Текст книги "Огни на Эльбе"

Как всегда, когда он вспоминал о прошлом, его охватила меланхолическая задумчивость. Если бы он мог однажды сесть на поезд с Михелем! Мальчик от радости потерял бы голову. Он никогда не выезжал за границу, не знал даже собственного города. Может, им стоит разок прокатиться в карете? Они могли бы взглянуть на строительство нового моста – Нордерэльббрюке, которое должно было завершиться в следующем году. Но тут Альфред покачал головой. Что-то он размечтался. Все это было слишком рискованно.

Он задумчиво надкусил ранет, который принес с собой. Яблоко было кислым, видимо, еще не созрело, – но он все равно съел его, наслаждаясь терпким, щекочущим привкусом. Они с Францем собирались пообедать в трактире, но Герта пообещала на ужин камбалу с холодным фруктовым супом на десерт, и он решил не портить аппетит.

Мимо прошла баржа. От Франца его мысли перескочили на Олькерта. И сам он, и его брат заработали свой капитал на торговле гуано. Кто бы мог подумать, удобрение из экскрементов и останков морских птиц… Поначалу Альфред, как и все остальные, был настроен весьма скептически – считал затею Олькертов верным разорением. Но братья всем им преподали урок. Торговля гуано была беспошлинной. Бисмарк пожаловал Олькерту дворянство, поэтому торговец не мог теперь ссориться с Пруссией, и поддерживал все начинания канцлера. Олькерт был оппортунистом, Альфред всегда это знал. Но он не мог отрицать, что союз их семей стал бы эпохальным событием, объединив крупнейшую судовую компанию и крупнейшую верфь Гамбурга. Франц был бы круглым дураком, если бы упустил такую возможность. Не так уж некрасива Розвита. Что творится с этим мальчишкой?

Альфред глубоко вздохнул и снова окинул взглядом многочисленные корабли, пароходы, эверы и баржи, бороздившие Эльбу. В Гамбурге быстро поняли, что против Бисмарка они бессильны – он шел к своим целям напролом. Поэтому в какой-то момент большинство участников Торговой палаты выступили за то, чтобы составить программу сотрудничества. Не можешь противостоять – попробуй договориться. Будет ли свободным от пошлин город или отдельная его зона – вот вопрос, к которому все сводилось в конечном счете. Оставалось только убедить Сенат. Так возникли и первые планы складского района – Шпайхерштадта, – он, конечно, должен был находиться поблизости от контор и магазинов. Единственной спорной областью оставался район Кервидер, который необходимо было снести. При строительстве порто франко, которое шло в Гамбурге полным ходом, ориентировались на успешные проекты последних лет – на Штрандхафен, Сандторхафен и Грасбрукхафен, современные, оснащенные по последнему слову техники порты, соединенные между собой удобной железной дорогой и где все было рассчитано на максимальную эффективность.

Впервые за свою многовековую историю город будет считаться таможенной территорией Германии. Посреди города появится настоящая граница – таможенный контроль, метровые заборы, защитные ограждения… При одной мысли об этом становилось не по себе. И это означало, что Гамбург вновь понесет огромные потери. Когда было принято решение о строительстве таможенного канала, 24 000 человек были вынуждены покинуть свои дома после волны экспроприаций. Альфреду очень нравился Кервидер, перед сносом он даже заказал у Коппманна, заплатив ему безумную сумму, фотографию этого района, которая теперь висела у него над письменным столом. Временами он был склонен к сентиментальной ностальгии, этого нельзя было отрицать. Пострадали также Довенфлит и церковь Святой Анны – в какой-то момент они просто пошли под снос, и люди были вынуждены сами искать себе убежище. Старинный Гамбург постепенно исчезал под натиском прогресса с его лопатами и кирками. И хотя Альфред знал, что изменения необходимы и даже приветствовал их, ему очень больно было за ними наблюдать. Порой ему казалось, что его душа слишком привязана к этому городу.

