Текст книги "Большой Кыш"

Глава двадцать вторая
Оно нас слышит!

Перемены к лучшему.

Что скворчало в яйце?

Самый-самый, как Хрум-Хрум!

Где взять молоко?

С появлением в кривой хижинке яйца Слюня с Хлюпой неузнаваемо изменились. Как по волшебству, они вылечились от всех дурных привычек. Братья стали трудолюбивыми, аккуратными и старательными. Они не только поддерживали чистоту в доме, но делали это с удовольствием. Вставая на заре, кыши бросали жребий: кому достанется веник, а кому репьёвая щётка для мытья посуды. Кастрюли на кухонной полке сияли чистотой. Пол едва успевал высыхать между влажными уборками. На улице сушились свежевыстиранные жилетки и носки. И сам дом выровнялся и приосанился, когда Слюня с Хлюпой подсунули под его осевшую стенку большой камень. К крыльцу теперь вела окаймлённая незабудками песчаная дорожка. Глаза-окошки гордо глядели на мир. Ставни и двери Хлюпа покрасил тёмно-зелёной краской – получилось очень нарядно. Свежевыбеленный очаг был дочиста выскоблен изнутри. В нём не осталось ничуточки жирной сажи.

Видя такое рвение в благоустройстве дома, Ась попросил паука Пруха связать на окна ажурные занавески-паутинки. Старик сразу разгадал секрет близнецов и помогал им чем мог.

Как-то вечером близнецы сидели за столом на чисто прибранной кухне, пили чай и, глядя на золотистое в крапинку яйцо, лежащее в корзинке, вели задушевную беседу.

– Хлюпочка, – интересовался Слюня, – как ты думаешь, ТО, что в яйце, – это уже кышонок или ОНО им станет потом? Я никогда не видел, какими рождаются кыши.

– Думаю, кышонку в яйце никак не поместиться, в нём хватит места разве что маленькой личинке.

– А-а, значит, там глупая личинка… – разочарованно протянул Слюня. – А я-то думал, ОНО меня слышит и понимает: шепталки нашёптывал, песенки пел. И мне казалось, что ОНО что-то скворчало в ответ.

– Точно. Скворчало. Я тоже слышал. И возилось, как мышь в норе. – Хлюпа помолчал и добавил: – Какая разница, какое ОНО там внутри, раз ОНО живое.

– А тебе не показалось, что Ась обо всём догадался, когда мы брали у него Амулет? Он ведь хитрый и умный, – поёжился Слюня.

– Умный. Но очень рассеянный. Не тот стал Ась.

– Тот не тот, – возразил Слюня, – а когда он на меня смотрит, у меня мурашки по животу шныряют. Вдруг догадывается?

– Мурашки? Что ещё за мурашки? – забеспокоился Хлюпа. – Дезинсекция не помогла?

– Мурашки не блохи. Это как пупырчатая щекотка, – рассмеялся Слюня. – Кстати, а как мы узнаем, что кышонок уже готов вылупиться? Он что, изнутри постучится? Тихонечко так, тук-тук, да?

– Тихонечко? – хохотнул Хлюпа. – Это ты про кого спрашиваешь? Про комара или лесного клопа? Да наш кышонок, когда решит вылупиться, одним взмахом хвоста разнесёт всю эту яичную скорлупу вдребезги. Он явится на свет, как герой Хрум-Хрум! – И Хлюпа встал в монументальную позу героя.

Тут что-то хрустнуло. Братья вздрогнули и вопросительно посмотрели друг на друга.

– Гости? – неуверенно пробормотал Хлюпа.

– Гости скребутся за дверью. А это кто-то в домике хрумчит, – испуганно ответил Слюня.

– Крот или мышь? – предположил Хлюпа.

– Я полагаю, что наш кышонок… хвостом орудует… как Хрум-Хрум! – прерывающимся от волнения голосом прошептал Слюня.

