Текст книги "Огни на Эльбе"

– Срывай свою злость на ком-нибудь другом! – На тарелке все еще была еда, но он больше не был голоден. – Серьезно, Чарльз, что с тобой происходит в последнее время? Ты все молчаливее, все агрессивнее, вечно в дурном настроении!

– Вот и катись отсюда, если не нравится моя компания! – сердито крикнул Чарли, и Йо кивнул.

– Увидимся, когда ты снова придешь в себя! – сказал он, поднимаясь из-за стола.

Чарли не ответил и молча продолжил есть. Йо задержался еще на мгновение, а затем, так и не дождавшись ответа, ушел.

Чарльз продолжал молча поглощать еду.

– Чего уставились? – рявкнул он на мужчин за соседним столиком, которые то и дело поглядывали в их сторону, заинтересованные спором. Они сразу же вернулись к игре.

Чарли, не чувствуя вкуса еды, опустошил свою тарелку, а затем потянулся к тарелке Йо, чтобы доесть остатки. Но после первого же куска он отложил вилку в сторону и, застонав, потер лицо руками. Ухо по-прежнему пульсировало, посылая болезненные импульсы в черепушку и вниз по спине. Теперь он даже не мог сообщить Йо, что передал новость этой рыжей малышке. Йо был прав, в последнее время он сам не свой. Друг всегда тонко чувствовал его состояние. К тому же Чарльз и сам прежде ничего от него не скрывал. Но в последнее время он пошел своим путем – и таким, на котором он предпочел бы не встречаться с Йо. У него не было сил бороться. Все, чего он хотел сейчас – погрузиться в сладкое безумие. Чарли отодвинул тарелку и встал. Бреннер может поцеловать его в задницу, хватит с него на сегодня вонючих шкур.

Глава 7

Лили вошла в комнату отдыха и осмотрелась. Эмма одиноко сидела у окна, глядя во двор. Другие девушки, сбившись в стайки, смеялись и оживленно щебетали. Лили села рядом с Бертой, которая пила чай за одним столом с Анной-Марией и еще несколькими однокурсницами.

– Эмма, иди к нам! – окликнула она новенькую, сделав приглашающий жест.

Эмма нерешительно поднялась с места. Стоило ей подойти, как беседа, столь оживленная несколько мгновений назад, смолкла. Одни смотрели в пол, другие вдруг заинтересовались содержимым своих чашек.

Лили отодвинула для Эммы стул.

– Я не понимаю, что происходит с герром Кляйнляйном? – сказала она, стараясь не обращать внимания на всеми ощущаемую неловкость. – Сегодня учитель снова весь день изводил Эмму.

Девушка лишь отмахнулась:

– Для меня здесь нет ничего непонятного. Другого я, признаться, и не ожидала. Он чувствует себя уязвленным из-за того, что я училась в университете. Все они так!

– Они? – удивленно спросила Лили.

– Мужчины.

Однокурсницы нервно заерзали на месте, обмениваясь взглядами, значения которых Лили не понимала.

– Довольно странно, да? – двусмысленно заметила Берта. – Если не сказать – неуместно!

Губы Эммы дрогнули.

– В Швейцарии все устроено совсем по-другому, да? – Лили поторопилась сменить тему.

– О, не пойми меня неправильно. Хотя в Швейцарии женщинам разрешено учиться, в обществе мало что поменялось. До признания нам еще далеко, – спокойно ответила Эмма.

– Ох, правда? – спросила Лили, чувствуя себя ужасно глупо.

– Да. Большинство мужчин там ведут себя так же, как герр Кляйнляйн, а то и хуже!

– Им лучше знать, все это не сулит ничего хорошего! – вмешалась Анна-Мария. – Женщины не должны учиться, и на это есть свои причины.

Сокурсницы одобрительно закивали. Эмма окинула Анну-Марию задумчивым взглядом и уже собиралась ей возразить, но та вдруг поднялась из-за стола.

– О, Рита здесь! – Она махнула рукой в сторону двери. – Эй, Рита! Ты ведь хотела показать мне свою новую брошь.

И она поспешила к выходу.

