Текст книги "AC/DC. В аду мне нравится больше. Биография группы от Мика Уолла"

Возможно, Бон и был хулиганом и авантюристом, но, по его мнению, он также был джентльменом, по крайней мере, когда дело касалось девушек.

И он, недолго думая, решил преподать урок этим юношам. Он начал крушить все вокруг, падали столы, билось стекло. Кто-то вызвал полицию, и Бон, истекая кровью, залез к Терри в машину.

Конечно же, полиция прекрасно знала, кто он такой, и случайно поймала его той же ночью – за 12 галлонов украденного бензина.

Его арестовали и посадили в тюрьму до утра понедельника. Бона вызвали в Детский Суд Фримантля и обвинили в предоставлении ложного имени и адреса, сопротивлении полиции, половой связи с несовершеннолетней девушкой и, наконец, краже этих 12 галлонов бензина. Чарльз и Иза присутствовали на слушании и были в ужасе. Теперь до того, как ему исполнится 18 лет, Бон должен был принимать участие в деятельности службы по защите детей. Также ему рекомендовали находиться под домашним арестом в максимальной безопасности. С Бона также взяли двухгодичное обязательство, что он будет привлечен к дополнительному наказанию в случае незаконных половых контактов (к счастью, он этого не делал).

Все это было ужасно для Бона и его семьи. Однако благодаря этому случаю о карьере Скотта как начинающего преступника точно можно было забыть. Случись это пятью годами позже, возможно, дело приняло бы другой оборот.

В 16 лет, когда Бон только начинал испытывать судьбу как певец, он понял, что это должно стать делом его жизни. Благодаря субботним танцам на пляже в порту, на которых пел Джонни Янг, Бон прославился чем-то еще, кроме хулиганства. Джонни обычно пел одну или две песни, пока толпа во главе с Маурин не начинала кричать: «Мы хотим Бонни! Мы хотим Бонни!» Бон выходил на сцену, забирал микрофон у Янга и пел Long Tall Sally и Blue Suede Shoes. «Все девчонки сходили по нему с ума, – вспоминает Маурин. – Джонни Янг даже расстраивался».

Бон отказывался делиться деталями своей прошлой жизни, но то тут, то там всплывали новые подробности. Угроза разоблачения пришла откуда не ждали: Алек и Джейн, дедушка и бабушка Бона из Кирримуира, решили в первый раз навестить Чарльза, Изу и детей.

Несмотря на свое никчемное поведение, Бон все еще чувствовал себя милым хорошим мальчиком. Он участвовал в гонках, крал машины, дрался, но помимо этого, к примеру, недавно получил стипендию. Он с нетерпением ждал первой с тех пор, как семья перебралась в Австралию, встречи с родственниками. Многими годами позже девушка Бона Сильвер Смит в разговоре с Клинтоном Уокером объясняла: «У Бона тогда был выбор либо остаться под опекой родителей, в случае чего все плохое было бы забыто, либо проходить через судебный процесс. В таких обстоятельствах он не мог встречать дедушку с бабушкой, поэтому сделал выбор в пользу судебного процесса. К тому времени, как он вышел, родственники, разумеется, уже уехали, а позже и умерли. Он всегда жалел, что не мог это исправить».

Riverbank не было обычным учреждением для несовершеннолетних. Это была специально построенная тюрьма для мальчиков, совершивших серьезные преступления. Не было открытых спален, только запертые камеры. Все это было по-настоящему тяжело. Старшие издевались над младшими, были распространены сексуальные нападения. Каким-то образом Бон продержался там девять месяцев.

В тюрьме было непросто оставаться крепким орешком. Каждый день подъем в шесть утра, потом ледяной душ. Затем Бон снова ложился на койку, курил и все время думал. Остаток дня проходил за различными работами – в мастерских, на кухне, в прачечной.

Он часами драил холодный грязный пол, который, откровенно говоря, нельзя было очистить. Пальцы были красными и деревянными. Позже вечером, после обыкновенно отвратительного ужина, который подавали в общем зале, все играли в карты и слушали радио. Надзиратели пытались заставить мальчишек читать книги или играть на музыкальных инструментах, но желающих было немного. Иногда кто-то монотонно читал вслух. Бон присоединялся, но нечасто. Он переживал за свою шкуру.