– Уже? – испугался Хлюпа.

Тут в яйце что-то щёлкнуло, и скорлупа развалилась на три лепестка. В центре этого трёхлистника сидел несколько ошалевший, вполне сформировавшийся белоснежный кыш, только очень маленький. На его влажном носу и ушах лежали скорлупки. Глаза кышонка были закрыты.

Хлюпа и Слюня одновременно вскочили и вытянулись в струнку. Несколько минут они удивлённо смотрели на продолжателя кышьего рода. Продолжатель спал. Его влажная шкурка обсыхала на глазах и вскоре превратилась в пушистый одуванчик.

– Какие же мы молодцы… – восторженно выдохнул Хлюпа, любовно разглядывая малыша. – Я этого вислоухого уже люблю.

Хлюпа потрогал пальчиком спящего кышонка. Кышонок почмокал губами, пискнул и сделал лужицу.

– За дело, Слюня! – встрепенулся Хлюпа. – Ты – с малышом, а я – к Бяке. У него есть плетёная подвесная постелька. Возьму её на время. – И он скрылся за дверью.

Вскоре Хлюпа вернулся. Он еле протиснулся в дверь, потому что прижимал к животу целую охапку различных предметов. Отдуваясь, кыш с грохотом вывалил всё на пол.

– Ш-ш-ш! – запричитал в ужасе Слюня. – Не фырчи, как лошадь, не топай лапами, как Бяка: кышонка разбудишь!

Хлюпа отмахнулся:

– Все мы немного лошади, и каждый из нас по-своему Бяка. И это вполне нормально. Это жизнь. И нечего шептать. Нашего пушистика ни гром, ни молния не разбудят. Давай принимай механизацию. Вот гамачок. Это такое укачивальное устройство. В нём кышонок будет спать. Вот птичья поилка. Из неё кышонок будет есть. Вот почти готовая гремелка от ворон. Тут доделать всего ничего. Это одеяло и две подушки – их пришлось взять в долг.

– Остальное ты тоже взял в долг, Хлюпонька?

– В общем… да. Правда, хозяева пока ещё не знают об этом.

За один день двум братьям-кышам пришлось проделать огромную работу, чтобы устроить малыша в доме поудобнее. Карапуз оказался настойчивым, требовательным и даже капризным. Сидя в яйце, он набрался столько сил, что, не успев вылупиться, буквально загонял приёмных папаш, которые уже на второй день валились с ног от усталости. Но труднее всего было накормить новорождённого. Он настойчиво требовал есть, а питаются маленькие кышата только молоком. Молоко братья решили брать от ондатры.

Глава двадцать третья
Как Сяпу чуть не съели

Кышье чревоугодие.

Когда нарушаешь Закон…

Дысь идёт на помощь!

Просто кошмар!

Странные близнецы

Сяпа и Бибо обедали.

Как обилен и вкусен летний обед кыша! Салат из примулы и подорожниковый супчик надо есть не торопясь, смакуя, поглаживая живот, произнося разные соответствующие словечки вроде «эх, хорошо естся!» или «не оторваться, ложка за ложку цепляется!», а потом тщательно облизать лапы.

После обеда Бибо принялся мыть посуду, а Сяпа отправился к болоту кормить послеобеденными крошками молодых головастиков.

Сытый кыш лениво брёл по лесной тропинке, прижимая к животу берестяное ведро. До болота было недалеко: через хвощовый лужок, мимо многоцветной россыпи розово-голубых незабудок и золотистой калужницы, к зарослям упругого стрелолиста. Сяпа едва переставлял лапы, мечтая подремать после обеда. Его манил ковёр влаголюбивых трав, в чьей изумрудной зелени таинственно вспыхивали и гасли розовые свечи плакун-травы. Наконец кыш подошёл к открытому берегу с низкими мшистыми кочками, под которыми угадывались большие плоские камни. На один из них Сяпа забрался. Болото было затянуто ряской, а там, где её не было, темнела ржаво-чёрная вода. Изредка там и тут мелькали головастики.