– О, я тоже хочу посмотреть! – заявила Берта и поднялась вслед за подругой. Остальные последовали их примеру, и вскоре Лили и Эмма остались одни. Лили смущенно посмотрела на Эмму.

– Женщины не лучше мужчин, как видишь, – сказала Эмма сердито. – Знаешь, в чем моя главная проблема?

Лили покачала головой.

– Я слишком красива!

Лили ответила ей удивленным взглядом, и Эмма улыбнулась.

– Ну, это же правда! Не подумай, что я хвастаюсь. Но я же не дура. Будь я старой и безобразной или, к примеру, такой, как сейчас, но с огромной бородавкой на носу, они бы меня простили. Но когда ты молода, хороша собой и к тому же врач, пиши пропало. Мужчины не воспринимают меня всерьез – для них я просто кукла, у которой слишком много идей. Они думают, что я хорошенькая. Забавная. В худшем случае раздражающая. – Говоря это, она смотрела Лили прямо в глаза, без тени стыда или кокетства. – Не надо считать, что за границей все иначе только потому, что у них поменялся закон. Изменения должны произойти в умах. А пока этого не случилось… – Она помолчала, горько кривя губы. – Я делаю все, что в моих силах, чтобы они принимали меня всерьез, одеваюсь как положено. Меня не в чем упрекнуть, понимаешь? Но все напрасно, их не переубедить. Вот почему я отреклась от них. Я имею в виду, от мужчин. Я больше не борюсь за то, чтобы быть с ними на одной стороне. Но женщины… – Она сделала глоток чая и покрутила чашку, задумчиво наблюдая за пляской чаинок. – Я надеюсь, Лили, что однажды я смогу убедить их, что женщина-врач ни в чем не уступает мужчине. А порой даже превосходит его. Ты знаешь, сколько дам стыдятся пойти на прием к мужчине, когда речь заходит о деликатных вопросах? Сколько страданий можно было бы предотвратить с помощью одного-единственного нововведения?

Лили смотрела на Эмму во все глаза. Мысль о том, что женщина может быть врачом наравне с мужчиной, казалась ей фантастической. Прежде она и подумать об этом не могла. Врачами были мужчины. Она задумчиво достала из сумки свой абрикосовый пирог и бутерброд с котлетой и положила на колени вышитую салфетку. Эмма, казалось, почувствовала ее замешательство, потому что она вдруг рассмеялась.

– Столько правил, Лили! Все наше общество построено на правилах, придуманных мужчинами, чтобы нас принизить. А мы все думаем, будто они даны нам свыше, и боимся их поколебать.

Лили кивнула.

– Но это не так! – в глазах Эммы зажегся огонек. – Я знаю, что здесь, в кайзеровской Германии, с этим пока плохо, но в Англии и Швейцарии мне доводилось видеть выдающихся студенток. Хотя очень немногие женщины решаются воплотить свои мечты в жизнь. Во всех концах земли им приходится нелегко. Но я знаю точно: придет день, когда мы добьемся равноправия и сможем работать там, где сейчас работают только мужчины. Правда, я вряд ли все это застану. – Она грустно замолчала, искорки в ее глазах погасли. – Это слишком долгий процесс. Они чинят нам препятствия везде где только могут. А когда мы пытаемся бороться за свои права, над нами смеются или сажают под замок.

– Но… это чудовищная несправедливость! – Лили и сама удивилась, как сильно ее задели слова Эммы. Раньше она никогда не задумывалась над этим, но, услышав страстный монолог подруги, поняла, что полностью с ней согласна – все это просто постыдно.

Эмма улыбнулась.

– Ты ведь тоже с этим сталкивалась, правда? Ты здесь, а значит, тоже хочешь работать, но у тебя нет никаких вариантов, кроме как стать учительницей. Или?.. – Она осеклась и схватила Лили за руку. – Или это и есть твоя мечта? Прости, пожалуйста, в работе учительницей нет ничего предосудительного, даже наоборот, я думаю…

– Нет! – взволнованно прервала ее Лили. – Нет. Ты права… я… – Она не могла найти слов. Как объяснить все Эмме, не выставив себя полной идиоткой?

