Текст книги "Дети грозы. Книга 5. Драконья кровь"

Глава 7
Синий жемчуг

По всей вероятности, самые первые из явившихся в мир аватар Двуединых это Халлир Белый и Риллах Черный, настоятели Алью-Хисс и Алью-Райна. Близнецы-настоятели отличаются от остальных аватар. Во-первых, они целиком и полностью осознают свою божественную сущность, хоть и являются совершенно самостоятельными личностями, а не «голосом» Двуединых. Во-вторых, они присутствуют сразу во многих местах одновременно, являясь при этом теми же самыми личностями: везде, где есть храмы Двуединых, есть и их настоятели. В-третьих, Халлир и Риллах бессмертны: они не стареют и не умирают, либо же, умерев, возвращаются, подобно Золотому Дракону.

Халлир и Риллах не всегда и не везде носят те же тела и те же имена. Так, в Хмирне они выражены женщинами, Белой и Черной Матерями, и, подобно Алому Дракону, после смерти физического тела рождаются заново. В каждом хмирском селении, где есть храмы, есть Белая и Черная Матери, и, несмотря на различные возраст и внешность, это все те же личности – аватары Хисса и Райны.

Даже среди кочевников Тмерла-Хен, чьи верования и сама магия совершенно не похожи на наши, присутствуют Халлир Белый и Риллах Черный, как Великий Дневной и Великий Ночной шаманы.

Большая Имперская Энциклопедия

25 день ласточек. Фьонадири

Дамиен шер Дюбрайн

– Ирсидским герцогам придется подождать, – продолжением тревожного сна прозвучал голос Парьена. – Вчера на короля Валанты было совершено покушение.

Дайм рывком сел на постели, протер глаза, прогоняя остатки сонной мути. Быстро огляделся. Свет заливал комнату в павильоне Парьена, которую Дайм вот уже полсотни лет считал своим домом, в отличие от вечно пустующего родового особняка маркизов Рузиньен. Может быть хоть теперь, когда Алый подарил ему Шень Мо, особняк оживет. Дайм дал хмирцу важное поручение: сделать особняк достойным местом обитания для главы МБ. Потому что только тот, кто служил самому Алому, понимает в точности, что подобает столь высокой персоне.

Шень Мо сиял, кланялся, обещал устроить все к вящей славе Сына Неба и деликатно интересовался, где же брать финансы на соответствующую положению роскошь. На что Дайм отдал ему мешок энергокристаллов, которые заряжал всю дорогу, и письмо в поместье, до которого так и не дошли руки, и велел навести порядок и там тоже. Ведь по идее поместье должно приносить какой-то доход. Наверное. Вот пусть Шень Мо и проявит свои неординарные коммерческие таланты, на этот раз – на благо обществу. Ну и себя не забудет. Доверенный человек Сына Неба, как-никак.

Доверенный человек Сына Неба лучился и кивал так, что Дайм испугался, не отвалится ли его блестящая желтая голова.

Не отвалилась. Видимо, сказалась долгая практика традиционного кивания.

А что выйдет из затеи с особняком, поместьем и бывшим мошенником, Дайм посмотрит, когда вернется в Метрополию. Уж хуже точно не будет: хотя бы потому, что Дайм строжайше запретил Шень Мо делать долги. А ослушаться «свободный» шер, связанный правильными клятвами, не сможет.

– Покушение? Вчера? – переспросил Дайм, медленно возвращаясь в реальность.

– Вчера утром. Доклад Бастерхази я получил только вечером. Ты уже вернулся от Майнера и спал, а он категорически просил тебя не будить после сеанса. В любом случае король жив, а убийца мертв.

Одетый в привычный серый френч глава Конвента сидел в кресле у камина и задумчиво крутил в руках снятый Даймом на ночь гадючий браслет. Этот артефакт с неизвестными свойствам Алый Дракон подарил Дайму перед отъездом и посоветовал никогда с ним не расставаться. Зачем и почему – не сказал, просто загадочно улыбнулся и велел помнить, что Дайм – его сын.

– Кто покушался? – спросил Дайм, натягивая рубаху.

– Баронет Харрерас.

Дайм нахмурился. Проныру, игрока и мелкого мошенника Харерраса он отлично знал по материалам, предоставленным Альгредо. Трусоват, подловат, безмерно жаден и тщеславен. Очень далеко от портрета убийцы. Что-то тут не вяжется.