– Привет, хвостоголовые! – поздоровался с ними кыш и принялся разбрасывать крошки. – Сейчас вы похожи на нас, кышей, – такие же юркие и головастые. Жаль, скоро монотонная жизнь стоячего болота возьмёт своё и вы превратитесь в ленивых лягух. – Сяпа старался, чтобы всем головастикам, даже самым застенчивым, хватило угощения.

Справедливая делёжка требует большой сосредоточенности и предельного внимания. Под конец это занятие так утомило Сяпу, что его глаза стали слипаться. Гостеприимная кочка тут же подставила кышу мягкий, чуть влажный бок. Лапы малыша подогнулись, Сяпа прилёг и незаметно для себя… задремал… Во сне он слышал какие-то странные звуки: плеск воды и громкое кваканье, но послеобеденная дрёма совсем затуманила его сознание.

Беда подкралась незаметно. Когда Сяпа, разомлев на солнце, раскинулся на влажном мху вверх животом, что-то громко щёлкнуло у него над ухом и рвануло вверх за жилетку. Сяпа понял: дело плохо. Он увидел под собой длинные ноги цапли, а наверху большой клюв, который крепко его держал. От испуга кыш чуть не лишился чувств. Как он мог так неосмотрительно вести себя – заснуть на открытом месте?!

– Глупая птица! – взвизгнул Сяпа. – Выплюнь меня сейчас же! Я не лягушонок! Я не скользкий и зелёный, я розовый и меховой!

Однако цапле было всё равно. Она удивлённо косила на Сяпу глазом, но клюв не разжимала. К счастью, на тропинке показался Дысь. Он мигом оценил обстановку и кинулся на помощь товарищу. Взлетев на камень, Дысь скомандовал:

– Сяпа, держи оборону и выбирайся из жилетки! – Он с разгону прыгнул на ногу цапле и впился в неё зубами.

В это время Сяпа выскользнул из одёжки и шлёпнулся в воду. Гонимый страхом, он сразу вспомнил уроки тритона и вмиг доплыл до зарослей водяной лилии. Прыгая с листа на лист, Сяпа быстро выбрался на берег. Он тяжело дышал. Сердце рвалось наружу. Лапы дрожали. Но отдыхать было некогда. Теперь в помощи нуждался Дысь.

Рассерженная птица, сообразив, что один «лягушонок» от неё сбежал, с усиленным рвением принялась за Дыся. Дысь крутился вокруг её ноги, из последних сил уворачиваясь от страшных ударов огромного клюва. Необходимо было найти оружие для атаки. Сяпа огляделся и заметил, что на мху рядом с берестяным ведёрком валяется длинный кушак от истерзанной цаплей жилетки. Сяпа схватил его, повертел в лапах, что-то прикидывая, и быстро привязал к концам кушака по камешку. Взяв кушак посредине и сильно раскрутив над головой, маленький кыш изо всей силы метнул его в сторону длинноногой птицы. Кушак зацепился за клюв цапли, а вращавшиеся в противоположные стороны камешки, привязанные к его концам, плотно стянули его. У Дыся было несколько секунд для побега, и он, конечно же, ими воспользовался.

Пока удивлённая цапля соображала, что произошло, кыши задали стрекача. Единым духом долетев до хвощового лужка, Сяпа и Дысь, задыхаясь, упали на землю.

– Просто кошмар – вот что это такое! – еле выговорил Дысь. – Да как ты мог? Как ты мог не заметить цаплю? Что за разгильдяйство? Я так на тебя зол, что мог бы нагрубить сейчас своей любимой бабушке!

– Стоячее болото превращает каждого из нас в толстую ленивую жабу. Я лишь немного посмотрел на его равнодушнуюводу, как незаметно уснул. Мне стыдно, Белая Жилетка, – повинился Сяпа.