Непросто обстояло дело и с кварталами для бедноты. Большинство рабочих оседали неподалеку от гавани – они не хотели да и не могли переехать. Так вокруг порта постепенно выросли трущобы, которые горожане часто называли просто Абруцци, где арендная плата постоянно росла, а условия жизни были скудными и часто неприемлемыми. Люди буквально толкались там, как крысы в грязи. Альфред давно чувствовал, что с этим нужно что-то делать. Вот что следовало бы снести! Разломать все к чертям и построить новые, более дешевые дома – таков был его девиз. Рабочие в них нуждались, и компания могла бы себе это позволить, тем более, что дело обещало быть выгодным. Он уже прощупал почву и если трущобы попадут под раздачу, доберется до них первым…

Он очень беспокоился о том, что произойдет, когда Гамбург – уже официально – станет частью таможенной территории. Кто может предсказать, как это скажется на экономике? В худшем случае произойдет резкий скачок цен. Как статус порто франко изменит город и к каким последствиям это приведет для его судоходной компании? Эти вопросы он задавал себе почти каждый день. Товарооборот, безусловно, увеличится – а с ним и морские перевозки. Но гарантий не было. В последние годы из-за жесткой конкуренции и неурядиц с таможенными переговорами им пришлось частично сократить свой капитал. Тем не менее Альфред видел впереди большие возможности. Особенно в неуклонно растущих пассажирских перевозках, которые уже достигли в Гамбурге своего пика. Именно к этому они стремились со своей Тихоокеанской линией. А Калькуттская линия была следующей целью.

* * *

Чарльз Куинн смотрел на воду. Солнце стояло высоко над гаванью, яркие лучи щекотали ему нос. Он вытащил пробку, отхлебнул кофе из старой жестяной фляги и, наслаждаясь ощущением тепла, выкурил сигарету. А затем утомленно прикрыл веки, полностью сосредоточившись на нескончаемом крике чаек, пока тот не вытеснил все его мысли. Когда Чарли снова открыл глаза, по воде плясали солнечные зайчики. Ему не хотелось возвращаться в вонючий зал, но он знал, что сюда вот-вот явится Бреннер и станет его отчитывать. Сегодня Чарли уже в третий раз выходил на перекур, и надсмотрщик висел у него на хвосте. К залу как раз подъезжал один из поездов, от грохота звенело в ушах. Рельсы заканчивались у самой кромки воды, так что подъемные краны могли сгружать товар прямо в вагоны. Поезда ходили теперь день и ночь. Он потушил сигарету. Может быть, во время обеденного перерыва снова зайдет Йо – у Чарли уже урчало в животе.

Наслаждаясь последними секундами на солнце, он с содроганием подумал о зиме. Каким бы мучительным и зловонным ни был летний зной, он был ничто по сравнению с теми опасностями, которые несли холода. Зимой люди теряли места. Поденщики стояли перед портовыми забегаловками, зябко дрожа в тщетном ожидании работы. Особенно тяжело приходилось отцам семейства. В одиночку еще можно было как-то прокормиться, но те, кому приходилось заботиться о целом выводке голодных детей, просто выбивались из сил. С приходом холодов все становилось сложнее: кроме еды и работы нужно было еще как-то раздобыть себе топливо и теплую одежду. Уличные мальчишки замерзали в подвалах, старики и больные – в своих квартирах. Уже осенью было нелегко. Когда целыми днями дул холодный ветер с востока и дождь лил как из ведра, людям приходилось по тринадцать часов дрожать от сырости и холода. В таких условиях даже самая простая работа не приносила удовольствия. Для бедняков каждый сезон таил свои опасности: зимой они замерзали насмерть, в жаркие месяцы – умирали из-за гнилого мяса и болезней, распространявшихся по воде. И все-таки если уж страдать, то хотя бы в тепле, подумал Чарли. Приехав сюда из Ирландии, он в первый год был уверен, что умрет от холода. У него не было знакомых в Гамбурге, и, не владея языком, он не сразу смог найти работу – неделю жил на улице, прежде чем его, наконец, наняли докером в порту. Вскоре после этого сослуживец нашел ему койку у одной семьи. Там он и познакомился с Йо, который тогда жил в том же доме.