От скуки парни затевали драки каждый день, иногда – каждый час. В наказание тебя сажали в «клетку», и это было самым ужасным, что можно было придумать, для таких социальных людей, как Бон. Единственная отрада наступала в воскресенье, когда после ланча можно было принимать посетителей. Для своих семей заключенные устраивали концерты. Бон всегда участвовал, поскольку хорошо играл на барабанах. Именно тогда он понял, что хочет выступать в группе, как The Beatles, которых он впервые услышал по радио как раз в Riverbank. Вскоре он уже говорил своим родителям о том, что как только выйдет, то найдет хорошую группу и станет знаменитым. Они, в свою очередь, просто надеялись, что он не попадет обратно в тюрьму. Достаточно было взглянуть на лица людей, с которыми Бон тогда общался, чтобы сказать, что это легко может быть всего лишь началом пути, в котором тюрьма быстро становится домом.

Бон вышел из тюрьмы перед Рождеством 1963 года. Его надзиратель порекомендовал ему вступить в территориальные войска. Однако на интервью, на которое Бон пришел в сопровождении этого надзирателя, ему было сказано, что у него нет необходимых качеств, чтобы стать ни солдатом, ни даже членом запаса. Когда Австралия присоединилась к войне во Вьетнаме в следующие годы, Бон должен был записаться в национальные войска, но его так и не призвали. Позже он хвастался тем, что его не взяли в армию, потому что он якобы «плохо приспособлен к социальной жизни».

Втайне Бон был очень рад, что все так вышло, потому что теперь он мог сконцентрироваться на том, чтобы его подростковая мечта воплотилась в жизнь: он хотел стать барабанщиком в группе и играть рок-н-ролл. Он начал работать в Западно-австралийском Совете по сбыту яиц и играл на барабанах каждый вечер. Ударную установку он поставил у эркерного окна семейной гостиной. Желающих податься в певцы или гитаристы было хоть отбавляй, а вот хорошие барабанщики были на вес золота. Поэтому Бон достаточно быстро нашел группу The Spectors, названную в честь продюсера Фила Спектра.

Гитаристом был Уин Милсон, а вокалистом Джон Коллинс, оба тогда работали на нефтеперерабатывающем заводе в Квинане. Брайан Гэнном играл на басу, Бон – на ударных. The Spectors стали кавер-группой и исполняли танцевальную музыку, которая обычно звучала на субботних дискотеках. Они выступали в The Big Beat Centre, в центре Перта. Бон был недоволен тем, что все время находится в тени остальных музыкантов, и решил, что для барабанщика будет неплохо петь пару песен каждый вечер. Остальные члены группы не поддерживали эту идею, но выступать против и спорить с «крепким орешком» тоже никому не хотелось. Он взял песню The Kinks You Really Got Me, которая и стала изюминкой сета. По крайней мере, Бон точно так думал.

В 1965 году Австралию захватили The Beatles, Rolling Stones и различные группы, которые пытались их скопировать. The Spec-tors подхватили эту волну и переигрывали те же песни, что и все остальные: It’s All Over Now Rolling Stones, Gloria Them, а в какой-то момент даже Yesterday The Beatles. Бон уговорил своего отца дать ему новый грузовичок «Фалькон», чтобы привозить ударную установку на концерты, пообещав, что будет обращаться с ним очень аккуратно. И он почти сдержал обещание, правда, на этот раз большой бедой была не скорость, а усталость. Однажды, возвращаясь с субботнего концерта, Бон заснул за рулем и врезался в фонарь на шоссе Stirling. Он попал в больницу с разодранным лицом и руками.

Еще одно происшествие случилось с Боном на другом концерте The Spectors, в молодежном клубе Medina. Он впервые в жизни влюбился. Объектом чувств была потрясающей красоты 17-летняя блондинка по имени Мария Фан Флиман.

Бон привык к тому, что на концертах все девушки были от него без ума. Но он в жизни не встречал такой, как Мария. Она была хорошей католической девочкой со строгими правилами, которая стала бы целоваться, но не стала бы заниматься сексом. И Бон вдруг понял: чтобы завоевать эту девушку, ему недостаточно быть хулиганом, или барабанщиком, или даже и тем и другим сразу. Ему нужно вспомнить хорошие манеры, которым его научила Иза, и быть джентльменом. Такая, как Мария, требовала ухаживаний, и Бон старался изо всех сил.