– Ладно, философ, – вздохнул Дысь и потёр живот. – От страха у меня всегда просыпается зверский аппетит и хрюкает в животе. Где-то здесь рядом есть земляничная поляна. Пойдём?

– Пойдём, – согласился Сяпа.

Кыши юркнули в траву и вскоре добрались до благоухающих земляничных зарослей. Нормальный кыш съедает за обедом одну крупную земляничину. Обжора может съесть две или три. Пережив глубокое нервное потрясение, Сяпа с Дысем обтрясли с десяток земляничных кустиков – на двоих, конечно. Насытившись, они повеселели, настроение их улучшилось. Им захотелось похвастать своими подвигами.

Ближе всего находился домик Хлюпы и Слюни. Хоть братья-близнецы не были самой лучшей компанией, Сяпа с Дысем решили не привередничать. Весело хихикая, они подошли к домику и постучались. Дверь тихонько отворилась, и в щёлке показался Слюнин глаз.

– Чего вам, кыши? – едва слышно спросил хозяин.

– Здравствуй, Слюня, – сказал Сяпа. – Извини за беспокойство, но нам обязательно нужно кому-нибудь рассказать про наше приключение.

– Говорите тише, а то разбудите… А то Хлюпу разбудите. Он сегодня такой сердитый, что даже кусается.

– За что же нас кусать? Мы просто пришли в гости.

– Об этом не может быть и речи, – заявил Слюня, и дверь захлопнулась.

– Ну? Что ты на это скажешь? – растерялся Дысь. – Хлюпа одичал настолько, что стал кусаться, а запуганный братом Слюня боится кого-либо впустить в дом.

– Чему тут удивляться? – пожал плечами Сяпа. – Они всегда были со странностями.

Кыши развернулись и отправились восвояси. Всю дорогу домой Сяпа насвистывал «Песенку про храброго Хрум-Хрума», а Дысь сосредоточенно думал. Он хмурился и тёр лапой лоб.

– Скажи-ка, Сяпа, ты ничего странного у близнецов не заметил? – вдруг спросил он.

– Вроде ничего, а что?

– Когда мы уходили, я оглянулся и увидел…

– Что?

– Хлюпу. Он смотрел на нас в окошко.

– И?

– Да ведь Слюня-то сказал, что Хлюпа спит. Он поэтому нас и не впустил.

– Значит, уже проснулся.

– Странно всё это, – сказал Дысь, – очень странно…

Глава двадцать четвёртая
Бяка посинел

Светлое ремесло и малиновый передник.

От зари до заката.

Бяка посинел? Так ему и надо!

Дырявая маковка Ася.

Что задумал Бяка?

Ась сдержал слово. Закончив дезинсекцию, он явился в «Тёплое Местечко» учить Бяку ремеслу. Однако Большой Кыш успел испугаться, что его станут учить вязать носки. А это ремесло было недостойно кыша-одиночки.

Заслышав шаги Ася, Бяка щёлкнул засовом и затаился. «Пусть стучит. Постучит и перестанет. Если я не отзовусь, он подумает, что меня нет дома, и уйдёт», – решил он.

– Эй, Бяка! – раздался настойчивый голос Ася. – Как поживает твой шамый чиштый Енот?

«Тёплое Местечко» ответило ему хмурым молчанием.

– Ну, не хочешь говорить про Енота, давай поговорим о тебе. Я жнаю: ты дома. День бежит к вечеру, надо торопиться начать обучение. Слышишь? Выходи!

В ответ – тишина.

– Я принёс тебе новый передник, – упорствовал Ась.

Он порылся в старой котомке и достал оттуда малиновый вязаный передник с большим карманом посредине. Карман выглядел очень заманчиво. Карманы Бяка любил – кто же их не любит?

– А что, носки теперь только в передниках вяжут? – не выдержал он.

– При чём здесь ношки? Кто хоть одно шлово сказал про ношки? – удивился гость.