Мало что изменилось с первого года пребывания Чарли в Гамбурге: у него по-прежнему не было ни постоянного пристанища, ни постоянной работы. Зато у него был Йо – его лучший и, по правде говоря, единственный друг в этом проклятом городе. Йо был ему почти как брат, Чарли все бы для него сделал. Внезапно он громко закашлялся. Прошлой зимой он угробил свои легкие, и сигареты делу не помогали.

Даже по мере того, как Йо, пользуясь доверием Олькерта, занимал все более ответственные посты и теперь в качестве заместителя хозяина делал для друга все, что мог, положение Чарли не улучшалось. Но это была целиком его вина – он не мог представить себе постоянную работу в порту и всегда смеялся над Йо, когда тот приставал к нему, требуя, чтобы он думал о своем будущем.

– Может, мне стать штурманом или квартирмейстером? Ну уж нет, я хочу иметь возможность уйти, как только меня это достанет! – всегда отвечал Чарли, подразумевая меланхолию, которая время от времени находила на него, увлекая в самые темные глубины. Когда его одолевало это состояние, работать он не мог. Все, на что он был способен – это пить, а всякий раз, когда он напивался, у него чесались руки сцепиться с кем-нибудь и бить до тех пор, пока физические ощущения не вытеснят все остальное. Тогда он намеренно искал неприятностей – провоцировал других рабочих и всячески нарывался, цепляясь за любую возможность отвести душу, пустив в ход кулаки. Это были единственные моменты, когда он по-настоящему чувствовал себя живым. Ненадолго, но помогало. Правда, его репутация была еще одной причиной, почему он не мог найти хорошую работу – он был известен как нарушитель спокойствия. Но зато он мог пахать, как животное. Из-за крепкого телосложения его всегда выбирали первым из толпы поденщиков, несмотря на его срывы. Он был неразговорчив и трудолюбив, вкалывал до упаду. Именно этого он и хотел – завалиться ночью, заснуть и больше ни о чем не думать. Уставать настолько, чтобы болела каждая мышца, и, едва голова касалась подушки, проваливаться в сон без сновидений. А утром вставать в очередь у здания Баумхауза, ожидая, что принесет ему новый день. Он переезжал, кочевал с одной работы на другую, знал порт как свои пять пальцев. Иногда жил в Сент-Паули, иногда – в трущобах, работал в несколько смен, когда нужны были деньги, отсыпался по нескольку дней, когда они появлялись. У него было много знакомых, ирландцы держались вместе, да и шотландцы были своего рода союзниками. А до всех остальных ему не было дела.

Ему ни до чего не было дела.

Порой он и сам не мог поверить, во что превратился. Разве не был он когда-то нормальным парнем? Не любил музыку и хорошую еду, не готов был на все ради семьи, не уважал себя и свое доброе имя? А сейчас от того человека ничего не осталось, даже внешне – во многом из-за татуировок, которые он все эти годы набивал по дешевым забегаловкам.

По крайней мере, он до сих пор оставался честным человеком. По преимуществу честным. Немного контрабанды, пара мелких краж – в порту это было почти неизбежно, слишком много было удачных возможностей. Назвать это преступной деятельностью язык не повернется.

Йо, напротив, оказался втянут во все это по самое горло. Полностью зависел от ублюдка, которого называл своим «шефом». И ни единого шанса выбраться – для этого он слишком много знал. Ублюдок эксплуатировал его с самого детства, даже сделал правой рукой. Йо вынужден был годами проворачивать его темные делишки, а получал за это ровно столько, сколько нужно было, чтобы держать семью на плаву. А если что-то пойдет не так, Йо вынужден будет взять на себя всю вину, чтобы благородный господин в нелепой одежде с чертовой золотой бородкой продолжал себе жить припеваючи. Чарльз часто представлял себе, как здорово было бы ножом сбрить желтую гриву с его лица вместе с самодовольной улыбкой. Для Йо не было спасения, пока на нем лежала забота о семье, которая в любом случае подвергалась опасности.