Еще пять минут назад она чувствовала себя здесь беспредельно счастливой. Курсы для учительниц были единственной для нее возможностью получить образование. Но боже мой, она ведь даже не сможет работать по профессии, которой так кропотливо училась! И вместо того, чтобы задуматься об этом, она радовалась как ребенок уже тому, что ей разрешили чем-то заняться до замужества. И никогда не думала о будущем.

– Я хочу писать! – выпалила она. И как только эти слова сорвались с губ, внутри нее будто прорвало плотину. На нее нахлынуло столько разных мыслей и чувств, что несколько мгновений она не могла вымолвить ни слова. – Я хочу писать книги или статьи для газеты. Всегда об этом мечтала. Я каждый день пишу, но…

– Но не знаешь, что делать дальше, потому что для женщин-писательниц нет никаких перспектив? Потому что общество считает, что это неприемлемо? – взволнованно подхватила Эмма. Лили кивнула, ощущая, как горят щеки.

– Я помолвлена, – призналась она, опустив глаза. – Я даже не смогу работать учительницей. Я учусь лишь для того, чтобы…

– Чтобы делать хоть что-то? – тихо спросила Эмма, и Лили снова кивнула. Внезапно посуровев, Эмма покачала головой, а затем прошептала:

– Требование, чтобы учительницами можно было работать только до замужества, – просто позор, я всегда так считала! Позор! Представляешь, даже НСЖУ это поддерживает!

Лили удивленно округлила глаза, а затем быстро отпила кофе, надеясь, что Эмма продолжит говорить, но та лишь выжидательно смотрела на нее. Наконец Лили смущенно поставила чашку.

– НСЖУ? – тихо спросила она, чувствуя себя глупо как никогда раньше.

На губах Эммы мелькнула улыбка, но в голосе не было ни капли превосходства, когда она пустилась в объяснения:

– Национальный союз женщин-учителей. Я просто не могу этого понять! Пока нам разрешено работать только до брака, мы являемся неполноценной частью общества. На незамужних женщин наложено столько запретов! И столько всякого, что хоть и не запрещено, но… если хоть раз нарушишь эти неписаные правила, можно прослыть ненормальной и вызвать косые взгляды. Я даже в театр или в бассейн не могу пойти одна, не выслушивая упреков. Хотела спросить тебя: разве это справедливо, что ты должна перестать работать после свадьбы? А я что, стану хуже, если выйду замуж и продолжу работать?

– Нет, конечно же нет! – испуганно пролепетала Лили. Раньше она никогда не смотрела на свое положение с этой точки зрения. На мгновение их взгляды встретились, и у Лили возникло ощущение, что Эмма понимает ее, как никто другой – и это при том, что еще пару минут назад она даже не подозревала, что была непонята. Внезапно в ее голове забурлило столько новых мыслей, что она едва за ними поспевала. Она хотела работать! К чему все ее старания, уроки и экзамены, к чему учеба, если после всего этого она будет сидеть в гостиной и нянчить детей? Всякий раз, когда Генри говорил о своих занятиях, в его голосе звучала неподдельная страсть. Но стоило Лили начать его расспрашивать, как юноша отмахивался – зачем вникать в подробности, все равно она не поймет, не нужно – еще заскучает. И хотя ее это втайне раздражало, она принимала его позицию без вопросов. Мысль о том, что женщины тоже могут учиться в университете, была ей в новинку, она все еще не могла в это поверить. Но с другой стороны… Глядя на Эмму с ее горящими глазами, она подумала: эта женщина определенно может осуществить все, что задумает. И она уже это доказала, поступив в университет. А теперь ей не разрешают работать…

Лили задумчиво посмотрела на свой бутерброд. Раньше она верила, что живет в справедливом государстве. Во всяком случае, такое впечатление у нее сложилось, когда она за ужином слушала разговоры отца и брата о политике империи. Порой они сетовали, но в целом были довольны, что, конечно, было во многом обусловлено успехом судоходной компании. Лили не знала, сколько несправедливости несет в себе эта система. А впрочем, неправда. Она знала. Просто раньше это не беспокоило ее.