Сообразив, что его ждёт не вязание носков, а что-то достойное передника с карманом, Бяка приоткрыл дверь своей хижинки и позвал Ася:

– Заходи!

Дотемна Ась и Бяка занимались светлым ремеслом. Старый кыш учил Бяку гончарить. Для начала он отвёл Бяку в особое место и показал, где прячется синяя глина. Потом помог смастерить рабочий стол, который они поставили в самую светлую комнату «Тёплого Местечка». А уж потом началось обучение.

Бяка всё схватывал на лету.

– У тебя талантливые лапы и шветлая голова, а главное – полежное для этого ремешла упрямштво, – сказал ему на прощание Ась. – Начинай творить. Я как-нибудь зайду и пошмотрю, что у тебя получится. – И ушёл.

Весь следующий день Бяка не мог оторваться от работы.

Поначалу его смущало, что глина пачкает лапы. Он то и дело бегал к ручью мыться. Но потом так увлёкся, что забыл обо всём. С прощальным лучом заходящего солнца гончар снял передник и в последний раз отправился к ручью. Устал он безмерно. Но его душа ликовала.

Из кустов незабудок за Бякой с удивлением наблюдал Люля. «Что случилось с Большим Кышем? – думал он. – Он стал каким-то синим. Может, лесной колдун Фармакок подсунул ему ядовитый корешок и Бяка им отравился? Так ему и надо! Не будет задираться и чужие вещи таскать!» Помните, Хлюпа тайком кое-что позаимствовал у друзей для кышонка? Так вот, Люля был уверен, что это Бякиных лап дело.

«Главное – поселить в своей душе светляка», – часто говорят кыши-родители кышатам. В Бякиной душе только сейчас замерцал слабый огонёк. Не узнавая самого себя, кыш работал день за днём, от зари до заката. Пустые полки его дома быстро заполнялись славными, приятными глазу предметами кышьего обихода. Плошки, по форме напоминающие чуть скрученные листья, чашки-колокольчики, кувшины-орхидеи, затейливые чайники – всё это выстроилось вдоль стен длинными рядами. Оставалось покрасить новую посуду разноцветными красками, которые обещал Бяке Ась. Гончар с нетерпением ожидал, когда его чашки-плошки подсохнут.

И тут случилось неожиданное! Однажды, встав на рассвете, Бяка обнаружил, что его замечательная посуда вся потрескалась, а ручки и носики чайников отвалились. Бяка бегал от полки к полке, недоумевая, в чём дело. От расстройства у него потели уши и чесался нос. Кыш совсем отчаялся, когда в дом постучали.

Это был Ась.

– Та-а-ак, – протянул старик, оглядев полки. Немного подумал и опять повторил: – Та-а-ак. Наверное, я что-то напутал. Что же вылетело из моей штарой, дырявой головы? Про что я жабыл?

– Вспоминай скорее! – нетерпеливо подгонял его Бяка.

Ась потеребил одно ухо, потом другое. Прошёлся по комнате. Помял в лапе глину. Попробовал её на зуб, удовлетворённо хмыкнул:

– Хорошая глина, жирная! – И добавил: – Прошторный у тебя дом, Бяка. Всё в нём отменно. А печки нет.

– Есть печка, только в кухне, – нетерпеливо отозвался хозяин. – Ты, Ась, не отвлекайся. Вспоминай, в чём ошибка.

Тут Ась радостно вильнул хвостом и рассмеялся:

– Печка, малыш. Печ-ка! Как я мог жабыть, что все глиняные ижделия обязательно надо обжигать? Эх, старошть не радошть! Не голова стала, а дырявая маковка.

Бяка зажмурился от радости – беде конец!