Нет, Чарли был рад уже тому, что не имеет к этому отношения. Пред законом он был чист – по крайней мере если не копать глубоко. Этот город был полон возможностей для тех, кто не отличался щепетильностью. Господи, кем он здесь только не работал. Размышляя обо всем этом, он перерезал ножом веревку, скреплявшую огромную, в человеческий рост, груду шкур. Схватив две верхние, он стянул их и бросил на решетку перед собой. Вместе шкуры весили добрых 150 фунтов и воняли так, что ему пришлось на мгновение задержать дыхание, подавляя рвотные позывы. Через какое-то время он привык, и нос перестал чувствовать запах.

В данный момент он работал выбивальщиком шкур, клоппером. Ему приходилось очищать меха и шкуры от соли, которой их пропитывали на время транспортировки, чтобы защитить их от повреждений, влаги и прежде всего против гниения. На суше эта мера была излишней, поэтому работники кидали шкуры на решетки и колотили по ним, выбивая соль. Им доплачивали за вонь, потому что после работы от них несло, как из выгребной ямы, и пятнадцатипроцентную надбавку за грязь. И все же работа ему не нравилась – она не поглощала его целиком. Пока он выбивал и переворачивал шкуры, его мысли были вольны блуждать где им заблагорассудится. Иногда он думал о животных, чьи меха обрабатывал. Часто соли клали недостаточно, и по прибытии шкуры были тронуты гнилью. Желудок выворачивало наизнанку, стоило распечатать партию. Многих рвало прямо на решетку. Но он всегда сдерживался, желудок у него был стальной. Разве что рыба в китайском ресторанчике, где он пообедал на днях, оказалась ему не по силам.

Больше всего ему нравилось ремесло портового рабочего, по иронии судьбы считавшееся самым тяжелым и ненавистным, а ему порой и этого было мало. По вечерам, когда он брел, спотыкаясь, к ближайшей кофейне, чтобы поесть, черный с ног до головы и совершенно измученный, он чувствовал спасительное оцепенение. Именно этого он хотел. Они перемещали до 200 тонн угля за одну смену. Поэтому на работу отбирались только самые молодые и сильные.

Когда он приехал в Гамбург, он начинал как прыгун. Это были самые тяжелые для него времена. Если уголь, который перевозили на барже, находился на небольшой глубине – от шести до восьми метров, то его «подпрыгивали» наверх. Четверо мужчин одновременно прыгали с платформы на доску, висящую на канатах, и своим весом отправляли вверх корзину с углем. Там ее ловил корзинщик и высыпал уголь в бункер.

Эта работа по-настоящему его поглощала. Порой, случайно ловя свое отражение, он поражался своим впалым щекам и темным теням под глазами. Но ему нравилась их небольшая команда, они отлично сработались и всегда могли друг на друга положиться. Без этого было никак – слишком частыми бывали здесь несчастные случаи. Во время перерывов у них всегда был с собой бочонок солодового пива, так что время с полудня до вечера бежало быстрее, потому что пиво давало новые силы, а до полудня их поддерживало предвкушение. Но затем рабочих заменили специальные машины, которые самостоятельно совершали подъем, подбрасывая корзины в воздух. И хорошо, впрочем – ему было все равно, что делали руки, лишь бы голова была занята.

Рядом с ним у решетки стоял невысокий горбатый человечек по имени Фите. Большую часть своей жизни он пробыл чистильщиком котлов и на этой работе угробил себе все здоровье. Даже на расстоянии двух метров Чарли слышал его хриплое дыхание. Погрузка и разгрузка судов должны были производиться так быстро, что чистильщикам не приходилось ждать, пока паровые котлы как следует остынут. Почти сразу они заползали в крошечную темную шахту, где им нужно было сбивать со стен и труб твердые, покрытые коркой отложения. Воздух внутри был подобен адскому огню. Вечерами они выползали, черные, как уголь, сгорбленные, с легкими, полными дыма, в липкой жиже с ног до головы. И получали за это три марки в день. Чарли вздрогнул при одной мысли об этом – замкнутые пространства и глубокие, темные воды были единственным, чего он по-настоящему боялся. К счастью, из-за своего роста он все равно не подходил для этой работы.

