Текст книги "Плейлист смерти"

7. «I don’t want to grow up». The Ramones

Конверт, который дал мне мистер Бомон, я распечатал только дома, закрывшись у себя в комнате. Там были брошюры – о самоубийствах, горе, депрессии, управлении гневом. Та, что о самоубийствах, была напичкана статистикой. Лишают себя жизни каждые четырнадцать минут или около того, что мне показалось совершенно ужасным; и миллион людей в год совершает попытку самоубийства. Суицид стоит третьей строкой среди причин смерти подростков, и мальчики добровольно уходят из жизни чаще, чем девочки. Девочки прибегают к попыткам самоубийства как к «крику о помощи» (так было сказано в брошюре), хотя мне кажется, они просто хотят привлечь к себе внимание. Они режут вены, но в неправильных местах, или заглатывают упаковки таблеток, зная, что их найдут. Мальчики действуют куда решительнее. Они вешаются, стреляются, прыгают с высоты.

Я подумал, что мистер Бомон вполне может дать подобную брошюру Райану. Тот, по всей вероятности, начнет верещать, что Хейден повел себя как девчонка. Триада рада любому поводу поиздеваться над ним, даже мертвым.

От нехватки сна я почувствовал слабость, поэтому ненадолго прилег на кровать и попытался заснуть. Но голова по-прежнему кружилась от происходящего – Хейден погиб, это во-первых, а еще Астрид и Верховный маг. Только вот я был совершенно уверен, что он мне приснился. Я не имел привычки спать за компьютерным столом, но все когда-нибудь случается впервые. Пытаясь прогнать эти мысли из головы, я было задремал, но тут раздался стук в дверь.

– Мама, я пытаюсь немного поспать.

– Это не мама. – Я открыл глаза. Дверь отворилась, и в комнату вошла Рейчел в своем обычном прикиде: очень короткая юбка и столько косметики, что казалось, будто она нанесла ее спреем. Забавно, но когда лицо у нее не накрашено, они с мамой очень похожи друг на друга – обе высокие, с длинными темными волнистыми волосами и большими карими глазами. Но мама все время выглядит усталой от перегрузок на работе, Рейчел же смотрится так, словно работает в одном из косметических отделов в молле – работа ее мечты. Вся эта косметика старила ее, она казалась почти того же возраста, что и мама. Если бы количество ее боевой раскраски разделить между ними пополам, они обе смотрелись бы великолепно.

Но я не говорил им этого. Я все-таки не законченный идиот.

– Твоя нога не ступала в мою комнату по меньшей мере год, – сказал я. – Что ты здесь делаешь?

Она огляделась, посмотрела на постеры с группами, закрывавшие каждый дюйм стен, еще не захваченных книжными полками.

– Да, намного лучше у тебя не стало. Послушай, сегодня к ужину придет Джимми, и мне нужно, чтобы ты на раз-два доставил свою задницу вниз и повернул разговор в как можно более безопасное русло.

– Я совершенно забыл об этом, – пробубнил я и снова закрыл глаза. – Хотя мама что-то говорила сегодня утром. Думаю, я лучше останусь здесь.

Неожиданно я почувствовал, как Рейчел уселась на край моей кровати, и это было так странно, что мои глаза сами собой открылись.

– Она, наверное, не сказала тебе, что собирается готовить, – сморщила нос Рейчел. – Существует столько способов превратить его визит в катастрофу, что, когда я пытаюсь сосчитать их, моя голова начинает лопаться. Мне нужна твоя поддержка, братишка. – Она посмотрела на меня, как ей думалось, щенячьими глазами. Но все, что я видел, – это трещинки в тоналке, когда она пыталась распахнуть глаза как можно шире.

И все же Рейчел почти никогда не позволяла себе попасть в ситуацию, где она была бы мне должна. Так что все это может оказаться забавным. Я медленно встал, голова у меня изрядно кружилась.

– Будешь у меня в долгу, – заявил я, – но я, наверное, тебя не понял. Ты сказала, мама готовит ужин? Она хочет, чтобы вы поскорее разбежались?

– Такая у нее, может быть, стратегия. Прикрой меня ненадолго, о’кей?

