лицом леди из TV Week. Веселый пьяный Бон превратился в злого пьяного Бона. Он взял приготовленную индейку с одного из накрытых столов и налил в нее шампанского, а затем использовал эту птицу в качестве бокала.