Мария позже рассказывала, что Бон сделал ей предложение: «Он хотел жениться на девственнице». Она знала, что если он не переспит с ней, то сделает это с очередной фанаткой после концерта. Однако рядом с ней он всегда превосходно себя вел, никогда не ругался и не пил.

У этих отношений была еще одна проблема: мать Бона была протестанткой, в то время как Мария росла в католической семье, и, более того, по словам Изы, «просто погрязла в религии». У родителей Марии были аналогичные проблемы: их дочь встречалась с уличным хулиганом. Неужели она не могла найти себе более достойную партию!

Но для Бона неодобрение чего-то чьими то ни было родителями было привычным делом. Более того, он не мог отказаться от Марии. Она, в свою очередь, тогда устроилась на работу в судоремонт и вместе со своим братом Джо съехала из дома в отдельную квартиру поближе к дому Бона, тем самым показав, что ей тоже плевать на мнение родителей. Бон стал проводить с ней все свободное время.

Тем не менее она все еще не хотела спать с ним до свадьбы, поэтому Бон удвоил свои усилия: модно одевался, водил ее на ланч, даже ходил с ней в церковь – в католическую церковь! – по воскресеньям. Все, чтобы доказать свою настоящую любовь, а потом и залезть к ней в трусики…

Конкурентами The Spectors на местной сцене тогда были The Winztones с вокалистом-фронтменом Винсом Лавгрувом. Винс пел и играл на гитаре попсовую музыку с 14 лет. Он начинал в инструментальной серф-группе The Dynells, после этого перешел в The Dimensions и затем – в The Winztons. Их пути с Боном несколько раз пересекались на протяжении этих лет. Позже Винс вспоминал: «Бон был милым маленьким барабанщиком с такими же милыми маленькими глазами, ушками, как у феи, милым вздернутым носом, забавным шотландским акцентом и четырьмя простыми маленькими татуировками. Ты просто знал, что если пойдешь с ним тусоваться, сможешь отлично провести время».

Когда в июне 1966 года Джонни Янг наконец занял первую строчку национального хит-парада с синглом Step Back, который написали Стиви Райт и Джордж Янг, он сделал то же самое, что и любой успешный в Австралии поп-артист того времени – переехал в Мельбурн. Это была центральная австралийская сцена. Теперь пришла пора The Spectors и The Winztones побороться за звание главного артиста. У Винса, однако, была идея получше. Почему бы не объединить две группы в одну? Так можно было бы получить все местные концерты. Местный диджей на радио 6KA Алан Робинсон предложил название для этой группы – The Valentines. И если Бон и Уин были настроены и дальше всерьез заниматься музыкой, то остальные не хотели работать по выходным: все встречались с девушками и планировали в будущем жениться.

Группа начала с поп-соул каверов Уилсона Пикета и Samand Dave. Уникальность заключалась в том, что ребята совместили в одной группе двух ярких вокалистов, Винса Лавгрува и Бона Скотта.

У Винса была ведущая роль, но, по его словам, тогда между парнями не было большой борьбы за лидерство, потому что никто из них в то время не был готов работать в одиночку. «У нас было крутое по тем временам шоу. Мы запрыгивали на усилители, у нас взрывались фейерверки… Мы всегда заранее проговаривали, что мы будем делать, а что нет».

Сцена в Перте была больше похожа на кабаре: нужно было платить пробковый сбор за принесенный с собой алкоголь, при этом вокруг ничего не продавалось, хотя клубы работали до трех утра и плата за вход была приличной.

Более элитными были клубы для состоятельных рабочих, которые приезжали с севера Австралии, из горнопромышленных городов. Таким местом был, например, клуб Mount Tom Price. Здесь бывали люди, которые работали по полгода, а затем три месяца были в отпуске и приезжали в Перт, чтобы потратить все заработанные деньги в хороших заведениях, таких как Top Hat, North Side или Trend Setter. Они хотели послушать хиты из Топ-40, и The Valentines давали им такую возможность. The Valentines надевали рубашки с рукавами-фонариками, синие костюмы из гладкой блестящей ткани и широко улыбались, исполняя Build Me Up Buttercup.