Она исчезла, а я должен был противостоять маме в одиночку. Когда я спустился вниз, Джимми уже сидел за кухонным столом. Я не был знаком с ним – Рейчел никогда не приглашала своих бойфрендов на семейные мероприятия, а этот даже не учился в нашей школе. Как только я увидел его, то сразу понял, почему она его не приводила. Он выглядел как самый страшный родительский кошмар. Тату, тоннели в ушах, испещренная заклепками кожаная куртка, ну, в общем, все понятно. Парень, выглядящий подобно ему, не может быть никем, кроме как бездельником с вечной сигаретой в углу рта, даже если он достаточно смышлен, чтобы не курить в доме. Но Джимми сидел на стуле прямо, сложив перед собой руки, словно присутствовал на деловом совещании. Мама хлопотала у плиты, помешивала что-то в кастрюльке, из которой валил дым. И уже одно это заставило меня нервничать.

Джимми встал и протянул руку:

– Как поживаешь, мужик?

– Нормально. – Его пожатие было крепким, но он не стремился сломать мне руку, как это делают некоторые парни, желая продемонстрировать, насколько они мужественны. – Значит, ты к нам на ужин?

Джимми кивнул и попытался принять беспечный вид.

– Надеюсь, Рейчел предупредила тебя, чтобы ты не ел первым, – хмыкнул я.

– Не очень-то мило с твоей стороны, – отозвалась мама.

– Помощь нужна? – поинтересовался я.

Мама обернулась, и я увидел капли пота у нее на лбу.

– Пожалуй, я воспользуюсь твоим предложением, Сэмми.

Я ненавидел, когда она называла меня так, особенно это было неприятно в присутствии Джимми. Я почти пожалел, что предложил ей помощь. Но мне же не хотелось, чтобы дом сгорел дотла. До сих пор пожары нас миновали, но несколько раз мы были близки к этому. Как-то у нас случился инцидент под названием «макароны с сыром», который я до сих пор безуспешно пытаюсь забыть, а пятна на потолке вызывают в памяти взорвавшиеся яйца каждый раз, когда я поднимаю глаза к нему. Я прошел к плите, посмотрел в кастрюлю и, разогнав дым, узрел месиво, состоящее из чего-то белого, коричневого и черного, и не смог распознать в этом какую-нибудь еду.

– Что это? – спросил я, сморщив нос.

– Я хотела приготовить ризотто, – ответила мама. – С грибами и…

Ее перебил писк пожарной сигнализации. Я дотянулся до горелки и выключил ее, затем взял кастрюлю и поставил в раковину, а мама тем временем разбиралась с сигнализацией. Я надеялся, Джимми не заметил, что у нас она имеется.

– С чем ты предпочитаешь пиццу, Джимми? – спросил я.

Рейчел рассмеялась за моей спиной. Я повернулся и увидел, что она переоделась в юбку чуть подлиннее и слегка убавила косметики. И выглядела теперь достаточно респектабельно, чтобы мама чувствовала себя счастливой. Должно быть, ей действительно нравился этот парень.

– Хороший прикид, – улыбнулся я.

– Засранец. – Она сжала мою руку так сильно, что синяки засаднили вовсю, но я все равно почувствовал себя в некотором роде счастливым – она часто делала так, когда мы были мелкие и я всюду ходил за ней, желая, чтобы она просто обратила на меня внимание. В детстве негативное внимание с ее стороны было не хуже позитивного.

– Я ем все что угодно, – ответил Джимми.

Мама вздохнула и отправилась за бумажником.

– Тогда колбаса и перец, – сказал я и пошел звонить. Мы не придерживались строго кошерной еды. Пицца с колбасой и перцами была моей любимой; Рейчел настаивала на гавайской, но я решил, что она не будет спорить со мной в присутствии бойфренда.

Положив трубку, я сел за кухонный стол с Джимми, а Рейчел тем временем помогала маме выскребать сгоревшее ризотто. Мы сидели и посматривали друг на друга. Возможно, он ждал от меня каких-то слов, но Рейчел скорее всего предупредила его, что я не самый разговорчивый человек в мире.

– Рейчел говорит, ты любишь слушать музыку, – наконец сказал он.

Я кивнул, хотя и удивился, что она сообщила ему обо мне нечто столь позитивное, по крайней мере, по сравнению с тем, чего я от нее ожидал.

