Текст книги "Следы на песке"

Алиса онемела. Эмилия Арлингтон открыто обвинила ее в тягчайшем преступлении и, как это ни странно, была искренна. Она действительно уверена, что Оскара убили.

Уродина – мелькнула злая мысль. Даже в двадцать лет была страшна как смертный грех, ненавидела свою внешность, потому и не фотографировалась.

Алиса собралась, мысленно встряхнулась и решила закончить разговор.

– Если вы не выполните условия договора, я подам на вас в суд, миссис Арлингтон. И скандала избежать не удастся.

– И с чем же вы туда пойдете? Какие доказательства предъявите? Вас поднимут на смех. Истина конкретна: мой сын был героем войны. Он получил награду за доблесть, и никто и ничто этого не изменит. Фамилия Арлингтон не будет опозорена. Не советую поливать грязью моего сына, особенно теперь. Не сомневайтесь, я достаточно влиятельна и найду на вас управу.

– Полагаю, письма рейнджеров и свидетельства людей, не заинтересованных в этой истории, не заставят вас изменить мнение?

– Ни в коем случае. Я уже объяснила, что думаю о сплетнях.

– Значит, встретимся в суде! Не знаю, искренни вы или нет, все ли вам известно об этой истории или вы только что о ней услышали, но у меня в жизни одна цель: сделать так, чтобы этот долг был оплачен.

– Позвольте уж и мне высказаться, мисс. Я не сомневаюсь, что вы гнусная мошенница, лгунья и интриганка, жаждущая лишь денег. Можете поверить, я кое-что понимаю в людях. Ваша выходка позорит память того самого Лаки, чью честь вы якобы защищаете. Мне теперь тоже осталось одно: оплакивать сына, привилегия горевать вам не принадлежит. Мой муж мертв. Оскар тоже. Я обязана хранить честь этого дома. И честь имени, которое мне доверили!

Она вызвала Марию, та мягко выпроводила Алису и закрыла за ней дверь.

– Змея, – процедила сквозь зубы миссис Арлингтон. – Маленькая гадюка… Мария, – позвала она, – можете договориться о встрече для меня?

– Конечно. С кем, мадам?

Миссис Арлингтон достала из ящика письменного стола визитную карточку и протянула ее Марии.

Тед Силва, мужской и дамский парикмахер, 1351, Фаррагут-Норт.

Заинтригованная служанка подняла глаза и переспросила:

– Сегодня, на вторую половину дня? Тед Силва, парикмахер?

Раздраженная миссис Арлингтон процедила сквозь зубы:

– Вы, кажется, умеете читать, Мария?

О да, читать Мария умела, вот только миссис Арлингтон не посещала парикмахера целых двадцать лет.

Она ненавидела куаферов.

14
Знак четырех

5 июля 1964

Агентство Ника Хорнетта, 11-я улица, 115

Ник Хорнетт стал частным сыщиком из чувства противоречия. В молодые годы родители обуздывали все его причуды и заскоки, чтобы он посвящал свое время исключительно учебе, успешно защитил диплом и преуспел больше них, обычных рабочих химического завода Байзенстайна, расположенного в пригороде Вашингтона. Заботясь исключительно о благе сына, они выбрали для него скучнейшую из профессий – юриспруденцию. Получив диплом, Ник начал приискивать максимально веселое занятие, чтобы компенсировать занудство студенческой поры. И стал детективом, что привело к окончательному разрыву с семьей: мать с отцом прокляли неблагодарного сына, забывшего о принесенных ими жертвах.

Время взяло на себя роль экзекутора: Ник приближался к сорокалетию, жил один, рано поседел и вынужден был все время удлинять дистанцию утренней пробежки, чтобы не растолстеть. Одиночество он переносил неплохо. Семь лет прожил в браке с женщиной, к которой не питал большой любви, но и раздражала она его недостаточно, чтобы расстаться. На счастье супругов, у них не было детей и они окончательно себя не закабалили. Потом произошло чудо: жена Ника влюбилась в его лучшего друга. Оба стыдились случившегося, но повели себя честно и признались, не зная, что оказывают Нику величайшую услугу. Познав трудности и перипетии семейной жизни, он теперь наслаждался свободой.