* * *

Йо оглядел зал. Вонь стояла такая, что хоть святых выноси. Желудок инстинктивно сжался, но мозг, привыкший к этому запаху за годы работы в порту, быстро дал ему понять, что опасности нет. На этой неделе привезли много шкур, от них пахло, как из выгребной ямы. Чарльз устроился клоппером, Йо видел, как на другом конце зала он возится над решеткой. Они хотели вместе зайти в пивную во время перерыва, но Йо увидел, что Чарли еще занят, и остановился перекинуться парой слов с десятником.

Когда Йо думал обо всех тех местах, где приходилось работать его приятелю, ему становилось стыдно. Поденная работа всегда была самой грязной и муторной. Чарльз с упрямством мула отказывался принимать его помощь. Как большинство портовых, он был славным парнем, который много работал и мало получал. Работа в порту была тяжелой, грязной и для целого ряда профессий представляла собой чистой воды эксплуатацию. Здесь практически не было страховки, и зачастую с работниками обращались хуже, чем с животными, которые в отличие от них хотя бы получали воду и корм. У поденщиков была работа лишь до тех пор, пока в гавани стояли корабли, которые надо было разгружать или загружать. У них не было работодателя, который бы заботился о них или нес какую-то ответственность.

К счастью, у них хотя бы были киоски, где они могли купить себе что-нибудь на обед. На самом деле, судоходная компания Карстена была одной из немногих, где даже была столовая. Кроме того, мужчинам разрешалось оставаться в твиндеке во время перерывов – такая возможность, насколько он знал, допускалась только двумя крупнейшими компаниями. В других порой не было даже воды для мытья. Олькерт тоже не хотел тратиться на улучшение санитарно-гигиенических условий. Нигде на причале не было санузлов – ни купален, ни даже отхожих мест. Поэтому по вечерам они шатались по городу, вонючие и грязные. Но мало кого волновало, что от него воняет, когда от всех остальных пахло не лучше.

Шкуры, над которыми работал Чальз, были выдублены и обработаны токсичными веществами, но у клопперов не было возможности вымыть руки во время работы. Кроме того, многим приходилось иметь дело с ядовитыми красками и рудами. А потом теми же пальцами они брали еду во время обеда. Питьевой воды тоже не было, мужчины, когда их одолевала жажда, тайком тянулись за пивом, что было запрещено начальством, или брали воду из корабельных цистерн, которые к тому моменту часто успевали объехать полмира и кишели паразитами, дохлыми крысами, вонючими водорослями. Сам он по молодости дважды заболевал, выпив из такой цистерны. После недели, проведенной в уборной, он больше не притрагивался к здешней воде и, как большинство работников, тайком покупал пиво у разносчиков. Это в основном были перекупщики, они курсировали по гаваням на небольших лодках и нелегально продавали рабочим еду и напитки, когда те выходили на перерыв. Их работа была запрещена, а покупка товара – нет, поэтому он закрывал на это глаза. Он знал по собственному опыту, каково это, когда и сверху, и снизу низвергаются потоки, и считал, что лучше уж пиво, которое зачастую даже повышает работоспособность.

Вдалеке снова мелькнули рыжие волосы Чарльза. Йо глубоко вздохнул. Почему этот осел вечно упрямится? Йо имел влияние в порту, мог улучшить его положение, но Чарльз ему не позволял. Он хотел тяжелую работу, не возлагающую на него никакой ответственности – такую, к которой можно было бы приступить утром, а вечером забыть как страшный сон. Йо обычно удавалось раздобыть ему что-то подобное, но даже ему не всегда это давалось легко. У Чальза был опыт, он уже выполнял ряд работ и умел обращаться с оборудованием. Но у него не было никаких свидетельств, никаких бумаг, где значилось бы, что он мог делать, а что – нет. Репутация – все, чем располагало большинство рабочих. А репутация Чарльза была не из лучших.