– Что ты сейчас слушаешь? – спросил он. Я успел сменить измазанную соусом майку Metallica на винтажную с логотипом «Кока-Колы», которую отыскал в секонд-хенде. – В основном что-то альтернативное, я прав?

Я откинулся на стуле и скрестил руки. Да, он был прав, но кто он такой, чтобы судить обо мне по одежде? Он сам давно ли смотрелся в зеркало?

– Сейчас Ramones. – И это было вроде как правдой; потому что они звучали в плейлисте, когда я возвращался из школы домой.

– Хорошая музыка. Я в последнее время тащусь от The Clash. Я запишу тебе «London Calling», если у тебя ее еще нет. Тебе понравится.

Это было действительно очень клево с его стороны. Может, он не так уж плох, как я думал.

Мама с Рейчел вернулись и начали ставить на стол одноразовые тарелки и приборы. Можно подумать, мы собрались резать пиццу.

– А как ты добрался до Ramones? – спросил Джимми.

Рейчел фыркнула.

– И давно ты переключился на классику? – Она повернулась к бойфренду. – Я заставляла его слушать каждый альбом, который покупала, но ему не нравилось ничего, кроме инди.

К чести Джимми, выражение его лица осталось прежним.

– Это дело вкуса, чувак, – произнес он и выбросил вперед кулак.

Какого черта. Я стукнулся с ним кулаками и сказал правду:

– Как я начал слушать Ramones? Дело в том, что Хейден записал их в предсмертный плейлист.

В кухне стало очень тихо, и я тотчас понял, что зашел слишком далеко.

– Сэмми, сейчас не время об этом, – наконец выдала мама.

– Нет, все в порядке, миссис Голдсмит, – возразил Джимми. – Я сам прошел через нечто подобное.

– Ты? – спросил я, не успев придержать язык. Интересно, знает ли об этом Рейчел? Мы с мамой одновременно посмотрели на нее. У мамы отвисла челюсть.

Рейчел пожала плечами, но слишком удивленной не выглядела.

– Прошлым летом я приехал сюда из Чикаго, – сказал Джимми. – У меня был друг, у которого возникли проблемы, и он покончил с собой. В моем доме, из пистолета моего папы. Это я нашел его.

Какую-то секунду я был благодарен Хейдену за то, что он избрал другой способ ухода из жизни. Я не мог представить, чтобы в моем последнем воспоминании о нем была кровь. Меня затошнило, стоило только подумать об этом. Я снова посмотрел на Рейчел; теперь она выглядела слегка шокированной. Как я понял, она знала основное, но не знала деталей.

– Вот почему мы уехали, – продолжал он. – Никто не мог оставаться в том доме, а мама твердила, как ужасно жить в больших городах, поскольку все чудовищные вещи случаются именно там.

– Ирония судьбы заключается в том, что вы переехали сюда, и тут-то… – Мой голос затих. Я не мог сказать об этом громко.

– Да, ирония – подходящее слово. Было бы куда тяжелее, если бы я не встретил твою сестру. – Он улыбнулся Рейчел, и она улыбнулась ему в ответ. Я видел, что он ей действительно нравится. Даже мама начала оттаивать.

– Я люблю Чикаго – мне хотелось уехать из дома, не из города. Это была идея моего папы – переехать в страну коров.

– Зерна, а не коров, – уточнила Рейчел и сжала его руку. Я хотел было сказать то же самое, но давайте смотреть правде в глаза, здесь были и коровы.

– Короче, я не мог говорить об этом дома и не хотел говорить об этом здесь, но сейчас я способен воспринимать случившееся спокойнее. Так что, если тебе нужно будет с кем-то поговорить, поговори со мной. Может, не сейчас, но когда-нибудь. – Я подумал, вряд ли это подсказала ему моя сестра; это было не в ее духе. И создавалось впечатление, будто он искренен.

– Это очень хорошее предложение, Джимми, – сказала мама.

Я видел, что Рейчел пытается не осклабиться. Все шло будто по ее сценарию, даже лучше. Она посмотрела на меня, желая, чтобы я тоже что-нибудь произнес.

– О’кей, спасибо, – выдавил я. Мне он начинал нравиться, против моей же воли. Ужасно жалко, что он не объявился прежде мистера Бомона. Тогда я мог бы сказать последнему, что мне есть с кем поговорить.