Седина – Хорнетт предпочитал называть цвет своих волос «соль с перцем» – не только не портила внешность детектива, но придавала ему зрелый и серьезный вид и даже определенный шик, что, безусловно, шло на пользу его профессиональной, а иногда и личной жизни.

У двери звякнул колокольчик, предупреждая, что кто-то поднимается по лестнице и вот-вот войдет в контору. Хорнетт принял позу, которая, по его мнению, лучше всего подходила частному сыщику: ноги на столе, одна на другой, стул на колесиках отодвинут на максимальное расстояние, ягодицы прочно уместились на краешке сиденья. В руке зажженная сигарета. Невозмутимый парень, который никого не ждет, но, конечно же, возьмется за очередное дело. Не какой-то там неудачник, больше месяца не видевший ни одного живого клиента и с нетерпением ждущий хотя бы пустякового расследования. Нет, тот жалкий тип – моя полная противоположность!

Дверь открылась. Вошла Алиса.

О черт! Ник мгновенно почувствовал, что, дернувшись от неожиданности, нарушил шаткое равновесие, а стул на колесиках имел опасную тенденцию отъезжать слишком далеко, лишая зад точки опоры. Ему удалось избежать позора и не встретить прекрасную даму вверх тормашками только благодаря крепким щиколоткам.

А посетительница была воистину хороша… и мысленный возглас «О черт!» означал высший балл по шкале Ника.

Ко мне вообще не каждый день кто-нибудь заходит, а уж такие красавицы… Мой типичный клиент мал ростом, лыс и пузат. Он жаждет приключений, предъявляет фотографию женщины – мерзавки, которая, как он совершенно уверен, его обманывает. Вышеупомянутая мерзавка – обычно жуткая уродина, такая старая и противная, что непонятно, как она сумела выйти замуж. А уж роман на стороне и любовник равносильны чуду вроде двух выигрышей подряд в лотерею. Тем не менее муж уверен в существовании любовника – очевидно, его это успокаивает, поддерживает иллюзию, что жена еще очень даже… соблазнительна. И я начинаю следить за якобы изменщицей, ни о чем не думаю, не реагирую на проходящих мимо красоток, смотрю только на морщинистую каргу. Фотографирую страницу, делаю крупные планы, ругаю последними словами счастливчиков-папарацци, которые приезжают на экзотические острова, забираются на кокосовую пальму и снимают топ-моделей, а те купаются голяком в синих океанских водах.

И вдруг эта богиня… Невозможно, она ошиблась дверью и сейчас спросит, здесь ли сдают в аренду «ягуары» или стригут пуделей, потом улыбнется и испарится.

Мысли теснились в голове сыщика – он всегда думал быстро, слишком быстро. Он считал это большим преимуществом в деле, которым занимался, хотя от мозговой гимнастики у него часто случалась мигрень. Ник скомандовал себе: «Все, хватит, наслаждайся зрелищем!»

Алиса была в достаточно короткой клетчатой юбке, чтобы он мог вдоволь любоваться ее ногами.

Господи боже ты мой, до чего же я люблю женские ноги… Особенно такие стройные!

Ник поднял глаза на свободный зеленый джемпер с треугольным вырезом.

Мне нравится грудь женщин в декольте. Я вообще люблю все, что они показывают… частично. О прекрасная незнакомка, в ожидании всего остального, заявляю, что очарован твоими ножками!

Ник, конечно, думал очень быстро, но Алиса начинала терять терпение, а ему совсем не хотелось проявлять вежливость и предлагать ей сесть. Грех прятать красоту под столом.

– Извините, мисс, задумался… – как во сне произнес Хорнетт. – Садитесь, прошу вас.

Алиса опустилась на стул.