Внезапно Эмма наклонилась вперед и прошептала:

– Лили, у нас есть группа… ну, знаешь… – Она опасливо огляделась по сторонам, будто боялась, что их подслушают. – Мы встречаемся раз в неделю и разговариваем, строим планы. Своего рода салон. – Она многозначительно улыбнулась, и у Лили снова возникло ощущение, будто она что-то упускает. – Если хочешь, я возьму тебя с собой в следующий раз.

– О, с удовольствием! – ответила Лили. Она не до конца поняла, что Эмма имела в виду. Вероятно, речь шла о группе женщин, которым, как и ее подруге, не разрешили работать – должно быть, теперь они собирались, чтобы поговорить об этом. Признаться, Лили было все равно – она просто считала Эмму замечательной и во что бы то ни стало хотела узнать ее поближе.

* * *

Копыта лошадей цокали по булыжникам Эспланады, оставляя позади пестрые ряды магазинов. Зильта приятно провела утро в городе: накупила тканей на новое платье для себя и костюм для Михеля, немного прогулялась по Юнгфернштиг с фрау Вёрманн. Три года назад торговый дом Вёрманнов первым основал плантацию какао в немецкой колонии в Камеруне, и герр Вёрманн только что вернулся из инспекционной поездки. Зильта несколько дней горела желанием узнать подробности о незнакомом ей мире, но фрау Вёрманн в основном жаловалась – муж вернулся из Африки одичавшим, страдал от болей в кишечнике и заразил всю семью своим унынием. О Камеруне и сама она толком ничего не узнала. Только твердила, что «чернушки», как она их называла, были бунтовщиками и не желали работать, усложняя жизнь мужу и его бригадирам.

Изначально женщины хотели встретиться и выпить шоколад, что соответствовало бы случаю. Но фрау Вёрманн сказала, что видеть не может какао, и они заказали английский чай с булочками и взбитыми сливками.

Зильта возвращалась домой в умиротворенном настроении. День, проведенный в городе, всегда был для нее хорошим днем. Его не испортило даже то, что в какой-то момент ей надоело выслушивать жалобы фрау Вёрманн, которая могла часами рассказывать о своей семье, но ни разу не поинтересоваться Карстенами или здоровьем Зильты. Но она знала за подругой этот недостаток, и происходящее не выбило ее из колеи. Зато теперь, при виде серьезного лица дочери, которую она забрала после занятий, Зильта вдруг забеспокоилась. Лили сидела напротив нее в карете, прислонившись головой к окну, и казалась непривычно бледной.

– Лили, милая, ты в порядке? У тебя нездоровый вид, вас там не слишком нагружают?

Лили удивленно подняла глаза, словно голос матери отвлек ее от размышлений, а затем с улыбкой покачала головой.

– Вовсе нет! Мы сегодня почти ничего не делали: так, немножко педагогики, французского и рукоделия. Со мной все в порядке. Я просто задумалась.

Зильта чувствовала, что хорошо бы порасспросить ее подробнее, но вместо этого лишь молча откинулась на спинку сиденья. К этой тряске невозможно привыкнуть, подумала она. С момента последних родов она страдала от болей в области таза, которые, казалось, только усиливались с годами. Кроме того, она тяжело переносила женские недомогания, которые из месяца в месяц также становились все мучительнее. Сидя в карете, она ощущала каждый булыжник, по которому они ехали, как острый кинжал в животе. Конечно, она никогда бы не пожаловалась на эти боли – о них невозможно говорить вслух! – но без маленькой ручки у окна, на которой она слегка подтягивалась вверх, чтобы не давить всем весом на чувствительное место, она бы просто этого не вынесла.

Внезапно Лили заговорила:

– Мама, а ты знала, что в Англии и Швейцарии женщинам разрешено учиться? И даже работать врачами! Тебе не кажется, что как-то несправедливо, что у нас это запрещено?

Зильта испуганно посмотрела на дочь.

– Вот, значит, какие темы вы обсуждаете в школе? – спросила она, раскрывая веер. В карете было душно, но она не хотела открывать окно, чтобы одежда не пропахла лошадьми.