– Это дело воняет болотом, – подтвердил Парьен. – Харрерасу не выгодна смерть Каетано.

– Никому, кроме Ристаны и Люкреса, она не выгодна. Вы думаете, кто-то из них успел перекупить Харрераса? Но он не такой дурак, чтобы умирать за золото.

– За что он умер, ты и выяснишь. И будь очень осторожен. У меня есть одно подозрение… – Парьен на миг поджал губы, не желая произносить вслух, что подозревает, и протянул Дайму браслет. – Ты очень понравился Ци Вею. Не снимай на ночь и никому не давай. А еще лучше спрячь, не дразни гусей.

Дайм надел браслет, вопросительно глядя на учителя. Тот еще мгновенье помолчал, вздохнул, указал Дайму на второе кресло и сказал:

– Глаз Ургаша. По моим расчетам, ему пора всплыть. Ману и Андерас никогда не отличались терпением, а прошло уже шестьдесят с лишним лет, как Глаз пропал из виду.

– Но разве последний Глаз не в вашем сейфе? – Дайм так удивился, что даже не заметил, как чашки ароматного шамьета оказались в руках и у него самого, и у Парьена.

– У меня не последний. – Парьен покачал головой и отпил глоток. – Разумеется, по официальной версии уцелел только один из шести. Но на самом деле их семь, просто седьмого не было на алтаре, когда взяли цитадель. Ману не мог игнорировать спектр Радуги. Так что еще один Глаз все это время ищет способ вернуться.

– Вот как… – протянул Дайм. – Вы полагаете, что Ману каким-то образом удалось не умереть?

– Ты сам прекрасно понимаешь, что раз Ману сделал все, чтобы его ученики могли вернуться в этот мир в полной памяти, он обязательно сделал это и для себя. Он не из тех, кто не оставляет себе десятка лазеек.

– То есть он пять сотен лет где-то прятался, а сейчас вдруг решил вернуться?

– Я допускаю такую вероятность, и ты не должен ее отбрасывать. Пять веков – не так уж много, Дайм. На момент начала Черного Бунта его Школе уже было под сто лет, а самому Ману – сильно за триста. Так что для него это не такой уж большой срок. Опять же, мы не знаем, как именно он спрятался. Если он использовал артефакт, подобный Глазам Ургаша, то его ощущение времени кардинально отличается от нашего.

Дайм только сжал ладонями виски. Возвращается Ману Одноглазый, герой Мертвой войны и кошмар следующих десятилетий. Названный сын Синего Дракона, да что там, единственный, кому за последние две тысячи лет удалось спуститься на дно океана, встретиться там с Синим и вернуться на сушу в здравом уме. В голове не укладывается.

– Если это так, Учитель, то…

– Может быть так, а может быть нет. Я не вижу будущего, Дайм. Даже Двуединые его не знают. Мы способны лишь анализировать и строить теории. Судя по тому, какие события и с какой скоростью происходят в Валанте… Ты же сам читал отчеты о Пророке и его мятеже.

– Это не похоже на Черный бунт. Совсем другой масштаб, да и цели совершенно другие. Пророк – наверняка ставленник Ристаны, хотя я был о ее уме куда лучшего мнения. Идиотская затея.

– Тем не менее, результат налицо. Король Тодор умер, Ристана получила регентство. Ей осталось лишь избавиться от брата, и корона Валанты – ее.

– В том случае, если Совет Семи Корон не назначит Шуалейду наследницей, – покачал головой Дайм. – Выбирая из одаренной и бездарной принцесс, они наверняка выберут одаренную. Тем более что она отказывалась от прав на трон в пользу Каетано, но никак не Ристаны.

– Ты прав с точки зрения истинного шера, Дайм. Но не забывай, бездарные живут мало и мыслят иначе. Им не понять, насколько важна связь короля со стихиями для благополучия страны. Они не видят и не чувствуют ткани нашего мира, для них реально лишь то, что они могут пощупать своими руками и увидеть своими глазами. Как и для всех нас. Все же прочее, вроде баланса стихий или связи земли с королевским даром, они воспринимают как чистую теорию.