Зачем ты это сказал, кретин? Роль старого порочного увальня тебе неплохо удавалась. А теперь молись, болван, чтобы причиной ее прихода оказалась не измена мужа, которого она продолжает любить. Не хочет с ним расставаться. Пытается избежать скандала. Из-за детей!

Алиса начала рассказывать свою историю – второй раз за день.

Да, женщина с такими печальными глазами (и такими ногами) не могла прийти из-за пошлого адюльтера. О нет, она намного выше этого. Грусть, решимость, достоинство. К тебе явилась не клиентка, малыш Ник, а героиня романа! Соберись и слушай даму.

А дама рассказывала о договоре.

Четыре экземпляра. Знак четырех. Как в романе Конан Дойла. Секрет, договор… Черт возьми, а дело-то почти такое же интересное, как сама дама! Загадочное и увлекательное. Ну же, Ник, улыбнись, сделай умное лицо, прикинься компетентным, кивай, играй мускулами, поверни голову и продемонстрируй седеющие виски – в них все твое обаяние. Делай что хочешь, но задержи ее.

Алиса перешла к миссис Арлингтон.

Дама из конгресса, я верно расслышал? Сенатор от Вирджинии? Интонация была такая, словно я должен ее знать. Надо притвориться, что знаю, но не хочу перебивать. Конечно, кому, как не мне, знать всех конгрессменов? Да я вообще со всеми политиками на короткой ноге – ну, кроме президента… Семья Арлингтон, правильно? Мне знаком только Том Скотт-Арлингтон, который полсезона 1956-го играл за «Пум» из Сан-Диего. Форвардом второй линии.

– Вот и все, – заключила Алиса и улыбнулась разящей наповал улыбкой. – Полагаете, этого будет достаточно, чтобы выиграть процесс?

У Ника в голове крутилось другое.

Это волшебное создание думает об одном-единственном мужчине, который погиб двадцать лет назад. Невероятно! Друзья скинулись и послали тебе эту модель, так давай, жми на педали, не упусти шанс всей твоей жизни.

– Мы его выиграем, мисс, – с жаром пообещал он. – С таким количеством свидетелей дело будет сделано на раз.

Ну зачем ты это сказал, придурок?! Нужно было убеждать ее, что судиться придется годами, наше сотрудничество затянется и мы проведем вместе сотни бессонных ночей.

– Я пришла к вам, потому что не знаю, как подступиться к делу.

Он распрямил плечи, откинулся на спинку стула.

– Случай не такой уж и сложный, мисс, главное – выбрать правильный метод. Взять показания у всех, даже если это займет много времени. Важнее всего свидетельства сержантов, но они могут оказаться не в курсе. Потом придется устанавливать личность того типа, Дрочилы, что вряд ли окажется непосильной задачей. Узнаем имя, найдем его, он отдаст нам договор – и дело в шляпе. Возможно, получится избежать суда. Последняя линия – Алан – самая шаткая, но мы ничего не оставим на волю случая. Необходимо дать объявления в газеты по всей стране. Алан объявлен пропавшим, но может быть жив, а даже если и погиб в сорок четвертом, что наиболее вероятно, кому-то из членов семьи наверняка прислали его вещи. Примем за данность, что у Алана было два экземпляра договора, его собственный и тот, что принадлежал Лаки. Итак, мы имеем три направления расследования. Иногда берешься за дело, не представляя, с чего начать, а тут… Считайте, знаменитая миссис Арлингтон уже выписывает вам чек.

Хорошо сказано! Если она променяет меня на кого-нибудь из моих коллег, запишусь добровольцем во Вьетнам.

– Я бы предпочла… – откликнулась Алиса и замолчала.

Что именно она предпочла бы? Ну да, чек. Но почему?

– Предпочла, чтобы так все и получилось, потому что сейчас, – продолжила Алиса, – у меня нет денег на частного детектива, особенно такого знаменитого.

Она шутит или похвала искренняя? Это что, ловкий прием, лишь бы меня заарканить?