Как только Йо подумал об этом, на другом конце зала раздался грохот. Послышались крики мужчин, и он увидел, как несколько рабочих бросились разнимать двух нарушителей спокойствия, которые, по-видимому, затеяли драку. Он было снова отвернулся, решив, что уже достаточно людей, готовых разнять драчунов, но тут увидел, как из клубка тел вынырнул огромный рыжий мужчина.

– Черт возьми, Чарльз! – прорычал он и бросился к другу.

* * *

– Эй, Пэдди! – мужской голос прервал его раздумья. Чарли хотел было обернуться, но удержался – он знал, что именно этого Рой и добивался. Он никогда не называл Чарли по имени, вечно бросал ему какое-нибудь прозвище из неисчерпаемых запасов уничижительных обозначений ирландцев.

Рой невзлюбил его с первой встречи. Может, виной тому были рыжие волосы Чарли или его характерный акцент – он не знал, и ему было все равно. Здесь мало кому нужна была причина, чтобы не любить ирландца. Всякий раз, когда они с Роем пересекались, с обеих сторон сыпался град оскорблений и угроз, ведь он, конечно, ни в чем не уступал этой свинье – когда его провоцировали, он обычно давал отпор.

– Просто не обращай внимания, он того не стоит! – прошептал ему Фите.

Чарли удивленно посмотрел на него. Роя здесь любили, у него было много друзей среди работников, тогда как Чарли не пользовался особенной популярностью. Невысокий лысеющий человечек тоже обычно с ним не разговаривал, а теперь вдруг одарил его полуулыбкой:

– Ходят слухи, что его бабушка – ирландка. Он, должно быть, стыдится и поэтому тебя достает. Слышал, ты здорово его отделал!

Чарли невольно усмехнулся. Две недели назад они действительно сцепились. Рой попался ему под горячую руку – назвал болотной крысой, одним из самых унизительных прозвищ, которыми дразнили его соотечественников. Чарли взбесился и действительно как следует его отделал, хотя их практически сразу разняли. На следующий день Рой даже не смог выйти на работу, потому что ничего не видел – оба глаза опухли и едва открывались. Так, по крайней мере, говорили в столовой.

На самом деле Рой работал найтовщиком, отвечал за крепление грузов на палубе и в люках, и виделись они нечасто. Должна быть какая-то причина, почему он появился здесь сегодня. Наверное, стыдился, что его избили, хотел реванша. Но здесь, при всех, в разгар рабочего дня? Это немного удивило Чарли – он ожидал, что Рой подстережет его вечером в подворотне.

– Видимо, пришел за добавкой! – сказал он, кидая очередную шкуру на решетку. – Странно, что он вообще все еще смеет рот открыть.

Фите кивнул.

– Будь осторожен! Он затаил на тебя зло. Наверняка что-то замышляет.

Чарльз поднял глаза и встретился взглядом с Роем. Тот стоял неподалеку, прислонившись к столбу, и наблюдал за ним. В его глазах горела ненависть. Рой был высоким, широкоплечим, закаленным годами работы в порту. Но Чарли не волновался. Он был выше на добрых полголовы и, если был достаточно зол, мог побороть любого. Поэтому в ответ на замечание Фите он лишь покачал головой.

– Я не боюсь Роя и его дружков, – сказал он.

– А надо бы! – ответил Фите и пошел за новой повозкой со шкурами.

Чарльз не сводил глаз с решетки, но буквально кожей чувствовал на себе взгляд Роя. В затылке покалывало. Он продержался целых пять минут, а потом не выдержал и отбросил решетку в сторону.

– Что ты на меня пялишься? Мало получил в прошлый раз? Или хочешь, чтобы я передал от тебя привет бабуле? Так я могу тебе пообещать: буду в следующий раз на родине, непременно поцелую ее за тебя!