Однако радоваться было рано. Не всякая печь годилась для обжига глины. Подходящая печка – жаркая, с поддувом – была лишь у Сяпы. Но как Бяка, кыш-одиночка, мог попросить помощи у этого маленького зануды? Нет. Ни о каких договорах не могло быть и речи. «А что, если пробраться в домик Сяпы ночью и тайно обжечь посуду? – подумал он. – Чтоб мне тут же впасть в спячку, если не сумею!» Очень рискованный План! Пробраться в Сяпину хижинку незамеченным было совсем не просто, ведь там жила Утика.

Глава двадцать пятая
БЖ нужен всем

Фуфа – это болезнь.

Что значит БЖ? Пропажи.

Чьих лап это дело?

Бяку надо наказать

После истории с «погибшим» яйцом холмичи поняли, что Фуфа – это болезнь. Теперь, если у кого-нибудь случался приступ лени, вредности или эгоизма, про него говорили: «А-а! Он, наверное, фуфой заболел». У Люли были явные симптомы. Он жульничал в играх, подглядывал, подслушивал, натравливал кышей друг на друга. После гонок он в одиночку слопал корзинку призов (что, правда, не пошло ему на пользу, так как, став толстым и неповоротливым, обжора чуть было не угодил на обед воронам). Вдобавок ко всему, будучи жутким сплетником, он не жалел никого – врал про всех безоглядно и напропалую.

Именно из-за Люлиной глупой болтовни по холму Лошадиная Голова разнеслась весть: «С Тукой что-то не так. Тука впадает в летнюю спячку».

А Тука просто-напросто затосковал. У каждого случается плохое настроение. Туке чего-то недоставало. Он сидел без движения под кустом калины, росшим рядом с его домиком, и размышлял о том о сём. Зачем он живёт на этом свете? Кому он, кроме Хнуся, нужен? И есть ли у него своё ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ?

Так продолжалось до тех пор, пока о Тукиной «хвори» не прознал Дысь. Он, не раздумывая, отправился к Туке.

– Значит, вот как! – вознегодовал он, заприметив Туку под кустом калины. – Вот, значит, каким образом обстоят дела. Умница Тука подцепил фуфу. Обособился до полного кышьего безобразия и решил впасть в летнюю спячку. Не верю! Быть этого не может! Когда кругом кипит жизнь и происходит множество странных событий, этот кыш-боец киснет под кустом калины.

– Разве в нашем лесу что-либо происходит? – вяло заметил Тука. – Здесь, в Маленькой Тени, один день похож на другой, как жёлуди одного дуба. Теперь-то я понимаю, зачем Сяпа изобрёл новый прибор под названием «Камешковый календарь».

– Зачем? – холодно осведомился Дысь.

– Чтобы «вчера» отличить от «завтра», – с тихой горечью пояснил Тука. – Только кому это нужно? Какая разница, что́ сейчас – «вчера» или «завтра»?

– Ах так? По-твоему, это никому не нужно? Ошибаешься! Ты единственный зафуфаренный кыш, кому ЭТО не нужно. Всем другим нужно, а тебе нет. Ловко! Будь сам по себе, как Бяка. Он тоже думает только о себе – и ест для себя, и спит для себя.

– А ты, Дысь? Для кого ешь и спишь ты?

– Прекрати сейчас же эти пустые фуфочные разговоры! Лучше помоги мне.

Глядя в сторону, Тука равнодушно спросил:

– В чём тебе помочь, Дысь?

– В расследовании, – заговорщически прошептал тот, огляделся и многозначительно прищурился. – Когда я жил в Большой Тени, знаешь, кем я был?

– Откуда мне знать? – зевнул Тука.

– Конечно, – обиделся Дысь, – сидите на верхушке холма и ничего не знаете. Так вот, там я был сыщиком! И для секретности меня звали не Белой Жилеткой, а коротко – БЖ! Понятно?

– Понятно. А кто такой «сыщик»?

– Здрасте! Приехали! – Дысь негодующе воздел глаза к небу. – Когда один кыш надувает другого, а тот не знает, кто его надул, он зовёт кого? Ну? Сыщика!