Прежде чем мы успели сменить тему, позвонили в дверь. Наконец-то принесли еду. И все были рады на какое-то время сосредоточиться на этом.

– Расскажи о твоем первом дне в школе после перерыва, – попросила мама, когда мы приступили к трапезе.

– Нечего рассказывать, – ответил я. Мне ужасно не хотелось говорить о мистере Бомоне.

– Ты пропустил прошлую неделю, когда все судачили о Хейдене, – сказала Рейчел. – А теперь все обсуждают случай с Джейсоном Йодером.

Я повернулся к ней так быстро, что чуть было не свернул себе шею:

– А что случилось с Джейсоном?

– Ты не слышал? Насколько я понимаю, пошли слухи о том, что он гей. А потом, никто точно ничего не знает, но полиция обнаружила его привязанного к телефонному столбу перед баром «Голубая звезда». Совершенно голого. Он не стал предъявлять никаких обвинений – наверное, думал, все будет шито-крыто. Но разве от людей что скроешь? И сейчас все продолжают судачить об этом.

Либертивилль – весьма консервативный маленький городок. Хотя Айова – прогрессивный штат, легализовавший однополые браки, нас это практически не коснулось. Я не слышал ничего такого о Джейсоне, но удивляться не приходилось – я мало с кем общался, и слухи до меня не доходили. Но о баре «Голубая звезда» я знал. Он не считался гей-баром официально, но по представлениям нашего городка был таковым.

Образ Джейсона Йодера – мачо из триады хамов, – привязанного обнаженным к телефонному столбу, – это очень странный образ. Возможно, таков был худший из его ночных кошмаров.

– Рейчел, нечего сплетничать о подобных вещах, – сказала мама. – Бедный мальчик.

– Бедный мальчик? – переспросил я, чувствуя, как во мне опять поднимается гнев. – Он совершенный подонок, обращавшийся с Хейденом как с дерьмом. Мне ни капли его не жаль.

– Сэм! – выдохнула мама. – Ты не обязан любить его, но не следует говорить так.

– А о чем жалеть-то? – спросила Рейчел. – Не ты же это сделал.

– Разумеется, нет. Я просто хочу сказать, что мне не жаль, что с ним случилось такое. Этот парень абсолютный засранец.

– Придержи язык, Сэм! – разозлилась мама. – Мы не относимся к семьям, желающим зла другим.

Может, ты и не желаешь, хотелось сказать мне, и я понимал, что Рейчел думает, как я.

8. «Diane young». Vampire Weekend

После ужина я поднялся наверх в мою комнату. Я знал, что не смогу быстро заснуть, и потому решил сыграть в «Битвы магов», невзирая на Верховного мага. Я помнил, как мы с Хейденом сыграли впервые. Тогда мы много говорили о персонажах, которых хотим сотворить. Я только что прочитал эту безумную книгу о видеоигре, которая должна быть совершенно как реальность, где автор все время рассуждал о том, почему люди создают персонажей и действуют так, как действуют, в мире игры. Некоторые герои книги воссоздавали в игре свою реальную жизнь – они работали на тех же работах, водили те же машины, тусовались с теми же людьми. Они словно проживали свои жизни дважды. Были и другие, пытавшиеся двигаться в противоположном направлении так далеко, как только могли: бухгалтеры становились кинозвездами, школьные учителя – преступниками и так далее. Это очаровывало меня.

Но Хейден находил это возмутительным.

– Оба варианта мимо кассы, – говорил он. – Трудно представить, что люди, которые так довольны своей жизнью, захотят остаться сами собой в онлайне – они счастливы в реальном мире, зачем им игра? И может ли такое быть, что фантазии людей не имеют никакого отношения к их всамделишной жизни? Я бы еще понял, если бы школьный учитель стал убивать в игре непослушных детей. – Он думал, что логичнее, если бы люди были примерно такими же, как в действительности, но не совсем. Те, кто имеют скучную работу, но любят караоке, становились бы рок-звездами; патрульные копы спасали бы мир. А сам он превращался в высокого, красивого, обладающего магическими способностями человека и боролся за добро в образе Верховного мага.