Рой замер, бледный, как мел, на скулах выступили желваки. Затем он без предупреждения набросился на Чарли, выставив голову, как таран. Чарли удалось увернуться, он резко схватил Роя за волосы и ударил его головой о тележку. Но Рой вцепился в его рубашку и попытался захватить его шею в замок. Чарльз пнул его, попав по голени. Рой вскрикнул. Схватил Чарли за ухо и дернул его так сильно, что тот застонал от боли.

– Эй, прекратите! – к ним бросился надсмотрщик Бреннер и несколько других рабочих, которые, схватив дерущихся, растащили их в стороны. У Роя из носа капала кровь, а у Чарли так горело ухо, что он пощупал его, чтобы удостовериться, на месте ли оно вообще.

– Вот же чертовы идиоты! Разойтись! Кто будет продолжать – будет уволен! – заорал Бреннер, сердито выплюнув сигарету на землю. – Куинн, это уже второе тебе предупреждение!

Чарли потер пульсирующее от боли ухо. Оно было на месте, но вся рука была в крови.

– Чертов ублюдок! – пробурчал он.

– Эй! – Бреннер подскочил к нему. – Еще одно слово, и можешь забыть о зарплате, пацан!

Чарли подумал, что это уж слишком – назвать его пацаном. Бреннер был ростом ему по грудь и не то чтобы сильно старше. Чарли как раз собирался сказать ему, куда он может засунуть свою зарплату, но тут на плечо ему легла рука.

– А теперь еще раз и помедленнее!

* * *

Когда он подошел, мужчины уже разняли дерущихся. Йо с одного взгляда оценил ситуацию. Конечно, это был Рой, кто ж еще, идиот нарывался везде где мог, и особенно после того, как Чарли отделал его на днях. Бреннер как раз кричал на Чарли, когда Йо вмешался.

– Что здесь происходит? – невозмутимо спросил он.

Бреннер покачал головой.

– Хорошо, что ты здесь. Скажи своему другу, что я теряю терпение.

– Скоро ты потеряешь кое-что еще… – проворчал Чарли где-то позади него. Йо обернулся и бросил на него гневный взгляд.

– Извини, Бреннер, но Рой его спровоцировал! – сказал он.

– Ну да, а тебе-то откуда знать? – спросил Бреннер.

– Я могу за это ручаться. Рой работает в другом отделении, что он здесь-то потерял? Они недавно повздорили, и с тех пор он преследует Чарли.

– Заткнись, ты… – начал Рой, но Бреннер его перебил.

– Что ты здесь делаешь, если работаешь в другом отделении? – прошипел он.

Рой усмехнулся и сплюнул кровь.

– Пришел навестить старого приятеля!

Вдруг откуда-то сбоку раздался голос:

– Он спровоцировал его! – Перед Бреннером стоял невысокий сгорбленный человечек. – Я был там. Чарльз спокойно работал, а этот подошел и его оскорбил. Чарли всего лишь защищался.

Чарльз поднял брови, с недоумением глядя на человечка – он не ожидал, что Фите за него вступится.

– Фите, ты поступил по-товарищески, но не стоило, я сам разберусь, – тихо сказал он.

– Не лезь куда не просят! – Рой с угрожающим видом шагнул в сторону Фите, но Чарли и Йо, одновременно выступив вперед, преградили ему путь.

– С меня хватит! Ты, вон из моего отделения. И чтобы больше сюда ни ногой, понял? – закричал Бреннер. Рой повернулся и, бросив на Чарли испепеляющий взгляд, ушел. – А ты, Куинн…

Йо поднял руку.

– Оставь, Бреннер. Я сейчас отведу его на обед, и закончим на этом, идет? А Чарльз потом купит тебе пива.

Бреннер прищурился на мгновение, а затем кивнул.

– Ладно, валите, – проворчал он. – Куинн, ты хоть приведи себя в порядок, смотреть страшно!

У Чарли вся рубашка была залита кровью.

– Он мне чуть ухо не оторвал, сволочь! – прорычал он, вновь заводясь, но все же позволил Йо себя увести.

Вскоре они сидели за угловым столиком в ближайшей забегаловке, где пахло голубцами.