– Значит, Ману и Глаз Ургаша. – Дайм призвал с кухни кувшинчик со свежим шамьетом и заново наполнил свою чашку и чашку Парьена. – Звучит как название очередного романа этого бумагомараки Акану.

– Бумагомараки и шпиона Марки, ты хотел сказать, – усмехнулся Парьен. – Его тоже имей в виду. Я более чем уверен: Акану вскоре появится в Валанте. И если это будет так – то можешь считать теорию подтвержденной.

– Ладно, допустим, Глаз Ургаша – в Валанте.

– Допустим, Глаз Ургаша некоторое время находился у главаря мятежников. Градус его сумасшествия, одно то, что он назвал себя Пророком – уже симптоматично.

– Был. Но исчез. Я читал отчеты ваших агентов…

– Твоих агентов, Дайм, твоих. Не забывай, скоро вся МБ будет на тебе…

– А вы займетесь наконец селекцией гиацинтов, светлейший шер. Помню. Так вот, артефакта они не нашли, следов его – не нашли, поиски по всей империи не дали результата.

– Потому что некому было искать, мальчик мой. Для твоих подчиненных Глаз Ургаша примерно так же посилен, как для тебя – Алый Дракон. С другой стороны, это и к лучшему, что ничего они не нашли. Искушение воспользоваться Глазом огромно даже для меня, что же говорить о шерах третьей категории! Если с ним кто и справится, так это ты.

– Вы безбожно мне льстите. Это наводит на нехорошие подозрения.

– Алый Дракон назвал тебя сыном. Это не наводит?

Дайм на мгновение зажмурился. Не наводило! До сего момента – вот совсем! Но Светлейший, как обычно, и в эту бочку меда налил своей паранойи. То есть мудрости.

– Люкрес совершенно случайно отправил тебя в Хмирну, не так ли? Ничто не предвещало, и вдруг – ты в гостях у Дракона. Того самого, который с самого Черного бунта закрылся в своей Хмирне и послал весь остальной мир лесом. Когда Дракон последний раз принимал имперских послов, напомни старику?

– Э… – Дайм замялся, судорожно пытаясь припомнить. – Кажется, в двенадцатом году…

– Прошлого столетия, мой мальчик, – усмехнулся Парьен. – Никто не придал этому значения, ты заметил? Как будто посольство в Хмирну – самое обычное дело.

– Действительно… такое ощущение, что о Драконе все просто забыли.

– Именно. Он вроде как присутствует в реальном мире, но в то же время он – легенда. Миф. Поинтересуйся как-нибудь на досуге мнением своих подчиненных о хмирском императоре, услышишь много интересного.

– Похоже, в ближайшие годы досуг мне не светит.

– Какая проницательность! Ты ешь, ешь рогалики, в твоем нежном возрасте следует хорошо питаться.

Дайм чуть не взвыл. Ему семьдесят, он на пороге первой категории, а Светлейший по-прежнему считает его ребенком!

– Вот-вот, Дамиен. Ты тоже заразился образом мыслей бездарных. Твоим старшим братьям, Анри и Норманну, еще нет ста – но они уже старики, даром что к их услугам лучшие целители империи. Ты же по-прежнему юноша.

– Хоть не безмозглый подросток, – огрызнулся Дайм.

– Ну… – насмешливо протянул Светлейший. – Некоторые с годами не взрослеют. Но это не про тебя, мальчик мой, определенно не про тебя.

Не желая отвечать на очередную провокацию, Дайм вцепился зубами в рогалик с клубникой. Светлейший засмеялся, щелкнул пальцами, и на тарелку Дайма посыпались еще рогалики – абрикосовые, апельсиновые, шоколадные…

– Что-то мне подсказывает, Светлейший, что слухи о вашем возрасте несколько… э-э… не соответствуют. И что Ману Одноглазого вы знали лично.

– Может, и знал. Но среди его учеников точно не было светлого шера Жерара Парьена, – ухмыльнулся Светлейший. – Да и мой возраст совершенно не имеет значения.

– Конечно, учитель. Разумеется, учитель. – Дайм сложил руки лодочкой и мелко закивал по хмирскому обычаю.

Светлейший предсказуемо засмеялся.

– Рад поднять вам настроение, учитель.

– И не вздумать взрослеть и становиться пафосным пнем, как Чжан Ли! – Парьен погрозил Дайму пальцем. – Поверь, жить на полном серьезе – убийственно скучно.