Меня больше интриговали темные аспекты игры. Мне нравилось быть плохим парнем в мире, где никто не знает, кто я, и где мои действия не имеют последствий. А идея добра и зла… Есть столько очевидно ужасных людей, которых все считают хорошими, так почему придерживаться стороны добра чем-то лучше, чем находиться на стороне зла?

– Если все будут думать как ты, в мире воцарится анархия, – злился Хейден.

– Не уверен, что для мира это будет худшим вариантом, – ответил я. – Ты сказал, что полагаешь, будто добро и зло абсолютны, но посмотри на политиков. Противоположные стороны считают себя хорошими парнями, а мне и те, и другие кажутся идиотами. И они совершенно непоследовательны: одна сторона говорит, что правительство плохое, но хочет контролировать каждый твой шаг, а другие талдычат, что правительство хорошее, но при этом ни на что не способно, и потому кажется плохим. При анархии же людям придется пытаться работать вместе, чтобы дело шло вперед.

– Безумие думать, что люди способны на что-либо без власти, – сказал Хейден. – Большинство людей отчаянно ждут указаний, что им делать.

– Да, некоторые ждут, но посмотри на нас – мы оба больше учимся дома, чем в школе, и более заинтересованы в вещах, что сами находим для себя.

– Это и делает нас отщепенцами, – заметил Хейден, но со смехом.

После его смерти я много думал о том разговоре. Мы не говорили, что преследуем разные цели, учась сами по себе, потому что я ждал дня, когда смогу покинуть Либертивилль и начать новую жизнь. Мама вечно твердила, что лучшие дни моей жизни впереди, что для тупиц из школы достаточно того, что они там получили, а подобные мне мальчики преуспевают в более интересных вещах.

– У тебя будет прекрасная жизнь, – говорила она, приглаживая мои волосы прохладной рукой, – и память о школе останется далеко позади.

Но Хейден учился сам по другой причине. Я не мог представить, как это обескураживает – быть таким умным, как он, – блестящим даже, – но при этом постоянно иметь проблемы с выражением своих мыслей. Он прекрасно общался со мной, но учителя в школе заставляли его нервничать, и он заикался и что-то невнятно бормотал, отвечая на их вопросы. Его письменные работы были немногим лучше. Все казалось в порядке, когда мы чатились, отчасти из-за автокорректа, но стоило Хейдену дойти до изложения на бумаге своих мыслей, ему начинала ужасно мешать дислексия. Мы мало говорили о его планах на будущее; как только я спрашивал об этом, он находил способ заткнуть мне рот.

Существовала ли вероятность того, что он всегда знал, чем все кончится? Что еще он не рассказал мне?

И тут в голову пришла странная мысль. Был кто-то, у кого я мог об этом спросить.

Верховный маг.

Верно. Я выбросил все мысли из головы и вошел в «Битву магов», затерявшись в игре на несколько часов. Я жег. Я убил стольких, что не мог уследить за гневными сообщениями, которые получал. Они будто поддавали мне жару; чем яростнее эти случайные незнакомцы со всего мира проклинали меня, тем лучше я играл. Не имело значения, добрый был игрок или злой – если он становился на моем пути, значит, был обречен. Я так ввязался в кровавую бойню, которую сам же начал, что до меня не сразу дошло: сигнал о новом сообщении исходит не из пространства игры.

Верховный_маг_Гед: Как оно?

Опять. И я был уверен, что не сплю – я выдул столько газировки с пиццей, что мог вообще больше никогда не заснуть, хотя, честно признаться, не начал еще наверстывать то время сна, что упустил. Я посмотрел на часы: 1:43 ночи. Боже, чем я думал. Скоро надо закругляться.

Сэм_Голдсмит: Кто бы ты ни был, давай прекращай.

Верховный_маг_ Гед: Ты знаешь, кто это? Скучал по мне?

Сэм_Голдсмит: Серьезно, завязывай.

И я в самом деле имел это в виду. Как бы мне ни хотелось поговорить с Хейденом, я не верил, что это действительно он. Не существует загробного мира, из которого можно вернуться в образе своего фэнтезийного двойника. Это не срабатывало даже в «Битвах магов».

Верховный_маг_Гед: Да хватит тебе. Все самое забавное только начинается!