– Конечно, если я выиграю процесс, – с обезоруживающей улыбкой сказала Алиса, – вы возьмете из полутора миллионов столько, сколько посчитаете нужным.

Она еще и умна. Материальная заинтересованность – великое дело. 1 миллион 440 тысяч долларов… Даже за один процент от этой суммы я буду день и ночь работать сам и заставлю трудиться всю семью, вплоть до малолетних кузенов из Арканзаса.

– Миллион четыреста сорок тысяч долларов – огромные деньги. – Ник покачал головой.

Глупая фраза. И сам ты идиот. Не забывай – перед тобой героиня романа, а не торговка коврами.

– Только не думайте, что дело в деньгах, мистер Хорнетт. Миллионы меня не интересуют. Я не прикоснусь к деньгам Арлингтонов. Я затеяла все это в память о Лаки, он погиб из-за проклятого договора, значит, нужно добиться его выполнения, иначе получится, что его смерть была напрасной. Понимаете? Может показаться глупым ворошить прошлое двадцать лет спустя, но так моя жизнь обретает смысл. Как и жизнь Лаки. Нужно все стереть, чтобы мел снова стал скалой.

О чем она?

– Не понимаю…

– Простите, – смутилась Алиса. – Мысли вслух. Это из французского стихотворения. Забыла сказать, что преподаю французский. Слышали о Жаке Превере?

Красавица моя, я спец по бейсболу. А французских стихоплетов знаю так же хорошо, как пакистанских гончаров.

– Увы.

– Он написал это во время войны. На английский перевести почти невозможно.

Милая моя Алиса. Ты бриллиант, ты чиста душой и прекрасна телом. А ты, бедняга Ник, влюбляешься в этот бриллиант. Берегись. Давно тебя таким не видел. Да никогда не видел, чего уж там.

– Конечно, – прошептал сыщик.

Что – конечно? Скажи что-нибудь еще. Конечно – идиотская реплика. Она решит, что ты совсем без мозгов.

– Не тревожьтесь, мисс Куин, – добавил Ник, – я вовсе не считаю глупыми ваши действия, напротив – испытываю уважение. Меня восхищает чувство, не поблекшее и через двадцать лет.

– Благодарю, мистер Хорнетт. Каким бы странным это ни казалось окружающим, Лаки – единственный мужчина, которого я любила… и всегда буду любить.

Проклятье.

15
Скорбное ожидание

Июль 1964

Изиньи, Нормандия

Могло показаться, что все жители Изиньи и окрестностей назначили друг другу встречу на один и тот же час в одном и том же месте – на крошечной местной почте. Как случилось, что в пустынной сельской местности к единственному окошку выстроилась длиннющая очередь?

Никто из клиентов не сетовал на неторопливое обслуживание.

Рабочий-иммигрант хотел отправить несколько сотен франков своей семье, живущей в деревушке в самом сердце Мали, а служащий в окошке таращился на него так, словно его впервые попросили совершить столь сложную операцию. Старушка намеревалась опустошить свой счет (оставив на нем несколько франков) и уйти домой со сбережениями всей жизни в матерчатой кошелке. Мужчина в подпитии громко возмущался, не веря, что его деньги взяли да и закончились. Коммерсант принес недельную выручку – три тяжелых мешка желтых монет в столбиках по десять штук. Дети бегали, вопили и то и дело цеплялись за стойку.

Лизон Мюнье не нервничала. У нее было полно времени. Она каждый месяц совершала маленькое паломничество, это стало ритуалом в память об ушедшем, исчезнувшем. Другие ходят за этим на кладбище. Стояние в очереди превратилось в часть ритуала – как похоронная процессия, осознанное замедление шага, имеющее целью заставить мозг думать и молиться, вспоминать последние двадцать лет, Алана, прежнюю жизнь… Лизон тихонько продвигалась к окошку – и вспоминала. Иногда особо нетерпеливые клиенты вставали перед ней, пользуясь ее задумчивостью.