– Хорошо, учитель, я с удовольствием сменю должность главы МБ на цирковой фургон.

– Хм… а разве есть какая-то разница? – подмигнул ему Светлейший, вытаскивая из чашки с недопитым шамьетом белого кролика в красной жилетке и с часами-луковицей в лапах.

– Пожалуй, никакой, – согласился Дайм.

Как ни странно, настроение у него было солнечным, как день за окном. И даже перспектива встретиться с Ману Одноглазым и всей его Школой Безумных Маньяков не пугала. Подумаешь, ему всего-то и надо, что найти Глаз Ургаша и не позволить Ману возродиться. А там, чтобы два раза не вставать, окончательно упокоить Мертвого бога. Сущие мелочи!

– Вот теперь я вижу, что ты готов к свершениям во славу империи. Кстати, мешать возрождению Ману не обязательно. Просто найди Глаз Ургаша и разберись, что же творится в Валанте, а заодно и со своей личной жизнью. И про ирсидских герцогов не забудь! Контрабанда – это серьезно, мой мальчик.

– Как скажете, Учитель.

– Вот и хорошо, вот и чудесно! В порту тебя ждет корабль. Да, имей в виду, о Глазе Ургаша император не знает. Ни к чему его пока волновать, может быть, это всего лишь моя старческая блажь.

– Вот только бороду с ромашками не надо, – взмолился Дайм. – Это уже слишком для моей нежной детской психики.

Светлейший от души рассмеялся, даже слезу утер.

– Ладно, ладно. Пожалею твою хрупкую детскую… Ох, Да-айм! Растешь, определенно растешь!

– Скоро на горшок сам ходить буду, – светло улыбнулся Дайм. – Вашими молитвами, о мудрейший.

Светлейший не ответил. Он лишь довольно прижмурился на солнце и взялся за чашку. Несколько минут он молчал и с совершенно счастливым видом цедил шамьет.

Дайм тоже молчал. В конце концов, рогалики с кухни Светлейшего – это самая вкусная вещь на свете. Эту простую истину он усвоил еще в тринадцать лет, и с тех пор ничего не изменилось.

– Ну-с, а теперь тебе пора, – допив шамьет, посерьезнел Парьен. Это прочитаешь уже в дороге. «Семерочка» отплывает через полчаса.

Парьен вынул из воздуха, то есть взял со стола в кабинете, запечатанную весами в круге папку и подал Дайму.

– А как же подарки от Ци Вея?

– Их уже погрузили на шхуну. Твой сундук тоже, – ответил Парьен, подмигнул и… нет, не растаял в воздухе, как балаганный «Страшный Колдун», а поднялся с кресла и вышел из комнаты. Ножками, как обычный человек. И дверь за собой закрыл.

Дайму осталось лишь пожать плечами и быстрее управиться с утренним туалетом. Схватив так и не разобранную сумку и сунув в нее папку, он вышел в сад через высокое, от пола до потолка, окно и свистнул Шутнику.

Странно, что Парьен выбрал для него путь по реке – даже на самом быстром корабле до Суарда добираться десять дней, что на четыре дня дольше, чем верхом. Но не спорить же! Со Светлейшего станется в этом случае предложить ему отправиться на верблюдах, а верблюда вынуть из кармана.

М-да. Стоило ли взрослеть, чтобы понять, что жизнь есть балаган, а Светлейший в нем – директор?

«Семерочка» оказалась старым корытом, а шкипер – неопрятным типом с потрепанной подзорной трубой, болтающейся на груди поверх некогда изумрудного суконного камзола. Суетящиеся со швартовыми и парусами матросы были под стать: в обносках, заросшие и диковатые. На этом корыте не предполагалось пассажирской каюты, и Дайму достался закуток старшего помощника: три на четыре шага, подвесная койка, сундук и лампа с полудохлым жуком под потолком, за который Дайм цеплялся макушкой.

– Завтрак для вашей светлости на кубрике, – щербато осклабился шкипер и, покачнувшись, подмел воображаемой шляпой палубу, уверенный, что блещет изящными манерами.

«Все же Парьен издевается», – подумал Дайм, увидев дергающего себя за бороду кока и овсяную кашу с солониной на покрытом серой тряпкой столе. Но, попробовав, переменил мнение: от такого завтрака не отказался бы и сам император – если бы прежде, чем есть, закрыл глаза.