Во время этих концертов Бон бил себя кулаком в грудь на слове «сердце», в то время как Винс тихо подпевал. Бон показывал, что у него действительно есть голос, когда пел Gloria The Spectors. И именно благодаря Винсу Бон стал серьезно работать над своим вокалом.

Собственный материал музыканты пробовали только в серф-клубах, расположенных вдоль западного побережья, где регулярно проводились танцы «стомп». Подобным местом на пляже, в котором они играли регулярно, был Swanbourne. Но группе там не платили, как и на площадках в центре города, и ребята перестали выступать в такого рода заведениях. Они сыграли уже во всех маленьких клубах в округе и развивались достаточно быстро.

В 2008 году Винс написал: «Бон показывал всю свою харизму на сцене. У него горели глаза, брови приподнимались, губы собирались в хитрую ухмылку. Одним словом, он здорово привлекал к себе внимание. У Бона был уникальный голос, который отлично перекрывал мой, достаточно хлипкий и попсовый».

Вместе они могли захватить мир. «Мы были очень бедными, почти выживали, воровали молоко, которое люди оставляли у порогов своих домов, жили на вареной картошке. Мечта об успехе была нашей мантрой», – говорили они.

Бон теперь работал почтальоном и каждое утро развозил на велосипеде корреспонденцию. Он часто приходил на работу в своем потном сценическом костюме после бессонной ночи. А Винс в это время трудился в магазине мужской одежды Pellew’s во Фримантле. Обычно они с Боном выпивали или нюхали что-нибудь за углом этого магазина. «Мы жили своей мечтой и тем, что должно было произойти с нами дальше», – говорил Винс.

В октябре певец Пи Джей Проби приехал с концертом в Перт, и на разогреве выступала только одна группа: The Valentines. А к новому году музыкантам предложили контракт с Clarion Records, тем же лейблом, благодаря которому стал известным Джонни Янг. Студия принадлежала местному бизнесмену Мартину Кларку и открылась всего год назад на волне возникновения независимых австралийских лейблов. Поэтому денег было немного.

Первая запись The Valentines проходила в маленькой подвальной студии на Hay Street в центре города. Все происходило ночью, когда время было практически бесплатным. К утру было записано две песни, которые позже превратятся в их первые синглы: сделанный кое-как кавер на песню Артура Александра Every Day I Have To Cry (мелодию, которая ляжет в основу хитов Айка и Тины Тернер, The McCoys, Дасти Спрингфилд и других) и на хит Small Faces I Can’t Dance With You. Этот трек вышел в мае 1967 года, широко транслировался на радио в шоу Алана Робинсона 6KA и попал в Топ-5 чартов Западной Австралии. Бон чувствовал, что он – правильный вокалист в правильной группе, хотя был, скорее, вторым номером. Тем не менее он – вокалист, в группе, у которой были отличные записи.

Количество фанатов The Valentines все увеличивалось, и в июне 1967 года они сыграли на разогреве у The Easybeats в Театре Ее Величества. The Easybeats уже были звездами журнала The Oz. Они только что вернулись из Великобритании, где песня Friday On My Mind принесла им огромный успех.

Как и другие молодые австралийские группы, The Valentines равнялись на The Easybeats. Бон даже взял некоторые движения, которые выполнял на сцене, у «малыша» Стиви Райта. The Valentines не могли поверить своему счастью, когда хедлайнеры после концерта пригласили их на вечеринку в свой отель.

The Easybeats были по-настоящему популярными, и их всегда окружали молодые девчонки, где бы они ни находились. Джордж Янг и Стиви Райт настояли на том, чтобы группы обменялись футболками, как две футбольные команды. И когда Джордж и Гарри Ванда вдруг предложили отдать им какую-нибудь из песен, Бон впервые в жизни посмотрел на Винса так, как будто не знал, что сказать.

Сама по себе песня She Said была достаточно непоследовательной, как и все, к чему Джордж и Гарри приложили свою руку. Но для The Valentines это был еще один хит, с которым они вошли в Топ-10 синглов Западной Австралии, снова по версии шоу Робинсона.