– Никто у нас никого не надувает. Пузыри мыльные – это да. Это Слюня с Хлюпой любят. А надувать кыша – никто и никогда. И никаких «БЖ» у нас нет.

Белая Жилетка нервно почесал живот:

– Раньше не было. Теперь есть. Ты абсолютно отупел тут, под кустом.

На Туку обидные слова Дыся не произвели особого впечатления. Ему по-прежнему было скучно. Подметив на мордочке приятеля выражение полного равнодушия, БЖ сделал повторную попытку разбудить в Туке интерес к жизни:

– Кругом пропадают вещи. Чьих это лап дело?

– Какие вещи? – по-прежнему равнодушно спросил Тука.

– Сурок, например.

– Сурок не вещь. Он живой.

– Это значения не имеет. Значение имеют только факты. Сурок пропал – это факт. Кто взял Сурка? Для чего? Куда дел? Вдруг он его использует в низменных целях?

– Кто использует?

– Ну… тот, кто взял.

– А какие цели низменные?

– Рабство, – с отвращением сказал Дысь.

– Тогда это Бяка, – заключил Тука. – Почти все плохие поступки – его.

– Ты так считаешь? – задумчиво отозвался Дысь. Он затянул кушак жилетки потуже, сунул голову себе под мышку и замер в этой неестественной позе.

– Что с тобой, Дысь? – В голосе Туки послышался интерес.

– У каждого сыщика свои приёмы. Иногда полезно взяться за ум, – с трудом выговорил Дысь. Но вскоре голова у него затекла, и он выпрямился. – Значит, по-твоему, это Бяка? Хорошо! А кто тогда украл у Сяпы поилку для Сурка?

– Ну, если Сурка украл Бяка, то и поилку украл он. Чтобы Сурка поить в рабстве.

– Логично, – кивнул сыщик, – рассуждаем дальше. – Дысь сунул лапы в карманы и принялся расхаживать взад и вперёд.

– Кто тогда стащил Бякин воспитательный гамачок? – поинтересовался он.

– Опять он, – твёрдо ответил Тука.

– Что, сам у себя?

– Я так думаю, – оживился Тука, – гамачок надоел ему своими нравоучениями. Бяка взял его и закопал. А потом всем сказал, мол, украли. Ну, чтоб Ась не рассердился.

– Правильно, – согласился Дысь. – Надо же, как всё складно выходит!

– Кстати, я вчера попросил Ася показать мне Амулет, – перешёл на шёпот Тука, – так он говорит: «Нет его у меня!» У Ася нет Амулета? Куда же он делся? Бяка умыкнул, комару понятно.

Белая Жилетка довольно потёр лапы:

– Да, похоже, всё сходится на Бяке. Ну, теперь даже Ась не станет его защищать. И мы его накажем.

Тука испугался:

– А разве можно одному кышу наказывать другого?

– Можно. Люля сказал, что в Книге Мудрости сказано: «За гадкие поступки надо наказывать!»

– Но ведь у Бяки не все поступки гадкие, а только некоторые. Он исправится.

– Раз в Книге Мудрости написано, надо слушаться.

– Не хочу никого слушаться! Мне Бяку жалко! – всхлипнул Тука. – Не стану я его наказывать. Я поговорю с ним, и он больше никогда не будет делать плохо. А если он и стащил моё одеяльце, так, может, ему холодно спать. Я не в обиде. У меня ещё одно есть. – Голос Туки жалобно задрожал. Он вскочил, укоризненно посмотрел на Дыся и, не прощаясь, убежал.

– Раз так, я тоже не в обиде, – пожал плечами Дысь. – Хоть он и Бяка, но наш Бяка. Пусть у меня пропала подушка. Вдруг Бяке жёстко спать? Надо уметь делиться. – Дысь нерешительно потоптался на месте, смущённо вздохнул и отправился домой.