Смешно. Нелепо. На службе в церкви никто ведь не лезет без очереди, чтобы причаститься.

Оказавшись у цели, она протягивала конверты служащему, который старался не смотреть в ее грустные глаза.

– В США? – спрашивал он.

– В США, – подтверждала Лизон, платила и уходила. Она уже пять месяцев давала короткие объявления в американские газеты.

Ищу Алана Ву, 41 года, родившегося в Кнутсоне, штат Огайо. Исчез в феврале 1964 года. Связаться с Лизон Мюнье, Шато-ле-Дьябль, 14250, Кальвадос, Франция.

Пока что она не получила ни одного ответа.

Лизон посмотрела на часы. 11:15. У нее есть время до полуденного автобуса. Очередь сегодня оказалась не такой уж и длинной. Чем занять время? Пройтись по магазинам? Не хочется…

Месяц назад Лизон продала «Завоеватель» Рене Мюло – молодому симпатичному парню из местных. У нее закончилось терпение. Она больше не могла улыбаться через силу и целый день выслушивать шутки и жалобы посетителей. Лизон редко выходила из дома, шила на заказ, вышивала. Свадебные платья, крестильные рубашечки, скатерти и салфетки для гостиничных ресторанов. Сотрудничала с музеем Вайе – делала для них реплики. Когда-то она все это ненавидела, а теперь работала как машина – точно и монотонно. Руки были заняты, мозг – нет. Завсегдатаи бара из Шато-ле-Дьябль завели манеру звать ее Пенелопой.

Лизон все реже там бывала.

Как же убить время до автобуса? Купить газету? И что она там прочтет? Лизон решила посидеть на лавочке под козырьком остановки, где уже устроилась грязная старуха, та кормила хлебом воробьев и ругательски их ругала.

16
Старая дама и парикмахер

5 июля 1964

Фаррагут-Норт, 1351, Вашингтон

День подходил к концу. Эмилия Арлингтон была единственной клиенткой Теда Силвы. Он сегодня припозднился с закрытием – по настоянию миссис Арлингтон, а миссис Арлингтон это вам не невесть кто! С улицы салон Силвы можно было заметить только по узкой двери с матовым стеклом, выходившей на Фаррагут-Норт. По улице ездили машины, а пешеходов практически не было. Зайти сюда могли лишь завсегдатаи.

Силва, само собой, слышал об Эмилии Арлингтон. Он специализировался на влиятельных персонах Вашингтона. Тед всегда был в курсе событий, имел выдающуюся память на сплетни и помнил о самоубийстве Оскара Арлингтона. Миссис Арлингтон приказала себе крепиться, оставила пальто в гардеробе, позволила накинуть на плечи голубой пеньюар, сдержалась, когда мастер бережно приложил ладони к ее вискам, потянул голову назад, вымыл шампунем волосы, не обращая внимания на текущую по шее воду, и помассировал пальцами кожу.

Ужас!

Много лет назад она поклялась никогда не переступать порог парикмахерской, сама мыла голову и подстригалась.

Тед Силва болтал обо всем и ни о чем, о творящихся безобразиях, мерзостях жизни и красоте ее волос…

У меня плохие волосы, как, впрочем, и все остальное… Миссис Арлингтон не заблуждалась насчет своей внешности, поэтому терпеть не могла доморощенных Фигаро. Какая это мука – сидеть в кресле и смотреть на собственное отражение в высоком зеркале, на жидкие мокрые волосы, облепившие морщинистое лицо.

Тед не умолкал. Разговоры… Еще одна пытка, подумала Эмилия Арлингтон. Почему люди так легко открываются своему мастеру? Незнакомому человеку, в салоне, набитом старушками в бигуди? Как можно обсуждать насущные проблемы и важные дела с посторонними людьми – торговцами, секретаршами, домохозяйками, соседками? Как вытерпеть все эти «Добрый день, как поживаете?», болтовню о погоде, быстротечности времени, зеленеющей траве, подрастающих детях, слишком коротких отпусках и бесстыдно высоких налогах?