– Мама, это не школа, а курсы! И да! То есть нет. Не во время занятий. Но ты только представь, я могла бы вместе с Генри ходить в университет! – говоря это, Лили мечтательно смотрела в окно, а потому не видела, как мать изменилась в лице.

– Это было бы, конечно, страшно увлекательно… – осторожно ответила Зильта, стараясь подбирать слова как можно тщательнее. – Но подумай, что скажут твои дети, если мать будет ходить в университет вместо того, чтобы быть дома, с ними? – спросила она с не до конца искренней улыбкой.

Дочь лишь бросила на нее хмурый взгляд, который Зильте безотчетно не понравился. Так и не дождавшись ответа, она продолжала:

– Ты права, за границей настало время удивительных перемен. А здесь, у нас, все идет своим чередом – и это тоже хорошо! В конце концов, детям нужны их матери. В изучении медицины есть что-то непристойное для дамы. Врачам приходится иметь дело с болезнями, в том числе заразными, мало ли что там можно подхватить. Нет, мы должны оставить медицину мужчинам, как-никак они что-то понимают в этом деле. Хотя, конечно, если у женщины есть такое желание, то не стоит ей этого запрещать. Но откуда оно у нее возникнет?

Зильта не стала развивать эту тему дальше, и Лили тоже молчала, с отсутствующим видом прислонившись к стенке кареты. Зильта поняла, что с дочерью что-то происходит, и у нее засосало под ложечкой. Откуда у Лили такие мысли? Она сказала, что занятия ни при чем. Должно быть, об этом говорили однокурсницы. Под колесо попал большой камень, и Зильта скривилась от боли. Она надеялась, что в будущем ей не придется пожалеть о том, что она когда-то уговорила мужа дать дочери образование. Она лишь хотела, чтобы у Лили было какое-то занятие, чтобы она была счастлива и могла отвлечься. И вовсе не рассчитывала на то, что дочь заразится опасными социалистическими идеями, которые заставят ее сомневаться в своем предназначении.

* * *

– Факультативные занятия? – Альфред Карстен хмуро посмотрел на дочь, которая стояла перед его столом, неловко переминаясь с ноги на ногу и краснея. Он отложил в сторону отчеты о новых котлах, которые только что изучал, и задумчиво скрестил руки. – А чему именно вас там будут учить?

– Речь пойдет об английской политике, – с энтузиазмом пояснила Лили. – Их организует моя новая однокурсница, она из Лондона. Мы будем встречаться и говорить о Великобритании. Это герр Кляйнляйн нам предложил – создать что-то вроде учебного кружка. Мы начнем с Англии, но потом пойдем дальше самостоятельно. По очереди будем делать доклады. Это своего рода подготовка к урокам, которые нам предстоит вести.

– Ты никогда не будешь преподавать, Лили, тебе все это не пригодится.

Он увидел, как она вздрогнула при этих словах.

– Но мне интересна тема! И я не хочу быть единственной, кто отказался от участия, это было бы очень неприятно. Герр Кляйнляйн может подумать, что я лентяйка, которая отлынивает от занятий! – сказала Лили, глядя в пол.

Альфред вздохнул. Его не покидало ощущение, что домашний арест не привел к желаемому результату. Но с другой стороны, его гнев по поводу выходки Лили в день крещения корабля уже испарился. Она была хорошей дочерью, и он гордился ею. В конце концов откуда ей было знать, к чему приведет ее затея с велосипедом. Вдобавок, когда она умоляюще смотрела на него, вот как сейчас, он почти никогда не мог устоять. В этом она очень походила на свою мать.