Забавное? Мой лучший друг мертв, а кто-то пытается говорить мне о забавах? Подлее некуда.

Сэм_Голдсмит: Я отключаюсь.

Но я ждал. Несмотря на мои чувства, мне было интересно, что здесь действительно происходит.

Верховный_маг_Гед: Послушай, я могу помочь.

Помочь с чем? С тем, что моего лучшего друга больше нет? Это вряд ли.

Сэм_Голдсмит: Ты ничего не можешь для меня сделать.

Верховный_маг_Гед: Тебя удивит, сколь многое я могу. Есть вещи, которые ты хотел бы переиначить? То, что хотел бы изменить?

Конечно, есть. Но вернуться во времени вспять невозможно.

Сэм_Голдсмит: Ничего нельзя изменить. Слишком поздно.

Верховный_маг_Гед: Не для всех.

Сэм_Голдсмит: Что ты имеешь в виду?

Я ждал ответа и смотрел на мигающий курсор.

Верховный_маг_Гед: Один готов, двое остались.

Что это должно означать?

И тут я вспомнил, что Рейчел рассказала о Джейсоне Йодере. Представил, как он боялся, что его выведут из игры, и не было ничего более страшного для него, чем оказаться привязанным обнаженным перед гей-баром.

Может, это не было совпадением.

Сэм_Голдсмит: Ты говоришь о триаде хамов?

Курсор просто мигал, но как и в прошлый раз, через колонки раздалась песня из плейлиста. Я пролистывал эту песню всякий раз, когда она начиналась; было невыносимо вспоминать те обстоятельства, при которых я слышал ее в последний раз. Я попытался вырубить iTunes, чтобы музыка прекратилась, но она почему-то продолжала играть. А я по-прежнему не хотел слышать ее.

По всей видимости, мне придется смириться с этим.

– Я не понимаю, почему ни с того ни с сего ты хочешь пойти на вечеринку? – недоумевал я. Мы сидели в комнате Хейдена, окруженные предметами на тему «Звездных войн». Никто бы не подумал, что здесь живет девчонка, как пить дать. – Ты ненавидишь вечеринки. Закатываешь истерики, когда я пытаюсь вытащить тебя на нечто подобное.

– Именно поэтому мы должны пойти, – настаивал Хейден. – Если я прошу о такой странной для меня вещи, это должно быть важно, верно?

– Верно, но я по-прежнему ничего не понимаю.

– А что тут понимать? Ты вечно талдычишь, что нам нужно тусоваться с другими людьми. – Как обычно, мне трудно было понять, говорит он всерьез или нет, и это вроде как злило меня. Что такого ужасного было в том, чтобы предположить, что мы не единственные два человека в школе Либертивилль-Хай, с которыми стоит общаться? Тем более что те, другие, могут оказаться девчонками?

– Но без какой-либо на то причины?

– Кто сказал, что у нас нет причины? – Он удостоил меня улыбкой уголком рта, и я понял: ничего он мне не выдаст. Я приставал к нему с этим вопросом весь день напролет. Но безрезультатно. Это было невыносимо.

– Послушай, ты не обязан рассказывать мне абсолютно все, но мы отправляемся на вражескую территорию. Обычно это нуждается в объяснениях. – Вечеринка должна была состояться в доме Стефани Кастер, а она была членом команды Райана. Мы никогда прежде не были на подобных тусовках; парочка тех, что мы посетили, считались куда менее престижными.

– У Райана сегодня игра в другом городе. Так что все будет спокойно.

– Это не то объяснение, которого я ждал, и ты это знаешь, – сказал я, все еще пребывая в раздражении.

– Ну, иногда жизнь несправедлива.

Глупый, загадочный, рациональный Хейден.

– Ты это наденешь? – спросил я.

Он посмотрел вниз.

– А что не так с моей одеждой?

Действительно, ничего. Джинсы, кроссовки, майка с группой Vampire Weekend. Он и вправду выглядел хорошо – может, немного похудел? Так старался, а я и не заметил?

– Просто не знал, что ты торчишь на этих парнях, вот и все. Они для тебя не слишком попсовые? – Хейден обычно любил печальную, плаксивую музыку. Vampire Weekend – это мое.

– Может, сегодня я чувствую себя оптимистичнее.