– Я закажу нам пива. Как твое ухо, держится или мне попросить у Анджелы иголку с ниткой? – спросил Йо, поднимаясь с места.

Чарли не ответил.

– Если бы не я, ты обедал бы там! – сказал он мрачно, кивая в сторону соседней комнаты. В порту тоже имелись сословия: для управленцев, городских чиновников и купцов, забредавших сюда по делам, была предназначена отдельная комната с накрахмаленным скатертями и вазочками на столе. Там даже подавали вино, хотя во всех остальных портовых заведениях алкоголь был запрещен – это должно было обуздать пьянство, свирепствовавшее, как чума среди простых рабочих.

– Ты же знаешь, что я обедаю там, только когда вынуждает служба! – раздраженно сказал Йо и ушел.

Вернулся он, балансируя двумя полными до краев тарелками. В нагрудном кармане у него была влажная тряпка и с наперсток шнапса, который он выпросил у Анджелы. Чарльз хмуро наблюдал за игрой в домино за соседним столиком.

– Дай мне взглянуть.

Йо бегло осмотрел пораненное ухо, вытер запекшуюся кровь и объявил:

– Ну, если тебе нужно мое профессиональное мнение, это не смертельно. Но, возможно, все же стоит кому-то показаться.

– Было бы кому! – буркнул Чарли, жадно поглощая голубцы.

Йо вздохнул и сел напротив него. Он какое-то время молча смотрел на друга, но тот не поднимал взгляда от тарелки, и Йо тоже начал есть.

– Чего хотел Рой? – наконец спросил он с набитым ртом. Еда была что надо, но после произошедшего кусок не лез в горло. – Чарльз, черт возьми, скажи что-нибудь, у меня и без твоей ирландской задницы куча проблем!

– А мне почем знать. Оскорбить меня, вот чего он хотел! – проворчал Чарли, пожав плечами. Затем наконец, поднял глаза. – Что случилось? У тебя неприятности?

Йо кивнул, запихивая в рот сразу полголубца, а затем ложку тушеной капусты.

– Еще одна сделка сорвалась! – только и сказал он. Чарли скривился.

Йо опасливо огляделся, но мужчины за соседним столиком были целиком поглощены игрой.

– Уже третья за последнее время! – прошептал он.

Чарли удивленно поднял брови.

– Плохо! – сказал он.

Йо почувствовал, как по телу прошел озноб. Чарльз был прав, обострение ситуации – лишь вопрос времени. А ведь они даже не знали, с кем имеют дело. Только заметили, что теряют клиентов, – сделки срывались, росли цены. В конце концов Олькерт обнаружил, что он не единственный в Гамбурге промышляет голубым дымом. Серьезной опасности в этом не было. Но все же… Вопреки своим привычкам Олькерт бездействовал – просто наблюдал, выжидая. И это тоже лишь вопрос времени – всегда найдется кто-то, кто захочет вмешаться. Йо только надеялся, что не окажется козлом отпущения.

– Просто держись подальше от Роя и его людей, идет? – сказал он, меняя тему. Чарльз покачал головой.

– С чего бы? Если он хочет неприятностей, он их получит. Ну, вышвырнет меня Бреннер – я завтра же найду новую работу. Привилегия поденщика. Я всегда тебе говорил, ни на что другое я не гожусь!

Йо покачал головой.

– Ты даже не пытаешься чего-то добиться в жизни! – сказал он с досадой. – Хотя я мог бы тебе помочь, Чарльз.

– Тебе легко говорить. Не будь у тебя матери и братьев, где бы ты был сейчас, а, Йо? – Чарли презрительно фыркнул. – Тяжело, когда нет цели, ради которой стоило бы работать. Или жить.

Йо тихо застонал. Они уже сотни раз вели этот бессмысленный спор, вновь и вновь ходили по кругу.

– Откуда мне знать, Чарли. Если бы мой отец не умер, моя жизнь сложилась бы совсем иначе, – ответил он.

– Ты не знаешь, о чем говоришь! – вскипел Чарли, и Йо раздраженно бросил вилку. С него хватит.