– Что ж, надеюсь эта юная леди действительно разбирается в политике Британии, – пробормотал он. – И не станет учить вас всякой социалистической чепухе. Мне будет любопытно узнать, что она вам расскажет о Гладстоне. Сам я пока не знаю, что и думать по поводу Солсбери. Внутренние проблемы Британии – сложная тема. Ирландские националисты недавно потерпели крупное поражение. Палата общин отклонила билль Гладстона о гомруле – теперь среди либералов произошел раскол, а консерваторы…

Он остановился, увидев, какими глазами смотрит на него дочь, которая явно не имела понятия, о чем он говорит, и уж точно не знала, что гомруль – предоставление сравнительной независимости Ирландии в рамках Великобритании. Кашлянув, Альфред продолжал:

– Впрочем, хорошо, что таких занятий пока нет в вашей программе. Конечно, вреда от них не будет, и факультативные занятия все же нельзя причислить к развлечениям, которые исключает для тебя домашний арест, так что я думаю… – Он вдруг замолчал и покачал головой. – И все же я должен сказать, что мне не нравится, что у вас на курсах столько разговоров о политике. Конечно, учитель должны быть разносторонне образован, но вообще-то женщинам не дано разбираться в политике, и это хорошо. Мужья могут просветить их насчет самых важных событий, а в остальном они не должны чересчур обременять себя этими тягостными и зачастую слишком сложными предметами. Вот почему я никогда не был уверен в необходимости твоего образования: все эти дисциплины тебе не нужны, они только запутают тебя в конце концов. Я уверен, что и Генри будет не в восторге, если его жена за обеденным столом вдруг заговорит о вещах, которые не входят в ее компетенцию, и в итоге выставит себя на посмешище. Впрочем, ладно. Общее образование еще никому не повредило, к тому же вас учат там действительно важным вещам – умению вести разговор, пению, французскому… Все это весьма полезно для барышень, поэтому я и не препятствую твоей учебе.

Тут в дверь постучали, и в комнату ворвался Франц.

– Отец, ты уже просмотрел отчеты, которые я… О, не знал, что здесь Лили! – Он замолчал и остановился на середине комнаты, лихорадочно перелистывая документы в папке, которую держал в руках. – Я зайду позже…

– Нет-нет, я как раз хотел с тобой поговорить! – Альфред отпустил дочь, напоследок подмигнув ей. – Иди и выучи что-нибудь об отличительных признаках тори. Продемонстрируешь мне свои познания на следующей неделе за ужином.

* * *

То, как отец подмигнул ей на прощание, рассердило Лили. Он не воспринимает меня всерьез, подумала она, закусив губу. Выходя из кабинета и уже держась за ручку двери, она замешкалась на несколько секунд. Отец говорил с братом серьезным, почти гневным тоном, а Франц упрямо ему возражал:

– Отец, новые маршруты можно проложить только при помощи современных паровых машин! Почему ты меня не слушаешь? Ты точно так же сопротивлялся переходу с деревянных кораблей на стальные, и смотри, что нам это дало! Ты вообще читал отчет? Трехцилиндровый составной двигатель разгонит наши корабли до пятнадцати узлов!

– Я внимательно изучил отчет! – последовал нетерпеливый ответ отца. – И не в первый раз за сегодня думаю над этим вопросом. Я все-таки считаю, что расход топлива будет так высок, что…

Лили тихо прикрыла за собой дверь. Они вечно схлестывались, когда речь заходила о новшествах в кораблестроении. Лили не понимала, в чем разница между тремя и четырьмя котлами и почему ее отец был так скептически настроен по отношению к новшествам, которые брат стремился внедрить любой ценой. Но ей не нравилось, когда они спорили. И еще меньше ей нравился тон, который Франц позволял себе в разговорах с отцом, когда они обсуждали эти вопросы. Он становился нетерпеливым и почти снисходительным. Будто отец недостаточно во всем разбирался, чтобы иметь обоснованное мнение. Будто он стоял у Франца на пути. Иногда ей казалось, что брату не терпится в одиночку стать главой семейного предприятия.

Лили тихонько проскользнула по лестнице в свою комнату. Ее мучила совесть из-за того, что она солгала отцу. Точнее, сказала ему полуправду. Это действительно были факультативные занятия, организованные ее сокурсницей из Лондона… А вот дальше начиналась ложь. Хотя какой у нее был выбор? Она считала себя слишком взрослой для этого нелепого наказания и не собиралась целиком подчиняться воле отца. Но и разочаровывать его она не хотела. Нужно всего лишь почитать немного об английской политике, и тогда он ничего не заметит. Решено, она завтра же купит «Таймс».

* * *

Йо грохнул по столу кружкой пива и рыгнул.