– Вы это, вашсветлсть, не думайте, – пробурчал кок, подавая удивительно ароматный чай. – Наша «Семерочка» только с виду тихая, а как пойдет, никто не угонится. Она ж на синем жемчуге, родимая.

Дайм чуть не поперхнулся. Такое корыто на синем жемчуге? Да одна жемчужина стоит больше, чем вся шхуна вместе с командой. А кок тем временем продолжал:

– …потому и не продает ее. Триста восемь лет, во как. Кому она нужна, суша эта? Уж лучше мы так, по воде. С воды оно все красивше будет. Чего мы там, на суше, не видали…

– Так, говоришь, за шесть дней будем?

– Лет сто назад дошли бы за пять, но «Семерочка» уже не так бодра, как раньше.

– А покажи-ка мне, любезный, пузырь, – велел Дайм.

– Как же… это ж… – вытаращил глаза кок. – Сердце «Семерочки»! Шкипер с меня шкуру того.

– Воздух и разум, вторая категория, – улыбнулся ему Дайм, предъявляя Цветную грамоту.

Оригинал, как и положено, хранился в Конвенте, а оптическая копия, заверенная тем же Конвентом, могла быть активирована в любой момент безо всякой физической привязки, одним лишь желанием. Крохотный фокус, доступный даже шерам условной категории – и единственное возможное для них управляемое проявление дара.

Вместо ответа кок вытаращил глаза еще больше и быстро-быстро закивал.

– Ну что, идем. – Дайм встал, попутно отметив изумительно ровный ход шхуны.

Конечно же, кок повел его сначала к шкиперу. Тот изрядно поломался, даже рекомендация Парьена и грамота второй категории не произвели на него должного впечатления. Уж очень он боялся за свою «Семерочку» – что немудрено, если учесть, что рассказанная коком байка о корабле, подарившем команде бессмертие, была чистой правдой. Как и то, что заночевав на суше, любой из команды это бессмертие потеряет. Но дар убеждения Брайнонов сделал свое дело, и шкипер, кряхтя и ворча о том, что никому нельзя доверять в наше неспокойное время, провел Дайма в кормовое отделение трюма и отпер дверь, обитую бронзовыми полосами и зачарованную, как банковское хранилище.

– Вы поосторожнее с ней, вашсветлсть, – глядя на мутноватую, низко гудящую и переливающуюся сферу, с нежностью в голосе попросил шкипер. – «Семерочка» ласку любит.

– Не волнуйтесь, почтенный. «Семерочке» понравится.

Словно услышав, радужные пятна заскользили по поверхности пузыря, слились и вспыхнули, делая сферу идеально прозрачной. В глубине ее плавали семь крупных, с дикий орех, живых жемчужин глубокого синего цвета. Дайм чуть не ахнул: такой роскошью не мог похвастаться даже флагман имперского флота, а тут – древняя шхуна. Вот уж Парьен мастер на неожиданности.

– Точно, нравится ей, – проворковал шкипер, взглядом лаская всплывшие и прилипшие к сфере там, где ее касались руки Дайма, жемчужины. – Девочка моя хорошая.

– Не отвлекайте, почтенный.

– Все-все, ухожу!

Едва дверь за шкипером закрылась, Дайм отстранился от реальности и нырнул в странный водный мир. Жемчужины пели, шептали, показывали глубины залива Сирен, где они родились и выросли, спеша поделиться с редким гостем, способным говорить с ними.

«Покажи! – наконец потребовали они. – Все, что видел».

И Дайм показал – самое драгоценное, что было у него. Родной замок Маргрейт, в котором не был полвека. Мать, брата и сестер – не виденных столько же. Нечаянно обретенного названного отца – хмирского Дракона. Темного шера Бастерхази – своего возлюбленного и убийцу. И Шуалейду, почти сбывшуюся мечту.

«Она красивая, синяя, – пропели жемчужины. – Она придет к нам? Она такая же, как мы!»

«Я спешу к ней».

«Все люди куда-то спешат, – в шепоте жемчужин послышалась грусть. – Люди уходят слишком быстро. Но ты можешь остаться с нами, жить долго-долго и увидеть весь мир. Приведи свою синюю женщину, и поплывем к Драконьему Пределу. Куда захотите».