– Ну тогда я рад за тебя, – сказал я. Он действительно казался оптимистичнее, чем обычно. Я вечно пытался вытащить его на вечеринки с людьми, которые могли нам понравиться. И вот теперь, когда он, наконец, хочет побыть вне дома, мы вольемся в толпу гостей Стефани Кастер. Я знал, следовало быть благодарным за то, что он вроде как хочет пойти у меня на поводу, но по какой-то причине чувствовал одно лишь раздражение. С какой стати все всегда должно происходить на его условиях?

– Ну почему ты такой засранец? – Конфронтация – это не для Хейдена. Он, должно быть, действительно взволнован перспективой идиотской вечеринки, которая столь раздражает меня.

– Я вовсе не собираюсь портить тебе малину. – Я встал с его кровати, на которой сидел, пересел за стол и принялся прокручивать список песен в iTunes на понтовом макбуке Хейдена. – Хочешь чего-нибудь бодренького? Вот тебе бодренькое. – Я кликнул «Diane Young» – В честь твоей рубашки, – заверил я его.

– Да уж, бодренькое, – засомневался он.

– Слова, правда, не слишком радостные. Сказать, что кому-то повезло, как Кеннеди, – это жестко.

– Мы собираемся беседовать о текстах ночь напролет? Пора бы выбираться отсюда.

Нет. Я заставил себя вынырнуть из дремы, в которой пребывал. Я находился не на вечеринке с Хейденом, а один, дома, с компьютером, у себя в комнате. И не был еще готов думать о том, что случилось дальше. Я попытался перезагрузить компьютер, чтобы остановить музыку, но у меня ничего не получилось. Песня продолжала играть. И ее пулеметный барабанный ритм эхом отражался от стен.

Стремно-то как. И даже более того, потому что песня звучит радостно. Словно дразнит меня.

Окошко Джи-чата звякнуло.

Верховный_маг_Гед: Ну давай же, ты можешь все вспомнить.

Этого не будет. Только не сейчас. Я не выдержу еще одну ночь без сна; вот почему все идет как идет. Это не есть реальность.

Но песня продолжала играть.

Я снова попытался закрыть iTunes и выйти из Джи-чата. Бесполезно.

Показалось, что музыка даже стала громче. Но это было невозможно.

Сердце у меня колотилось, а взглянув вниз, я увидел, как сильно дрожат мои руки. Наконец я захлопнул ноутбук. Музыка закончилась так же резко, как началась; тишина казалась почти оглушающей. Достаточно громкой, чтобы не дать мне уснуть, но выспаться действительно было необходимо.

Когда я обернулся, то увидел, что кто-то сидит на моей кровати.

Я открыл рот и хотел закричать, но не издал ни звука. Человек на кровати был мужчиной, молодым, но некрасивым, с длинными рыжевато-каштановыми волосами, почти сливавшимися по цвету с кожей.

Верховный маг Гед.

Или, по крайней мере, некто, выглядевший почти точной копией купленной мною фигурки мага. Я посмотрел на полку – ее там не было.

Это не имело никакого смысла. Я был готов запаниковать. Как он проник в мою комнату? Это невозможно.

– Кто вы? – наконец спросил я, но человек ничего не ответил. А просто смотрел на меня. Затем воздух вокруг него начал мерцать неровным светом, в комнате похолодало, словно в нее ворвался ветер, хотя окна были закрыты. С меня ручьями тек пот.

Я закрыл глаза, в голове бухало, будто мозг пытался выбраться наружу через уши. Всего этого не было. Не могло быть.

Я попытался проследить за своим дыханием, чтобы уберечься от паники. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Медленно. Нужно попытаться думать разумно. Хейденовский Верховный маг был, я это знал, этаким лихим магом, своего рода гламурной версией Дэвида Блейна из альтернативной реальности. Если Верховный маг – это действительно он, то именно такой образ я и должен был узреть. Мне же друг всегда представлялся скорее подобным Гэндальфу – высоким стариком с длинными седыми волосами и в спадающем с плеч плаще; если происходящее было исключительно плодом моего воображения, то человек на кровати походил бы на него как две капли воды.

Я слегка успокоился. И снова открыл глаза.

Фигурка была на месте.

А колдун исчез.