– Слабак! – свысока бросил Чарли, прежде чем опустить свою.

Впечатленный результатом лучшего друга, Йо хлопнул в ладоши, но затем скривился.

– Чарльз, что ты ел?

– Суп Патти, разумеется, – ухмыльнулся слегка осоловевший Чарли. – Эй, Патриция, крошка, в следующий раз не клади кошачье мясо, не по вкусу оно мне! – заревел он, и хозяйка, засмеявшись, ответила ему неприличным жестом. Чарли подмигнул ей, а затем повернулся к женщине, которая весь вечер на нем висла. Он так яростно впился в ее рот, что глаза женщины на мгновение удивленно расширились, но затем она хихикнула и оттолкнула его.

– Йо прав, Чарли, от тебя несет канализацией!

Он рассмеялся, ни капли не смутившись, и попытался укусить ее за шею.

Йо какое-то время с улыбкой за ними наблюдал, радуясь, что его вчерашняя ссора с Чарльзом забыта. Кроме того, его другу, казалось, стало лучше – он больше не выглядел таким вялым и утомленным. Йо рассмеялся, когда Чарли уткнулся лицом в декольте своего сегодняшнего трофея, а затем повернулся к своей собственной спутнице, которая, как ему показалось, выпила уже слишком много.

– Эй, Грета, еще узнаешь меня? – весело спросил он, поболтав в воздухе рукой перед ее лицом.

Женщина посмотрела на него затуманившимся взглядом, но затем улыбнулась и поцеловала его. Видимо, на большее ее не хватало. Йо немного отодвинулся от своей спутницы и оглядел комнату. Как всегда, здесь было темно, многолюдно и шумно. Окна «Вертепа разбойников», как не без оснований называли местную пивную, были заколочены досками и завешены мешками. Сюда не заходили случайные прохожие – разве что их заманивали иногда всякие мутные личности, чтобы, как следует напоив, ограбить в темном углу. Всем было известно, что кабак на углу Нидерштрассе и Депенау был пристанищем для плохих людей. Большинство здешних женщин были полураздеты, большинство мужчин – мертвецки пьяны. Многие из них вряд ли сегодня дойдут до дома и наверняка останутся ночевать на полу в задней комнате, уплатив хозяину десять пфеннингов. Йо и сам пользовался этой услугой бесчисленное количество раз. Кто-то играл на аккордеоне, и несколько пьянчуг завели шумный и нескладный хоровод.

После того, как Хильде и Чарли наконец оторвались друг от друга, они снова начали играть в карты. Йо был единственным из их компании, кто все еще мог следить за ходом игры, но ему все равно было весело. Вист вскоре превратился у них в шумную перебранку со взаимными обвинениями в жульничестве, но от это стал не менее увлекательным. Ему достались особенно хорошие карты, и он как раз прикидывал, какие их них стоит разыграть, когда по оживленному кабаку пронесся ропот. Все головы разом повернулись в сторону двери. Йо тоже поднялглаза – и чуть не подавился пивом.

У входа в подвал стояла женщина. Очень молодая и отчаянно рыжеволосая женщина с голубыми глазами. Он открыл рот и удивленно моргнул. Сколько он выпил? А ведь он так хотел сегодня расслабиться! Йо снова моргнул и поставил стакан. Нет, это определенно была она. В «Вертеп разбойников» пришла Лили Карстен.

Она немного постояла на лестнице, ведущей в пивную, а затем медленно сняла шаль. Появление девушки не осталось незамеченным – почти все взгляды были прикованы к ней. Хотя сегодня она была одета в скромное черное платье, сразу было ясно, что ей здесь не место. Лили неуверенно огляделась.

– О, эту я знаю, – пробормотал Чарли, но тут же снова отвлекся на Хильде. Йо уже собирался пойти навстречу Лили, как к ней вдруг подошел один из рабочих, сидевших за стойкой. Йо знал его, это был Фред Бауманн, лидер Социалистической рабочей партии. Крикун и смутьян, но не особо опасный. В отличие от многих других в этом подвале.

– Эй, крошка, ты заблудилась? Должно быть, собиралась ко мне в гости! – крикнул он, и вокруг одобрительно зашумели.