Увидеть мифический Драконий Предел, побывать у царицы Сирен, плыть в бесконечность вместе с Шуалейдой – что может быть прекраснее?..

«Спасибо, я спрошу у нее. Если она захочет – поплывем».

«Да. Приходите!»

Дайм с трудом оторвал холодные, онемевшие ладони от сферы, тяжело поднялся и, покачиваясь, вышел за дверь. В голове была пустота, все казалось мутным и расплывчатым. Он привалился к переборке и закрыл глаза. Надо отдохнуть, немного поспать. Под журчание воды за обшивкой так хорошо спится.

– Эй, вашсветлость! Ваш светлость, говорю! – разбудил его знакомый голос. – Чего ж вы тут. Пойдемте в каюту, ваш светлость. Вон, устали-то как. Зато «Семерочка» уж довольна так довольна, спасибочки вам. Бежит по волнам, словно молоденькая стала.

Кок что-то говорил, провожая Дайма до каюты, но он не слушал. Ноги еле переставлялись, журчание воды убаюкивало. Тем более что солнце уже садилось – пора спать. Спать.

Глава 8
Черная шера

Покажи людям то, что они ожидают увидеть. Тогда реципиент обманет себя сам, а тебе останется только подтолкнуть его в нужную сторону. Минимум затрат и максимум эффекта – вот работа мастера.

С. ш. Дамиен Дюбрайн

25 день ласточек. Риль Суардис

Себастьяно бие Морелле, Стриж

Заложенная пером древняя книга под названием «Введение в систематизацию стихий» какого-то светлого шера по фамилии Парьен и с припиской «рекомендовано для первого курса Магадемии» оказалась на удивление интересной. Увлекшись, Стриж чуть не пропустил возвращение Шуалейды. Когда снизу раздался звук открывающейся двери, он как раз читал о крови лилового Дракона: магия разума, иллюзий и правды. По утверждению давно почившего шера, идеальное дополнение и усиление для фиолетового – желтый, стихия Дракона-Барда. Разум и искусство: магия неявной сути, непроявленных вероятностей, слияния истины с ложью в акте творения. Казалось, еще несколько строчек, и он поймет что-то очень важное. Жизненно важное. Вот только голоса внизу…

Стриж прислушался ко второму, мужскому.

– …Ваше высочество позволит присутствовать при изготовлении аккумулянтов?

– Конечно, пойдемте наверх.

Стрижа окатило ужасом: он узнал голос. Мастер Ульрих во дворце? Проклятье!

Сладко и сытно пахнуло кровью, тени по углам сгустились…

«Спокойно. Дыши ровнее. Еще ровнее, – скомандовал себе Стриж, не смея призвать Хисса. – Никакого страха, никакой Тени, если не хочешь, чтобы она заподозрила неладное».

Сжав в руках книгу, Стриж огляделся: две секунды на поиск надежного убежища.

Книжные шкафы, кресла, окна. Кушетка, стена с оружием. Вот оно! Теперь бы немножко удачи!

– …не займет много времени, – звучит голос Шуалейды.

Шаги двух пар ног на лестнице, в такт. Затем сбиваются, замедляются, останавливаются. Пауза. Легкие шаги приближаются. Тихо, на цыпочках. Замирают совсем рядом.

– Тигренок? – тихо, еле слышно.

Невесомое касание: Шуалейда проводит пальцами по макушке, поправляет горностаевый мех. Вздыхает, почти беззвучно шепчет:

– Систематизация стихий, – делает паузу и продолжает чуть громче: – пойдемте, дру Ульрих. Тише, не разбудите его.

Шаги двух пар ног удаляются, поднимаются по лестнице. Шуалейда молчит. Шаги затихают, слышится скрип, что-то звенит… все? Пронесло?

Стриж откинул край покрывала, в которое укутался с головой. Сверху доносились знакомые мирные звуки: Ульрих что-то рассказывал, а Шуалейда ходила по лаборатории, чем-то стучала.

«Слава тебе, Хисс, пронесло!» – выдохнул Стриж.

Но на душе было погано и холодно. И приготовленный нож – чтобы одним движением, через покрывало, всадить склонившейся колдунье в сердце – казался змеей, готовой укусить его самого.