Любые разговоры с кем угодно, которые мы вынуждены вести, по большей части глупы и банальны.

Эмилия желала беседовать только с равными и на серьезные, тщательно выбранные темы. Она никогда не смогла бы избираться от округа, пожимать руки, встречаться с людьми на улицах, изображать интерес к их проблемам, выслушивать и кивать с понимающим видом. Это было бы выше ее сил. Между тем Эмилия Арлингтон не думала, что подобное положение вещей способно помешать ей хорошо делать свою работу. Кроме того, она считала большинство политиков лицемерами. Их избирают, чтобы писать законы – методично, отстраненно и нейтрально. Да, она держит дистанцию с народом, с избирателями, с мало что понимающими гражданами, что есть лучшее доказательство ее честности и неподкупности.

А парикмахер не умолкая перебирал, мял, теребил волосы сенаторши и рассуждал о дорожных работах.

– Сейчас-то тихо, потому что время позднее, и эти бездельники – строительные рабочие – разошлись по домам, но днем от грохота просто житья нет. Жуткий, просто адский грохот! Они, видите ли, делают тротуар. Разве мне нужен тротуар, спрашиваю я вас? Зачем мне тротуар? Чтобы все кому не лень шлялись по улице, заглядывали через застекленную дверь, заходили внутрь? Я принимаю только по рекомендации. У меня избранная клиентура, с тротуара я никого не принимаю!

Пора переходить к делу, решила миссис Арлингтон. Судя по всему, этот Силва не собирался делать первый шаг. Он отлично играл роль угодливого мастера. Вообще-то именно этого и требовали условия игры, но куафер получал от нее удовольствие. Теда Силву порекомендовал миссис Арлингтон Гораций Халдас. Он рассказал Эмилии, что Тед оказывает особые услуги, только поэтому она и не сочла это шуткой. Бедняге Горацию было не до веселья: как только он начал строить особняк в Луизиане, на затопляемых землях, да еще и на деньги из общественных фондов, ему на хвост села цела свора журналистов. Этому человеку можно доверять, а значит, надежен и Тед Силва. Эмилия Арлингтон окончательно убедилась в этом после мотоциклетной аварии, в которой погиб уж слишком настырный молодой репортер, надоедавший Горацию.

Видимо, первый шаг должна сделать клиентка, подумала миссис Арлингтон и сказала:

– У всех свои трудности, мистер Силва, сегодня никто не застрахован от неприятностей.

– Даже такие высокопоставленные особы, как вы, миссис Арлингтон? – изумился парикмахер. – Влиятельные, наделенные властью?

– Они в особенности. Тот, кто на виду, чаще других становится объектом нападок со стороны недоброжелателей. Люди с трудом переносят чужой успех и прячут собственную посредственность за стойкой ненавистью.

– Мне ли не знать.

– Эти паразиты… Эти люди не имеют больше ни капли уважения ни к традициям, ни к труду, не говоря уж о семье! Семья…

– Это самое ценное, мэм. Я сам…

Эмилия Арлингтон решила перебить собеседника – не хватало только разговора о клане Силва, наверняка ужасно многочисленном. Она, конечно, готова лицемерить, но не до такой степени.

– Видите ли, мистер Силва, моя семья выше всяких подозрений. Получив удар, она скорбит, однако и в страданиях не теряет достоинства!

– Кто бы посмел усомниться, миссис Арлингтон?

– Представьте себе, такие люди есть.

Тед Силва всегда был сдержан. Благоразумие стало его девизом. Он ничего не сказал, только вздернул брови.

– Сегодня утром, – продолжила сенаторша, – ко мне в кабинет пришла одна из таких паразиток… Алиса Куин! Эта женщина живет в доме триста восемнадцать по Индиана-авеню.

Тед продолжал возиться с прической важной клиентки – и запоминал.