Тем же летом The Valentines выиграли западно-австралийский конкурс Hoadley среди групп и поехали на финальный раунд в Мельбурн. Винс и Бон верили в то, что коллектив должен выйти на уровень страны, как делали их успешные предшественники, такие как Джонни Янг, Рэй Браун, The Whispers, Billy Thorpe & The Aztecs и, наконец, их любимые The Easybeats. She Said должна была оправдать все ожидания публики благодаря своим понятным аккордам и легкому припеву.

Чем ближе был конкурс, тем сильнее в музыкантах нарастало чувство победы, а вместе с ним и предвкушение поездки в Мельбурн, Мекку австралийской музыки. Тогда парни еще не знали, что She Said – только первый из трех хитов, которые The Easybeats напишут для The Valentines в течение следующей пары лет. И это было началом одних из самых значимых и успешных взаимоотношений в группе, дружбы Бона Скотта и Джорджа Янга.

Добравшись до Мельбурна на телевизионный финал конкурса, Винс и Бон ждали только победы. И недаром: в последнее время удача и правда им сопутствовала.

Зрителями шоу были 5 тысяч взбудораженных подростков. Всего выступало 12 групп, все из Австралии, и каждая исполняла по две песни. Приз за первое место – полностью оплачиваемая поездка в Лондон.

The Valentines вышли на сцену уверенно и отлично выступили. Но проиграли, уступив группе The Groop. Винс и Бон были расстроены, но старались этого не показывать. Они вышли на сцену еще раз и постарались доказать зрителям, что те совершили ошибку, не выбрав их.

У второго места тоже были свои плюсы: парни могли провести четыре дня в Мельбурне, потусоваться во всех известных музыкальных клубах города, сильно отличавшихся от провинциальных. Пока Бон заводил десятки новых друзей в каждом баре, Винс больше времени уделял нужным связям и общению с такими людьми, как Ян «Молли» Мелдрум из журнала Go-Set и диджей известного радио Мельбурна Стэн «Мэн» Роф. Они оба были под впечатлением от шоу.

Во время обратного полета в Перт Винс, Бон и все остальные члены группы договорились вернуться в Мельбурн, как только это будет возможным. В итоге они вернулись туда только тогда, когда стали звездами. Не такими, как победители шоу талантов The Groop, а настоящими звездами в своей собственной вселенной.

Винс был единственным из группы, кто был действительно полон амбиций. Он был готов пожертвовать всем ради достижения успеха. Бон, конечно же, тоже мечтал об этом, но у него были и другие обоснования для переезда в Мельбурн: за несколько месяцев до этого туда переехала Мария. Она устала от его донжуанства, многочисленных выступлений и бесконечного ожидания. Мария понимала, что в жизни можно заниматься чем-то большим, чем работать в маленьком офисе во Фримантле и ждать, пока кто-то на ней женится, притом что у этого «кого-то» даже не было нормальной работы. Поэтому она решила поехать в Мельбурн и осуществить собственную мечту.

Тогда, за неделю до того, как Бон и Винс на поезде отправились в Мельбурн, Бон написал Марии и рассказал о своих больших планах, о том, как они с Винсом продали все, что было, чтобы собрать денег на поездку. Он жалостливо писал, как надеется «встретиться, когда он приедет» и что «на этот раз все получится», а в ином случае «он будет чувствовать себя очень одиноко». Мария со своей стороны надеялась, что Бон на этот раз сдержит слово и переедет к ней.

Однако никто из приятелей группы не понимал, почему парни так хотят переехать, вспоминал Винс. Клинтон Уокер позже напишет, что творилось в утро их отъезда на вокзале: «Было такое ощущение, что провожают каких-нибудь Exodus. Матери плакали, отцы старались держаться. Парни чувствовали себя первооткрывателями или, по крайней мере, участниками крестового похода…»

Дорога через равнину Налларбор длилась долгие четверо суток. Ребята купили пива, чтобы как-то скоротать время, но сколько бы банок они ни выпили, это не помогало. Парни просто сидели, смотрели в окно и курили. Они сказали всем, что не вернутся обратно, пока не достигнут успеха. Сейчас, сидя в этом поезде, они уже не чувствовали себя такими храбрыми и уверенными в себе. Кого они пытались обмануть, говоря о том, что станут звездами?

Но в итоге все-таки ими стали.

Кривляка-коротышка с длиннющими волосами не был похож на Кита Ричардса или Джимми Пейджа, но недооценивать его было первой большой ошибкой.