«Во что ты влип, Стриж?» – спросил он у клинка.

«У тебя рискованная работа», – ответил холодный чистый блеск.

«Нет. Я должен вернуться. Я нужен брату».

Вскочив с кушетки, он отправил клинок обратно в ножны на стене. Расправил шкуры, положил «Введение» на подушку. Выглянул через окно в сад, припоминая задний двор, где вчера стоял под прицелом арбалетов. Сегодня арбалетов не было – но была прекрасная принцесса, которая стоит десятка убийц. И он обязан переиграть ее и вернуться. А для этого надо перестать бояться. Вот так взять и перестать, превратиться во влюбленного менестреля и просто ждать шанса. Хисс не оставит своего слугу.

Стриж захлопнул окно. Наконец-то все стало просто и понятно.

«Какая тема для баллады, – усмехнулся он, стягивая сюртук и бросая на кресло. – Маэстро Клайво был бы доволен. Любить, так принцессу, умирать, так с фейерверком. Или с музыкой. Да, лучше с музыкой. И не сегодня!»

Глубоко, с наслаждением вдохнув сырой воздух, Стриж взял том «Введения»: светлый шер очень интересные вещи пишет про дар искусства. Так и хочется попробовать – чем ткач не артист? С книгой он и отправился в ванную. Вряд ли Шуалейда предложит Ульриху познакомиться с голым Тигренком. А если предложит… что ж, Ульрих знает кто такой Стриж, и знает – Хисс не любит тех, кто встает на пути его слуг.

25 день ласточек. Риль Суардис

Шуалейда шера Суардис

С изготовлением модифицированных кристаллов Шу справилась быстро, наверное, потому что совершенно не способна была думать, что и как делает – мысли вертелись вокруг котенка, Таис и помолвки Кея. Она пока смутно понимала, как Тигренок поможет расстроить свадьбу, но упустить шанс не могла себе позволить. Вот если бы Дайм вернулся! Или хоть написал… Злые боги, зачем вы позволили Люкресу сотворить с ними такое?.. Пожалуйста, пусть Дайм вернется из Хмирны живым и здоровым!

Пока Шу страдала и собирала из обрывков мыслей план, руки делали дело. Сначала кристаллы: вручив их Ульриху, Шу глянула вниз, обнаружила Тигренка в ванной читающим «Введение» и успокоилась. Не время показывать его. Сначала придумать, что врать.

Вранью должен был способствовать ошейник. Прикрыть дар Тигренка, защитить от магических и физических атак, представить его послушной куклой. Бездарная кукла не заинтересует Бастерхази и Ристану, а значит – Шу сумеет уберечь своего золотого шера.

Так, как не смогла уберечь Мануэля.

Надо связаться с ним, узнать, как он!..

Шуалейда призвала зеркальце и начала чертить руну вызова, но остановилась на половине. Мануэль, конечно же, улыбнется ей и скажет, что все хорошо – но ему снова будет больно ее видеть. Ни к чему это. Она отпустила его – и на этом все. Он сам вернется, когда исцелится. Когда сможет видеть ее и не вздрагивать от боли.

Будь проклята Ристана!

Отложив зеркало (нет, убрав его с глаз долой!), Шу взялась за слиток звездного серебра. Прикрыла глаза, мысленно слилась с пронизывающими Линзу стихиями и размяла серебро в пальцах, растянула в тонкую полосу с округлыми краями. Открыла глаза, полюбовалась на получившуюся заготовку ошейника. Мысленно пообещала дру Ульриху не травмировать его честным описанием собственной технологии работы с тугоплавким и крайне сложным в обработке металлом. Все равно вне башни Заката такой фокус проделать невозможно.

Следующий этап был куда тоньше и сложнее… Нет. Никаких сложностей! Она знает, что должно получиться и как это сделать. Все прочее не имеет значения.

«Покажи людям то, что они ожидают увидеть, – еще в письмах объяснял Дайм принципы иллюзий. – Тогда реципиент обманет себя сам, а тебе останется только подтолкнуть его в нужную сторону. Минимум затрат и максимум эффекта – вот работа мастера».

Минимум затрат. Минимум узоров – алмазный резец выводил по матовому металлу простые руны подчинения, воля Шу вплеталась в них вторым слоем: подчинение стихий, зеркальная защита, единство сути и лжи – и полоска звездного серебра оживала, напитанная силой Линзы.