– Чудовище, – продолжала между тем Эмилия, – змея, желающая запятнать честь моего сына, героя, награжденного Голубым крестом за отвагу, тварь, шантажистка!

– Господь посылает нам подобных существ, чтобы испытать, – сочувствующим тоном произнес Силва.

– Подобные испытания невыносимы, – сухо бросила миссис Арлингтон.

– Они скоротечны, поверьте. Если позволите, я буду молиться за вас.

Парикмахер на секунду перестал щелкать ножницами, открыл ящик стоявшего справа шкафчика, достал маленькую белую карточку и протянул миссис Арлингтон.

На картонке была надпись Eх-voto.

– Это небольшая ассоциация, – почти застенчиво пояснил Тед. – Тесная, семейная молитвенная группа. Мы пытаемся со всем возможным благочестием бороться со злом и бедами нашего мира. Иногда Всевышний нас слышит и откликается. Рай, должно быть, напоминает заполненную просителями приемную бюрократа. Не хочу хвастаться, но наши моления часто оказываются действенными. Не исключаю, что «небесный чиновник», который занимается нашими просьбами, особенно ревностен.

Эмилия Арлингтон вгляделась в карточку. Идеальное исполнение. Никаких имен, только название ассоциации. Eх-voto. Справа внизу номер банковского счета.

– Мы – добровольная организация, – продолжил Тед. – Существуем на пожертвования нескольких щедрых благотворителей. – Парикмахер завел речь о черном гетто, которое наступает на центр города, и белые со дня на день будут вытеснены оттуда. – Я не горжусь тем, что теперь закрываюсь в восемь вечера. Раньше все было иначе. Можете вообразить, что в Вашингтоне белые исчезнут с Молла? С Фогги-Боттом? С Капитолийского холма? Из парка Вест-Потомак?

Миссис Арлингтон больше не слушала. Решительно, Тед Силва – мистер Совершенство. Дело сладилось за две минуты в три фразы. Никто не произнес слов преступление, убийца, заказ. Клиентка посетила своего мастера. Что может быть естественней? Парикмахер – по совместительству добрый христианин. Банально? Конечно! Гораций Халдас уточнил, давая наводку, что клиент жертвует ассоциации Eх-voto немного денег – так принято, – причем не откладывая. Поощряет, так сказать, молитвенный пыл… Потом, если молитвы бывают услышаны и счастливый несчастный случай избавляет человека от неприятностей, он кладет на указанный счет кругленькую сумму. Число нулей зависит от степени удовлетворенности клиента или клиентки. Многие из осторожности выплачивают деньги небольшими траншами. Контрактов никто не подписывает. Все основано на взаимном доверии. Тед Силва, по словам Горация, работает на избранных, клиенты передают его из рук в руки. В Вашингтоне, этом всеамериканском эпицентре скандалов, работы у Теда всегда хватает.

Божественный гнев, подстегнутый молитвами парикмахера, обрушивался стремительно и без промаха.

Оригинальность системы, изобретенной Тедом, покоилась на убежденности, что пуританские семейства, оказавшись замешанными в скандале, ужасно пугаются. Разве могут эти благочестивые буржуа заговорить об убийстве? Придумать хитрый план и нанять киллера? Боже упаси, разговор может идти лишь о высшем правосудии. В парикмахерской Теда Силвы велись разговоры о работе, семье, морали, государственных интересах. Потом остается одно – каждый день внимательно читать в газете раздел происшествий. Если Провидение сработало добросовестно, следует его отблагодарить, сделав щедрое пожертвование. Все очень просто. Впоследствии каждый сам договаривается со своей совестью, но человек склонен быстро забывать все эти щекотливые истории и считать себя изумительно невинным.

Миссис Арлингтон плевать хотела на притворство и лицемерие. Она перед совестью не отчитывалась и осознанно брала на себя ответственность за то, что заказала убийство. От Теда Силвы требовались молчание и эффективность. Все остальное – лирика. Теперь все улажено, и ради этого стоило помучиться в парикмахерском кресле.