Оправившись от испуга, Лили сморщила нос и посмотрела поверх головы Фреда, как будто его здесь не было. Но когда она собиралась пройти мимо, он преградил ей путь.

– Эй! Не так быстро, куколка. Что такая высокородная дама делает здесь одна? – Он фыркнул и оглядел Лили с головы до ног. – Мы здесь, знаешь, не любим штучек вроде тебя.

Лили ответила ему прямым взглядом.

– Неужели? – спросила она. – А почему, если не секрет?

Фред рассмеялся.

– Да потому что вы все одинаковые! Капиталистические свиньи, которые эксплуатируют людей, набивая себе карманы.

– Правда? Думаете, что знаете меня? – резко спросила Лили. Поскольку все хотели услышать их разговор, в подвале стало так тихо, что даже Йо мог различить ее слова.

– А я и не должен! Говорю же, вы там все одинаковые, – загоготал Фред, оглядываясь в ожидании аплодисментов.

– Что ж, если вы так думаете… В любом случае – я вас не знаю. И не жажду знакомства. Я здесь по делу. Не могли бы вы меня пропустить?

Фред открыл и тут же закрыл рот, не найдясь что ответить. Йо с восхищением наблюдал за Лили. Он видел, что она напугана, но не подает виду. Это понравилось ему в ней с самого начала. Он быстро убрал руку с плеча Греты, которая наградила его раздраженным взглядом, но остался на месте, решив еще немного подождать, чтобы дать Лили самой разобраться с собеседником. Вмешаться Йо всегда успеет. Но он уже чувствовал, что в этом не возникнет необходимости. Глаза Фреда неуверенно забегали.

Видя, что он не отходит в сторону, Лили строго спросила:

– Вы пропустите меня наконец или у вас наготове еще какие-нибудь лозунги социалистической пропаганды, которые вы хотели бы вбить мне в голову?

Йо хрюкнул в свой стакан. Да что творится с этой девчонкой? Он был уверен, что пару недель назад она даже не знала значения слова «пропаганда». Фред в полном недоумении отступил в сторону.

– Я просто сказал. Нельзя, что ли, поделиться мнением? Не обязательно сразу истерить, женщина! – Он раздраженно покачал головой, пока другие мужчины вокруг него смеялись и хлопали его по плечу. Кто-то протянул ему пиво, и он опустился на стул.

Грета положила руку на бедро Йо и медленно повела ее вверх.

– Пойдем к тебе? – спросила она хриплым голосом, который, вероятно, должен был быть соблазнительным, если бы не количество выпитого. От нее несло кислятиной.

Йо скинул с себя ее руку.

– Нет! – сказал он и встал.

В этот момент их с Лили взгляды встретились, и девушка замерла. Она тотчас же обо всем догадалась, увидев рядом с ним женщину, которая удивленно смотрела на него, – женщину, чью руку он все еще держал, – и, казалось, заколебалась. Йо быстро усадил Грету обратно на стул, потому что она собиралась встать вслед за ним.

– Не могу сегодня, – сказал он, пробираясь мимо нее и обходя стол так быстро, как только мог.

– Что за шлюха? – крикнула ему вслед Грета, но он даже не обернулся.

– Отличный выход! – сказал он, подойдя к Лили.

Она скривила губы.

– Большое спасибо, что защитили!

– Мне не показалось, что вы нуждались в защите! – возразил Йо, и Лили улыбнулась, а затем спросила:

– Мы можем поговорить?

Он кивнул и указал на выход.

– Здесь слишком шумно!

Ему пришлось повысить голос и перейти на крик, потому что в углу двое ирландцев начали настраивать свои инструменты, а в баре завязался бурный спор. Двумя пальцами он легонько подтолкнул Лили в спину. Йо придержал для нее дверь, и когда девушка проскользнула мимо, ее волосы коснулись его руки. Он почувствовал легкое томление в груди, когда вдохнул ее теперь уже знакомый запах. После запахов пота, луковой похлебки и пива, которыми несло от рабочих, ему показалось, будто на него повеяло ветерком из другого мира.