Лишь когда солнце перевалило за полдень, Шу отложила резец, прикрыла слезящиеся глаза и потянулась.

«Светлая, не оставь! Я делаю это для его блага, а не из каприза. Я отпущу Тигренка на свободу. Просто не прямо сейчас!»

Шуалейда осенила лоб малым окружьем, взяла полоску металла в руки – теплая, чуть вибрирует – и открыла глаза. Ничего особенного. Скромный узор из штрихов, матовый металл. Легкий налет тьмы. На вид – вроде ошейника Бален, только проще.

Положив ошейник на стол, Шу взяла с полки бутылочку с кислотой и осторожно капнула, тут же отдернув руку и вместо нее подставив кусок стекла. Вовремя – не долетев до звездного серебра на волос, капля подскочила и ударилась в стекло, оставив на нем мутный след. Отбросив стекло, Шу рубанула по артефакту воздушным клинком – он отлетел с намерением пришибить хозяйку, но на полдороге передумал и растаял.

Шу улыбнулась: ни излучения, ни отметины на ошейнике. Словно он и не воздействует сам, а только отражает – идеальное зеркало. Почти идеальное: неопасные для жизни и рассудка воздействия он пропустит, так что Тигренка вполне можно погладить или легко ранить. Но не убить.

Похвалив себя за отлично сделанный артефакт, Шу оглянулась. Только теперь она заметила, что во время работы изолировала лабораторию от остального мира. Подивилась собственному уму и сняла сферу защиты. И замерла, забыв вздохнуть. Башня Заката пела. Сотня призрачных голосов вторила звукам рояля из гостиной, золотые и угольные нити сплетались с синими и лиловыми. Музыка волновалась морским прибоем, касалась волос ветром свободных просторов…

Шу глянула на ошейник и тяжело сглотнула, отгоняя несвоевременные угрызения совести. Да, это святотатство, надевать ошейник на того, кто заставляет петь стихии. Но какие возможности! Как их применить, Шу только начинала понимать, зато знала точно, что не позволит этому чуду исчезнуть. Никогда и ни за что.

Ее появления в гостиной Тигренок не заметил. На миг она остановилась, любуясь словно выточенным из застывшей музыки золотым шером. Острая потребность коснуться чуда толкнула ее в спину.

– Тигренок! – позвала она.

Музыка оборвалась, и Шу еле подавила разочарованный вздох – нежные объятия мелодии исчезли, заставив кожу покрыться мурашками холода. Тигренок медленно поднял невидящие глаза. Музыка продолжала звучать в синей глубине, полной золотых искр, и хотелось нырнуть туда, утонуть в прекрасных чарах.

«Потомки Золотых драконов не поют в неволе», – некстати вспомнился трактат «Перворожденные: дар крови». Артефакт-ошейник в руке показался ядовитым скорпионом.

Послав наваждения к ширхабу и сжав зубы, чтобы не ляпнуть глупость, Шу преодолела последний шаг и сорвала с шера старый ошейник. Дешевый металл рассыпался, повинуясь стихиям, а сам Тигренок…

«Свобода!» – вспыхнуло его счастье, обожгло, ослепило.

Шу не успела подумать, что же делает, как приказала:

– Сидеть!

Обездвижила Тигренка, не обращая внимания на его разочарование и обиду, надела новый ошейник и… оказалась за порогом собственных покоев, тяжело дыша и смаргивая непонятно как попавший в глаза песок.

«Это для твоего же блага, – вертелось на языке. – Ты должен доверять мне. Всегда. Во всем. Ты под моей ответственностью и под моей защитой. Ты не натворишь глупостей и с тобой никогда не случится того же, что с Мануэлем… и с Даймом… на этот раз я проконтролирую все сама. Только сама. Никаких глупостей! Ни за что! Ты не умрешь у позорного столба, ты не променяешь меня на темного шера. Я просто не дам тебе шанса на ошибку. Ради твоего же счастья!»

Но вместо того чтобы вернуться и сказать это все Тигренку, Шу выпрямилась, сжала губы и твердым шагом направилась к Малой столовой. Пора заняться делом, тем более такой удобный случай: Альгредо обедает с королем.