Сенаторша через силу слушала банальности, изрекаемые Силвой. Не стоит обижать нужного человека. Мало ли как жизнь сложится.

А Тед болтал – совершенно механически – и причесывал – так же механически. Заметив, что миссис Арлингтон отвлеклась, он умолк и принялся насвистывать, обдумывая новое дело.

Аппетитный заказ. О такой клиентке можно только мечтать. Вне подозрений. Высокоморальна. И главное, абсолютно кредитоспособна. В последнее время кризис заставил парикмахера стать чуть менее привередливым в выборе клиентов. Скандалы больше не наполняли атмосферу столицы, а может, журналисты обленились и свои бомбы готовили не так тщательно. Несчастные случаи подстраивать становилось все сложнее, а уж о полной достоверности говорить и вовсе не приходилось. Месяц назад жалкий докторишка, чья жена врезалась на машине в дерево на берегу канала, никак не хотел расплачиваться, заявлял, что не знает никакого Теда, в парикмахерскую зашел постричься и, наверное, пожаловался мастеру на проблемы, а потом сделал небольшое пожертвование ассоциации Eх-voto, но все это никак не связано с аварией, в которую, к несчастью, попала его жена… «Да, мистер Силва, жена оставила мне солидное наследство, но умоляю, уважайте мою скорбь».

Теду Силве пришлось обеспокоиться лично (чего он ужасно не любил, это могло его скомпрометировать) и объяснить коротышке-доктору закон серийности. Жестокая судьба часто наказывает одну и ту же семью несколько раз подряд. За первой аварией вторая, за второй – третья и так далее. Вы меня понимаете? Хотите вызвать полицию? И что вы им скажете?

Врач заплатил почти сразу, но Тед остался недоволен. Споры и угрозы так пошлы, так мучительны. Его работа не подразумевает торга.

Эмилия Арлингтон повела дело элегантно, как он любил. Ни одного лишнего слова. Пара намеков, несколько пожеланий, фамилия, адрес – и готово. Возможно, сенаторша в своем праве, возможно даже, ее действительно достает бессовестная наглая девка. Шантажисты – бич демократии, и Тед спасает общество, стирает грязное белье американского правосудия. А с нечистой совестью он умеет договариваться не хуже клиентов.

Прекрасный получился денек! Тед мог гордиться своей работой – он справился с жиденькими волосами миссис Арлингтон, стрижка удалась.

Жестом тореадора он сдернул голубой пеньюар и осторожно смахнул с шеи волоски, после чего подал ей зеркало, чтобы она смогла оценить, как получился затылок.

Неплохо! Эмилия вынуждена была это признать – и признала, что Тед оценил по достоинству. Женщина говорила искренно, а это случалось не так часто, хотя Силва всегда старался, чтобы клиенты уходили от него похорошевшими.

Миссис Арлингтон не терпелось уйти – болтливый тип ее достал. Он попросил за стрижку двадцать три доллара, протянул сдачу, Эмилия отказалась, и он оставил деньги себе. Не без ужимок.

Проводил парикмахер клиентку ритуальной фразой:

– Наши молитвы будут сразу услышаны. – И закатил глаза. – Я знаю верные пути.

– Нисколько не сомневаюсь, мистер Силва.

Миссис Арлингтон убедилась, что на тротуаре никого нет, и прошептала в самое ухо парикмахеру:

– Убейте эту мерзавку, пока она не разворошила навозную кучу!

Сенаторше хотелось хоть раз увидеть застывшую улыбку этого типа, с которым они больше никогда не встретятся. Стервятник, падальщик, он кормится на помойках богатых семей.

Покачав головой, как ребенок, случайно услышавший бранное слово, он вернулся к себе в салон и вздохнул с облегчением, вспомнив, что час назад отпустил свою ученицу Терезу, а тротуар перед витриной, к счастью, пуст.

Чертова работа, подумал он и закрыл за собой дверь.